CC BY
16во; проблемы; проверка; пятерка; трудности; сдать; сон; стрессы; труд; ужас; учиться; шпора; этап; ***.72 * 38 * 1 * 27.
Изменения в системе имен собственных: исчезнувшие реакции8 (в скобках указаны слова-стимулы): Америка (свободный), Андрей Белый (белый), Аношин (свободный), Белый Бим Черное Ухо (белый), Борман (товарищ), Горький (мать), Горького (мать), Дейл Карнеги (экзамен), Ельцин (народ), Зюганов (товарищ), Интердевочка (девочка), Карло (папа), Красная (армия), Ленин (дедушка), Лида (девочка), «Modern Talking» (голубой), Мюллер (товарищ), Нетте (товарищ), Октября (праздник), Павел (мать), Пимен (отец), Серафим (отец), Сергий (отец), Серго (отец), сестра Керри (ребенок), Советская (армия), Сухов (товарищ), Чили (свободный).
Изменения в системе имен собственных: новые реакции (в скобках указаны слова-стимулы): Лелик (армия), Моисеев (голубой), Дамблдор (бабушка, дедушка), Ева (грех), Екатерина II (бабушка), институт РГИИС (студент), КВН (грех, папа), «Кока-Кола» (пить), Люциус Малфой (отец, папа), Машков (папа), Натаха Ч. (товарищ), ООН (папа), Ричард Бах (любовь), Потемкин (дедушка), Саша Белый (белый), «Феррари» (красный).
ЛИТЕРАТУРА
1. Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности // Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В., Черкасова Г.А. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Русский ассоциативный словарь. Книга 1. - М., 1994. - С. 190-218.
2. Этнопсихолингвистика. - М., 1988.
3. Исупова М.М. Ассоциативное поле концепта «грех»: экспериментальное исследование // Вестник МГЛУ. Вып. 511. Языковое сознание и культура. Серия «Лингвистика». - М., 2005. - С. 51-60.
4. Попова Т.В. Ассоциативный эксперимент в психологии. - М., 2006.
Л.О. Бутакова
ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ БЫТИЕ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ: МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ
Популярная парадигма, объединенная понятием картины мира, неуклонно устремилась в лингвистике в сторону исследований, связанных с понятием языкового сознания. Такая траектория движения закономерна. Для лингвистики она является показателем не столько смены научного направления (исследования в области картины мира активно продолжаются), сколько отсутствия осознанности разницы научных стратегий.
Идея языкового сознания для «классических» лингвистов оказалась столь привлекательной, вероятно, по причине неудовлетворенности
8 Имеются в виду реакции на данное конкретное слово, а не все множество реакций, представленных в РАС. Названия городов и сел, ввиду их многочисленности и явной окказиональности, не учитывались.
понятием «картина мира» и производных от него или разочарованности в его универсальности. Говоря геологическим языком, излишняя разработанность «пласта» рано или поздно приводит к истощению «недр». В каком-то смысле, вероятно, именно такая ситуация сложилась в лингвистике. Возникла иллюзия возможности с помощью иных, более определенных по внутренней форме, терминов и понятий преодолеть или устранить недостатки сложившегося положения.
ТЛ ___
К сожалению, освоение новых понятийных территорий происходит по уже известному сценарию. Смелость в процессах заимствования термина «языковое сознание» лингвистами не компенсирует «неловкое» обращение с ним. Особенности, широко распространенные при описании картины мира, его структуры, единиц, имеют место быть и при разработке в лингвистике всего, что связано с языковым сознанием.
Остается неразграниченным в научных описаниях феномен и исследовательский конструкт (о чем неоднократно писала А.А. Залев-ская [1, с. 256-262]), термины одной научной парадигмы в ином наполнении «обслуживают» другое направление. Наиболее ощутимой оказалась подмена понятийного объема, приведшая к существенному изменению способов реконструкции объекта, размытости его границ и границ составных частей.
Возникает закономерный вопрос: могут ли лингвисты, стоя на классическом системно-структурном фундаменте даже антропоцентрического вида и пользуясь только лингвистическими методиками, описывать сознание индивида в оязыковленной (овнешненной) его части? Этот вопрос предопределяет ряд частных проблем: может быть языковых сознаний несколько, какими должны быть методики его / их описания, будет ли лингвистический конструкт отражать реальные структуры феномена и др.?
Возникновение понятия «языковое сознание» в психолингвистических исследованиях было закономерным явлением: психология и философия давно и прочно (можно сказать, всегда) занимается проблемами сознания. И психологи, и психолингвисты определили для себя круг возможностей вывода «на поверхность» всего того, что думает, знает, чувствует субъект. При этом и те, и другие так же отчетливо представляли, что вскрыть «черный ящик» и выявить абсолютно все, что в нем есть, невозможно. Представляли они и то, что процессы формирования образов сознания на основе впечатлений от мира проходят нелинейными способами, зависят от массы факторов (от культурного влияния до конкретного субъективного опыта человека). Именно поэтому не одно десятилетие обсуждаются то юнговские архетипы, то фрейдовские травмы и комплексы, то бихевиористские конструкты, то коннекционистские схемы, оцениваются их роли в формировании субъективного образа объективного мира [2].
Отечественное психологическое направление в лингвистике, разрабатывая деятельностную теорию сознания и речи, изучая «внут-
ренние психические процессы, обеспечивающие производство и восприятие речи» [3, с. 24], должно было на каком-то этапе прийти к проблемам языкового сознания в рамках выработки стратегий описания механизмов работы и структуры сознания.
Психолингвистическая парадигма направила ряд глобальных лингвистических теорий в их исконное русло, заданное В. фон Гумбольдтом, А.А. Потебней, акцентировав реальную роль «человеческого фактора» в языке и семиосфере. Именно это позволило «включить» познавательные процессы в разнообразные формы деятельности человека, объяснить разнородность их результатов, квалифицировать мыслительную деятельность в качестве аналога и деривата предметной деятельности. Эти же трансформации касаются роли, функции, природы языкового знака. Согласно психолингвистическому пониманию, языковой знак (слово) выступает средством фиксации процессов переработки индивидом «его разностороннего опыта взаимодействия с окружающим миром» для самого себя и для общения с окружающими; ситуации, в которых фиксируются ментальные продукты «для себя» и «для других», не тождественны [1, с. 27, 37].
Данная теоретическая база сформировала устойчивое представление о том, что «образ сознания», «языковое сознание» - интерпретационные категории, с помощью которых анализируются содержание высказываний, устанавливаются знания говорящего, когнитивные структуры, включающие ментальные и вербальные компоненты, способы и механизмы их соединения; значение слова описывается как достояние индивида. Об этом же свидетельствует общепринятое определение языкового сознания как совокупности «образов сознания, формируемых и овнешняемых при помощи языковых средств -слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей» [3, с. 26].
Очевидно, что применение разноприродных овнешнителей дает не всегда гомогенные результаты даже при воссоздании одного и того же объекта. Психолингвисты не случайно признают в качестве ведущего типа анализа эксперимент, в первую очередь - ассоциативный. Обработка ассоциатов, основанная на той или иной методике, не раз использовалась для создания разных моделей языкового сознания. Среди них прочно лидируют методики построения ассоциативного поля, с помощью которых достаточно успешно решаются задачи сравнительного описания этнических языковых сознаний, их фрагментов, «ядер», лакун, гендерной специфики [4; 5; 6; 7; 8; 9].
Даже в ситуации строгого соблюдения психолингвистических оснований предлагаемых методик на этапах проведения эксперимента и обработки его результатов возникает немало сложностей, касающихся в первую очередь способов обработки реакций, описания стратегий ассоциирования, выбора параметров моделирования, типа моделируемого объекта, основного понятия, с которым работает исследо-
ватель (ассоциативное поле, семантический гештальт, концепт, ассоциативное значение).
Лингвистическое описание в этой области обычно направлено либо на концепт, концептосферу индивида / народа, либо на целое / частное этническое языковое сознание. Распространенным способом подобных реконструкций является семантическое моделирование, поскольку исследователи работают с категориями «значение», «семантический компонент», «актуальный семантический признак», «семантическая категория». На основе их выявления в обширном массиве высказываний или фрагментов текста моделируется концепт, фрагмент частного языкового сознания и пр.
Невозможно игнорировать добротные лингвистические описания, созданные такими или схожими способами. Тем более что представители антропоцентрической лингвистики констатируют тот факт, что «...по всем признакам процесс "внутреннего деления" лингвистики отнюдь не завершен и на стыке лингвокультурологии и когнитивной лингвистики можно прогнозировать становление лингвистической концептологии (лингвоконцептологии)...» [10, с. 6]. Автор этого высказывания предлагает свою методику реконструкции основной единицы парадигмы - концепта, которую он воплотил на практике. Методика объединяет три составляющих: понятийную, отражающую признаковую и дефиниционную структуру; образную, фиксирующую когнитивные метафоры, поддерживающие концепт в языковом сознании; значимостную, определяемую местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе языка [10, с. 7].
Предлагаемая структура моделируемого объекта подтверждает вывод о негомогенности используемого фактического материала, с одной стороны, и о противоречивом понимании категорий «концепт», «значение», «языковое сознание», с другой. Если поставить цель получить понятийную составляющую без обращения к семантическому эксперименту, то ее можно извлечь из лексикографических описаний семантики лексемы, из научного дискурса, но никак не из других жанровых разновидностей языка, т.к. носители языка в обычной речевой деятельности, как правило, понятиями не оперируют. Это уже существенно ограничивает реконструкцию, поскольку упорядоченная дефиниционная структура - принадлежность метаязыка лингвистических описаний, но не речевой организации индивида.
Во внутренней реальности человека значение выступает как «обобщенная идеальная модель объекта в сознании субъекта, в которой фиксированы существенные свойства объекта, выделенные в совокупной общественной деятельности» [11, с. 10-13]. Характер вычленения субъектом свойств объекта через общественную практику позволил В.Ф. Петренко утверждать, что субъект воспринимает не значение, а означенный образ, и рассматривать его вслед за А.А. Леонтьевым как превращенную форму деятельности [11, с. 180; 12].
Если предлагается восстанавливать образную составляющую по когнитивным метафорам, поддерживающим концепт в языковом сознании, то возникают два соображения. 1. Допустимость существования концепта вне сознания или языкового сознания (поскольку в языковом сознании его нужно поддерживать с помощью метафор). 2. Наличие некогнитивных метафор. Второе подозрение наводит на дальнейшие предположения о своеобразном понимании когнитивных категорий лингвистами, в том числе о противопоставлении когнитивного / некогнитивного в механизмах образования образов сознания, тогда как со времен выхода книги «Метафоры, которыми мы живем» Дж. Лакоффа, М. Джонсона или даже ранее когнитивность самого механизма метафоризации под сомнения не ставится. Во всяком случае, и представители разных направлений когнитивной лингвистики, и представители психолингвистики полагают, что когнитивные механизмы разной степени сложности пронизывают всю речемыслитель-ную деятельность индивида, соединяя любые его ментальные образования с языковыми знаками.
Если обратиться к определению значимостной составляющей концепта, выявляя место, занимаемое именем концепта в лексико-грамматической системе языка, то перед исследователем также возникнет ряд трудностей теоретического и прикладного характера.
В первую очередь придется решать теоретические задачи: что понимать под именем концепта, как определять иерархию «имен» в ряду мотивационно связанных слов, признавать ли значения многозначного слова самостоятельными «именами», откуда черпать всю совокупность «имен», связанных с концептом, считать ли наличие множества словоформ и множество мотивационно связанных единиц показателем значимости концепта в этнической концептосистеме, признавать ли равным концептуальный статус у когнитивных единиц, в состав которых входит глагол и отглагольное имя, и пр. Кроме того, будет необходимо ответить на главные вопросы: один языковой знак (одна внешняя форма) является единственным именем единственного концепта, слово какой части речи должно быть «именем» концепта?
Конечно, эти вопросы неизбежно возникнут в том случае, если представлять, что есть реальная единица сознания индивида, называемая концептом, и только определенная ее часть может быть подвергнута лингвистическому моделированию по заданным исследователем правилам в соответствии с определенным представлением о ее структуре. При этом понимание ее границ и даже самой структуры может оказаться условным, хотя в случае с психолингвистическими реконструкциями наличие обширного экспериментального материала, полученного в результате многолетних экспериментов, проясняет многое из работы метальных механизмов.
Описывая структуры сознания, механизмы его работы нельзя исключать феноменологическую специфику сознания. Это означает ак-
центирование того, что оно - «явление интерпсихическое, существующее вне индивида в виде знаков и значений» [4, с. 102], что его можно понимать как «открывающуюся субъекту картину мира, в которую включен и он сам, его действия и состояния» [11, с. 125]. Такая специфичность феномена сознания делает его принадлежностью только индивида. Тела знаков не содержат информации вне опыта и знаний, полученных индивидом и хранящихся в его сознании в виде определенных структур. Акцентирование когнитивной стороны процесса взаимосвязи языка - мышления - речи привело в психолингвистической парадигме к пониманию условности значения, признанию его когнитивным механизмом «обработки индивидуального опыта» [13, с. 23]. Связь между ментальным образом и языковым знаком была обозначена в виде термина когнитивная структура. Данный термин не противоречит термину концепт. «Когнитивная структура» -наименование всех типов взаимоотношений слова и перцептивно-когнитивно-аффективного содержания, стоящего за ним в сознании человека. Данная позиция обусловлена соотнесением аспектов языковых явлений с ролью носителя языка, разграничением языка1 (речевой организации индивида) и языка2 (описательной модели языка) [14, с. 238-244].
Семантическое моделирование, претендующее на описание фрагментов языкового сознания или целостной его структуры, не должно игнорировать психологическую природу всех единиц сознания. Иначе исследование картины мира останется редуцированным описанием лексико-семантической системы, абстрагированной от носителя языка и оперирующей в качестве основной единицы значением, существующим в общественном языковом сознании. Оно все так же извлекается из словарей и понимается системно-структурно, как и до эпохи антропоцентризма.
Уже упомянутая ранее трактовка значения психолингвистами делает его средством выхода на личностно переживаемую индивидуальную картину мира во всем богатстве ее сущностей, качеств, связей и отношений, эмоционально-оценочных нюансов и т.д. [14, с. 231]. Это предопределяет требование иного - операционалистского - подхода. Его цель - объяснить, что знает человек, когда он знает значение слова, какие механизмы включаются в работу, когда значение опознается как знакомое, какие опорные компоненты позволяют осуществлять поиск слова в памяти. Все в совокупности позволяет квалифицировать процессы речевой деятельности как многофункциональные познавательные процессы, на их основе обнаруживать и объяснять способы формирования вариативного и инвариантного в индивидуальной картине мира (индивидуальном сознании), соотносить частные картины мира и моделировать общую языковую картину мира (языковое сознание народа), избегая тем самым логико-рационалистического подхода, на который постоянно, как на скалу, натыкаются лингвисты, приравнивая конструкты к концептам, игно-
рируя перцептивные и аффективные стороны любого фрагмента индивидуальной картины мира, отождествляя ее с языковой картиной мира и пр.
Аналогичные противоречия возникают и при создании портрета языковой картины мира, поскольку структурное понимание системы языка (соответственно, языковой картины мира, ее базовых единиц) лингвистами исключает динамическое понимание самой системы. Динамическое понимание системы означает признание ее постоянно движущейся, самоорганизующейся системой концептов, понятий, значений, имеющей у индивида многообразие связей, проистекающих «из постоянного взаимодействия перцептивно-когнитивно-аффективных процессов, их промежуточных и конечных продуктов» [14, с. 243].
Не менее противоречивым оказывается описание лингвистических экспериментов, часто квалифицируемых исследователями как психолингвистические. Они далеко не всегда оказываются таковыми, поскольку их цели, методики проведения, количество полученных результатов и способы их обработки не соответствуют принятым в психолингвистике параметрам (чаще всего нарушаются классификационные принципы анализа ассоциатов, распределение реакций по ядерно-периферийному принципу, отсутствие статистической обработки). Результаты подобного типа экспериментов дают общую картину ассоциативных составляющих некоторых фрагментов картины мира. Создание же на их базе моделей сознания часто приводит к реконструкциям, отдаленно напоминающим феномен.
Кроме того, остается не до конца очерченным объект реконструкции, т.к. в качестве единиц сознания предлагаются разные по величине и содержанию величины - мегаконцепт, когнитивная структура-фрейм, фрейм-пропозиция, образ-концепт и др. Основным методом реконструкции широко декларируется метод когнитивной или антропоцентрической семантики. Реально им оказывается комплексный семантический анализ, успешно совмещающий лексико-семантический, семантико-синтаксический, прагмастилистический разновидности системно-структурного описания. Даже при условии привлечения к нему результатов эксперимента, о котором шла речь выше, такое описание не приобретает психологического (антропоцентрического) содержания. Оно, с одной стороны, все так же апеллирует к сознанию усредненного носителя языка, т.е. языковому сознанию вообще, с другой - пытается «вписаться» в когнитивную парадигму без выбора конкретного места в этой многомерной парадигме.
Парадигма когнитивной (антропоцентрической) семантики сама не имеет единых теоретических оснований и вытекающих из них методических приемов. Тезисы о примате когнитивного и о «взгляде на все в языке сквозь призму человека» у представителей разных школ внутри современной лингвистики имеют несовпадающее прикладное
применение. Игнорирование всей сложности, разнообразия, противоречивости современного лингвистического состояния в определенном отношении опасно. Оно ставит исследователя в заведомо проигрышную позицию, направляя его то к Сцилле, то к Харибде. Имею в виду заметное абстрагирование от человека - носителя языка и сознания, всего субъектного фактора, с одной стороны, подмену феномена конструктом и как следствие этого - выбор противоречивых теоретических оснований, таких же методик описания, негомогенного материала и пр., с другой.
Все это и порождает противоречивые понятия и соответствующие им термины и терминологические гибриды, включающие компоненты фрейм, образ, пропозиция. Они опять заставляют исследователей пояснять понимание базовых компонентов наименования, обращаясь к их истокам. Эти истоки обнаруживаются в различных лингвистических, психологических, логических, когнитивных парадигмах, и противоречивое описание языка мысли в терминах языка современной лингвистики происходит все по тому же кругу. Этот круг так и будет воспроизводиться вновь и вновь до тех пор, пока, принимаясь за модельные реконструкции, лингвисты не спросят себя, у какой части описываемого явления есть статус феномена, а у какой - только модели, насколько теоретическая база лингвистического описания отвечает декларируемым принципам, какие методики позволят реконструировать феномен, а какие - все время оставляют в рамках конструктов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Залевской А.А. Языковое сознание и описательная модель языка // Методология современной психолингвистики. - М.; Барнаул, 2003; Залев-ская А.А. Слово. Текст. Избранные труды. - М., 2005. - С. 256-257.
2. Сонин А.Г. Когнитивная лингвистика: становление парадигмы. - Барнаул, 2002.
3. Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В. Становление символической функции в онтогенезе // Исследования речевого мышления в психолингвистике. -М., 1985.
4. Уфимцева Н.В. Языковое сознание как отображение этносоциокуль-турной реальности // Вопросы психолингвистики. - 2003. - №2 1.
5. Голикова Т.А. Этнопсихолингвистическое исследование языкового сознания (на материале алтайско-русского ассоциативного эксперимента). - М., 2005.
6. Гуц Е.Н. Психолингвистическое исследование язьжового сознания подростка. - Омск, 2005.
7. Дмитрюк Н.В. Формы существования и функционирования языкового сознания в негомогенной лингвокультурной среде: Дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2000.
8. Кузина О.А. Семантические и ассоциативные поля туризма как отражение фрагментов яыкового сознания и картин мира русских, немцев и американцев: Дис. ... канд. филол. наук. - Барнаул, 2006.
9. Фомин А.Г. Психолингвистическая концепция моделирования тендерной языковой личности. - М.; Кемерово, 2003.
10. Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. - М., 2004.
11. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. - М., 1977.
12. Петренко В.Ф. Основы психосемантики. - СПб., 2005.
13. Пищальникова В.А. Общее языкознание. - Барнаул, 2001.
14. Залевская А.А. Концепт как достояние индивида // Залевская А.А. Слово. Текст. Избранные труды. - М., 2005. - С. 234-244.
Н.В. Васильева АНТРОПОНИМЫ В АССОЦИАТИВНОМ СЛОВАРЕ: К ОСНОВАМ КОГНИТИВНОЙ ОНОМАТОЛОГИИ
Когда речь идет об определении понятия «собственное имя» (далее. - СИ), то обычно в дефиниции указывается, что это наименование индивидуальных объектов, выделяемых из совокупности однородных. Ср. «ОНИМ (онома, собственное имя) - слово, словосочетание или предложение, которое служит для выделения именуемого им объекта среди других объектов; его индивидуализации и идентификации, в том числе антропоним, топоним, зооним <...>» [1, с. 91]. Это в целом справедливо, хотя известно, что существуют и классы нарицательных имен, состоящие из одного объекта (ср. луна), и СИ (антропонимы), имеющие множество носителей. Более глубинное определение СИ связано, на наш взгляд, с другим: СИ называет объект, не обозначая его свойств. Если сравнить выражения, например, быть кошкой и быть Эдуардом, то очевидно, что в первом случае имеются в виду свойства/признаки, которые имеет кошка, например, наличие хвоста (признаки образует интенсионал слова), а во втором - только то, что объект носит такое имя, без указания на какие-либо свойства/признаки. Данное свойство СИ отражено в классическом, но часто забываемом ономастами определении СИ, данного А. Гардинером: „A word or group of words which is recognized as having identification as its specific purpose, and which achieves or trends to achieve that purpose by means of distinctive sound alone, without regard at any meaning possessed by the sound from the start» [2, с. 73]. 'Слово или словосочетание, для которого идентификация опознается/признается как его специфическая цель и которое достигает (или стремится достичь) этой цели только посредством звукового различия безотносительно к какому бы то ни было значению, исходно присущему данному звучанию' (Перевод и выделение наши. - Н.В. )9.
9 Представленные в переводе два значения глагола to recognize вызваны тем, что для определения СИ важны оба: по своей идентифицирующей функции СИ и признается говорящими в качестве такового, и опознается (распознается) как имя в речевой ситуации.
