CC BY
83
Понятие «легитимность» является одной из ключевых характеристик функционирования органов государственной власти. Причем данная характеристика имеет комплексный, системный характер, поскольку отражает социально-политические и правовые характеристики всей системы публичной власти, раскрывает направленность и содержание властно-правовых отношений в обществе, социокультурную адекватность власти и преемственность государственно-правовой эволюции, описывает процесс социально-психологического одобрения «политической повестки» властной элиты [3]. В современной юридической литературе существует целая традиция изучения данного феномена, сформированы ее устойчивые концептуально-правовые характеристики [5], разрабатываются и теоретико-методологические новации с целью описания современной нестабильной, противоречивой политико-правовой реальности [2].
Следует отметить, что в исследовании легитимности власти доминирующим направлением является общетеоретический анализ, достаточно редко переходящий к рассмотрению конкретного содержания властной деятельности, в ее различных формах социального выражения (законодательная, правоохранительная, правоприменительная, судебная деятельность). Кроме того, существенное (теоретико-практическое) значение имеет не только конкретно-исторические формы легитимации властной деятельности (режим самоописания, самооправдания действующего политико-правового порядка - деперсонифицированная, объектная легитимация) и отдельных ее представителей (персонифицированная, субъектная легитимация), но и механизмы трансформации форм и средств легитимации в конкретных практиках субъектов.
Более того, практическое измерение данной проблематики в ряде случаев имеет решающее значение в обеспечении устойчивости и адекватности властно-правовой организации общества, поскольку именно в последних реализуется связь простейших форм властной активности со структурно-функциональными и национально-культурными задачами государственной власти. Конкретно-историческая практика и «ситуативные корректировки» и (или) пересмотр представлений о властно-правовой деятельности в конечном итоге могут привести (и, как правило, приводят) к качественному изменению представлений и оценок о действующей системе государственной власти, отдельных ее органах и структурах. Видоизменяют цели и задачи, содержательно конкретизируют социально-властные требования и ожидания.
В целом динамика конкретных практик мысли и деятельности (или одним словом -мыследеятельности) не только «переводит» коллективные представления, устойчивые ценностно-нормативные структуры и общеразделяемое стандарты публично-властного взаимодействия в системе личность - общество - государство на «язык повседневности», но и существенно изменяют, трансформируют их. Хотя наши представления и связаны с типовыми ситуациями, тем не менее, их реальная деятельность предполагает высокую степень вариативности - «живую игру возможностей реализации одного и того же типа (стереотипа)» (К.В. Чистов).
При этом накопление нового опыта и представлений в конечном итоге существенно трансформирует ценностно-нормативные и социально-психологические характеристики процесса легитимации государственной власти. В этом плане легитимность, хотя и является понятием «традиционалистического плана», т.е. ее содержание связано с предшествующими этапами государственно-правовой эволюции, механизмами преемственности, процессом воспроизводства порядка, национально-культурной целостности, общественного единства и т.д., в то же время, она задает лишь определенный «сценарий» смыслового саморазвития и самоорганизации во властно-правовом взаимодействии. В этом плане мы разделяем позицию В.В. Аверьянова, который указывает на то, что в социально-политическом развитии и в процессе культурного наследования высоко «значение субъекта в традиции, более высокое, чем это обычно принято считать... в конечном счете, как культурная информация, так и воспроизводство целостной культуры обусловлены активным воздействующим присутствием субъекта, обеспечивающего традицию, корректирующего и трансформирующего ее» [1, с. 28].
На основе вышесказанного можно сформулировать следующую гипотезу: в исследовании легитимности исполнительной власти доминирующим является теоретико-практический аспект, поскольку основные индикаторы и характеристики последней связаны с повседневными
управленческими (публично-правовыми) практиками, а также образами и представлениями, которые формируются (либо реинтерпретируются), корректируются и конкретизируются в ходе ежедневного властно-правового взаимодействия в системе личность-общество-государство.
В этом плане именно исполнительная власть, осуществляющая управление повседневными социальными процессами (экономическими, политическими, правовыми, культурными и иными), с одной стороны, существенным образом влияет на восприятие и оценку всей системы государственной власти в целом. А, с другой - в зависимости от конкретно-исторических ситуаций и реальной властно-правовой деятельности, связанной с решением острых (актуальных) проблем и конфликтов в жизнедеятельности общества, обеспечивается процесс как воспроизводства традиционных форм и средств легитимации государственной власти, так и формирование новых, инновационных (смешанных, нетипичных) форм и технологий легитимности власти и политического режима в целом.
С учетом этого отметим, что понятие «легитимность» исполнительной власти следует рассматривать в качестве устойчивой характеристики эволюции системы властно-правовых отношений, поскольку она связана, главным образом, с процессами преемственного развития и адекватного современным целям, функциям, социальным потребностям и проч., функционирования данной формы властно-правовой деятельности.
Традиционный тип легитимности «описывает» исполнительную власть в качестве устойчивой традиционной системы властно-управленческой деятельности, основанной на существующих и воспроизводящихся в обществе традициях, обычаях, символах, образах, устойчивых представлениях, привычках и т.п. Здесь легитимность приписывается всему (как самой системе управления, так и конкретной властно-управленческой активности), что соответствует исконному образу порядка, справедливости, гармонии, а всякое действие значимо в соотношении с понятиями «целостности», «единства», «вечно существующим» и т.д. При этом традиционные основы власти, устойчивые модели властного воздействия на общественные отношения, культурные практики взаимодействия органов и должностных лиц с личностью, их группами воспринимаются на уровне правосознания как социальные ориентиры, как образцы подлинной и адекватной правовой, политической организации общественной системы, а не как набор готовых рецептов социального действия.
Юридико-рационалистический тип легитимации исполнительной власти (целерациональный, ценностно-рациональный, в трактовке М. Вебера) связан с обоснованием исполнительной власти и ее властной активности через систему рациональных и легальных (материальных и процессуальных) средств, процедур и технологий. Безусловно, хотя этот тип легитимации исполнительной власти в целом и «отсылает» субъектов политической и правовой жизни к некоторым устойчивым элементам воспроизводства публично-правовой организации и поддержания единства властно-управленческой деятельности, тем не менее, именно реальное взаимодействие органов исполнительной власти и общества дает представление о действительном уровне адекватности и оправданности управленческой деятельности, насколько она «вписывается» в ценностно-нормативную структуру, общественные ожидания и проч.
Именно внутренние (социокультурные, ценностно-нормативные и т.п.) и внешние (процессы легализации) формы легитимации в функционирования исполнительной власти взаимовлияют и взаимообусловливают (а в трансформационные периоды и ослабляют) друг друга. В этом плане справедливо отмечает А.Ф. Филиппов, что социальный субъект поддерживает порядок властно-правового взаимодействия «либо потому, что уважение к порядку входит в ту цепочку калькуляций, в которой связывается между собой цели и средства; либо потому, что порядок относится к числу его ценностей или того, что "жизненно важно"» [4, с. 15].
Неслучайно, в переходных состояниях государства и права наибольший кризис легитимности «испытывают» исполнительные властно-правовые органы, при этом в массовом правосознании начинают противопоставляться деятельность органов исполнительной власти и «новые» формы правовой упорядоченности, традиционные нравственные стандарты и реальная функционально-властная активность. Это вызвано, прежде всего, тем, что новый институционально-правовой «дизайн» государственной организации, а также новые материальные и процессуальные основы деятельности исполнительных органов власти не могут опираться на традиционный тип легитимации.
С этой точки зрения, следует весьма критически отнестись к заявлениям, часто встречающимся в последнее время в политической риторике, например, о том, что правовые реформы органов внутренних дел и сам факт принятия ФЗ «О полиции» откроет «новую страницу» в развитии исполнительных органов власти, сформирует «цивилизационный фундамент» легитимации правоприменительной деятельности и проч.
Думается, напротив, «инновационный образ» правоприменительных органов власти и правовые новеллы в легализации их функционирования должны пройти процедуры адаптации в обыденном правосознании. Это сложный и долговременный процесс взаимовлияния традиционных ценностно-нормативных систем, социокультурных ожиданий, запросов и «обновленных» образов и технологий функционирования. «Полицейский» как социально-правовой образ не сформировал, пользуясь понятием П. Бурдье, тот «символический капитал», который может формировать в нормативно-ценностном пространстве общества такие конструкты когнитивного и символического содержания, усвоение которых изменяет внутренний мир людей и задает позитивные стереотипы восприятия властно-правовой действительности.
Так, например, традиционный образ милиционера не просто символизировал определенный властно-правовой институт, формы, цели и задачи функционирования, но и обозначал более высокую реальность - образ правопорядка, социальной справедливости, честности, добросовестности и т.д. В настоящее время деятельность полицейского не обладает пока таким «символическим капиталом» и не несет в себе ничего кроме самой себя (т.е. важности практической деятельности, направленной на обеспечение режима законности), не указывает на более высокие смыслы, ценности, а лишь легитимирует результаты своей правоприменительной деятельности. Очевидно, что сегодня новый образ полицейского и социально-правовой формат его деятельности сам нуждается в дополнительных формах и факторах легитимации.
В этом плане современный процесс легитимации российской исполнительной власти строится на смешанных, нетипичных формах, поскольку обыденное правосознание «привязывает» старые «легитимные/нелегитимные образы» органов власти к новым практикам их функционирования. При этом надо учитывать, что нюанс самого процесса легитимации заключается в том, что функционирование институтов власти характеризуется не столько способностью к целесообразной и формально-рациональной деятельности, а, прежде всего, с возможностью образовывать смысловое единство с национально-культурными стереотипами восприятия властных отношений.
Литература
1. Аверьянов В.В. Традиция и динамический консерватизм. М., 2012.
2. Завершинский К.Ф. Методологические и семантические векторы политической легитимации. В. Новгород, 2002.
3. Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю., Дуденкова А.А. Легитимность как качественная характеристика политико-правового состояния общества // Юристъ-Правоведъ. 2008. № 2.
4. Филиппов А.Ф. Политическая социология Макса Вебера // Социология права в Германии: Сб. научных трудов РАН / Отв. ред. Е.В. Алферов. М., 2008.
5. Чиркин В.Е. Нетипичные формы правления в современном государстве // Государство и право. 1994. № 1.
