CC BY
2тиворечил бы всей тональности стихотворения, и Пушкин отказался ог него.
Таким образом, «истинным» текстом пушкинского стихотворения следует считать альбомный, вылившийся у Пушкина под непосредственным впечатлением от внушивших его событий и более соответствующий его* настроению тех дней.
С. М. Громбах
«Мальчишка Фебу гимн поднес»
Эта известная эпиграмма Пушкина на Н. И. Надеждина была опубли^-кована в альманахе «Северные цветы на 1830 год».
Мальчишка Фебу гимн поднес. «Охота есть, да мало мозгу. А сколько лет ему, вопрос?» — «Пятнадцать». — «Только-то? Эй, розгу!» За сим принес семинарист Тетрадь лакейских диссертаций, И Фебу вслух прочел Гораций, Кусая губы, первый лист.
Отяжелев, как от дурмана, ,
Сердито Феб его прервал И тотчас взрослого болвана Поставить в палки приказал.
Шч 187
Указывая на высокую оценку Пушкиным поэтического гения Горацияг Л. А. Степанов пишет: «Понимание или непонимание подлинной сущности античного классика было для Пушкина очень важным показателем эстетической зрелости того или иного автора. Именно поэтому в известной эпиграмме 1829 г. он наказывает Надеждина усмешкой Горация и палками Феба. Гораций в эпиграмме предстает ближайшим помощником Феба на Парнасе».1
4 Л. А. Степанов полагает, следовательно, что первый лист «тетради лакейских диссертаций» «семинариста» читает Фебу Гораций. Такая трактовка пушкинского текста, несмотря на ее широкую распространенность, представляется неверной.
В самом деле, имя Горация всплывает в эпиграмме только тогда, когда на Парнас взбирается «семинарист». С кем же разговаривает Феб до его появления, при чтении «гимна», поднесенного «мальчишкой»? Вне-литературного контекста пушкинской эпиграммы понять это невозможно. Между тем стихотворение «Мальчишка Фебу гимн поднес» обращено к читателю, хорошо знакомому с эпиграммой В. Л. Пушкина «Какой-то стихотвор». Опубликованная в 1798 г., она вошла в «Стихотворения» В. Л. Пушкина, изданные в 1822 г., и пользовалась большой популярностью.
1 Степанов Л. А. Пушкин, Гораций, Ювенал // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1978. Т. 8. С. 81.
Какой-то стихотвор (довольно их у нас!)
Прислал две оды на Парнас.
Он в них описывал красу природы, неба,
Цвет розо-желтый облаков,
Шум листьев, вой зверей, ночное пенье сов
И милости просил у Феба.
Читая, Феб зевал и наконец спросил,
Каких лет стихотворец был
И оды громкие давно ли сочиняет.
«Ему пятнадцать лет», — Эрата отвечает.
«Пятнадцать только лет?» — «Не более того».
— «Так розгами его!»2
В своем критическом очерке о «Полтаве», полном грубых нападок на ее автора, Н. И. Надеждин, настаивавший на своем тезисе о незрелости пушкинского таланта, приложил к Пушкину историю пятнадцатилетнего «стихотвора», которую, как писал Никодим Надоумко,3 «рассказал нам так забавно почтеннейший дядюшка осуживаемого нами теперь поэта».4
Ответом на этот выпад Надеждина и стала эпиграмма «Мальчишка Фебу гимн поднес»: первое ее четверостишие представляет собою, как уже отмечалось комментаторами, лаконичное изложение басни В. Л. Пушкина.6
Но пересказывая стихи Пушкина-дяди, Пушкин-племянник не имел необходимости объяснять читателю, с кем говорит Феб в эпизоде с «мальчишкой» («А сколько лет ему, вопрос?» — «Пятнадцать»): Аполлону отвечает Эрато, муза — покровительница лирической поэзии, и нет ровным счетом никаких оснований полагать, что при появлении «семинариста» ее сменяет Гораций, будто бы обитающий на Парнасе на правах наперсника Феба.
В связи с чем же тогда в эпиграмме упоминается имя Горация?
По моему убеждению, Пушкин с сарказмом называет здесь Горацием самого Никодима Надоумко.
В эстетических воззрениях Надеждина Гораций с его «Наукой поэзии» имеет значение непререкаемого авторитета. В «Литературных опасениях за будущий год» Никодим Надоумко делает характерное примечание к пересказу своего спора с вымышленным оппонентом, поэтом Тленским: «Для Тленского, как первоклассного поэта, я безбоязненно цитовал места из Горациевой „Аг1аз Роёйсае", которая, по моему мнению, должна быть если не Кораном, то, по крайней мере, русскою катехическою книжкою для всех нарекающихся поэтами».6 Поминутно обращаясь к латинским классикам, Надеждин цитирует Горация на языке оригинала чаще и про-
2 Русская эпиграмма второй половины XVII—начала XX вв. Л., 1975. С. 195, № 536.
3 Никодим Надоумко — псевдоним Н. И. Надеждина.
4 Надеждин Н. И. Полтава, поэма Пушкина // Вестник Европы. 1829. № 8. С. 298.
5 См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М., 1956—1958. Т. 2. С. 502; Русская эпиграмма второй половины XVII—начала XX в. С. 760; Пушкин А. С. Эпиграммы. М., 1979. С. 161 и др.
6 Надеждин Н. И. Литературные опасения за будущий год // Вестник Европы. 1828. № 22. С. 83; Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 56.
страннее, чем кого бы то ни было, и не раз прибегает к его суждениям как к аргументам в своих нападках на Пушкина.7 В частности, его статье о «Полтаве» предпослан эпиграф из Горация: «Sumite materiam vestris, qui, scribitis, aequam Viribus! (Horat. de Art. Poät.)», сопровожденный переводом А. Ф. Мерзлякова: «Берите труд всегда не выше сил своих!»,8 причем значение этого эпиграфа Надеждин недвусмысленно поясняет своей заключительной сентенцией: «И не Пушкины надрывались тогда, когда брали дело не по силам!»9 Заметим, что введение Надеждиным в текст своих статей многочисленных латинских цитат, как правило, оставляемых им без перевода, было вполне сознательной полемической установкой. Так Никодим Надоумко умышленно «цитует» Горация в подлиннике, споря с Тленским, не способным отличить древнегреческий язык от латинского. Иронизируя над «первоклассным поэтом» Тленским, Надеждин выставляет недоучками своих противников — представителей «аристократического» крыла русской литературы, не имевших, по его мнению, систематического образования, незыблемой основой которого являлись для Никодима Надоумко классические языки: он «уснащал свои статьи эпиграфами и цитатами на античных языках с целью изъять литературную критику из сферы дворянского дилетантизма».10
В стихах «Тетрадь лакейских диссертаций» (III, 187) и «Тетрадь латинских диссертаций» (III, 771) видят обычно намек на докторскую диссертацию Надеждина, написанную на латыни.11 Но и диссертация, и отрывки из нее на русском языке, напечатанные в «Вестнике Европы», увидели свет уже после публикации пушкинской эпиграммы в «Северных цветах»: 12 в стихотворении «Мальчишка Фебу гимн поднес» Пушкин не мог еще иронизировать по поводу научного труда, доставившего Надеж-дину докторскую степень. И тем не менее слово «диссертация» было подсказано Пушкину самим Надеждиным. В «Литературных опасениях»,, стремясь обезоружить своих заведомых оппонентов, Надеждин предвосхитил их реакцию, заставив представителя литературной аристократии Тлен-ского заявить Никодиму Надоумко: «Не тебе, брат! судить о вещах, кои
7 См., например: Вестник Европы. 1828. № 21. С. 16—17; № 22. С. 83— 84, 98-99.
8 И а д е ж д и н Н. И. Полтава, поэма Пушкина // Вестник Европы. 1829. № 8. С. 287.
9 Там же. № 9. С. 26.
10 Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1983. С. 130.
11 См., например: Русская эпиграмма второй половины XVII—начала XX в. С. 760.
12 «Диссертация Надеждина была издана в 1830 г. на латинском языке в виде отдельной книги <.. .> Почти одновременно Надеждин опубликовал на русском языке два отрывка из диссертации: „О настоящем злоупотреблении и искажении романтической поэзии" (Вестник Европы. 1830. № 1. С. 3—37, 122—151) и „Различие между классическою и романтическою поэзиею, объясняемое из их происхождения" (Атеней. 1830. № 1. С. 1— 33)», —отмечает Ю. В. Манн (см. его коммент. к кн.: Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. С. 496). Эпиграмма «Мальчишка Фебу гимн поднес» была опубликована в альманахе «Северные цветы на 1830 год», вышедшем в свет в конце 1829 г.: цензурное разрешение на него датировано 20 декабря.
выше твоего студенческого понятия! Знал бы ты сидел за своими диссертациями, а не совался в чужое дело!..
Пушкин, конечно, оценил этот нехитрый ход, но не снисходя до контригры, ответил Надеждину в издевательски точном соответствии с его предвидением: «Суди, дружок, не свыше сапога!» (III, 174).14 «Тетрадь лакейских диссертаций» и «Тетрадь латинских диссертаций» — столь же демонстративная реминисценция из монолога Тленского. «Латинскими диссертациями» Пушкин назвал критические статьи Надеждина за то, что они были наводнены цитатами из римских классиков и прежде всего Горация; именуя статьп Никодима Надоумко «лакейскими», Пушкин, как отметила Т. Г. Цявловская, намекал «на то, что Надеждин — лакей Ка-ченовского»15 (ср.: «Лакей, сиди себе в передней, | А будет с барином расчет». — III, 172). Отношение Никодима Надоумко к его меценату Каченовскому давало повод для полемически заостренного сближения Надеждина с боготворимым им Горацием: «Ты этого хотел, Жорж Дан-ден!» В 1841 г. В. Г. Белинский писал: «Отпущенный холоп Гораций называл себя подражателем Пиндара и, посвятив свою сговорчивую музу хвалению своего доброго барина, благодетеля, отца и заступника — Мецената, ввел в моду поэзию прихожих.. .».16 Пушкинская концепция личности Горация была, по-видимому, близка к концепции Белинского. На протяжении всей жизни Пушкину было свойственно резкое неприятие покровительства вообще и меценатства в особенности. «Покровительство, принимаемое из честолюбия или из нужды, порабощает и унижает, бесчестит и позорит», — вот резюме высказываний Пушкина на эту тему. Характеристики Горация как «Августова певца» (И, 313), «придв<орного> философа» (XI, 501) и «хитрого стихотворца» (VIII, 390) носят явный презрительно-пренебрежительный оттенок, как и известное суждение о том, что Гораций «хотел рассмешить Августа и Мецената своею трусо-стию, чтоб не напомнить им о сподвижнике Кассия и Брута» (VIII, 390). Подобное шутовство было в глазах Пушкина низостью. Поэтому чувства, которые питал Надеждин—«[журнальный шут], холоп лукавый» (III, 172, 745) — к своему литературному «барину» (III, 172, 750, 751) М. Т. Каченовскому, ассоциировались у Пушкина с заискиванием «хитрого стихотворца» Горация перед его «вождем и покровителем» Меценатом (III, 893).
Пиэтический культ Горация, исповедуемый Надеждиным, постоянное обращение молодого критика к авторитету римского классика в борьбе с Пушкиным и заинтересованность в покровителях, роднившая «екс-студента» с его латинским кумиром, побудили поэта к метонимическому переносу имени Горация на самого «болвана семинариста», каким был в пушкинском восприятии Никодим Надоумко. Заметим, что подобную прономинацию («Поэт-игрок, о Беверлей-Гораций».— III, 155) Пушкин
13 Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. С. 64.
14 Заметим попутно, что слова Апеллеса в пушкинской эпиграмме пародируют надеждинский эпиграф из Горация в переводе А. Ф. Мерзля-кова: «Берите труд всегда не выше сил своих!» — «Суди, дружок, не свыше сапога!».
15 Пушкин А. С. Эпиграммы. С. 161.
16 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. М., 1953—1959. Т. 5. С. 290.
использует в это же время в своем эпиграмматическом выпаде против поэта-сатирика и азартного игрока И. Е. Великопольского.
Образ «взрослого болвана», едва удерживающегося от самодовольного хохота и кусающего губы при чтении своего опуса, навеян, по-видимому, глумливым тоном, в котором были выдержаны статьи Надеждина: вполне •отдавая себе отчет в том скандально-сенсационном резонансе, который они должны были вызвать, Никодим Надоумко открыто предвкушал их эффект, по мнению Пушкина, «в надежде славы хоть постыдной» (III, 745). Так, «Литературные опасения» — первый камень, пущенный в поэта Надеждиным, — кончались словами: «Жребий брошен — и я за Руби-кономЬ17 Подобным пассажем завершается и очерк о «Полтаве»: «Что -будет, то будет... Утешаюсь, по крайней мере, тою мыслию, что ежели певцу Полтавы вздумается швырнуть в меня эпиграммой — то это будет для меня незаслуженное удовольствие!» 18
Доставляя Надеждину такое «удовольствие», — быть может, не совсем незаслуженное, — поэт обратил против своего врага его же оружие.
В. М. Файбисович
17 Н а д е ж д и н Н. И. Литературные опасения за будущий год // Вестник Европы. 1828. № 22. С. 108; Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. С. 66.
18 Н а д е ж д и н Н. И. Полтава, поэма Пушкина // Вестник Европы. 1829. N° 9. С. 48.
К ЗАМЕТКАМ ПУШКИНА О ГРЕЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Среди бумаг Пушкина сохранились две заметки на французском языке: «Note sur la revolution d'Ipsylanti» и «Note sur Penda-Déka», которые обычно печатаются в разделе «Историческая проза». В последнее время было высказано вполне обоснованное, на наш взгляд, предположение, что на эти заметки нужно смотреть как на заготовки автобиографических записок Пушкина, к работе над которыми он приступил в 1821 г.1 Вполне очевидно, что Пушкин набрасывает заметки, как только слухи о событиях доносятся до Кишинева. Следовательно, «Заметка о революции Ипсиланти» была написана в конце 1821 г., так как в ней упоминается о разгроме греческих повстанцев при монастыре Секу 23 октября (4 ноября по н. с.) 1821 г.
К этой заметке, как нам представляется, примыкает и пушкинская запись (также на французском языке) о греческих беженцах, которая помещается ныне в отделе пушкинских писем, а в исследовательской литературе прямо связывается с двумя его черновыми письмами о греческой революции.2 Приведем эту запись полностью в переводе на русский язык (верхний край листа оборван) : «.. .из Константинополя — толпа трусливой сволочи, воров и бродяг, которые не могли выдержать даже первого огня
1 См.: Фомичев С. А. Проза Пушкина: (Начальный этап и перспективы эволюции) Ц Временник Пушкинской комиссии. Л., 1987. Вып. 21. ■С. 7—8.
2 См.: Левкович Я. Л. Три письма Пушкина о греческой революции Ц Там же. С. 16—23 (здесь же см. литературу по истории вопроса).
