CC BY
18
УДК 821.161.1 (Будаков) ББК 74.202.64
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕКСТ В ПЕДАГОГИЧЕСКОМ РАКУРСЕ
(На примере творчества В.В. Будакова)
Дыханов Сергей Валентинович,
магистрант кафедры общей и социальной педагогики
Воронежский государственный педагогический университет (г. Воронеж)
Аннотация. Автор на примере творческого наследия писателя В.В.Будакова вскрывает педагогические образы и смыслы литературного текста.
Ключевые слова: смысл, память, духовность, народ, отчий край, национальное самосознание, литературно-педагогическая функция творческого наследия.
THE LITERARY TEXT IN ITS PEDAGOGICAL PERSPECTIVE (ON THE EXAMPLE OF V. BUDAKOV'S CREATIVITY)
Dykhanov S.V.,
graduate student of department of general and social pedagogy VGPU.
Abstract. The author reveals pedagogical images and meanings of the literary text on the example of creative heritage of the writer V. V. Budakov.
Key words: sense, memory, spirituality, people ,Fatherland ,national consciousness, literary and pedagogical function, creative heritage.
Вопрос о том, как прокладывает себе дорогу становящийся разум, предполагает потребность у человеческой единицы собственными усилиями разобраться в себе и окружающем мире, что в свою очередь тесно связано с повышенной восприимчивостью личности и содержанием ее духовного опыта, ощущением и осознанием собственного «я» и своего места в мире.
Формула «Мой вечный край», открывающая очерковый цикл Виктора Будакова «Родина и Вселенная», уже содержит характеристику авторского художественного хронотопа - биографически ориентированного (мой край) и сопряженного с биографией, всевременностью,
включенностью малой родины в конгломерат прошлого, настоящего и будущего. И сам путь «я» к единению себя с окружающим миром видится В. Будакову через реконструкцию детских и юношеских впечатлений, использование ресурсов «осердеченных» воспоминаний, реставрацию живого облика памятных мест.
Мотив дороги является здесь смысловой скрепой, соединяющей воедино фрагменты целого и способствующей определению парадигмы существования, когда жизнь человека разумного и чувствующего пролегает через тернистый путь познания, казалось бы, самых простых вещей. Страницы будаковских очерков отражают упорное всматривание в окру-
209
жающие природные творения, наблюдения, открывающие сначала поверхность вещи, а в результате умственных и эмоциональных усилий - ее сокровенный смысл.
Приобщаясь к наблюдениям писателя, вместе с автором мы восходим к открытию нового знания через соотнесенность личных накоплений с опытом народа и человечества. Свой «родник», свои «корни», свое «первое желание дороги» В. Будаков связывает с местом рождения - донским селом Нижним Карабутом и отчим домом, в «робкое, малое окошко» которого «все-таки заглядывали солнце, луна и вселенная». Родной край в таком ракурсе предстает как таинственный и зовущий к погружению в себя, присоединению к ныне живущим - людям и другим живым существам, населяющим «окрестные лески, холмы, ковыльные косогоры, близкие хутора и деревни», и это лишь начало пути длиною в жизнь.
Одним из главных смысловых центров бу-даковского повествования становится природная составляющая Придонского мира в сли-янности, гармонии с объектами человеческого труда. Образ послевоенной России возникает в особом поэтическом контексте как некое прибежище путников, преодолевающих пешком неблизкое расстояние от родного села до окраины районного центра. Авторский взгляд, сопрягающий древние времена, свои детские, отроческие и юношеские годы, сосредоточивается на эволюционных процессах в одном из городов Придонья - Россоши, казавшейся в скудном послевоенном детстве и по его сравнению с родным селом «земным раем», а в Х-Х11 веках этот край представляется воображению автора как «непролазная дикоросль»; степи, пристанище волчьих стай и половецких племен. Воображение автора, утверждающего свое присутствие на родной земле в любом из столетий ее истории, рисует «машину времени», помогающую свободному передвижению в веках, сравнению «прежде и теперь».
Вычерчиваемая автором подробная «карта» тридцатикилометрового пути принципиально отличается от традиционных пейзажных описаний включенностью в природное окно человеческого: дорога у В. Будакова объединяет всех, кто когда-либо шел по ней (родителей лирического героя, его самого с друзьями, солдат, уходящих на войну и возвращающихся
с нее), и тем самым включает в человеческое множество, приобщает к прошлому, заставляет ощутить себя частью истории своей Родины воспринимающее сознание.
Автор детально восстанавливает в максимальной полноте былую географию родного края, силой слова сообщая жизнь утраченному, разрушенному, поглощенному временем. Топонимические обозначения, ушедшие в небытие (Кулаковка, Мишинское, Горелое, Озероватое, Дуловое и др.), для автора - нечто большее, чем географические «точки»: в их названиях запечатлены народная ментальность, история места, характеристика тех, кто когда-то населял эти места и именовал их. Интерес автора к «тайне имени» открывает читателю один из путей обретения знания через осмысление особой функции слова как вершины природной эволюции и как «орудия общения с предметом и арену интимной и сознательной встречи с внутренней жизнью» (А.Ф. Лосев). В таком ракурсе переименования, имеющие административный посыл, воспринимаются как нанесение урона исконному смыслу имени и отрицание значимости народного словотворчества. Отказ от «лобовой», прямолинейной аналитики и стремление автора поделиться пережитым оказывают куда большее воздействие, чем настаивание на собственном мнении или авторитетное обозначение своей позиции.
Интерес к ближайшим вещам, вызванный потребностью не в отвлеченных «готовых» истинах, а в сущностном, достоверном восприятии самого вещества жизни, становится основой сопряжения фактов - биографических, краеведческих, исторических, культурных. Высокие кручи у Нижнего Карабута - для созерцания открывающейся круговой панорамы: «С севера, грезилось, совершают повторный путь воронежские флотилии и, многопушечные, вот-вот покажутся; с востока, мнилось, нещадные нашественники-пле-мена снова затевают от века предназначенный грозный пыльный поход на земли Европы, снова наводят переправы через Дон близ моего отчего края; с юга тоже двигалось лошадиное полчище, и колчаны, и сумки привычно-кочевых всадников были набиты стрелами и арканами; но и запад таил угрозы; последнее оттуда тягчайшее испытание для моей родины было совсем недавно...»
В этом комментарии многовековая история своей отчизны как бы спрессована, что дает возможность активно включиться в мыслительную деятельность и развернуть лаконичные факты в событийные сюжеты, в документальных исторических хрониках занимающие десятки страниц. И это обстоятельство может стать побудительным мотивом для постановки и решения проблемы интерпретации очерковых фактов.
Как выглядит у В. Будакова то, что называется «технически прогрессом», и каким знанием оборачивается приобщение к авторским размышлениям о цене, которую человечество платит за более комфортную и сытую жизнь? Как в рамках бытия взаимодействуют высшая воля, обстоятельства и люди, задающие будущее? Именно такие вопросы, естественно возникающие в сознании, могут стать духоподъем-ными, ключевыми, ориентирующими в сфере истинных и ложных ценностей, «органически расширяющие совесть и память». Отвечая на вопрос, чем при всех исторических катаклизмах, дурной, бездумной технократичности жив отчий край, автор обращает внимание на то, что родина - не только территория, географическая данность, а «духовная реальность, прирастающая новыми и новыми смыслами».
Биографический компонент, вплетенный в лирический сюжет, позволяет приобщиться к разновременному восприятию отчего края - от едва оформленных впечатлений детства, когда донской холм воспринимается как средина земли, континентальная твердь, которую не в силах затопить даже «море-океан», до духовных откровений, что «донской холм - сородич, пусть и скромный, облаков и звезд», что связь веков существует и что долг человека, взращенного своей землей, объять и понять всех живущих в мире, что только осознание кровной связи со Вселенной может помочь сохранности живой души.
Естественен поэтому приход к донским водам («Донская стремнина») как молчаливым свидетелям всего происходящего на берегах великой реки.
Новое обращение к древности, к многочисленным племенам, творившим историю рядом со славянами, к миропоэтическим преданиям и легендам включает в круг размышлений историческую память, сохраненную греческим
отцом истории Геродотом, древнерусскими летописями, «Словом о полку Игореве», скандинавским эпосом, «Хождением Пименовым в Царь-Град» Игнатия Смольянина, записками путешественников («Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна), шевченковской поэмой «Наймичка», блоковской поэмой «Скифы». Одно только перечисление документальных, фольклорных, литературно-художественных материалов дает представление о степени концентрации фактов, положенных в основу будаковского очерка о главной водной артерии Придонья.
Приобщаясь к авторским размышлениям о многосторонних связях водного пространства, ограниченного донскими берегами, мы поднимаемся на новую ступень осмысленного существования и обретаем новые качества социальности, связанные с такими человеческими свойствами, как историческое бытие, духовность, идеалы, культура. В очерке Будакова природное и человеческое, настоящее и прошлое, вещественное и духовное находятся в сложных взаимосвязях, а возникающая мозаическая картина локального природного пространства от языческих до христианских времен предстает как неотъемлемая часть Вселенной.
Все это, кроме познавательного значения и организующего интеллектуального воздействия, способствует приобщению к духовности, препятствует духовной слепоте. По определению В.Ю. Троицкого, духовность есть «способность понимать или убежденно ощущать, что кроме вещественных, прагматических ценностей в мире есть иные - духовные, реально существующие, но не определимые в категориях вещественного мира. .Любое духовное явление возвышается над обыденностью; оно надобыденно, самоценно».
В контексте с историческими фактами, всевозможными, черпаемыми из разных документальных и художественных источников, в этом ракурсе бесценны по своему эмоциональному воздействию авторские комментарии, подобные следующему: «Пимен плыл по Дон, оставив позади, в верховьях реки поле Куликово, уже всерусски памятное. Не знаем, благословлял ли преподобный Сергий Радонежский главу московской церкви на дальнее путешествие, но князя московского Дмитрия
211
на подвиг он благословил, предрек победу, и об этом с немыслимой для тех времен быстротой узнала вся Русь. И объединительное молитвенное слово духовного подвижника было как три-сиянный свет! Как свет и набат! Русская рать вышла на поле сечи и с мечом, и с хоругвью. Воистину - на сечу уходили дружины, с сечи возвращался народ!»
Стремление автора к истине, добру, красоте, чистоте нравственного чувства, ему самому свойственное, порождает встречное движение, позволяя увидеть новые горизонты человеческого знания о мире в малом, будничном, призванном ощутить скудость и неполноту материальных потребностей, подняться над бытовым и утилитарным. И эти потенциальные возможности художественного текста в деле духовного воспитания личности невозможно переоценить. Сегодняшняя зависимость современного молодого поколения от материальных условий существования уже приобрела характер чрезвычайный, поэтому проблема освобождения духа от прагматической привязанности к бытовой жизни как никогда актуальна, а потому литературное творчество обретает педагогическую направленность.
Выработка критического (вопреки нигилистическому) отношения к жизни - актуальная проблема педагогики. И В. Будаков вносит свою лепту в ее решение, выбирая и компонуя исторические факты, ломая существующие стереотипы. Так, «великое корабельное строение» на Воронежской верфи сыграло свою геополитическую роль, воронежские корабли помогли взятию Азова, но, напоминает автор, «тот же Азов скоро, после неудачного бессарабского похода царя, был возвращен туркам - прежним владельцам, а корабли рассохлись, истлели, сгорели, ушли на дно и даже были отданы тем, против кого строились». Не менее трагична и судьба русских кораблестроителей, измученных тяжкими работами, простудами и болезнями.
Мужицкой России автор посвящает очерк «И у нас с вами...», в названии цитируя А. Солженицына и продолжая тему раскрестьянивания кормильцев русской земли. Живое сострадание, наполняющее сердце автора, передается через конгломерат самых разнообразных фактов - исторических, житейских, литературных... Житейские факты, наблюдае-
мые автором, потрясают не менее сильно, чем исторический «апокалипсис», талантливейшие страницы «Чевенгура» или документы эпохи. Захватывают читателя, «цепляют» его искренность и неподдельная горечь сопереживания горемычному народу, достойному другой участи. Родная земля - главный объект авторских размышлений - досталась в наследство «Васькам», которых научили «покорять землю, но за всю, пусть и молодую жизнь, не научили землю чувствовать и беречь» («И у нас с вами.»).
Исторические факты в совокупности представляют процесс разрушения исконного отношения к земле как к живому существу. Автор инициирует поиски ответов на животрепещущие вопросы, важные и сегодня: «Куда же, -думал я, - подевались те мужики, рачительные хозяйственники, добросовестные земледельцы и землелюбцы, каких я мысленно видел из воспоминаний отца и матери? Каких, пусть уже не густо, воочию видел в детстве, вскоре после войны? Какие, наконец, благодарно увековечены на страницах русской классики, в произведениях Некрасова и Лескова, Толстого и Достоевского, Бунина и Платонова, где они, разумеется, разные, в двуединстве светлого и темного, но где их роднит несомненное: чувство земли-кормилицы».
В этих вопросах уже обозначены первоисточники авторских представлений - личные впечатления от послевоенной реальности, семейные предания и русская классика, как бы предлагающие алгоритм получения достоверного и душеполезного знания, формирующего отношение к историческим документам и их разнообразным трактовкам. А с другой стороны, В. Будаков, озабоченный днем сегодняшним, пользуется средствами своеобразной «машины времени» - искусства слова - и заставляет не только понять истоки трагизма народной судьбы, но и пережить былое на субъективном уровне как лично соприкосновенное с собственной жизнью.
Намечая вехи борьбы нового государства с народом, В. Будаков сопоставляет действия армии, в десятки тысяч штыков ринувшейся на село, так называемых «продовольственных отрядов», отнимавших у землепашцев последнее, с опричниной во времена Ивана Грозного и «Вандеей» революционной Франции. «Без гнева и пристрастия» автор пытается объектив-
но оценить исторические личности, повинные в трагедии народа, и тех, кто пытался, опираясь на народное множество, сопротивляться пришествию новых «радетелей» за народное «благо». Отчий край, включенный в пространство Руси и мировое пространство, предстает здесь в новом ракурсе - как один из центров крестьянского сопротивления продразверстке, именуемого «колесниковщина» по фамилии упрошенного крестьянами предводителя, бывшего красного командира Ивана Колесникова.
За каждым из упоминаемых в очерке имен собственных своя история заблуждений и прозрений тех, кто управлял «катком истории», и тех, кто попал под него. Автор обнажает неожиданные во многом парадоксальные связи между явлениями и событиями, будь то крестьянские восстания, гражданская война, колхозная «эпопея», новая экономическая политика или изничтожение «федоровцев» - религиозных сектантов монархического толка.
Все это интегрируется в апокалиптический образ «великого перелома», подобного адской, бесовской стихии, на пути к «вожделенному» социализму.
В отличие от современной педагогики, абсолютизирующей какую-то одну сторону того или иного явления, в художественно-исторических очерках В. Будакова осуществляется включение в происходящее и приобщение к восприятию целостного мира, к фундаментальным этическим понятиям человеческого общежития, к эмпирическим и метафизическим смыслам родного края, что вряд ли возможно для исторических, профессиональных исследований.
Если оценивать очерк автора как учебный материал, то он может способствовать формированию образовательной среды для самоидентификации личности в современном цивилиза-ционном процессе как носителя исторической памяти. А это - залог противостояния манипуляциям сознанием индивида, критического, свободного отношения к происходящим событиям, видения связи времен и поколений.
В. Будаков обнажает вредоносную сущность рабского сознания «воспевателей любого режима, явления, имени», определенного типа отношения к жизни, «сориентированного на преуспевающее мнение, падкого и плодовитого на подмены, малоспособного к действительному - не декларативному - сопереживанию».
Образы творцов и защитников человеческого духа, имена которых составляют золотой фонд национальной культуры, нераздельно соединены с представлением об истинных нравственных ценностях, носителями которых являются великие писатели, творцы национальной литературы. Сегодня, когда из самой читающей в мире страна наша превратилась в потребительницу интернетовских материалов и низкопробного чтива, крайне необходимо возрождение культа подлинно художественного слова Достоевского, Платонова, Абрамова.
Излюбленный автором стилевой прием -вопросы читателю - способствует возникновению диалога с автором, а это в свою очередь ведет не только к организации ума, которую Лев Толстой предпочитал «наполненности» последнего, но и к пробуждению патриотического чувства, любви к своей стране, ее традициям, культуре, языку. В отличие от научных трудов, исторических в том числе, именно литература пробуждает творческое отношение к слову, формирует на языковой основе образное мышление, воспитывает эстетическое восприятие художественного текста. В. Будаков обращает особое внимание на оскудение языкового национального богатства, на опустошенность языковой «материи», на «маскарад декоративных псевдонимов», когда слова: достоинство, свобода, демократия - не более чем слова, разве что «знаки и возглавья» поменялись да добавилась иная, чем прежде, заморочь, вроде ваучеровщины и прочего шулерства реформа-торщины» (В. Будаков).
В следующем очерке «Город в Междуречье» сохраняется главный стилевой принцип предыдущих - пытливого всматривания в мифы и исторические предания, в собственный смысл исторических фактов. Уже во введении в основной текст автор объясняет свое обращение к объекту описания - Воронежу -необходимостью поиска ответов на вопросы о сущем и очевидном, скрытом от зрения, о том, что происходит там сегодня и что сохранится в будущем. И опять читатель оказывается в роли собеседника, которому сообщаются факты, относящиеся к глубокой древности - археологические, летописные, топонимические.
Автор создает из них собственную экспозицию, включая в нее столетия существования территории, населяемой воронежцами, - от
213
первого упоминания о «Вороноже» в 1177 году в Никоновой, Ипатьевской и Лаврентьевской летописях, Батыева нашествия в 1237 году, разгрома Мамаевой орды на Куликовом поле, государева указа о строительстве крепости Воронеж в последней четверти XVI века и т.д. до восшествия на престол Петра I и далее до наших дней.
В мифологических преданиях и исторических фактах открывается, благодаря точному, образному слову В.В. Будакова, необходимая перспектива приобщения к уже исчезнувшей, но где-то в глубине реально существующей жизни. Литературный текст демонстрирует воздействие прошлого, осмысляемого на «осерде-ченном» уровне, на индивидуальную психику, формируя патриотическое чувство, приобщая к жизни предков и утверждая ответственность за судьбу потомков. В процессе становления «формального метода» русской школы замечательный ученый В.Я. Пропп обосновал один из главных принципов познания мира - общие понятия. Но эти «общие понятия» усваиваются только через конкретику фактов, осваиваемых непосредственным чувством.
Очерк «Город в Междуречье» может стать объектом краеведческого исследования, внося существенный вклад в формирование универсально образовательной среды и постановку образовательных задач. Наша общеобразовательная школа все еще следует наукоцентри-ческой установке, по которой каждый учебный предмет должен максимально отражать состояние современной отраслевой науки в форме, доступной для восприятия обучаемых. Поэтому для современных школьников невозможно переживание сообщаемых «готовых» сведений, невозможны озарения, когда те или иные знания даются в виде готовой продукции, когда предмет изучения отвечает на непоставленные вопросы. Педагогические установки такого рода способствуют «производству» людей с манипулируемым сознанием, не утруждающих себя культурно и нравственно значимыми, образовательными задачами. Уже сформированный язык науки начинает восприниматься как нечто неизменное и само собой разумеющееся.
Возвращаясь к авторским вопросам о сущем, далеко не всегда совпадающих с очевидным, можно констатировать, что «лирические страницы» взламывают стереотипы наукоцен-
трической концепции, доводят информационные сообщения до знания сущности, дают основы для выработки системного представления о том, что такое Воронеж как этногеогра-фическое явление и что такое история как этнокультурный феномен. Если обратить внимание на «конспективное» изложение огромного исторического и этнографического материала В. Будаковым, то такой лаконизм искупается приобщением читателя к большой мыслительной работе и контактами с богатым интеллектуально-информационным контекстом.
Воображение художника восполняет сухую конкретику исторических фактов и приобщает к самостоятельному непосредственному видению, их осмыслению, продвижению от простого к сложному, от частного к общему, и наоборот, в соответствии с авторским замыслом, а в конечном счете - к обретению навыков извлечения знания. В качестве наглядного примера можно обратиться к описанию второго победоносного Азовского похода петровского флота: «Едва сходят льды, головной отряд флотилии берет курс на Азов. Корабль главнокомандующего Шеина, сотни стругов, тысячи лодок. Впереди - «Принципиум», его ведет капитан Петр Алексеев, царь. «Принципиум» в переводе с латыни обозначает «Начало». Название - не без умысла. Начало успешное: через два месяца турецкая крепость Азов, лишенная поддержки с моря, сдалась» (В. Будаков).
Информация, спрессованная предельно, обогащается таким включением зрительного ряда, обозначением иерархии (царь в роли капитана флагманского судна, а не главнокомандующего), связи названия судна с надеждами Петра на победоносное завершение. В этих нюансах (а они многочисленны в будаковском тексте) - противодействие передаче информации как форме манипулирования или трансляции, менторского наполнения умов специально расфасованными сведениями.
Автор как бы извлекает из далекого прошлого «диковинное зрелище». Воронеж на стыке веков: «Выпроставшись из старых одежд, разросшийся далеко за крепостные стены, он как бы сбежал вниз, к речному берегу, образуя нижний город, в котором-то и заключалась диковинность: густая россыпь островерхих домов Немецкой слободы - голландских, английских, швейцарских; деревянные рубленые
особняки петровских сподвижников - Апраксина, Меншикова, Головина, Лефорта; парадный, для приема гостей, дворец-терем царя, а у Стрелецкого лога невзрачный домик, в котором царь жил; и конечно же верфь - снующий работный люд, стук топоров и молотков, повсюду вразброс бревна, как поверженные древние воины, горы досок, бочки со смолой, канаты, остовы кораблей».
Здесь визуально реализуется авторская метафора, уподобляющая город человеку, и возникает зримая иллюстрация, косвенно оценивающая демократизм взаимоотношений царя с подданными и приглашенными для строительства русского флота иноземцами. Возникающая попутно лингвистическая загадка, почему слобода, в которой обосновались говорящие на разных европейских языках, называлась немецкой (от слова «немота»), служит возникновению мотивации к чтению, становящейся трудом и творчеством. Когда становится ясно, ради чего создается литературный текст, насколько неоднозначна заключенная в нем информация, как важны здесь мелкие подробности вроде свидетельства личной бытовой непритязательности царя (среди благоустроенных жилищ «немцев» и роскошных особняков петровских вельмож -неказистый домик Петра).
«Фрагментарность» очеркового описания у Будакова имеет принципиальный характер: неполный набор фактов вкупе с их неявными смысловыми ореолами побуждает к мыслительным усилиям, связанным с оценкой исторического опыта. Приведенный микрофрагмент может служить пониманию причин успешности государственной деятельности Петра Первого, способного объединять в общей созидательной работе на благо России разные силы и принимавшего личное участие в процессе этого государственного строительства. В процессе интеллектуальных усилий восполнения «недостаточности» авторской информации читатель обретает навыки концентрации внимания на смысловой составляющей любых фактов, умственно участвуя в создании семантической картины мира в качестве особой «поисковой системы».
Обращаясь к Воронежу XIX века, В. Бу-даков определяет роль воронежцев в событиях Отечественной войны 1812 года и характеризует «золотой век» воронежской культуры,
упоминая великих воронежцев, этим веком рожденных. Среди них - автор «Исторического, географического и экономического описания Воронежской губернии», книги, по словам очеркиста, ставшей для нескольких поколений воронежцев краеведческой хрестоматией. Если имена Кольцова, Никитина, Бунина, Платонова известны школьникам, так как входят в программы литературного обучения, то о Болхови-тинове и сегодня знают единицы. То же самое можно сказать об уроженцах родной земли, подвижниках отечественной культуры - Станкевиче, Никитенко, Костомарове, Афанасьеве, Крамском, Ге, Эртеле, Суворине, Слюсареве, Шингареве. Недостаточность информации побуждает к обращению к биографическим, историческим, культурологическим и др. источникам, то есть способствует расширению смыслового поля.
Трагические события XX века, упоминанию о которых сопутствуют новые имена, имеющие прямое отношение к истории воронежской культуры, - великих поэтов Мандельштама и Ахматовой, известнейшего живописца Озерова, стратонавта Федосеенко, позволяют ощутить непровинциальность русской провинции, гордость за родную землю и многообразие культурных связей отчего края со всей страной, во многом объясняющих стойкость и мужество воронежцев в годину испытаний войной, разрухой, голодом и холодом, с одной стороны, и феномен возрождения в послевоенные годы - с другой.
«Город в Междуречье» отразил, как в зеркале, переломные события русской истории и сохранил зримые и подспудные следы былого, в том числе и в характерах его жителей, в исторической памяти народа.
Автор определяет и территории, где располагается «плацдарм памяти», место, где отчий край сражался с захватчиками в военное лихолетье. Ключевое понятие - память - вписано в топографический контекст воронежской земли, где в 42-м году «на крутолобых холмах» под Воронежем наши воины совершили почти невозможное. В своей летописи сражения за Воронеж, оказавшегося роковым для немцев, автор определяет цену, заплаченную участниками сопротивления. Оттягивавший на себя значительную часть вражеских войск город «исходил гигантским костром», полыхая так, «словно сам
215
камень способен был гореть». Искореженный, выжженный почти дотла Воронеж оказался способен к возрождению. Народная память воплотилась в камне и металле во многих точках - Чижовском плацдарме, монументе на Задонском шоссе, ансамбле на площади Победы, Шиловском плацдарме, памятнике танкистам на юго-западной городской окраине.
Все это - материальное воплощение героического подвига народа.
Но у Будакова есть еще один пример способности к сопереживанию смерти и небытия - природное целое. Таким целым становится маленький клочок земли в центре города -Университетский ботанический сад, содержащий травы, цветы, кустарники «со всего белого света», даже с Эльбы и Рейна. И все это рядом с «ржавым уголком», «где внасыпь покоится за долгие годы собранное в листве, извлеченное из-под корневищ, подобранное в овражных и окопных впадинах железное, латунное, свинцовое» - «проклятое железо, безобидное и тихое теперь». Останки смертоносного оружия рядом с зеленым мирным оазисом. Пафосные сопоставления, однако, не отменяют главный для автора вопрос, в каком соотношении находятся памятные монументы с «живым», сопредельным человеческим теплом?
Главная мысль очеркиста сформулирована предельно лаконично и четко: «Памятники -еще не память».
Что же, по мнению автора, необходимо, чтобы отдать должное тем, кто положил свои жизни за свободу и процветание отчего края? Как уберечь прошлое от забвения? Где подлинные ценности, а где их подмена? Эти и им подобные вопросы будоражат душу, так как автор не скрывает, что «следы войны - не только победные». И надежда пишущего на генетическую память, которая все еще присутствует в поколениях. Инициируя подобные размышления, В. Будаков вносит свой вклад в дело полноценного нравственного воспитания, по-своему противостоит утрате чувства собственного достоинства и почвенного патриотизма.
Реставрируя историческое прошлое в слове, обозначая плацдарм памяти, В. Будаков восстанавливает корневые представления о должном в противовес насильственному внешнему вмешательству в веками складывавшуюся систему мировосприятия, возникавшую на ос-
нове опыта поколений. Возрождение подлинного национального самосознания средствами литературы и есть условие полноценного образования личности. Вот почему с такой горечью говорится о корнях нашего беспамятства, проистекающего из жажды скорейшего мироустройства, во имя которого бездумно разорялись устои народного мира. В одной из своих книг В.Ю. Троицкий справедливо утверждает, что главное, что необходимо защищать, имея в виду права человека, - это «духовность, слово-мыслие, историческое бытие, веру и культуру, свойства, присущие только и исключительно человеку». Именно эти ценности и защищает автор в «Плацдармах памяти», продолжая свою охранительную миссию в заметках «О культуре русской провинции».
Очень важно отметить, что в этом своем «миссионерстве» В. Будаков не становится на позицию судьи, обвинителя, модернизатора и не игнорирует чувственное восприятие происходящего, что способствует включению читательского сознания в сферу общественных интересов автора, возникновению диалога. И опять вопросы: «Что случилось с нами? Что ожидает нас за скорыми днями? Есть ли будущее у «русской идеи»?» Они и сознание, и чувство читателя, и поиск ответов на них становятся для личности научно необходимыми.
Ощущению катастрофичности мира, сотрясаемого «ветрами перемен», автор противопоставляет надежду на сохранность неоспоримых подлинных ценностей. Отсутствие интеллектуального снобизма - обязательное условие достижения искомого педагогического результата, ведь нет ничего более пагубного для образовательного процесса, чем самодовольная нравоучительность.
Смена парадигмы образования и переход образования от когнитивной, познавательной парадигмы к герменевтической, смысловой требует отказа от авторитарного монологического общения с обучаемыми. В своих эссе о культуре русской провинции автор преодолевает монологическую форму повествования.
В своих размышлениях о культурной составляющей провинциальной жизни автор подвергает сомнению многие постулаты общественных представлений, стараясь понять, откуда берутся бациллы распада, чем питаются силы энтропии. Культура в этом контек-
сте представляется В. Будакову началом столь же всеохватным и всеобъемлющим, как сама жизнь, ибо «истинная духовная культура взывает к миру, а не разладу, она не справа и не слева, она панорамна, в ней есть все: и традиция, и новаторство, и верность старому, и поиск еще неизведанного».
Еще один концепт - «провинция» - практикуется В. Будаковым как противовес политической торопливости, как оплот традиционных национальных ценностей, как животворящая сила, наследница губернской, уездной, деревенской России. В сравнении со столицами, втягивающими не только «силу, сердце и душу» русской провинции, но и использующими ее темные стороны, отчий край входит в родственную семью Поморья, Урала, Сибири и других «нестоличных» пространств.
Говоря о национальной самобытности любой культуры, В. Будаков напоминает о том, что ее рождают и питают малые родины и что иные пласты культуры создаются, по счастью, не на верхнем, властном этапе, не указами и не разгонами можно убыстрить или остановить ее ход. Эти размышления, адресованные современному человеку, ориентируют его на сознательное выстраивание общественного бытия. Умение слушать и понимать других -
обязательные условия развития человечества. Вникая в размышления эссеиста, призывающего в самые трагические моменты истории не опускать руки и не только не участвовать в делах тьмы, но и «зажечь свечу, чтобы свет ее достигал еще одной зажженной свечи». Истинность сложившейся в общественном сознании оценки качества общественного бытия на основе материализованных достижений прогресса опровергается у автора аргументами в пользу тех, кто способен мыслить универсально, фиксировать оттенки проявлений бытия целостного мира и соответственно выстраивать собственную деятельность.
Литература:
1. Белозерцев, Е.П. Филолого-педагогическое наследие отчего края (Е.П. Белозерцев, В.В. Будаков, В.В. Ва-рава). - Монография. - Воронеж, 2014.
2. Дыханов, С.В. Литературно-педагогическое наследие (Е.П. Белозерцев, Б.С. Дыханова, С.В. Дыханов). - Образовательная деятельность и историко-культурное наследие отчего края. Коллективная монография. МАИРО-XXI, 2017.
3. Писатель и просветитель. Составление Струкова В.В. (под общей редакцией Белозерцева Е.П.). - Воронеж, 2018.
4. Троицкий, В.Ю. Защита русской школы: Российское образование перед судом истории. - М., 2015.
