CC BY
3Пушкиным вторую строфу поместить в раздел «Другие редакции и варианты».
Итак — неизвестная нам ранее окончательная редакция стихотворения «Заклинание»:
О, если правда, что в ночи, Когда покоятся живые И с неба лунные лучи Скользят на камни гробовые, О, если правда, что тогда Пустеют тихие могилы — Я тень зову, я жду Лейлы: Ко мне, мой друг, сюда, сюда!
Зову тебя не для того, Чтоб укорять людей, чья злоба Убила друга моего. Иль чтоб изведать тайны гроба, Не для того, что иногда Сомненьем мучусь... но тоскуя Хочу сказать, что все люблю я, Что все я твой: сюда, сюда!
Н. И. Михайлова
К ВОПРОСУ О ДАТИРОВКЕ СТИХОТВОРНОГО НАБРОСКА «[КОНЕЧНО] ПРЕЗИРАТЬ НЕ ТРУДНО...»
В числе мелких стихотворений Пушкина, не поддающихся датировке, имеется черновой набросок «[Конечно] презирать не трудно». Не без труда его удалось прочесть, и в качестве дефинитивного печатается следующий текст:
[Конечно] презирать не трудно Отдельно каждого глупца, Сердиться также безрассудно И на отдельного страмца. Но что чудно —
Всех вместе презирать и трудно — Их эпиграммы площадные, Из Бьеврианы1 занятые.
(III (1), 471)
Этот текст датируется в различных изданиях по-разному в пределах десяти лет. П. В. Анненков (1855) и И. А. Шляпкин (1903),
1 Бьевриана — Almanach des calambours (Paris, 1771) итальянского острослова маркиза Бьевра (1747—1789). В пушкинское время воспринимался как собрание расхожих, тривиальных шуток.
100
© Алешкевич А. А., 1995
первые публикаторы, относили его к 1826—1827 гг., связывая тематически с «Альбомом Онегина».2 Большое академическое издание отвергло такое решение, предложив датировать набросок 1830— 1836 гг. (III, 1292). Б. В. Томашевский в малом академическом издании расширяет границы его создания до целого десятилетия: с 1827 по 1836 гг. Объясняются столь широкие границы тем, что, по мнению его редактора, набросок не поддается датировке на основании содержания. И действительно, в тексте не содержится имен, дат, каких-либо очевидных реалий. А его автограф представляет собой отдельный листок голубой бумаги размером в 1 / 3 часть листа, заполненный от начала до конца, с припиской на полях, работой над текстом. На бумаге просматриваются остатки водяного знака — буква «Ф», но так как это всего лишь часть целого листа, то определить точно, к какому из известных типов бумаги относится данный автограф, нельзя. Б. В. Томашевский в составленном им каталоге бумаги отнес его к № 94 — бумаге, на которой Пушкин писал в 1827 г. При этом Б. В. Томашевский делает характерную оговорку: «Автограф представляет клочок. Отнесен сюда предположительно. По содержанию не датируется никак».4 Таким образом, и анализ бумаги не дает достаточных данных для точной датировки.
П. В. Анненков, указывая на принадлежность, по его мнениию, этого текста к «Альбому Онегина», не мотивирует свое решение. Не будем подробно останавливаться на его маловероятности, лишь обметим, что еще до работы над VII главой, над «Альбомом Онегина», в IV главе, уже написанной к 1827 г., встречается экспрессивное выражение «площадная эпиграмма» — строфа XIX:
Я только в скобках замечаю, Что нет презренной клеветы На чердаке вралем рожденной, И светской чернью ободренной, Что нет нелепицы такой, Ни эпиграммы площадной, Которой бы ваш друг с улыбкой, В кругу порядочных людей, Без всякой злобы и затей Не повторил сто крат ошибкой.
(IV, 80-81)
Практически невероятно, чтобы на «тесном» пространстве романа в стихах дважды в различных ситуациях могло бы употребляться столь запоминающёеся сочетание. И. А. Шляпкин, пытаясь определить место наброска, обращает внимание на якобы его сходство с XI строфой VI главы «Евгения Онегина». Напомним, что в ней идет
2 Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. М., 1984. С. 336; Шляпкин И. А. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903. С. 5—6.
3 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В Ют. М., 1963. Т. 3. С. 531.
4 Описание бумаги // Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкинском Доме: Научное описание. М.; Л., 1937. С. 314.
речь о предстоящей дуэли, о вмешательстве старого сплетника и дуэлиста Зарецкого, и в частности, говорится:
Конечно: быть должно презренье Ценой его забавных слов; Но шепот, хохотня глупцов... И вот общественное мненье! Пружина чести, наш кумир И вот, на чем вертится мир!
(VI, 122)
Связь наброска с преддуэльными размышлениями основывается скорее на лексическом, а не смысловом сходстве. В строфе «Евгения Онегина» идет речь о ложно понятой чести, в результате чего происходит бессмысленная дуэль. Разумное, должное презрение оказывается невозможным для героя, озабоченного сохранением романтического ореола сильной личности. Иная мысль формулировалась в наброске. Поскольку она не получила завершенного поэтического воплощения, сформулируем ее на языке прозы: можно («не трудно») презирать отдельного глупца, безрассудно сердиться на отдельного «страмца», но удивительно («что чудно!») — всех их собравшихся вместе презирать уже нельзя («трудно»). Отдельно в рукописи упоминаются «Их эпиграммы площадные // Из Бьевриа-ны занятые». Мысль об эпиграммах была важна для Пушкина, она несла какой-то существенный смысл, так как в рукописи она выделена в рамку: см. ПД, № 248. Рукопись сохранила следы нелегкой работы, некоторые ее строки имеют по 5—7 вариантов. Обратившись непосредственно к рукописи, обнаруживаем интересную и существенную деталь. До сих пор она приводила в недоумение публикаторов этого текста. В одном из вариантов 5-й строки появляется слово «купцы»: «но в купцы». Появление «купцов» в этом тексте удивило уже Шляпкина, впервые опубликовавшего транскрипцию этого наброска. Напечатав строку «но в купцы», он ставит рядом с ней красноречивое латинское sic!5 Н. В. Измайлов, редактируя набросок для Большого академического издания, видимо, также не нашел объяснения «купцам». На первый же взгляд это слово и ему показалось странным, вероятно, отсюда и его вывод о том, что здесь имеем дело со случайной опиской. И пушкинская фраза «но в купцы» с пометой редактора «в автографе описка» выносится им за пределы вариантов, в сноску, см.: III (2), 1066. Нам представляется, что все-таки здесь не следует говорить об описке, так как слово «купцы» употреблено не в социальном значении, а как полемическое литературное прозвище. И то, что оно зафиксировано здесь рукою Пушкина в столь красноречивом контексте: «презирать глупца, сердиться на страмца, но в кучке подлецы, их эпиграммы площадные», — позволяет проникнуть в замысел Пушкина, понять, о чем и о ком идет речь, и в результате — точнее датировать текст. Так, обнаруживается непосредственная связь между «купцами» и
5Шляпкин И. А. Из неизданных бумаг... С. 6.
«площадными эпиграммами». Напомним, что эпитет «площадной» употребляется Пушкиным в значении «грубый, вульгарный, непристойный»6 и особенно часто используется в полемических текстах для характеристики некоторых литературных противников. Под «площадными эпиграммами» подразумевались скорее всего многочисленные эпиграммы и пародии на пушкинский круг писателей, сплотившихся вокруг «Литературной газеты», которые печатались Н. А. Полевым на страницах «Московского телеграфа» и сатирического приложения к нему — «Нового живописца общества и литературы». В качестве примера упомянем лишь некоторые эпиграммы 1830 г.: «Московский телеграф». № 1 — «Шалун, Гораций наших лет» на Е. А. Баратынского, здесь же стихотворные пародии на А. А. Дельвига и Пушкина; «Новый живописец...». № 2 — «Зачем мою хорошенькую Музу» и «Поэт Оргон вдруг выдумкой задорной» на Е. А. Баратынского и П. А. Вяземского; «Новый живописец...». №4 — «Когда тебя свистком своим лихим» на Е. А. Баратынского; «Новый живописец...». № 8 — «На ниве бедной и бесплодной» эпиграмма на «Собрание насекомых» с подписью «Обезьянин», здесь же — пародии на А. А. Дельвига и Пушкина; «Новый живописец...». №13 — «Пришел поэт и пущен на Парнас» на Е. А. Баратынского и Пушкина. Н. А. Полевой был не единственным, писавшим эпиграммы на Пушкина. Были и грубые эпиграммы Н. И. Надеждина в «Вестнике Европы» (1830. № I) — «Младой певец Фактыдурая» и «О Гений гениев! Неслыханное чудо!». Именно в «Вестнике Европы» появилась пушкинская эпиграмма «Собрание насекомых» с подставленными вместо точек названиями его собственных произведений, но интенсивность эпиграмматического творчества Н. А. Полевого все-таки не может идти в сравнение с другими противниками пушкинского круга, предпочитавшими вести полемику в иных жанрах. Эпиграммы Полевого не оставались незамеченными Пушкиным. Свидетельством тому может служить заметка «Сам съешь» из «Опыта отражения некоторых нелитературных обвинений», где речь идет об эпиграмме «Пришел поэт и пущен на Парнас», появившейся в ответ на эпиграмму Пушкина «Мальчишка Фебу гимн поднес»: «Является колкое стихотворение, в коем сказано, что Феб, усадив было такого-то, велел его после вывести лакею за дурной тон и заносчивость, нестерпимую в хорошем обществе, — и тот час в ответ явилась эпиграмма, где то же самое пересказано немного похуже, с надписью „сам съешь". Поэту вздумалось описать любопытное собрание букашек. — Сам ты букашка, закричали бойкие журналы, и стихи-то твои букашки, и друзья-то твои букашки. Сам съешь» (XI, 151). Учитывая сказанное, упоминание в тексте наброска о купцах становится вполне логичным и оправданным: образ «литературного купца», пишущего «площадные эпиграммы», стоял перед глазами — отсюда и один из вариантов 5-й строки. Прозвище же «купцы» по отношению к Н. А. и К. А Полевым столь же часто употреблялось в полемике, как и «семинарист» по отношению к Н. И. Надеждину,
6 Словарь языка Пушкина: В 4 т. М., 1959. Т. 3. С. 371—372.
«литературные аристократы» и «знаменитые друзья» по отношению к кругу «Литературной газеты». В дальнейшем в изданиях Н. А. Полевого, да и Н.И. Надеждина, мы уже не обнаруживаем ничего подобного эпиграмматическому всплеску 1830 г., более того, литературные отношения с ними приобретают постепенно пристойную форму, а иногда, как было в случае с «Телескопом» Н.И. Надеждина, Пушкин прибегает к сотрудничеству, хотя и вынужденному. «Жаркая война на перьях» завершается к концу 1831 г. В более ранний период — с конца 1820-х гг. до 1830 г. отношения Пушкина с Полевым носили сдержанно-отстраненный характер, открытой полемики между ними не велось и эпиграмм со стороны Полевого не было. Полемика назревала, но в других жанрах. Таким образом, наиболее вероятно, что набросок Пушкина был написан под впечатлением эпиграмм и пародий «Московского телеграфа» 1830 г. В пользу этого года говорит и еще одна реалия текста: настойчивое, постоянное упоминание о совместных действиях противников. В автографе читаем: «но в кучке подлецы», «но подлецы толпою», «но глупцы толпою», «всех вместе презирать и трудно», «но вместе мудреней конечно» (выделено мною. — А. А.) А столь редкое для журналистского мира единодушие различных изданий, объединившихся против сотрудников и издателей «Литературной газеты», наблюдается именно в 1830 г., когда совместно выступают такие крупные фигуры, как Ф. В. Булгарин, Н. И. Греч, Н. А. Полевой, к ним тотчас с энтузиазмом присоединяются низовые полубульварные издания типа «Северного Меркурия» М. А. Бестужева-Рюмина. Антипушкинские выступления сливаются в многоголосый, хотя и не всегда стройный хор, на фоне которого одиноко звучат сочувствующие и доброжелательные голоса.7
Невозможность презрения к суждениям «глупцов» и «страмцов», объединившихся вместе и оказывающих существенное влияние на общественное мнение, осознается Пушкиным с горечью и недоумением, но как неизбежная реальность, с которой необходимо считаться и в условиях которой надо действовать, бороться за читателя, влиять на общественно-литературный процесс. Похожие по экспрессивной окрашенности фрагменты встречаются в полемической прозе; ср. «... Спрашиваю, по какому праву „Сев(ерная) Пч.(ела)"
•7
Подробнее об этом: Гиппиус В. В. 1) Пушкин и журнальная полемика его времени // Памяти Пушкина. СПб., 1900. С. 277—328; 2) Пушкин в борьбе с Бул-гариным в 1830—1831 гг. // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1941. Вып. 6. С. 235—255; Каллаш В. В. Пушкин, Н. Полевой и Булгарин // Пушкин и его современники. СПб., 1904. Вып. 2. G. 32—49; Фомин А. Г. Пушкин и журнальный триумвират 30-х годов // Пушкин. [Соч.] / Под ред. С. А. Венгеро-ва. СПб., 1911. Т. 5. С. 451—492; Замков Н.К. К истории «Литературной газеты» барона Дельвига // Рус. старина. 1916. Кн. 5. С. 245—281; Орлов В. Н. Ксено-фонт Полевой и его «Записки» // Николай Полевой: Материалы по истории русской литературы и журналистики 30-х годов. Л., 1934. С. 360—503; Г у к а сова А. Г. Из истории журнальной борьбы второй половины 20-х годов XIX века // Учен, зап. МГПИ. М., 1957. Т. 115, вып. 7. С. 3—43; Блинова Е. М. «Литературная газета» А. А. Дельвига и A.C. Пушкина 1830—1831: Указатель содержания. М., 1966; Еремин М. П. Пушкин-публицист. М., 1976, и др.
будет управлять общим мнением русской публики; какой голос может иметь „Сев.(ерный) Меркурий"?» (1831) (XI, 194), — но ведь управляют мнением и имеют голос! Такое возмущенное недоумение близко по эмоционально-экспрессивной окраске к строкам наброска: «Но что чудно! Всех вместе презирать и трудно!». Обратясь к критико-полемической прозе 1830 г., обнаруживаем мысль, так и не получившую законченного поэтического воплощения в наброске. Она ясно сформулирована в написанной осенью этого года незавершенной статье (Баратынский): «довольно легко презирать ребяческую злость и площадные насмешки — тем не менее их приговоры имеют решительное) влияние» (XI, 186); ср. с написанным тогда же примечанием к статье (О народной драме и драме «Марфа Посадница»): «Не говорим уже о журналах, коих приговоры имеют решительное влияние не только на публику, но даже на писателей, которые хотя ими пренебрегают, но опасаются печатных насмешек и ругательства» (XI, 181) (выделено мною. — А. Л.). Приходилось всерьез считаться с подобными приговорами и принимать условия навязываемой игры, в противном случае угроза потери читательской аудитории становилась реальностью. Трезвое осознание этой реальности отразилось не только в полемических текстах, но и в определении линии собственного литературного поведения. Подробнее об этом шла речь в нашей статье «Из наблюдений над крити-ко-полемической прозой Пушкина 1830 года».8 На протяжении этого года Пушкин стремится активно участвовать в полемике, ведет интенсивный поиск тональности и приемлемого уровня, на котором возможен полемический диалог с противником, прибегающим к недостойным «площадным» приемам, инсинуациям, личным оскорблениям.
На основании сказанного можно сделать вывод, что набросок «[Конечно ] презирать не трудно» органично входит в число многочисленных полемических текстов 1830—1831 гг. Среди них — крупные стихотворения и эпиграммы, многочисленные критические статьи, наброски и циклы полемических заметок, сатирические памфлеты и полемические фрагменты, включенные в художественные произведения. Главная мысль наброска формулируется в неоконченной статье (Баратынский) и варьируется в других полемических текстах. Кстати, значительная их часть осталась в черновиках и незавершенных набросках. Анализ рукописи раскрывает дополнительную информацию о содержании наброска и обнаруживает скрытые реалии: «купцов» как-то связанных с «площадными эпиграммами», «глупцов» и «страмцов», которых трудно презирать, так как они объединились вместе. Только связь наброска с событиями «войны журналов» позволяет объяснить реалии, понять темный, на первый взгляд, смысл текста. Поэтому предлагается датировать набросок в пределах 1830—1831 гг; при печатании вариантов следует восстановить ход работы над рукописью без произвольных
8 А. С. Пушкин: Проблемы творчества. Калинин, 1987. С. 95—105.
редакторских решений, т.е. включить незавершенную строку «но в купцы» в число вариантов, а не считать ее опиской.
А. А. Алешкевич
1
«БЕРЕЗА» ИЛИ «БЕСЕДА»?
В лицейском стихотворении «Сон» в Большом академическом и последующих изданиях печатается:
...Случалось ли ненастной вам порой Дня зимнего, при позднем, тихом свете, Сидеть одним, без свечки в кабинете: Все тихо вкруг; березы больше нет; Час от часу темнеет окон свет...
(I, 188)
В этом отрывке вызывает недоумение слово «березы». Вероятно, это ошибка переписчика, неправильно прочитавшего слово «беседы».
Пушкинский автограф не сохранился. Можно только предположить, что ошибка была допущена в одном из ранних списков, а оттуда перешла в сохранившиеся копии.
Графически смешение «бесЬды» с «березой» вполне объяснимо. В «писарском» начертании XVIII—начала XIX в. «с» часто представлено длинной свисающей петлей, которая может быть принята за палочку «р», а следующая затем спинка «ятя» совпадает с хвостиком «р».
Конъектура вызывает сомнения другого порядка. «Беседы больше нет» означает отсутствие разговора, но не отсутствие собеседников, то есть не вполне соответствует фразе «сидеть одним».
Однако значение «разговор» в слове «беседа» вторично. Этимологически это слово означает «сидение» и в разных славянских языках имеет значения: «компания», «общество гостей», «разговор в собрании»1 (ср. «Беседа любителей русского слова»). В аналогичном значении употребляется оно и у Пушкина:
Уж редко, редко именуют
Его в беседе юных дев.
(II, 211)
Он посещал беседы наши (III, 331)
1 Этимологический словарь славянских языков / Ред. О. Н. Трубачев. М., 1974. Вып. 1.С. 211—212.
106
©Мерлин В., 1995
