CC BY
78
Шарафадина К.И.
(Омск)
ЛИРИЧЕСКИЙ ЦИКЛ АННЫ АХМАТОВОЙ "ВЕНОК МЕРТВЫМ" (1921(?) - 1961)
В РИТУАЛЬНОМ АСПЕКТЕ
О ритуальности Ахматовой не в метафорическом (о "гиератической важности и религиозной торжественности" ее поэзии писал еще О.Мандельштам), а в "более прямом смысле этого слова" одним из первых заговорил В.Н.Топоров [1], исследовавший в этом аспекте "Поэму без героя".
Лирический цикл "Венок мертвым" обнаруживает бесспорные черты ритуала в его архетипически-функциональном виде: во-первых, как самодостаточный ТЕКСТ, природа которого к тому же базируется на эстетической основании особой, цикловой целостности с присущей ей как самостоятельностью каждого циклового элемента, так и зависимостью от целого - структированной монолитностью (ср. с литургией); во-вторых, как событие, поступок, деяние, совершаемое автором, избравшим для себя роль руководителя ритуала; в-третьих, как соборный по условию акт: Ахматова говорит как о поколении, так и от имени поколения [2].
2. Обряд, который определяет характер ритуальности цикла - это, по нашему мнению, обряд П О М И Н О В Е Н И Я в его xpистианско-православном варианте, т.е. постоянная, твердо установившаяся с конца II - начала III вв. часть литургии, заключающаяся в молитвенном упоминании имен живых и умерших, "основанная на вере в силу и действенность этого поминовения пред богом для вечного блага и спасения поминаемых" [3], a также, если поминовение относится к усопшим, для "продолжения отношений, связывавших живых с умершими во время земной жизни последних", так как "Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы" [4]. См.: "мне.., придется поминать ." (Ill стих-ие) и "справлена чистая тризна " (II, последнее стих-е цикла).
Ритуальная ориентированность цикла дополнена ориентацией и на "сопутствующие" поминовению образовые ситуации и акты: оплакивание, отпевание: " я о тебе... тужу ." (IV); "чтоб оплакать его" (IX), " мне, плакальщице Дней погибших" (III), "а вокруг погребальные звоны " (VI); погребение, похороны:" Дорога .... так вот она, последняя !" (VII), "в эту черную добрую землю Вы положите тело его" (IX), "каждая клумба в парке /Кажется свежей могилой" (XII).
Авторское резюме в последнем, XII стихотворении - "Справлена чистая тризна, И больше нечего делать" - а названном контексте прочитывается уже не только как метафора его жанровой специфичности, но как метажанровое определение, соединившее два плана ритуала: ритуала-слова и ритуала-дела, действа.
3. Весь цикл как композиционное целое в обозначенном аспекте должен рассматриваться не как собранные воедино, написанные в разное время по одному скорбному поводу (смерти или предвестия смерти, как IV и VI) тексты, соотносимые с некрологами или эпитафиями, но как единый ТЕКСТ, своим ритуальным прообразом имеющий поминальный СИНОДИК [5].
Поминовение, и как память о ком-то, и как - в строго обрядовом смысле - называние по именам, отражено в поэтике озаглавливания цикловых единиц и адресаций-посвящений' "Памяти Иннокентия Анненского" (I), "Памяти М.А.Булгакова" (III), "Памяти М.М.Зощенко" (IX), "Памяти Анты" (XV), "М.И Цветаевой" (VI), "Памяти Бориса Пильняка" (IV), "Памяти Н.П." (XI). И даже единственное неозаглавленное стихотворение цикла - II -многозначительно начато латинской цитатой из католической заупокойной молитвы: "De profundis..." (Из бездны [взываю]) и представляет собой "запись" в синодик сотен тысяч, или
даже миллионов (ср. в VI: " а за нами таких миллионы") имен "поколенья", чьи "были часы сочтены" и "не кончено дело". Оно же формулирует и заглавный мотив цикла - "погребение" поколенья, "отпевание" его эпохи: " только ветер... память о мертвых поет".
Композиционное кольцо, образованное темой Царского Села в I и XII стихотворениях (I - "Учитель" - о последнем "царскосельском лебеде" И.Анненском; XII - "Царскосельские строки" - почти автоэпитафия "ученицы" Анненского- Ахматовой), прочитывается не только как реализация заявленной названием цикла символика круга, но и как "начало" и "конец" поминального списка, как две "даты" на "памятнике" эпохе и поколению с точным топографическим обозначением (Царское Село как духовная родина русской поэзии).
4. Особую значимость в ритуально-обрядовой перспективе цикла приобретает его заглавие, представляющее собой in restricto метафору его формы, in extenso -ритуально-танатологический аспект его содержания.
Будучи одним из архаичных "священных и мистических" (Н.Ф. Сумцов) предметных атрибутов обрядов, венок (устар. "венец") как символ и как эмблема накопил в контексте разных культур и иных форм общественного сознания богатейшую поливалентную семантику: от религиозно-мистической символики мученичества до элемента книжной графики - виньетки, заставок. Кроме того, "венок" может быть символом высшего почета, награды, победы, радости, изобилия, девства, а также эмблемой величия, выдающихся заслуг, памяти об умершем, бессмертия, наконец [6].
В заглавии цикла Ахматовой в сочетании с указанием его адресности ("мертвым") актуализирована ритуально-посвятительная символика венка: "вот это я тебе взамен могильных роз"; ср.: "венки посвящались теням и душам умерших" [7]. Важно, что в этом значении венок символизирует "неразрывный союз между живыми и мертвыми", как и обряд поминовения.
5. Но если, по наблюдениям Топорова в "Поэме без героя" автор "шаг за шагом воспроизводит структуру и смысл своего жанрового первоисточника - архаического годового ритуала" [8], то в цикле Ахматова считает нужным не единожды подчеркнуть невозможность до конца следования ритуальным канонам и обрядовым установлениям: "только ветер...памяти о мертвых поет" (II), "вот это я тебе, взамен могильных роз. взамен кадильного куренья" (III); "каждому завидую, кто плачет, Кто может плакать в этот страшный час О тех...<...> Но выкипела, не дойдя до глаз, Глаза мои не освежила влага" (IV); "Ни гранит, ни плакучая ива Прах легчайший не осенят, Только ветры морские с залива, Чтоб оплакать его, прилетят..." (IX); "И песнь моя несется в пустую ночь" (XI).
По нашему мнению, это является своеобразным кодированием "диалектики" танатологического сюжета цикла, в котором полемически встречаются христианско-православное толкование смерти и ее трагическое общественно-историческое содержание. С одной стороны, смерть софийна так же, как жизнь и бытие, как момент в диалектике жизни, и принадлежит она бытию. С другой стороны, исторические и общественные катаклизмы провоцировали уничтожение, безвременный уход целой духовной генерации. Так, в поэтическом сознании Ахматовой онтология смерти вступает в конфликт с ее зловещей исторической метафизикой. И все же: "Лишь голос мой, как флейта, прозвучит И на твоей безмолвной тризне ".
Примечания
1. См.: Топоров В.Н. "Поэма баз героя" в ритуальном аспекте //Анна Ахматова и русская культура начала XX века: Тез. конф. М., 1989. С. 15-21.
2. Ср.: "Наше было не кончено дело, Наши были часы сочтены" (II); "Мне, плакальщице дней погибших" (III);
"А за нами таких миллионы" (VI).
3. Поминовение // Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 2. СПб., б.г. - М., 1992. Стлб. 1842.
4. Поминовение усопших // Там же. Стлб. 1843.
5. Синодик (церк.) - книжка с записями имен умерших для поминания их во время богослужения.
6. См.: Сумцов Н.Ф. Символика славянских обрядов. Избранные труды. М., 1996. С.68-75; Похлебкин ВВ.
Словарь международной символики и эмблематики. М., 1994. С. 75-85.
7. Ср.: "Согопае deorum honos crant et larium as sepulcrorum et Manium" // Rossbach A. Die römische Erie. Stuttgart, 1853. Цит. по: Сумцов Н.Ф. Указанная книга. С. 69.
8. Топоров В.Н. Указ. ст. С. 21.
