CC BY
30УДК 321.01
МОРДОВЦЕВ А.Ю., ИВАНОВА С.Е.
ЛЕГИТИМНОСТЬ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ В НАЦИОНАЛЬНОМ СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ: СУЩНОСТНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ,
ОСОБЕННОСТИ И ФОРМЫ1
Ключевые слова: легитимность, государственная власть, правовое пространство, политическая система, правовая система, монархия, Конституция, публичная власть, общество.
В статье представлены сущностные аспекты легитимации власти в национальном правовом пространстве, выделены различные подходы к формам и видам легитимации властных институтов. Авторы показывают сложный и многоплановый процесс признания верховной власти в правокультурном, правоментальном поле, актуализируют эту проблему применительно к российскому государству, обращаясь к ряду важных и специфических сторон отечественного политико-правового, социального и духовного мира, признавая его самодостаточность и оригинальность. В этом плане использование современных познавательных ресурсов в области исследования механизмов и результатов легитимации государственной власти позволяет выделить ее формы и виды, а также обнаружить источники кризиса, ведущего к серьезным для национального государства последствиям, вплоть до его разрушения.
MORDOVTSEV, A.Yu., IVANOVA, S.E. LEGITIMITY OF STATE AUTHORITY IN THE NATIONAL SOCIAL AND LEGAL SPACE: ESSENTIAL
MEASUREMENT, FEATURES AND FORMS
Keywords: legitimacy, state power, legal space, political system, legal system, monarchy, Constitution, public authority, society.
The article presents the essential aspects of the legitimation of power in the national legal space, identifies various approaches to the forms and types of legitimization of power institutions. The authors show the complex and multifaceted process of recognizing the supreme power in the right-cultural, legal field, actualize this problem in relation to the Russian state, addressing a number of important and specific aspects of the domestic political, legal, social and spiritual world, recognizing its self-sufficiency and originality. In this regard, the use of modern cognitive resources in the field of studying the mechanisms and results of legitimizing state power allows us to identify its forms and types, as well as to identify the sources of the crisis, leading to serious consequences for the national state, up to its destruction.
Исследуя политико-правовые основы государственной власти, способы обеспечения устойчивого развития и эффективного функционирования ее важнейших институтов в национальном социальном и духовном пространстве, трудно переоценить проблему легитимации ее институтов, оправданности ее бытия в контексте представлений большинства населения о порядке, справедливости, благе, мере, результативности деятельности властных элит, их единения с народом, нацией, этносом. По большому счету, вопрос о признании власти большинством населения (абсолютной легитимации не бывает) самым тесным образом сопряжен с обеспечением существования и прогрессивного развития всего государства, его важнейших сфер, правовой и политической системы.
Научное осмысление легитимации стимулируется не только, а, скорее всего, даже не столько теоретическим интересом, но, прежде всего, политико-правовыми реалиями, связанными с существованием и эволюцией национальных государств в прошлом и настоящем. С различных сторон, но проблемами легитимации государственной (прежде всего, конечно, верховной) власти, занимались европейские и, шире - западные мыслители от Платона и Аристотеля, христианских авторитетов (Аврелий Августин, Фома Аквинский, Марсилий Падуанский, Мартин Лютер и др.), представителей немецкой классической философии (Кант, Гегель и др.), до Ф. Фукуямы, выдвинувшего, как известно, либеральный «манифест» «конца истории». Не обходили этот вопрос и русские мыслители (от Илариона и Владимира Мономаха, Ивана IV и Курбского до Ф. Прокоповича, славянофилов, западников, консерваторов, евразийцев и др.). Современный дискурс также широко представлен многочисленными работами теоретико-правового [2, 3], политологического [1, 5] и социологического [4, 6] содержания.
Собственно, исторический опыт отечественной государственности позволяет увидеть особенности наступления острых кризисных периодов, возникающих в результате утраты ключевых структур верховной власти необходимого уровня их легитимации. Здесь можно
1 Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РФФИ №17-33-00034 «Правовая ментальность провинциальных сообществ и диаспор в современной России: теоретико-методологический и сравнительно-правовой аспект (на примере Дальнего Востока и Южного федерального округа)».
вспомнить и эпоху Смутного времени рубежа ХУЕ-ХУП вв., и эпоху петровской «вестернизации», в ходе которой было утрачены механизмы гармонизации отношений «Царя и Земли» (И.С. Аксаков), что привело к серьезным и юридическим, и политическим потрясениям, приведшим, в свою очередь к серьезным деформациям русской монархии - источнику столетия (XVIII в.) дворцовых переворотов, когда к «власти приходили женщины и дети (В.О. Ключевский, С.М. Соловьев и др.), а «престол оказался в распоряжении гвардейской казармы» [7, с. 44-45]. В результате, «российская монархия петербургского периода старалась стать народной, полноценной и устойчивой - это ей не удалось» [7, с. 47].
Разрушение легитимности государственной власти, во многом, «замешанной» на политической и правовой традициях, устойчивых православных ценностях, кроме всего прочего, стало результатом силового насаждения западно-формалистического подхода к праву (до начала XVIII в. в Московском государстве имел место термин «Правда», как особый синкрет светского закона, религиозного канона и народных обычаев и представлений о порядке и справедливости), закону (позже, Конституции).
«Московская монархия имела, разумеется, свою неписаную конституцию, однако эта конституция свое торжественное выражение имела не в хартиях и договорах, не в законах, изданных учредительным собранием... а в том чисто нравственном убеждении, что порядок, устанавливающий характер внешней мощи государства и его распорядителей. установлен свыше, освящен верою отцов и традициями старины» [8, с. 529].
В этом же эвристическом ракурсе рассуждает и И.Л. Солоневич, справедливо полагая, что «Конституция, ка известно, может быть писанной и неписанной. Неписанная конституция Московской Руси ограничивала власть московских самодержцев» [7, с. 122]. Парадоксально, но даже в случае утверждения в отечественном политико-правовом поле деспотического, а значит -неограниченного правления (например, Ивана IV), легитимность верховной власти не снижалась (что можно, кстати, наблюдать в имперском XVIII в.). «Массовое сознание симпатизировало царю, положительно оценивая его личность, что отразилось, например, в многочисленных впоследствии сложившихся песнях о взятии Казани. Иван IV изображался как справедливый царь. Бедствия же, связанные с террором и разорением, воспринимались как естественные и в вину царю не вменялись. Массовое сочувствие способствовало делу истребления бояр, пополнению рядов опричнины, готовой расправляться с ними» [9, с. 120].
В таком контексте становится ясно, что механизм легитимации государственной власти, особенно, в условиях российской правовой и политической культуры весьма сложен и «многослоен»: здесь задействованы не только нормативные или утилитарно-прагматические аспекты, но и тонкие (причем, весьма устойчивые) ментальные «мотивы», особые духовные «скрепы» населения и верховной власти, которые, разумеется, не исчерпываются традициями и харизмой, не могут быть они и сведены к простой «рациональности», в западном дискурсе сводящейся к извлечению какой-либо выгоды от тех или иных властных действий.
С этой точки зрения выделим такие формы, как формальная и содержательная легитимация.
1) классическая форма основана на традиционных для правоведения источниках «оправдания» институтов государственной (верховной) власти. Здесь имеются в виду социумы, в которых наличествуют прочные духовные и исторические основы права, определяющие его содержание что называется «с незапамятных времён». В таких обществах действительно существует устойчивая и органичная правовой ментальности большинства населения взаимосвязь права (законодательства), морали и религиозных канонов, поэтому ссылка на божественное происхождение власти, права, закона имплицирует их формальную легитимацию. Последняя же оправдывает содержание и цели властно-публичной деятельности, т.к. в обществе презюмируется служения власти (и, соответственно, ее носителей) священному (читай, общему) интересу. Личные же интересы могли быть удовлетворены только с позиции интереса или социума, или государства. Таким образом возникал своего рода политико-правовой и политико-социальный холизм: часть проявляет себя через целое, и таким образом сохраняет свое бытие. Так, правила, созданные монархом, созданы для реализации государственных (общественных) интересов и в таком качестве являются основой для удовлетворения личных, семейных, корпоративных и иных потребностей и целей;
2) неклассические (или смешанные) формы легитимирования институтов государственной (публичной) власти, суть сложные социально-психологические и политико-правовые способы признания и природы, и результатов деятельности властных структур, включающие и формальные, и содержательные версии легитимирования. М. ван Хук считает, что исторически первое возникновение неклассических способов легитимации обнаружило себя в Новое время, когда начали разрабатываться рациональные типы легитимности для того, чтобы заменить в Европе один источник оправдания власти (весьма быстро, после, например. после выхода в свет известного труда Н. Макиавелли «Государь» потерянную веру в сакральное происхождение государства, власти, права и закона), на иной, собственно рациональный, а именно, служение некоему общему социальному или политическому интересу. Однако простое замещение одного «божественного» источника, на принципиально иной - рациональный не прошло полностью, т.к. с реализацией модели светской государственности и соответствующей ей правовой системы возникает острая необходимость легитимации базовых институтов политической власти (например, института монарха, либо республиканских структур, усиливающихся во все более и более секуляризирующейся с конца XVIII в. западной политико-правовой действительности) и вырабатываемых ею юридических норм, и уже простая ссылка на некий «общей интерес» становится и неубедительной и недостаточной.
Заметим, что в силу этого и формируются смешанные модели легитимации, сочетающие в себе как формальный источник легитимности верховной власти, так и разнообразные содержательные (социальные и иные) механизмы оправдывающие власть: «В такой модели предполагаемое согласие является чистой фикцией, как и в других, более утончённых теориях общественного договора, таких как теория справедливости Джона Роулза... Отсюда следует, что легитимация политической и правовой систем так или иначе должна быть связана с согласием индивида, которое в тоже время делает легитимацию перманентной проблемой для права, так как между всеми людьми никогда не будет полностью согласия». Как видно из этого все эти теории, возникшие с начала Нового времени и до сегодняшних дней, «выдвигают презумпцию рациональности по отношению к гражданам и признают принцип равенства. В этом смысле данные теории никогда не будут только формальными, они выстроены также на минимуме содержательных посылок» [10, с. 256-257].
Итак, М. ван Хук считает, что актуальные процессы признания институтов государственной (шире - публичной) власти, а также отдельных её органов, результатов особой властной деятельности суть сложный, многомерный, во многом, нетипичный процесс, который в конкретном случае формирует особую, собственную форму социально-правовой легитимации, основанную и на формальных (соблюдение властью Конституции и законов), и содержательных компонентах (сохранение привычных образов «Правителя», признание его велений, оправдание его отношений с населением, отдельными социальными группами, например. молодежью. инвалидами, студентами. Пенсионерами и др.). На практике можно встретить и специфическое «переплетение» формальных и содержательных элементов легитимизирующего процесса.
Так, в декабре 2019 г. в ходе опроса фонда «Общественное мнение» было выявлено 68% лиц, считающих важным внесение поправок в Конституцию РФ. Причем, это являлось показателем роста недовольных Основным законом государства за последние два года и. кроме этого, этот процент опрошенных видел в изменениях с Конституции РФ источник, основание прогрессивного изменения деятельности всего современного государственного механизма: Президента РФ, Правительства РФ, власти в субъектах РФ, местного самоуправления и др. Ясно, что при таком легитимационном раскладе относительно Конституции РФ, последняя может рассматриваться в качестве «контрмажорного» института (термин предложил С.М. Шахрай), каковой она и была в первые годы после принятия (1994-1998 гг.). С позиции же темы нашего исследования, возникает вопрос: «Может ли быть государственная власть легитимной при сохранении «контрмажорной» природы и соответствующей же ценности Конституции РФ?»».
Понимание же легитимности, как особого качества состояния публичной власти, выступает одной из доминирующих стратегий исследования данного явления. В качестве конкретно-исторического содержания концепта «легитимность» выделим ряд аспектов его анализа.
Во-первых, легитимность власти суть и процесс, и явление. Процесс - это способы особого социального признания в отношении функционирования властных институтов, и а также их
представителей. Легитимность-явление предстаёт как особый политико-правовой и социальный феномен, придающий устойчивость всей системе функционирования властных институтов, обеспечивающий (и это важно!) их нормальное (традиционное) воспроизводство, что и обеспечивает относительное стабильное существование всей институционально-властной структуры общества. Например, обращение к отечественной истории обнаруживает, что легитимность и в-первом, и во-втором ракурсе рассмотрения институтов верховной власти ярко проявилась в период правления царя Алексея Михайловича, когда ни одна новация, имеющие место (пусть и в незначительном количестве) рецепции в сфере права, политики, религиозной жизни (даже знаменитые «расколоучители» - Аввакум, Игнатий Соловецкий и др. - считали, что институт царской власти абсолютно легитимен в силу его изначально «божественной» природы) не выходила за рамки исторически сложившегося традиционного поля, не подрывала духовные основы жизни русского социума, что и было надежной гарантией сохранения необходимого для стабильный властных отношений уровня легитимности власти.
Во-вторых, исследование категории и форм легитимности часто связывают с определённой сферой (своего рода «зоной легитимности»), которая включает, естественно, публично-властные институты, а также население, разного рода корпорации (например, политические партии, религиозные организации, профсоюзы, движения и т.п.) [11, с. 216].
В-третьих, легитимность верховной государственной власти - это еще и структурно-функциональное свойство властно-правовых и социально-правовых отношений, в таком понимании этот феномен есть функциональный механизм, а точнее способ и условие нормального функционирования системы реализации государственной власти [12, с. 230]. Так, петровские реформы первой четверти XVIII в. показали органическую взаимосвязь уничтожения прежнего механизма государства с фактически потерей легитимности монархической власти в Российской империи, которая на протяжении XVIII столетия поддерживалась исключительно репрессивно-силовыми методами и не опиралась на «силу мнения Земли» (И.С. Аксаков).
В-четвертых, легитимность - это и социально-психологическое состояния конкретного этноса, народа, общества, которое, разумеется, воспроизводит особый (во многих измерениях) тип властных отношений, оригинальную форму политико-правового мышления в системе властных отношений и при наличии органичных социальных связей [13,14].
В-пятых, этот феномен содержательно связан с консервативным нормативно-ценностным аспектом, связывающим властные действия субъектов, их реформаторские «потуги», интересы, основополагающие потребности, имеющие место в исконных, исторически сложившихся практиках, социальных моделях, возникающих в рамках конкретных национальных вариантах мыследеятельности и властвующих субъектов, и подвластных [15,16].
Современные же дискуссии, связанные с объективной или, наоборот, субъективной природой разных нетипичных форм легитимации государственной (законодательной, исполнительной, судебной, контрольно-надзорной) власти, результатов ее деятельности в национальном политико-правовом пространстве чаще всего обусловлены, не только низкой эффективностью функционирования публично-властных институтов и органов, но и сменой (часто весьма и весьма кардинальной) самого вектора всего национального государственно-правового развития. В качестве примера здесь можно привести революционную смену властных парадигм (например, имперская власть быстро сменилась властью советской), что, собственно и стимулирует возникновение именно нетипичных форм легитимности все системы власти (от представительных до судебных структур). Заметим, что, например, советская власть по-своему правоментальному и социальному «стержню» оказалась в большей мере оправданной в глазах большинства населения России 20-30-х годов, чем власть имперская, т.к., как, в частности, считали евразийцы-эмигранты (Н.С. Трубецкой, Н.Н. Алексеев и др.) она тяготела к власти «земско-монархической», традиционной, допетровской. Общинной.
В этом плане справедливо утверждение П. Бурдьё, что «настоящая» публичная власть, формы и технологии её оправдания заключены «в схемах восприятия и мышления, её обеспечивающих» и последние «никогда не становятся столь явственными, как в ситуации кризиса». При этом кардинальные трансформации, по его мысли, должны «произвести новый здравый смысл и со всей легитимностью, которую обеспечивает публичное проявление и
коллективное признание, выразить в прежде умалчиваемые или вытесняемые практики и опыт» [17, с. 34-35].
Вообще, сама «нетипичность» в настоящее время в описании современных форм правления (монархические республики, республиканские монархии, суперпрезидентские и т.п.), а также форм государственного устройства (квазифедеративных, либо квзиконфедеративных и п др.); форм политического (государственно-правового) режима (переходные, конвергационные, комбинационные режимы) является ведущей типологической характеристикой, позволяющей уяснить их природу и перспективы возможного развития.
В целом же, в практике государственного и правового строительства рубежа ХХ-ХХ! столетия интерес к вопросу о нетипичных формах легитимации (верховной) власти самым тесным образом сопряжен с поиском эффективных форм государственно-правовой организации, отвечающих вызовам и ключевым проблемам (в том числе, и проблемам сохранения национальных государств в глобализирующемся мире), стремлением к сочетанию разнообразных правовых и политических режимов с целью оптимизации важнейших институтов публично-властной деятельности, соответствия ее актуальным требованиям (включая и международно-правовые) и. разумеется, социальным запросам.
В рамках теории права и государства концепт «нетипичности» используется с целью «преодоления» классических представлений о форме государства, публично-властной организации и деятельности, как неадекватных и упрощённых. К примеру, В. Иванов полагает, что «неадекватны широко распространённые представления о конкретных формах правления, устройства, режима. Неадекватны как историческому, так и современному опыту. Сами слова «монархия», «республика», «федерация», «демократия» превратились в клише, которые расставляют не задумываясь, руководствуясь некими якобы общеизвестными и вечными истинами», и они должны быть пересмотрены в пользу сложно-составных, смешенных форм, отражающих современную юридико-политическую практику» [18, с. 9].
В том же ракурсе стоит проблематика нетипичности и в легитимации самих органов власти и публично-правовых результатов её деятельности. Сегодня отсутствует как универсальная дефиниция нетипичности форм, режимов, технологий, так и их научно признанная классификация. Несмотря на актуальность, практически неразработанной остаются теоретико-методологические основы познания феномена «нетипичности» в публично-властном взаимодействии [19]. Впрочем, отдельные аспекты проблемы нужно считать проработанными (появление нетипичных форм, неклассических форм легитимации исполнительной власти, результатов юридической деятельности, которые рассматриваются в контексте теории транзитивного государства и др.).
Литература и источники
1. Мамычев А.Ю., Сухомлинов А.С., Щеглов Б.С. Уровни легитимности государственной власти и правового действия // Власть. 2009. №12. С. 133-135.
2. Мамычев А.Ю., Мордовцев А.Ю. Легитимность публичной власти в современной России: особенности понимания социокультурных оснований // История государства и права. 2016. № 21. С. 49-54.
3. Мордовцев А.Ю., Апольский Е.А., Поздняков И.П. Правовой прогресс в сущностном измерении // Право и политика. 2018. №7. С. 1 -10.
4. Реутов Е.В. Общество и власть. Кризис легитимности? // Социологические исследования. 2006. №1(261). С. 82.
5. Примова Э.Н. К вопросу о легитимности власти // Власть. 2013. №8. С.112-116.
6. Апольский Е.А. Западноевропейская толерантность и мультикультурализм: опыт и перспективы правового регулирования в России // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. 2014. Т.20. №5. С.233-236.
7. Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 2003.
8. Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М., 1998.
9. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т.1. Новосибирск, 1997.
10. Хук ван М. Право как коммуникация. М., 2018.
11. Мамут Л.С. Легитимация государства // Право и общество в эпоху перемен. Материалы философско-правовых чтений памяти академика В.С. Нерсесянца. М., 2008.
12. Государство, общество, личность: проблемы совместимости / Под общ ред. Р.А. Ромашева, Н.С. Нижник. М., 2005. С. 230.
13. Гурвич Г.Д. Философия и социология права: Избранные сочинения. СПб., 2004.
14. Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 2003.
15. Мордовцев А.Ю., Попов В.В. Российский правовой менталитет. Ростов н/Д, 2007.
16. Овчинников А.И. Правовое мышление: теоретико-методологический анализ. Ростов н/Д, 2003.
17. Бурдьё П. Описывать и предписывать. Заметки об условиях возможности и границах политической действенности // Логос. 2003. № 4-5 (39). С. 34-35.
18. Иванов В. Теория государства. Второе издание, исправленное и дополненное. М., 2010. С. 9.
10
19. Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю., Дуденкова А.А. Легитимность как качественная характеристика политико-правовой организации государства и общества: понятие, источники, уровни // Юристъ-Правоведъ. 2008. №2. С.5-13.
References and Sources
1. Mamychev A.Yu., Suhomlinov A.S., Shcheglov B.S. Urovni legitimnosti gosudarstvennoj vlasti i pravovogo dejstviya // Vlast'. 2009. .№12. S. 133135.
2. Mamychev A.Yu., Mordovcev A.YU. Legitimnost' publichnoj vlasti v sovremennoj Rossii: osobennosti ponimaniya sociokul'turnyh osnovanij // Istoriya gosudarstva i prava. 2016. № 21. S. 49-54.
3. Mordovcev A.Yu., Apol'skij E.A., Pozdnyakov I.P. Pravovoj progress v sushchnostnom izmerenii // Pravo i politika. 2018. №7. S. 1-10.
4. Reutov E.V. Obshchestvo i vlast'. Krizis legitimnosti? // Sociologicheskie issledovaniya. 2006. №1(261). S. 82.
5. Primova E.N. K voprosu o legitimnosti vlasti // Vlast'. 2013. №8. S.112-116.
6. Apol'skij E.A. Zapadnoevropejskaya tolerantnost' i mul'tikul'turalizm: opyt i perspektivy pravovogo regulirovaniya v Rossii // Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.A. Nekrasova. 2014. T.20. №5. S.233-236.
7. Solonevich I.L. Narodnaya monarhiya. M., 2003.
8. Alekseev N.N. Sovremennoe polozhenie nauki o gosudarstve i ee blizhajshie zadachi // Russkij narod i gosudarstvo. M., 1998.
9. Ahiezer A.S. Rossiya: kritika istoricheskogo opyta. T.1. Novosibirsk, 1997.
10. Huk van M. Pravo kak kommunikaciya. M., 2018.
11. Mamut L.S. Legitimaciya gosudarstva // Pravo i obshchestvo v epohu peremen. Materialy filosofsko-pravovyh chtenij pamyati akademika V.S. Nersesyanca. M., 2008.
12. Gosudarstvo, obshchestvo, lichnost': problemy sovmestimosti / Pod obshch red. R.A. Romasheva, N.S. Nizhnik. M., 2005. S. 230.
13. Gurvich G.D. Filosofiya i sociologiya prava: Izbrannye sochineniya. SPb., 2004.
14. Korkunov N.M. Lekcii po obshchej teorii prava. SPb., 2003.
15. Mordovcev A.YU., Popov V.V. Rossijskij pravovoj mentalitet. Rostov n/D, 2007.
16. Ovchinnikov A.I. Pravovoe myshlenie: teoretiko-metodologicheskij analiz. Rostov n/D, 2003.
17. Burd'yo P. Opisyvat' i predpisyvat'. Zametki ob usloviyah vozmozhnosti i granicah politicheskoj dejstvennosti // Logos. 2003. № 4-5 (39). S. 3435.
18. Ivanov V. Teoriya gosudarstva. Vtoroe izdanie, ispravlennoe i dopolnennoe. M., 2010. S. 9.
19. Mordovcev A.Yu., Mamychev A.Yu., Dudenkova A.A. Legitimnost' kak kachestvennaya harakteristika politiko-pravovoj organizacii gosudarstva i obshchestva: ponyatie, istochniki, urovni // Yurist"-Pravoved". 2008. №2. S.5-13.
МОРДОВЦЕВ АНДРЕЙ ЮРЬЕВИЧ - доктор юридических наук, профессор, кафедра теории и истории государства и права Ростовского института (филиала) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России), профессор кафедры теории и истории государства и права Ростовского филиала Российского государственного университета правосудия; профессор кафедры теории и истории российского и зарубежного права Владивостокского государственного университета экономики и сервиса ([email protected]).
ИВАНОВА СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА - преподаватель кафедры теории и истории государства и права Ростовского института (филиала) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России) ([email protected]).
MORDOVTSEV, ANDREI Yu. - Doctor of Law, Professor, Department of the Theory and History of State and Law, Rostov Institute (branch) of the All-Russian State University of Justice (RPA of the Ministry of Justice of Russia); Professor of Department of the Theory and History of State and Law of the Rostov branch of the Russian State University of Justice; Professor of the Department of Theory and History of Russian and Foreign Law of the Vladivostok State University of Economics and Service ([email protected]). IVANOVA, SVETLANA E. - Lecturer, Department of the Theory and History of State and Law of the Rostov Institute (branch) of the All-Russian State University of Justice (RPA of the Ministry of Justice of Russia) ([email protected]).
УДК 342.7
ГАЛИЕВ М.С.
АКСИОЛОГИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ПРАВА НА ЗАЩИТУ КАК ОБЩЕПРАВОВОЙ
ИДЕИ В ТЕОРИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
Ключевые слова: право на защиту, правовая категория, категория права, теория государства и права, правовая идеология, правовая психология, идея, аксиология.
В статье рассматривается аксиологическая значимость права на защиту, как общеправовая идея в контексте правовой категории. Используя триединый подход к пониманию права на защиту, автор статьи акцентирует внимание на том, что общеправовая идея права на защиту преобладает в сознании у личности, когда каждый индивид убежден в своей защищенности. Рассматривая право на защиту через призму философско-правового подхода, автор раскрывает аксиологию общеправовой идеи права на защиту, как в действительности, в целом, так и в правовой действительности - в частности, и обращается к онтологии общеправовой идеи права на защиту.
GALIEV, M S.
AXIOLOGICAL SIGNIFICANCE OF THE RIGHT TO PROTECTION AS A GENERAL LEGAL IDEA IN THE
THEORY OF STATE AND LAW
Keywords: right to protection, legal category, category of law, theory of state and law, legal ideology, legal psychology, idea, axiology.
In the article the author considers the axiological significance of the right to protection as a General legal idea in the context of a legal category. Using a three-pronged approach to understanding the right to protection, the author focuses on the fact that the General legal idea of the right to protection prevails in the consciousness of the individual, when each individual is convinced of his protection. Considering the right to protection through the prism of philosophical-legal approach, the author reveals the economy of the General ideas of the right to protection in reality and legal reality, and mentions of ontology a General idea of the right to protection.
