CC BY
37
М. Б. Абдокова
ЛИТЕРАТОРЫ ЧЕРКЕССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ И ПРОЦЕСС АССИМИЛЯЦИИ В КУЛЬТУРУ СТРАН АДЫГСКОГО РАССЕЯНИЯ
Черкесское рассеяние по миру, как уже отмечалось, — процесс, начавшийся в далеком прошлом. Прежде мы касались главным образом исследования корневого, почвеннонационального начала в определении специфического своеобразия литературы диаспоры. Было бы неверным игнорировать фактор культурной интеграции адыгов в странах рассеяния. Вынужденная ассимиляция не привела к утрате адыгами антропо-этнических и духовно-исторических ценностей. Исторические реалии требовали от переселенцев трезвого осмысления происходящего вокруг, участия в общественно-социальной и гуманитарно-культурной жизни стран пребывания, а отсюда — неизбежность взаимодействия с новой общественно-культурной средой. Многие сыны и дочери Кавказа, потомки черкесских мамлюков и мухаджиров, внесли неоценимый вклад в сокровищницу мировой культуры, творчески «влившись» в профессиональное искусство стран Европы, Америки и Ближнего Востока.
Подробная «картография» культурного присутствия адыгов в европейской и мировой культуре и общественной жизни уже намечена в работах справочно-энциклопедического характера. Упомянем лишь книгу М. М. Хафице «Разбросаны адыги по белому свету», в которой приводятся краткие историко-биографические сведения о наиболее известных общественно-культурных деятелях черкесского зарубежья. Мы предпринимаем одну из первых в адыгском литературоведении попыток образно-художественного анализа текстов малоизвестных на исторической родине писателей черкесского зарубежья. Следует отметить, что последние десятилетия были отмечены значительными достижениями в изучении огромного литературного пространства черкесского зарубежья. Фундаментальное исследование Х. Т. Тимижева «Историческая поэтика и стилевые особенности литературы адыгского зарубежья» расширило круг авторов и произведений, введенных в общеадыгский контекст литератур. Мы не ставим перед собой цель энциклопедически полного отражения всего авторского многообразия литературы черкесской диаспоры и руководствуемся в выборе литературных источников следующими критериями:
1. Безусловная общественно-культурная ценность творчества рассматриваемого писателя в национальном искусстве его второй родины и в общемировом контексте.
2. Образно-поэтические, лингвинистические достоинства текстов.
3. Малая изученность или неизвестность в отечественной литературной практике представленных художественных текстов.
Все анализируемые тексты прозы и поэзии представлены в художественных переводах, выполненных нами на основе канонических изданий. В большинстве случаев художественный перевод на русский язык представленных текстов выполнен впервые.
Шарлота-Айшет (1694-1733) известна как писательница, чье творчество считается неотъемлемой частью классической французской литературы. Яркая биография Аиссе стала предметом художественного и исторического осмысления многих европейских
© М. Б. Абдокова, 2008
писателей, драматургов, критиков и исследователей. Упомянем лишь объемный роман английского писателя Кемпбела Прейда и «Историю гречанки» аббата Прево. Автор «Манон Леско» «зашифровал» в образе прекрасной гречанки живые черты черкешенки, ставшей гордостью французской изящной словесности.
В 1698 г. Аиссе была куплена на Стамбульском людском рынке, а позже удочерена и воспитана французским вельможей и дипломатом — графом Шарлем де Ферриолем, пленившемся необыкновенной красотой девочки. Аиссе получила блестящее образование и с ранних лет проявляла незаурядные творческие способности. Острый ум и наблюдательность, отточенность языка и мысли сделали ее одной из наиболее известных молодых женщин Франции. Этнически Аиссе происходила из древнего благородного рода адыгов. Природная красота черкешенки поражала современников. Поклонниками ее красоты были многие выдающиеся деятели той поры, включая правителя Франции — герцога Орлеанского. Известно, что Аиссе неоднократно отказывалась от предложения герцога сделать ее главной фрейлиной французского двора. Кротость нрава и набожность Аиссе отмечались многими современниками и позднейшими исследователями. Характерно замечание одного из самых авторитетных французских литературных критиков-эссеистов Сент-Бева, руководившего вторым изданием «Записок» Аиссе, который писал: «...Эту черкешенку, для того, очевидно, привезли во Францию с азиатского рынка, чтобы была восстановлена у нас женская честь и чистота.»1 После обращения в христианство под именем Шарлотты Элизабет Аиссе, загадочная для многих черкешенка, не утратила характерных черт женщин своей далекой Родины, судьбой которой живо интересовалась в течение всех 39 лет своей жизни. Испытав сильное и взаимное чувство, Аиссе вступила в брак с отважным и благородным (по описаниям современников) молодым человеком — дворянином Блезом-Мари Д-Эди. Брак был счастливым, но не долгим. Хрупкая Аиссе умерла в марте 1733 г. Ее прах и ныне покоится в парижской церкви Святого Рока. Д-Эди тяжело переживал смерть Аиссе, посвятив всю жизнь воспитанию их единственной дочери, ставшей впоследствии виконтессой и фигурой столь же легендарной, как и мать.
Литературные способности ярко проявились уже в ранних письмах Аиссе. Эпистолярный жанр, а также жанр записок и наблюдений были весьма распространены в среде просвещенной европейской знати той поры. Но не все письма и заметки привлекали к себе такой интерес, какой вызывали литературные опыты Аиссе. О мастерстве артистичного владения словом Аиссе писали практически все французские исследователи литературы, вплоть до Жюля Суре и Андре Моруа.
Аиссе неоднократно встречалась с ее великим современником Вольтером, посвятившим стихи покорившей его собеседнице. Позже, познакомившись с письмами и заметками Аиссе, Вольтер писал: «.Недавно я перечитал том писем мадеамуазель Аиссе. Они удивительны. Она чувствует прекрасное и плохое (добро и зло), все окружающее. И, не смотря на свои обаятельность и милосердие, обвиняет себя в совершенных ошибках.»2
Анализируя язык писем и заметок Аиссе, необходимо отметить его простоту и изящество. Интонация живой речи по-музыкальному пластична. Эпистолярный жанр по своей природе предполагает интимность и камерность. Правда, не многим удается реализовать «музыкальную камерность» так, как это удалось Аиссе. Текстовая палитра Аиссе сродни звучанию струнного квартета, где положение всех голосов равнозначно и полифонически осмыслено. Нередки и своеобразные соло, когда явственно звучит лишь один голос, подчеркивая, как правило, эмоциональную сферу светлой печали и грез. Невесомость слога писательницы не исчерпывает всего богатства ее лексико-фонетической палитры.
Обладая, судя по всему, уникальным музыкальным слухом, Аиссе тонко подмечает звучание французской речи. Пристрастие французов к поэтике колорита, цвета, краски, тембра в любом творческом проявлении (будь то художественное слово, изобразительное искусство или музыка) свойственно и манере Аиссе. Но самым действенным компонентом языка писательницы выступает ее острый ум, способность к точному и меткому определению эмоциональных и смысловых доминант литературного текста.
Стилистика Аиссе может быть определена как своеобразный тип «эпистолярной лирики». Живой диалог с предполагаемым собеседником, фиксация наблюдений самого широкого спектра (светская жизнь, природа, искусство), зашифрованные в диалогической форме внутренние монологи, близкие дневниковой исповеди, — слагаемые этого весьма цельного стиля. Если понимать высокий стиль как совершенное единство всех средств художественной выразительности, то следует признать эпистолярную прозу Аиссе его эталоном.
Значительная часть литературно-эпистолярного наследия Аиссе еще ждет перевода на русский язык, хотя фрагментарно письма и заметки писательницы публиковались в России. Представляем образец эпистолярной прозы Аиссе в нашем переводе с французского:
«Париж, 1728, июль — август.
Я получила Ваше послание от 22 числа сего месяца. Не скрою, что любая весть от Вас — желанна и празднична для меня. Что может сравниться с тем, когда получаешь известие от человека, которого любишь? Мое сердце волнуется радостью, когда слышит добрую весть о Вас. С какой любовью должны мы благодарить Бога, который не забывает нас и посылает такие радости.
Вам же Бог дал еще и силу противостоять напастям судьбы. Горе не победило Вас, и моя душа ликует при мысли об этом.
Вы спрашиваете о Пон-де-Виле? Слышала, ему дали новую должность. Но, мой Бог, он слаб здоровьем! Если болезнь унесет его, мы вдруг вспомним, что он был умен, добр и честен. Право, таких людей у нас немного.
Удивлю Вас: четыре дня, как мы с господином д’Аржанталем в ссоре. Чувствую себя виновной в этой размолвке, ведь все вышло из-за пустяка. Господин д’Аржанталь отказался поужинать со своей матерью, которая неделю отсутствовала и перед приездом дала ему знать о своем возвращении. На мои упреки в столь холодном равнодушии к бедной матери г-н д’Аржанталь рассердился и наговорил мне бог весть что. Я не могла сдержать себя и вспылила. Служанка видела и слышала, как я расплакалась. Не успела она выскочить из моей комнаты, как на пороге появился г-н Пон-де-Виль. Я все же не открыла ему истинную причину моих слез. Думаю, служанка и так ему обо всем поведала. <.. .>
Мне трудно писать. Я по-настоящему несчастна. Я страдаю от того, что поссорилась с человеком, который обидел меня. Но что значит обида после стольких лет чистой дружбы?»3
Приведенный образец светской переписки, как и настоящий повествовательный каскад последовавших вслед за этим писем, не только классика жанра, но и весьма ценный литературно-стилистический материал, позволяющий разгадать символику стиля тех великих французских прозаиков, которые не скрывали того, что тщательно изучали интерьер аристократической эпистолярии на примере писем Аиссе. В первую очередь это относится к автору бессмертной эпопеи «В поисках утраченного времени» М. Прусту.
Письма Аиссе, представленные в более или менее системной и выверенной подборке, складываются в причудливую «бесконечную» композицию, которая не в объеме,
а в принципах движения литературного времени напоминает, а точнее — предвосхищает отдельные черты прустовской композиции. Аиссе не увлечена событийно-сюжетным наполнением повествования. Извилистый путь душевных напряжений и спадов, размышления эстетического и духовно-нравственного порядка, словом — приоритет эмоционального и этического измерений над существенно-событийным у Аиссе открывают во французской литературе перспективу серьезной психологической школы. Очевидно, что именно это, а не фактор присутствия в литературной жизни страны некоего «антропологического чуда» сделало некогда вывезенную из Черкесии Халимат Аиссе одной из центральных фигур французского литературного олимпа.
Махмуд Теймур (1894-1973) — классик египетской литературы, почитаемый в арабском мире как один из авторитетнейших мастеров слова XX в. Известный арабский литературовед Х. Абу Фарид Мухамад отмечает: «Место, которое Махмуд Теймур занимает в нашей литературе, можно сравнить с тем, какие занимают Чехов и Горький — в русской, Мопассан — во французской»4.
Славу литературного классика Махмуд Теймур снискал еще при жизни. В 1947 г. писатель был удостоен Премии Каирской Академии арабского языка за выдающийся вклад в развитие арабской словесности. В 1964 г. Теймура избирают Президентом Ассоциации драматургов и писателей, а также редактором авторитетного журнала «Аль Кисса». Писательский труд М. Теймур совмещал с многогранной научно-педагогической деятельностью, читая лекционные курсы по арабскому языку и литературе во многих университетах мира. М. Теймур — автор многочисленных исследований по лингвистике и филологии, а также по теории и истории новеллистики.
Потомок черкесских мамлюков, М. Теймур получил традиционное адыгское воспитание. В его воспитании и образовании огромную роль сыграл отц — Ахмед Теймур-паша. В одном из ранних сборников рассказов Теймура, увидевшем свет в 1939 г., отражен сложный и интересный путь молодого адыга к писательству. С детства Теймур был редким книгочеем. Грандиозный объем литературы Запада и Востока был освоен им еще в юности. Самое действенное влияние на профессиональное становление Теймура-писателя оказали французская и русская литературы. Своей «профессиональной родиной» Теймур не без оснований считает новеллистику Мопассана. Значительный период времени Теймур находился под сильным влиянием великого французского писателя. Вторым и не менее сильным толчком к творчеству было знакомство с прозой и драматургией Чехова. Благодаря Чехову, Теймур открыл для себя богатейший мир русской классической литературы, пропагандистом и поклонником которой он оставался до конца жизни. В 1958 г. Махмуд Теймур писал о влиянии на его творчество и значении русской литературы: «.По сегодняшний день я признаю превосходство русской литературы — возвышенной, по-человечески щедрой. Чехова считаю самым большим мастером-новеллистом. Я чувствую, что душой и какими-то невидимыми нитями связан с русской литературой и искусством.»
Первые рассказы писателя увидели свет в начале 20-х гг. XX в. Сборники рассказов «Шейх Джума», «Дядя Мыту-али» — это зарисовки «обыденной» жизни людей, которая внешне ничем не примечательна. Маленький человек в условиях большого мира — так можно определить основную тему, разрабатываемую Теймуром. Писателю удается проникнуть во внутренний мир человека, который, как многим представляется, отстает от жизни, не успевает в борьбе за каждодневное существование достичь заветных целей. Буржуазное, секулярное общество во всех своих цивилизационных проявлениях — объект художественного исследования уже в ранних рассказах писателя. Позже жизненный опыт и окрепшее
мастерство позволят Теймуру создавать удивительные по краткости и образной емкости зарисовки современной жизни. Всего Махмуд Теймур издал в течение своей жизни более двадцати сборников рассказов, многие из которых переведены на основные европейские языки и неоднократно публиковались в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Мадриде, Риме. В России творчество Теймура известно лишь фрагментарно. В разное время в Москве и Ленинграде в «Восточном альманахе» и сборниках «Рассказов арабских писателей» печатались немногочисленные русские переводы новелл Теймура.
Анализируя писательский стиль Теймура, следует в первую очередь определить его «живописно-графические» достоинства. Значительная часть образов, созданных писателем, — «зарисовки с натуры». Это не значит, что всякий герой Теймура имеет своего реального прототипа. Умение подмечать характернейшие и для многих скрытые, весьма разнообразные черты людей, положений и т. д., а также стремительность, с которой разворачивается повествование, сближают рассказы писателя с рисунками, выполненными рукой редкого мастера, в течение одного живописного сеанса. Мастер глубоких и ярких психологических характеристик, Теймур использует минимальный набор художественных средств для создания завершенных и по образно-событийному содержанию исчерпывающих образов. Минимализм Махмуда Теймура сказывается и в его пристрастии к сжатой, метафорически насыщенной и стремительно развивающейся композиции. Значительная часть его рассказов — это не более трех или четырех страниц повествования. Природа этого своеобразного минимализма не только в безусловном природном архитектоническом даре писателя, но и в сознательном стремлении к емкости каждого слова и междометия. Зачастую формальный «минимализм» отражает мининум идей в творческом багаже незадачливого новатора. У Теймура, как и у писателей, которых он считал своими «литературными учителями», малый объем форм и средств — часто единственно возможная и композиционно оправданная форма художественного воплощения весьма сложных и идейно насыщенных замыслов. Литературный стиль Махмуда Теймура действительно впитал в себя и на основе арабской традиции причудливо творчески преобразовал некоторые специфические особенности чеховской стилистики. В первую очередь это относится к тончайшей мастерской прорисовке образов и положений, но не в меньшей степени — в пристрастии к диалогическому построению повествования. Едва ли не каждый из рассказов писателя — это своеобразный драматургический дирекцион. Не случайно многие новеллы писателя продолжили свою жизнь на драматической сцене, а значительная их часть — великолепный материал для литературно-драматических инсценировок на радио и телевидении.
Мы не склонны однозначно оценивать идейно-содержательный аспект творчества Махмуда Теймура как традицию реализма. Реалистическое мировидение, безусловно, определяет в творческом кредо писателя очень многое, но не всю полноту его мировоззренческого пути. В рассказах 40-х гг. прослеживается явное стремление к символизму в том его понимании, которое сложилось в русской послереволюционной литературной практике. Теймур, не изменяя излюбленным формам новеллистики, обращается к художественному исследованию внутреннего мира человека, потерявшего веру в себя, людей, жизнь. Генеалогия «уставшего» от жизни человека становится предметом рассмотрения писателя вплоть до начала 1950-х гг., когда сама жизнь в ее бурных общественных проявлениях вмешалась в судьбу художника и изменила его творческие стремления.
Революция 1952 г. и ее последствия зримо отражены в работах Теймура этих лет: в сборнике рассказов «Уличный музыкант», повести «Революционеры».
Социально-общественная тема волнует писателя настолько, насколько затрагивает духовный рост или упадок его героев. Названные сочинения писателя, в которых отражена реальная национально-освободительная борьба революционного Египта, — в меньшей степени сочинения политически и социально ангажированные. И в «злободневных» своих произведениях Махмуд Теймур предпочел духовно высокую художественную проповедь агитационному плакату, что позволяет видеть в нем прежде всего большого художника слова.
1 Аиссе Ш. Эпистолярная лирика. Париж, 1728. С. 13.
2 Вольтер. Переписка с друзьями. Париж, 1726. С. 8.
3 Сент-Бёв. Записки. Париж, 1725. С. 160.
4Хафицэ М. М. Махмуд Теймур // Наследие. Нальчик, 2002. С. 15, 51.
