CC BY
291
ЛИРИЧЕСКИЙ СЮЖЕТ И СРЕДСТВА ЕГО РЕАЛИЗАЦИИ В «РАССКАЗЕ О САМОМ ГЛАВНОМ» Е. И. ЗАМЯТИНА
Т. В. КРАСНОВА
В статье предпринимается попытка проанализировать функционирование лирического сюжета в прозе на примере произведения Е. И. Замятина «Рассказ о самом главном». Обосновывается теоретическая правомерность такого подхода к анализу сюжета рассказа с привлечением различных точек зрения на сущность понятия «лирический сюжет». Внимание обращено на структурно-поэтический и семантический пласты произведения.
Ключевые слова: литературоведение, русская литература, Е. И. Замятин, «Рассказ о самом главном», теория сюжета, лирический сюжет.
«Рассказ о самом главном» (1923 г.) Е. И. Замятина - бесспорно, программное произведение писателя, однако после выхода из печати критикой и собратьями по перу он был воспринят неоднозначно. Одни видели в нем лишь весьма посредственное воспроизведение тем и мотивов из уже написанного ранее другими советскими авторами. Например, А. Лежнев писал: «С какой бы стороны ни подойти к «Рассказу о самом главном», он ничего нового и выдающегося не представляет. Первая - и основная - его сюжетная линия - подавление кулацкого восстания - разработана так, как мы уже привыкли видеть в аналогичных рассказах из гражданской войны Вс. Иванова, Лидина, Малышкина, Пильняка... Второй, «звездный», эпизод еще слабее и банальнее. Какая связь между кулацким восстанием, Дордой, Куковеровым, с одной стороны, и тощей звездной фантастикой, с другой - остается неясным.» [6]. Другие литературные критики отмечали значительное влияние революции и развернувшейся вслед за ней гражданской войны на творчество писателя и прочитывали в новом произведении Е. И. Замятина рассказ, наполненный глубочайшим философским смыслом. «Мы видим, как революция подсказывает писателю новые мотивы и как эти мотивы для художественного обнаружения требуют необычайно новой и дерзкой композиционной формы» [6], - писал И. Лежнев. В. Итин замечал: «Если минувший день - вечность, то самое главное в нем - миг счастья. Я -только червь, - КЬора1оеега, ни в коем случае не «бог».» [6]. Были и иные оценки этого рассказа, принадлежавшие критикам, уловившим не философский, а идейно-политический смысл, придав-
шим замятинскому рассказу чересчур идеологическое значение. По свидетельству Н. Н. Комлик, «Замятина обвинили в мещанской оценке событий гражданской войны, в стилевой и содержательной подражательности А. Толстому, Б. Пильняку,
А. Малышкину. Ему вменяли в вину отсутствие «философских» идей, не захотев или не сумев почувствовать и понять поистине «шекспириальную» философскую партитуру рассказа, созданного по законам мифопоэтического сознания» [4].
Следует заметить, что и в современном замя-тиноведении нашли свое отражение различные подходы к изучению этого рассказа: в монографиях, статьях, диссертациях он проанализирован разнопланово и всесторонне. Хотя некоторые разночтения в оценке «Рассказа о самом главном» наблюдаются и в наши дни, все ученые с разной степенью убедительности подтверждают мысль о наличии в нем глубокого философского смысла, возможно, даже некоей квинтэссенции долгих размышлений писателя о сущности бытия и смысле человеческой жизни. Т. Т. Давыдова рассматривает произведение через призму идеологического толкования смысла и видит в нем лишь инструмент, рупор, с помощью которого автор выражает свое отношение к происходящим в стране событиям [1], в то время как в действительности революция послужила лишь толчком, стимулом к написанию этого рассказа и выражению озвученных в нем мыслей. Ведь столкновение орловских и келбуйских мужиков на страницах рассказа, являясь, безусловно, важнейшим эпизодом, по большому счету служит лишь фоном для развития событий, для ярчайшего проявления, расцвета чувства Куковерова и Тали и для
проверки дружеских чувств Куковерова и Дорды, т.е. для проявления в критической ситуации всего того, что является «самым главным» в жизни каждого человека: любви, дружбы, чистой совести.
Л. В. Полякова, напротив, отмечает, что «Рассказ о самом главном» - «обобщенно-метафорический с использованием философии и эстетики экзистенциализма» [6], и анализирует его в сопоставлении с рассказом «Русь», выявляя общность проблематики и поэтики.
Оценка замятинского произведения возможна через анализ специфики его сюжетного строения. Это может быть один из оптимальных путей прочтения одного из самых сложных творений писателя.
Типологически сюжет рассказа Е. И. Замятина не нов: испытание любви экстремальной ситуацией, и именно в подобные моменты она обретает наибольшую силу и красоту. Такая любовь жертвенна, требует присутствия и напряжения силы духа.
Сюжет «Рассказа о самом главном» по возможной сюжетной классификации прозы Е. И. Замятина можно рассматривать как эпический с ярко выраженным лирическим вектором. Уточним некоторые понятия. Эпический сюжет определяется масштабом изображаемых событий. Понятие «лирический сюжет» применяется, главным образом, по отношению к поэтическому (стихотворному) произведению, однако при наличии некоторых определяющих черт оно характерно и для прозы. Как правило, разговор о сюжете литературного произведения сопровождается анализом характера повествования в целом. В нашем случае представляется целесообразным рассмотреть понятие лирической прозы. «Лирическая проза - стилистическая разновидность прозы, организующим смысловым и композиционным центром которой служит жизнь сознания героя, воплощенная в цепи душевных переживаний и мыслей. Набор ключевых стилистических признаков лирической прозы обусловлен сосуществованием и взаимодействием в ее поэтике свойств лирики и эпоса. Лирическая проза унаследовала от лирики субъ-ективизацию повествования, преломление мира в индивидуальном сознании, представление о внешней действительности как об элементе этого сознания. К признакам лиризации прозы следует причислять моноцентричность повествования и монологизацию.
К лирическим свойствам лирической прозы относятся и ее смысловая и образная насыщенность и многомерность, усложненность тропов. Явления, факты действительности излагаются не
в естественной их последовательности, а «излучаются» в порядке их осмысления, душевного освоения, воспоминания, непосредственного созерцания, предположения, обобщения» [5].
Лирический сюжет в классическом его понимании хорошо изучен. Ему посвящены работы Т. И. Сильман, Ю. Н. Чумакова, Ю. М. Лотмана, Л. Я. Гинзбург и многих других исследователей. Одной из характерных черт такого сюжета является сосредоточенность на внутренней жизни лирического героя и ослабление внимания к событийной стороне, иногда, по мнению некоторых теоретиков, и полное ее отсутствие. Тематика произведений широка, она не ограничивается, скажем, темой любви.
В связи с замятинским «Рассказом о самом главном» целесообразно говорить о явлении ли-ризации сюжета. Она обусловлена, во-первых, основной темой произведения, утверждающей победу любви над смертью, располагающей к сосредоточенному внутреннему монологу. Во-вторых, в произведении присутствуют и многие признаки лирической прозы. Так, например, с лирическим прозведением замятинский рассказ сближает присутствие в произведении, наряду с другими персонажами, необычного, можно сказать, загадочного лирического героя, некоего «Я», представленного в разных ипостасях и появляющегося в самые неожиданные моменты: «В этом мире я: желто-розовый червь КЬора1ооега. И это я - орловский и келбуйский, я - стреляю в себя, задыхаясь мчусь через мост, с моста падаю вниз -руки крыльями - кричу. Там, на звезде, - чуть освещенные красным развалины стен, галерей, машин, три замерзших - тесно друг к другу -трупа, мое голое ледяное тело» [3]. Повествование ведется то от первого, то от третьего лица, грань между рассказчиком и лирическим героем стирается: «На неслышных, пружинных, как у зверя, ногах мужчина крадется. скачок - схватил поперек тела, поднял - и сейчас же бросил. Тело катится вниз по ступеням, ладонь взмахивает и падает с деревянным стуком - раз и еще раз. Это тело холодное, другое, чем я, и ничего не может мне сделать - я, мужчина, это знаю, и все-таки почему-то надо, чтобы скорее опять рядом живое плечо - она, молодая, теплая, недавняя, моя - тогда дрожь стихает я могу открыть дверь, я открываю, я - мужчина» [3]. Возможно, автор избирает подобный тип повествования для того, чтобы читатель мог ощутить всю глубину чувств, охватывающих героев произведения, ведь изложение событий от первого лица придает рассказу достоверность, открывает возможность (позволя-
ет) заглянуть в сокровенные тайники человеческой души. Такие переходы - от третьего лица к первому - писатель осуществляет в самые напряженные моменты сюжетного действия: во время телесных и душевных страданий перерождения червя, в минуты смерти и ее ожидания земными людьми, в мгновения внутренних потрясений мужчины с далекой звезды.
По нашему мнению, «Я» в рассказе - это не что иное, как человеческая душа, представленная как сущность, управляющая человеком, определяющая его мысли и поступки, жизненные ценности и ориентиры. На страницах рассказа автор раскрывает перед читателем самые потаенные уголки жизни человеческой души, что является неотъемлемой частью произведений, принадлежащих к лирическим жанрам.
Т. И. Сильман, размышляя о сущности лирического сюжета, отмечала, что этому литературно-художественному явлению присущи «сложность и глубина, эмоциональная насыщенность и притом величайшая краткость и лаконизм, минимум информационно-повествовательного материала» [7]. Следует оговориться, что исследователь имел в виду стихотворное произведение, однако многое из сказанного остается справедливым и для замятинского «Рассказа о самом главном». Более того, именно эти черты, по оценкам многих исследователей творческого наследия Е. И. Замятина, отличают многие его произведения, отчасти становятся «визитной карточкой» писателя и с наибольшей полнотой проявляются именно в этом рассказе.
Еще одной отличительной особенностью за-мятинского лиризма является крайняя эмоциональность, отчасти даже пафосность, которая внешне выражается в многочисленных незаконченных предложениях с многоточиями, а внутренне она обусловлена тем смыслом, который вкладывает автор в произведение в целом, говоря о победе любви над смертью и об извечном жизненном круговороте в земном и космическом пространстве.
Особенностью лиризма Е. И. Замятина становится его функционирование на фоне поистине необъятного пространства, как земного, так и космического. Насколько тиха и нежна лирика писателя в этом рассказе, настолько здесь же масштабен его эпос. В произведении удивительным образом переплелись различные миры и пространства, как реально существующие, так и фантастические: мир людей, мир природы и мир неизвестной звезды, в прошлом обитаемой, а в настоящее время «доживающей» свои последние
мгновения. Смешались временные пласты, довольно далеко отстоящие друг от друга в хронологическом отношении. «В экспериментальном и философском «Рассказе о самом главном» пространственно-временной континуум состоит из нескольких параллельных планов - исторического, земного, природного и космического миров, сосуществующих в едином ритме Вселенной, где микрокосмы людей и природных существ сосуществуют и сопрягаются с макрокосмическими масштабами единой жизни мироздания. Взаимопроникновение всего сущего (большого и малого, вечного и однодневного, далекого и близкого) выделено параллельностью описаний, расширяющих пространство и время. Вселенная с помощью фантастического допущения (гибель далекой планеты), постоянных изменений пространственно-временных ракурсов предстает как непрерывно изменяющийся континуум, в котором апокалиптические процессы, космическое и историческое бытие, пронизанное драматическими коллизиями, чревато рождением новых миров и существ» [2], - пишет в своей монографии
В. Н. Евсеев.
С формальной точки зрения организация сюжета «Рассказа о самом главном» отличается, помимо присущей писателю повествовательной стройности, логичности и выверенности письма, продуманности действий героев, их образов в мельчайших деталях, непривычной сложностью, мозаичностью. Параллельно развиваются три сюжетные линии, что, в принципе, не характерно для малого жанра, которым является рассказ. Первая из них посвящена событиям, происходящим на Земле, вторая - на далекой безымянной звезде. Есть еще третья сюжетная линия, намеченная лишь контурно, пунктирно. Это линия жизни червя ИЬора1ооега. Однако эту последнюю сюжетную линию мы бы определили как вспомогательную, дающую Е. И. Замятину дополнительную возможность реализовать идейно-художественные замыслы, связанные с основными линиями повествования. Строго говоря, сюжетной ее можно назвать лишь условно, так как сюжетность предполагает наличие каких-либо событий, а участие червя ИЬора1ооега в развитии сюжета ограничивается размышлениями его о насущной боли и приближающейся смерти как переходе в новую фазу жизни.
События на Земле и на безымянной звезде развиваются одновременно и параллельно друг другу. Автор постоянно подчеркивает это посредством различных синтаксических конструкций: «Дорда еще не знает, еще две-три минуты не бу-
дет знать, упадет он или нет. А на темной звезде уже знают: сегодня - последнее».
«Там ночь. На Земле - день, а там, на звезде -ночь.» [3]; «И - внизу, на Земле, где сейчас -день . - тысячи солнц на согнутых солнечной каплей травинках» [3].
«И вот двое идут . выше темнеет в синеве коршун . и еще выше - пока еще невидимая, темная над Землею звезда.
Там сквозь голубой лед стекла, как на дне, видны какие-то неподвижные фигуры.» [3]. Таким образом, на протяжении всего повествования создается связь между событиями, происходящими в параллельных мирах. Да и действительно ли они параллельны? Ведь, как известно, параллельные прямые никогда не пересекаются. А звезда в рассказе движется навстречу Земле, она стремится к соединению с ней, чтобы породить новые миры.
Еще одним подтверждением мысли о «непа-раллельности» траекторий движения планет является образ каменной бабы «по пояс в земле, с желтой тысячелетней улыбкой» под кустом сирени. Возможно, эта баба - напоминание о произошедшей много лет назад катастрофе, может быть, о столкновении звезд, в результате чего появились «новые, огненные я» и «еще новые, тонким стеблем привязанные к новой Земле человечьи цветы» [3], и пророчество о судьбе тысячелетней Матери, которая стремится к столкновению с Землей и зачатию, таким образом, новой жизни, к повторению извечного круга.
На наш взгляд, безымянная звезда и Земля становятся двумя сторонами одной сущности. Жизнь земных людей является примером духовности, осмысленности, озаренности любовью; мертвая звезда - воплощением жизни без любви. Ведь только любовь может победить смерть и одиночество, заполнить пустоту в жизни человека, придать смысл его существованию. Именно этой мыслью полон Куковеров в момент объяснения с Талей в начале рассказа, во время прощального свидания с возлюбленной, в минуты разговора с Дордой. Мужчина же на безымянной звезде действует для удовлетворения своих плотских желаний; чувство любви ему неведомо.
Таким образом, Е. И. Замятин помещает своих героев в ситуацию неизбежной гибели, создав для них разные эмоционально-психологические условия: Куковеров готовится встретить смерть, уверовав, что он обретет свое продолжение, а значит - бессмертие, в ребенке, которого ему подарит Таля; мужчина на темной звезде ждет соединения с Землей в надежде на возможность
дышать полной грудью и быть рядом с сестрой-женой.
Необходимо отметить, что в этом рассказе, как и во всех ранее созданных произведениях, писатель чрезвычайно внимателен к художественной детали. Она наполняется глубоким смыслом, становится связующим звеном между сюжетными линиями. По свидетельству Т. Т. Давыдовой, все повествовательные планы рассказа «объединены с помощью ряда лейтмотивов, главный среди которых образ моста» [1]. Помимо этого, такой лейтмотивной деталью является возникновение в разные моменты сюжетного действия червя ИЬора1ооега. Его сюжетная линия тесно переплетается с линией Куковерова - Тали. Он появляется в повествовании в моменты высшего душевного напряжения Куковерова и, очевидно, мужчины с далекой звезды. В минуты телесных мук червя КЬора1оеега Куковеров терзается неизвестностью относительно чувств Тали, безымянный мужчина страдает от недостатка воздуха и осознания скорой физической гибели. Минуты перерождения червя в куколку совпадают с пониманием героями взаимности их чувства: «.вниз летит желтошелковый КЬора1оеега прямо на талины колени.» [3]. В минуты, когда Таля направляется к Куковерову в тюрьму с намерением открыть свои чувства и, быть может, зачать новую жизнь, под кустом сирени, рядом с каменной бабой, лежит окуклившееся тельце червя.
С точки зрения сюжетной организации рассказ является одним из самых сложных в творческом наследии писателя.
Нетипичным в контексте всего предыдущего творчества Замятина является начало рассказа. Оно представляет собой своеобразный пролог, описание обозначенных миров. Произведение открывают потрясающей красоты пейзажные зарисовки, выполненные в истинно замятинской манере - сдержанно, неброско и в то же время очень емко и образно: «Мир: куст сирени - вечный, огромный, необъятный. Еще мир: зеркало реки, прозрачный - из железа и синего неба - мост, туго выгнувший спину; выстрелы, облака. И еще мир - над Землею, над сиренью, океанами, ИЬора-1оеега, облаками, выстрелами: над Землею, навстречу ей, из бесконечностей мчится еще невидимая темная звезда. Над Землею - мыслями -облака. Одни - в выси, радостные, легкие, сквозь розовеющие, как летнее девичье платье; другие -внизу, тяжелые, медные, литые, синие» [3]. Следует оговориться, что подобные пейзажи-прологи, в общем-то, характерны для Е. И. Замятина, однако они присутствуют далеко не в каждом произ-
ведении и чаще всего являются лирическими миниатюрами, не несущими в себе такого количества информации и эмоционального заряда, как в «Рассказе о самом главном». Здесь же пейзаж оживает, становится едва ли не действующим героем произведения, и мир природы получает освещение в отдельной сюжетной линии.
Собственно сюжетное действие начинается после пролога с пересечения мира природы и мира людей. Необходимо отметить, что оно, это пересечение, происходит непосредственно в момент свершения важнейших событий в жизни героев произведения. Сиреневый куст вместе с червем КЬора1оеега становятся свидетелями объяснения Куковерова и Тали: « - Вам, Таля, восемнадцать лет, а мне. Это, может быть, смешно, что я. ведь я вас знаю всего неделю. А впрочем.
У Куковерова уже нет слов, и неизвестно почему - нужно согнуть, сломать сиреневую ветку. Ветка вздрагивает - и вниз летит желтошелковый КЬора1оеега прямо на талины колени, в теплую ложбинку ее пропитанного солнцем и телом платья. Там свивается мучительно-тугим кольцом - и если бы, если бы крикнуть, что ведь завтра - надо умереть!» [3]. Последняя фраза оказывается для героев поистине пророческой. Однако если для червя КЬора1оеега смерть является лишь переходом в новую фазу жизни - в куколку, которая, в свою очередь, со временем превратится в прекрасную бабочку, символизируя победу жизни, молодости и красоты над мраком и суетностью существования, то для Тали и Куковерова все обернется трагично.
Помимо объяснения Куковерова и Тали и практически одновременно с ним в рассказе происходит столкновение келбуйских мужиков с орловскими, олицетворяющими молодую советскую власть, и встреча Куковерова и Дорды, которые в минувшие времена в течение года делили тюремную камеру и последнюю папиросу. Былая дружба накладывает свой отпечаток на эту встречу, хотя друзья сейчас оказываются по разные стороны баррикад, и волею судьбы один из них становится стражником и даже в какой-то степени палачом другого: Дорда как советский командир заключает под стражу взбунтовавшихся мужиков и вместе с ними - Куковерова. Наутро все заключенные были расстреляны. Это должно было охладить пыл потенциальных бунтарей и утвердить советскую власть в Келбуе. И хотя Дорда испытывает целую гамму чувств, он не может не подчиниться приказу. Исследователями особенно отмечались стальные глаза советского комиссара и его лицо, напоминающее глухую стену, за кото-
рой - пустота: «Дорда намеренно плакатен и хорошо узнаваем. Это знаковая фигура. Он из плеяды так называемых «кожаных курток», чеканным шагом прошагавших по страницам многих прозаических и поэтических произведений литературы 20-х гг. Г ерои-революционеры . сознательно порывали с принципами общечеловеческой морали, заменяя их иными нравственными ориентирами и духовными ценностями. Высшим смыслом человеческой жизни, ее трагическим самоосуществлением объявлялась борьба, а главным и естественным чувством - ненависть (классовая)» [4], - пишет
Н. Н. Комлик. Вряд ли можно согласиться с данной оценкой. Да, действительно, Дорда выполняет приказ (приказ есть приказ); душа его лишена любви. Однако он способен на искреннюю дружбу, и ему не чуждо сострадание, знакомы душевные терзания. Он понимает всю глубину чувства Куковерова и Тали, потому и разрешает им это последнее свидание и даже настаивает на нем.
В то же время, действие происходит не только на Земле, но и на далекой безымянной звезде. В прошлом обитаемая, населенная разумными существами, достигшими высокого уровня цивилизации (автор называет их людьми), в момент повествования она доживает свои последние дни. Причиной такой печальной ситуации является полное отсутствие на этой звезде воздуха. Четыре еще оставшихся в живых человека пьют воздух из последней бутылки. Двое из них - старая, все знающая, все предвидящая Мать и младший слепой сын - с терпеливой покорностью неизбежности ожидают конца, в то время как молодые мужчина и женщина отчаянно сражаются за существование: им становится известно, что звезда движется по направлению к Земле, на которой есть воздух, а значит - и жизнь. В этой последней, страшной схватке от руки мужчины, а не от недостатка воздуха погибает младший сын и едва не становится жертвой Мать, твердой рукой придавшая безымянной темной звезде спасительное направление: « - Это - Земля. Я повернула к Земле - чтобы мы. Нет, нет, слушай: там, на Земле -воздух, там - люди, мужчины и женщины, и они все дышат целый день, целую ночь - сколько хотят, и там уже никого не надо убивать, и там. И ты. ты будешь дышать - днем, ночью, всегда, сколько хочешь!» [3]. В связи с этим эпизодом исследователи говорят о преобладании в мужчине с безымянной звезды плотского начала и даже о полном отсутствии у него духовности, ибо только крайне жестокий и бессердечный человек мог хотя бы допустить мысль о том, чтобы поднять руку на мать, а герой замышляет убийство и едва не
исполняет свое намерение. Истинная любовь не знает насилия и не боится смерти, потому что видит свое продолжение в тех, кого оставляет после себя. У жителей звезды нет ничего: ни прошлого, ни будущего, а в настоящем их окружает сплошной мрак и уныние. Таля и Куковеров на Земле в это же время переживают последние минуты их недолгого, едва начавшегося счастья, однако они находят в душе силы пережить будущую вечную разлуку. Через все повествование проходит непре-рывающаяся мысль о чудесной силе любви, способной исцелить стареющую, израненную жизненными невзгодами душу, озарить ярким в то же время нежным светом молодость и даже победить смерть, ведь неизбежным следствием любви являются дети, а именно в них человек - любой человек! - видит свое продолжение и таким образом обретает бессмертие: « - .Я хочу, чтобы ты оставил во мне себя, чтобы. Нет-нет-нет, это совсем не потому, что я думаю, что завтра. нет! Я же говорю: он сказал мне - я же говорю! Но разве нужно, чтобы всю жизнь вместе есть и ходить гулять? Ведь самое главное, чтобы.
Капли о камень, огромные в тишине. И огромно, легко, как Земля - Куковеров вдруг понимает все. И понимает: да, так, это нужно; и понимает: смерти нет» [3].
Таким образом, сюжет рассказа Е. И. Замятина типологически принадлежит к сюжетам о жертвенной любви. Технически сюжетная организация отличается сложностью, многоплановостью и многоуровневостью, мозаичностью. Внутри каждой сюжетной линии события развиваются линейно, однако при описании событий на Земле и на звезде писатель использует элементы ретроспективного сюжета, делая краткий экскурс в прошлое для объяснения событий, происходящих с героями в настоящем. При построении сюжета писатель использует различные детали и обобщенный образ некоего собирательного «Я» для связки объединения сюжетных линий в единое художественное полотно и воплощения художественного замысла. Лирическое звучание сюжету придают лирические строки о любви Тали и Ку-коверова, а также сдержанные, как бы вскользь оброненные писателем высказывания о смысле человеческой жизни и о том, что смерти нет, если
люди, познавшие радость взаимной любви, оставляют на земле продолжение - детей. Человек продолжает жить в своем ребенке и в сердце любимого, с которым по воле судьбы пришлось навсегда разлучиться. Он жив, покуда жива память о нем. Смерти нет, есть вечное утверждение жизни. Это самое главное в бытийной философии замя-тинского рассказа.
Литература
1. Давыдова Т. Т. Творческая эволюция Евгения Замятина в контексте русской литературы первой трети XX века. М., 2000. С. 162.
2. Евсеев В. Н. Художественная проза Евгения Замятина: проблемы метода, жанровые процессы, стилевое своеобразие. М., 2003. С. 84-85.
3. Замятин Е. И. Избранные произведения. М., 1989. С. 412, 422, 416, 418, 422, 412, 413, 412, 413, 434, 436.
4. Комлик Н. Н. Творческое наследие Е. И. Замятина в контексте традиций русской народной культуры. 2-е изд., исп. и доп. Елец, 2003. С. 216, 226.
5. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А. Н. Николюкина. М., 2001. С. 450-451.
6. Полякова Л. В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. С. 545, 546, 547, 171-173.
7. Сильман Т. И. Заметки о лирике. Л., 1977. С. 35.
* * *
LYRICAL PLOT AND MEANS OF ITS
REALIZATION IN YE. I. ZAMYATIN'S "THE STORY ABOUT THE MOST IMPORTANT"
T. V. Krasnova
In article attempt to analyse functioning of a lyrical plot in prose on the example of Ye. I. Zamyatin's work "The story about the most important" is made. Theoretical legitimacy of such approach to the analysis of a plot of the story with attraction of the various points of view on essence of the concept "lyrical plot" is justified. The attention is paid to structural and poetic and semantic layers of work.
Key words: literary criticism, Russian literature, Ye. I. Zamyatin, "The story about the most important", plot theory, lyrical plot.
