Литургические мотивы в повести Б. К. Зайцева «Голубая звезда» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 821.161.1-312

А. Е. Рылова

ЛИТУРГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В ПОВЕСТИ Б. К. ЗАЙЦЕВА «ГОЛУБАЯ ЗВЕЗДА»

В статье рассматриваются литургические мотивы как основа композиции повести Зайцева, анализируется взаимосвязь духовной жизни героев с церковным богослужебным кругом и выявляется глубинная православная основа образа голубой звезды.

The article considers liturgical motives as the composition basis of Zaitsev's novelette, it analyzes interrelations between the characters' spiritual life and liturgical circle and detects the deep orthodox load of the blue star's image.

Ключевые слова: богослужебный круг, литургия, архетип, время, Рождество, Пасха, таинство, духовная жизнь.

Keywords: liturgical circle, liturgy, archetype, time, Christmas, Easter, sacrament, spiritual life.

Многие исследователи творчества Б. К. Зайцева отмечают, что духовная, православная направленность его творчества сформировалась в результате революционных потрясений и эмиграции, до этого же он лишь предчувствовал, что есть нечто высшее, одухотворяющее повседневную жизнь, о чем и должен свидетельствовать писатель. Действительно, как отмечает Л. М. Ари-нина [1], христианское мировоззрение для писателя не было присуще всегда, оно не являлось той вековечной традицией, что передавалась от дедов к отцам и детям [2]. Рубежным произведением для творчества Зайцева считается рассказ 1921 г. «Улица святителя Николая», где впервые мир высший, духовный представлен опорой человеку в страшном мире. Однако уже в повести 1918 г. «Голубая звезда» - итоговом произведении для всего дореволюционного творчества писателя - христианское мироощущение не просто проступает, а становится композиционной основой произведения. Рассмотрим взаимодействие элементов композиции в художественном пространстве с авторской идеей.

Все события повести занимают ровно год: действие начинается вечером майского дня в комнате Христофорова и заканчивается в конце апреля следующего года в имении Анны Дмитриевны. Образуется композиционное кольцо - круг, часть того круговорота, который составляет предмет размышлений героев повести, и прежде всего Христофорова. В Звенигороде, рассуждая об истории города и монастыря, он говорит Машу-

© Рылова А. Е., 2010

ре: «...мы живем и смотрим... радуемся и любим эти переливы, эти вечные смены» [3]; на рассвете в квартире Ретизанова «он вдруг почувствовал неизъяснимую сладость в прохождении жизнью, среди полей, лесов, людей, городов, вечно сменяющихся, вечно приходящих и уходящих» (С. 572). Но прежде слово «круговорот» появляется в авторской речи: «И, как полагается, в первых числах сентября водворились уже Вернадские на зимние квартиры, совершая непрестанный круговорот, называемый бытием» (С. 583), а затем переходит в несобственно-прямую речь Христофорова в размышлении о картах в пасьянсе: «Их печальная смена и бесконечность смен говорили о вечном круговороте» (С. 611). Таким образом, тема задана в авторской речи.

Однако круг жизни в повести - это не бесконечное повторение. К исходной точке (концу апреля - началу мая) одни герои приходят иными, обновленными, другие же, разрывая круг, умирая, уходят в вечность (Никодимов, Ретизанов). Обновление героев связано с воздействием на них православного мироощущения. Выразителем духовного взгляда на жизнь, с одной стороны, является главный герой - Христофоров (Христофор с греческого - «носящий Христа»), источником же - круг богослужений, в котором отражается и преображается цикличность как одно из свойств времени. При этом, как указывает А. С. Серопян, время понимается как «феномен объективированного духовного. В качестве транслятора его рассматривается традиция православного богослужения» [4].

Все ключевые события в повести начинаются именно вечером. Так, описанием майских сумерек открывается произведение: Христофоров идет в дом Колесниковой, где встречается с Машу-рой, в сумерках Христофоров приезжает в имение Вернадских, вечером в студии Лабунской у Христофорова с Машурой происходит одно из объяснений, святочным вечером Машура приходит к Христофорову. Именно время от заката до восхода по московскому поверью нужно провести у Иверской иконы Божией Матери. М. С. Кра-совицкая пишет: «Зашло солнце, и сейчас наступит тьма, но для христиан нет тьмы, Христос заменяет солнце. И такое поэтическое осмысление этого времени молитвы мы можем чувствовать и в наше время. Например, в песнопении Свете Тихий Господь называется Светом славы Небесного Отца» [5]. Именно вечерню посещают в храмах герои: Анна Дмитриевна - в Звенигородском Саввино-Сторожевском монастыре, Христофоров - в Страстном монастыре в Москве. Анна Дмитриевна говорит Христофорову: «Если вы такой, то должны знать, как и что. где истина» (С. 603). Вопрос задан тому, кто действительно

А. Е. Рылова. Литургические мотивы в повести Б. К. Зайцева «Голубая звезда»

может на него ответить: Христофоров - «носящий Христа», сказавшего о Себе: «Аз есмь путь и истина и живот» (Ин. 14:6). С образом Анны Дмитриевны связан мотив пустыни, отшельничества как пути обретения Бога. В начале повести Анна Дмитриевна называет квартиру Христофо-рова «убежищем отшельника», а его самого -«святым Антонием» (С. 576) и говорит: «Может быть, тут и хорошо жить, в вашем скиту. Может, и надо так, не вам одним» (С. 576). В конце, в своем имении, ей кажется, что она уже положила начало этому пути: «Уж и сейчас похоже, что мы удалились с вами в пустыню, но это только первые шаги. Ах, иногда я мечтаю о настоящей Фиваиде, о жизни в какой-нибудь бла-аженной египетской пустыне, наедине с Богом» (С. 651).

И в свете представлений о вечери как начале нового богослужебного дня финал повести получает наиболее адекватное толкование. Произведение завершается на закате и описанием заката: «Обернувшись назад, сквозь тонкую сетку полуголых деревьев увидел Христофоров дом Анны Дмитриевны и занимавшийся над ним золотисто-оранжевый закат. Этот закат, с нежно пылающими краями облаков, показался ему милой и чудесной страной былого /.../ Голубая бездна была над ним, с каждой минутой синея и отчетливей показывая звезды. Закат гас» (С. 653). С этим описанием связано, с одной стороны, прощание с прошлым, а с другой - ожидание будущего, ведь действие происходит весной, когда на деревьях «наливаются почки» и березы одеваются «зеленоватым облаком» (вспомним, что о самом Христофорове Ретизанов говорил, что в нем «есть весеннее, когда к маю березки оделись» (С. 619). Такое же пограничное место в богослужебном круге занимает и вечерня: на ней вспоминаются события Ветхого Завета, но уже предчувствуется пришествие в мир Христа Спасителя.

Семантика начала нового круга, другого этапа связана в повести с описанием переезда Вернадских с дачи в Москву «в первых числах сентября». Сам автор особо выделяет эту временную точку, считая ее вехой «в непрестанном круговороте, называющемся бытием» (С. 583), исходя, очевидно, из того, что годовой богослужебный круг начинается 1 сентября, когда празднуется церковное новолетие (начало индикта).

Рождество и Пасха с предшествующими им Рождественским и Великим постом не просто упоминаются в повести, а знаменуют собой перелом в духовной жизни героев. Кроме того, в изложении событий, связанных с Рождеством, четко выделяются предпразднство, сам праздник и завершающееся его отданием попразднство.

Незадолго до Рождества Христофоров впервые прямо определяет свое отношение к Машу-

ре. Разговор начинается с обсуждения художественной выставки: «Нет, не принимаю я Пикассо. Бог с ним. Вот этот серенький день, снег, Москву, церковь Знамения - принимаю, люблю, а треугольники - Бог с ними /.../ Я вас принимаю и люблю /.../ вы лучше, еще лучше Москвы и церкви Знамения» (С. 608). Здесь впервые возникает не только само слово «люблю», но и проявляется особенность этого чувства: женский образ включается в ряд других (город, церковь) на основе их внутренней общности.

Поссорившись накануне Рождества с Антоном, Машура боится назвать свое чувство к Хри-стофорову определенно, боится признаться самой себе в том, что с ней происходит: «Стало жутко почему-то, даже страшно. "Что же, я врала Антону? Ну, зачем, зачем." Острое чувство тревоги и тоски наполнило ее. "Почему все так выходит? Разве я."» (С. 608). На вопросы, мучащие ее, Машура не находит ответа. Она не ощущает преобразующей силы праздника, поскольку Рождество отмечалось в доме Вернадских подчеркнуто формально: в описании рождественских мероприятий присутствует слово «ритуал», начало рождественского тропаря «Рождество Твое, Христе Боже наш» не несет радости - это лишь обозначение начала приема «vieux religieux», к которым Наталья Григорьевна относилась критически, но которых угощала окороком и наливками из рациональных соображений: «Обряды исполнять следует, ибо они - часть культурной основы общежития» (С. 610). Поэтому неудивительно, что на елке «парадно и скучновато» -исчезает свет Рождества, озаряющий эти дни, а окончательно смысл праздника утрачивается в речи профессора, который «длинно рассказывал, что обычай празднования Рождества восходит к глубокой древности, дохристианской. Его прообраз можно найти в римских Сатурналиях, где также дарили друг другу свечи, орехи, игрушки» (С. 611). После Рождества начинаются Святки. В один из святочных вечеров состоялся ключевой разговор Христофорова с Машурой: он открывает тайну голубой звезды и своего чувства к Машуре: «Для меня она - красота, истина, божество /.../ в вас - часть ее сиянья. Поэтому вы мне родная» (С. 614).

В повести очевиден мотив победы добра над злом, характерный для святочных рассказов. Столкновение происходит после маскарада на дуэли Ретизанова, защитника Лабунской (в которой Христофоров видел свет той же Веги), и Никодимова, ее оскорбителя. По земным представлениям добро оказывается побежденным: Ретизанов серьезно ранен. Но солирующий мотив здесь глубже: мотив веры в предопределённость Божьего промысла - с одной стороны и приоритетной роли случайности - с другой. На

поединок Ретизанов с Христофоровым едут мимо Страстного монастыря. Тем самым вводится еще и мотив страдания как необходимой ступени на пути к воскрешению. Знаменателен при этом жест Христофорова: возвращаясь после дуэли мимо Страстного монастыря, он снял шапку и перекрестился. Но страдания Ретизанова благотворны не только для него одного. Его враг Никоди-мов тоже изменяется: звонит узнать о здоровье больного и зовет Христофорова к себе. Для чего? На этот вопрос сам Никодимов не отвечает, ключом к ответу служит библейская реминисценция: Никодим - тайный ученик Христа, пришедший к Нему ночью ради беседы о новом учении. У Евангельского Никодима вера возвысилась до исповедания, а у Никодимова тронулся сердечный лед. Так отсвет Рождества касается душ людей, преображая, изменяя их жизнь.

Дополнительные коннотации лексемы 'звезда' создают иконический символ Рождества, присутствующий во многих песнопениях праздника: «. в нем бо звездом служащии звездою учахуся» (тропарь праздника, гл. 4), «.но небо Тя всем про-поведа, якоже уста звезду предлагая, Спасе» (тропарь на великой вечерне, гл. 6), «.и звезда Тя показа в вертепе вмещающася Невместимаго...» (ин тропарь на великой вечерне, гл. 6), «Волсви персидстии царие, познавшее яве на земли род-шагося Царя Небеснаго, от светлыя звезды во-дими, достигоша в Вифлеем.» (стихира на литии, гл. 5).

В сцене последней случайной встречи Хрис-тофорова и Машуры на лестнице в квартиру Ре-тизанова Христофорову представляется, как «куда-то выше, все выше всходила сейчас Машура, как кульминирующая звезда, удаляясь в неведомые и холодные пространства» (С. 635). Образы звезды и Богородицы («лествица с небес») перекликаются в представлении Христофорова о Веге как голубой Деве (голубой - символ Богородицы, поэтому на богослужение в Богородичные праздники священнослужители облачаются в голубые ризы).

Таким образом, в идее Христофорова о голубой звезде Веге выражается «вытекающая из теократических надежд Вл. Соловьева и его представлений о Богочеловечестве идея преображения мира, глубинно связанная с рождественским архетипом, позднее трансформируется в идею жизнетворчества» [6]. Идея жизнетворчества развивается через приобщение к богослужебному кругу как основе организации пространства и времени в повести, а образ голубой звезды заключает возможность для героев приобщения к архетипу пасхальному, к воскресению своей души и Пасхе как новой вечной жизни со Христом.

Преображение души раскрывается мотивом победы добра над злом, характерным для святочных рассказов. В повести после святочного маскарада столкновение двух начал происходит на настоящей дуэли в образах Ретизанова, защитника Лабунской (в которой Христофоров видел свет той же Веги), и Никодимова, ее оскорбителя. По земным представлениям добро оказывается побежденным: Ретизанов серьезно ранен. Но солирующий мотив здесь - глубже: мотив веры в предопределённость Божьего промысла - с одной стороны и приоритетной роли случайности - с другой. На поединок Ретизанов с Христофоровым едут мимо Страстного монастыря. Так вводится еще и мотив страдания как необходимой ступени на пути к воскрешению. Знаменателен при этом жест Христофорова: возвращаясь после дуэли мимо Страстного монастыря, он снял шапку и перекрестился. Но страдания Ретизанова благотворны не только для него одного. Его враг Ни-кодимов тоже изменяется: звонит узнать о здоровье больного и зовет Христофорова к себе. Для чего? На этот вопрос сам Никодимов не отвечает, ключом к ответу служит библейская реминисценция: Никодим - тайный ученик Христа, пришедший к Нему ночью ради беседы о новом учении. У Евангельского Никодима вера возвысилась до исповедания, а у Никодимова тронулся сердечный лед. Так отсвет Рождества касается душ людей, преображая, изменяя их жизнь.

Таким образом, путь преображения в повести лишь намечен, и герои, и автор его пока лишь смутно ощущают, двигаясь на ощупь, почти вслепую по тем духовным вехам, которые им указывает Господь в процессе приобщения к богослужебной жизни церкви. «Голубая звезда» - это лишь начало духовного пути автора, то горчиш-ное зерно, которое даст в будущем обильные всходы и украсит жизнь и творчество зрелого мастера христианского реализма.

Примечания

1. Аринина Л. М. Христианские мотивы в творчестве Зайцева в 1920-е годы // Русская культура на пороге третьего тысячелетия: Христианство и культура. Вологда, 2001. С. 35.

2. Зайцев Б. К. Дальний край: роман. Повести и рассказы. М., 1990. С. 567. Далее ссылки на это издание приводятся с указанием в скобках страницы.

3. Красовицкая М. С. Литургика. М., 2007. С. 97.

4. Серопян А. С. Концепт «время» в романе Ф. М. Достоевского. Культурологический аспект // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Филология и искусствоведение. № 1(2). Киров, 2009. С. 138.

5. Красовицкая М. С. Указ. соч.

6. Есаулов И. А. Пасхальные мотивы в русской литературе. СПб.: Мир, 2004. С. 198.