CC BY
86
УДК 27-335/337:128:27-184.3:17.023.361
М. А. Арефьев, А. А. Беляева Л. Н. Толстой как религиозный реформатор
В статье рассматривается философское учение о непротивлении, которое в последующем стало идеологией такого реформаторского движения, как толстовство. Подчеркивается, что в основе толстовства лежит своеобразное, отличное от традиционно-православного понимание человека как свободной личности, ответственной лишь перед Богом.
The article considers the philosophical doctrine of non-resistance which subsequently became the ideology of the Reform movement of tolstoyism. It is pointed out that tolstoyism is based on a peculiar understanding of man as a free personality responsible only to God, which is substantially different from the traditional Russian Orthodox one.
Ключевые слова: толстовство, смысл жизни, вера, «новое жизнепонимание», «путь совершенства».
Key words: tolstoyism, the meaning of life, faith, «a new conception of life», «way of perfection».
Более 120 лет тому назад Лев Николаевич Толстой завершил работу над двумя своими программными произведениями «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1881) и «Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание» (1890-1893), получивших достаточно широкую известность в среде русской интеллигенции и послуживших толчком к появлению такого религиозного течения, как толстовство. В них Толстой выступает как религиозный реформатор и философ-моралист, осмысливая вопросы о смысле человеческой жизни, об ответственности человека за свои поступки, об отношении человека к государству и православной церкви.
Ответ на вопрос о смысле жизни человека, по Толстому, выше возможностей человеческого разума и научной логики. Говоря о своем творчестве, Толстой писал, что нельзя было искать в разумном знании ответа на этот вопрос. Приходилось признавать, что у всего живущего человечества есть еще какое-то другое знание, неразумное - вера. Иррациональное, таким образом, помогало вы-
© Арефьев М. А., Беляева А. А. , 2013
явить смысловое содержание жизни человека. В христианской антропологии Толстого понятие веры имеет особое содержание, зачастую не совпадающее с традиционно-христианскими представлениями. «Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которая обязывает его к известным поступкам» [6, с. 264]. Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с мистикой, аскетизмом и т. д. Оно вовсе не означает, будто человеческое познание имеет какой-либо иной инструментарий, помимо разума.
«Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому, я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне как необходимость разума же, и как обязательство поверить» [6, с. 264].
Вера как сила жизни выходит за пределы компетенции разума. В этом смысле наличие веры есть проявление честности разума, который не хочет брать на себя больше того, что может. Поэтому вопрос о смысле жизни ставится тогда, когда жизнь лишается смысла. Однако есть нечто, в сопряжении с которым жизнь только и обретает смысл, - это Бог. Иррационализм Толстого привел к тому, что он решительно отвергал церковные суждения о Боге, о триединстве Бога, творении им мира в шесть дней, легенды об ангелах и дьяволах, грехопадении человека, непорочном зачатии и т. п. Для Толстого понятие Бога было жизненно важным понятием, выражающим «новое жизнепонимание». Как отмечает А. Бродский, Толстой подобно Канту рассматривал веру как важнейшую духовную ценность. Как и Кант, которого Толстой считал «великим религиозным учителем», он относил человека к двум мирам - феноменальному и ноуменальному - и настаивал на невозможности вывести этику из эмпирической реальности. И Кант, и Толстой считали, что это не противоречит идее всеобщей связи явлений, так как человек прича-стен не только миру явлений (он феномен), но и миру «вещей в себе», миру интеллигибельному, сверхчувственному. Различие между мыслителями заключалось в том, что, по Канту, феноменальный и ноуменальный миры не могли проникать друг в друга, а значит, было недопустимо морализаторское отношение к истории. Толстой как философ активно применял принципы морали к историческому
процессу, полагая, что его можно и должно остановить и перенаправить. Поэтому «кантовский критицизм Толстой переосмыслил в духе иллюзионизма и верил, что стоит только людям отказаться от иллюзий и познать истину, как осуществится то блаженное состояние, которое Евангелие именует Царством Божьим» [1, с. 509].
Признание Бога как начала, источника жизни и разума, по мнению Толстого, ставит человека в совершенно определенное отношение к нему, а именно - отношение сына к отцу или работника к хозяину. Сын не может судить отца и не способен понять полностью смысл его указаний. Он должен следовать воле отца и только по мере послушания отцовской воле постигает, что она имеет для него благотворный смысл. Хороший сын - любящий сын. Точно так же работник потому является работником, что он послушен хозяину, выполняет его распоряжения, ибо только хозяин знает, для чего нужна его работа. Хороший работник - работник, который понимает, что его жизнь и благо зависят от хозяина, и относится к хозяину с чувством самоотверженности, любви. Отношение человека к Богу должно быть таким же. Человек живет не для себя, а для Бога.
Через отношение к Богу формируется и отношение человека к другим людям. Оно, по Толстому, определяется тем, что надо любить людей как братьев, любить всех, без каких-либо изъятий, независимо от каких бы то ни было мирских различий между ними. Перед Богом теряют какой бы то ни было смысл все человеческие дистанции между богатством и бедностью, красотой и безобразием, молодостью и дряхлостью, силой и убожеством. Необходимо ценить в каждом человеке достоинство божественного происхождения. «Царство Бога на земле есть мир всех людей между собою», -пишет Толстой в трактате "Царство Божие внутри вас", - а мирная, разумная и согласная жизнь возможна только тогда, когда люди связаны одинаковым пониманием смысла жизни, единой верой» [5, с. 295]. Для Толстого - это христианство, христианство первоначальное и Иисусом данное, а не исторически изменившееся своей связью с церковью и государством.
Суть нравственного идеала, как считает Толстой, наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. Толстой считает Христа не Богом и не сыном Бога, а реформатором, исторической великой личностью, дающей новые основы жизни. Он видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в историческом, реально сложив-
шемся христианстве православной, католической или протестантской церкви.
«То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, даосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавалась одною из главных добродетелей» [4, с. 768].
Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни. Как высший закон жизни любовь является единственным нравственным законом. Закон любви -не заповедь, а выражение самой сущности христианства. Это вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Он утверждал, что «царство Божие не во времени и не в месте в каком-нибудь, оно, как молния, и здесь, и там, и везде - и нет ему ни времени, ни места, потому что вот оно где: оно внутри вас» [4, с. 191192]. И Бог, и царство Божие, учил Толстой, - в людях, и не нужно искать особых видимых признаков их существования, их нет. Но Бог есть уже потому, что есть человеческая жизнь; это главный аргумент его бытия. «Бог - это неплотское начало, которое дает жизнь человеку» [4, с. 153].
Анафематствование русского писателя официальной православной церковью в немалой степени было вызвано именно своеобразным пониманием Толстым христианской догматики. Это понимание, с церковной точки зрения, явно граничило с ересью. Толстовство как этически-религиозное течение в отечественной культуре и философской мысли складывалось под прямым воздействием философа-моралиста. В определении Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 г. говорится, что граф Толстой посвятил свою литературную деятельность и талант «на распространение в народе учений противных Христу и церкви <...>. В своих сочинениях и письмах <...> он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской: отвергает личного живого Бога <...>, отрицает Господа Иисуса Христа - Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира...»1.
Христос, по мысли Толстого, - человек. Его учение - это учение житейской мудрости и сбывшихся пророчеств, но не Божественные откровения. Церковь извратила сущность учения Христа, поскольку ввела в него начала, чуждые основателю христианства.
1 Цит. по: [2, с. 456].
Отсюда вытекает необходимость отбросить все официальные трактовки христианского учения и каждому вчитаться и вникнуть в суть Евангелия. Тогда откроется, что наивысшим законом учения Христа является любовь к ближнему, любовь человека к себе подобным. Она, эта всечеловеческая любовь, доказывал Толстой, следует уже потому, что они люди. Это значит, что вести себя по отношению к другим следует так, как мы ведем себя по отношению к близким нам людям и действительно любимым существам. Такое поведение человека основывается, собственно говоря, не на инстинкте любви, а на требовании морального закона, который повелевает видеть во всех людях своих братьев. Толстой, писал последователь философии Соловьева С.Л. Франк, «делает отсюда вывод, что любовь к людям требует для своей наличности и крепости опоры в ином чувстве - в религиозно-мифической санкции, в присущей людям любви к Существу, олицетворяющему нравственный закон» [7, с. 48].
Всякий раз, когда Толстой говорит о Боге или о бессмертии, он подчеркивает, что ему чужд мистицизм. Неприемлема для него была и модная теософия, разрабатываемая Еленой Блаватской и рядом других мистиков. Хотя стиль языка сочинений Толстого близок к богословскому изложению, он постоянно настаивает на чисто рационалистическом толковании понятий религии. По убеждению Толстого, все, что носит общечеловеческий характер, может быть оправдано разумом и потому воспринято в равной степени как верующими, так и неверующими. Толстовская этика, ориентированная на признание равенства людей и справедливости, находит свою основу в проповеди Христа. По мнению Толстого, Христос жалел людей за то, что они не знают истинного блага, и он учил их, что блаженны те, у кого нет собственности. Нищие и угнетенные - они в воле Бога-Отца, им принадлежит вечность. Для того чтобы исполнить волю Отца, надо придерживаться пяти заповедей:
«Первая заповедь. Не обижать никого и делать так, чтобы ни в ком не возбудить зла, потому что от зла заводится зло.
Вторая заповедь. Не любезничать с женщинами, не оставлять той жены, с какой сошелся. Потому что оставление жен и перемена их производит все распутство на свете.
Третья заповедь. Ни в чем не клясться, потому что ничего нельзя обещать, так как человек весь во власти Отца, и клятвы берутся для злых дел. Четвертая заповедь. Не противиться злу, терпеть обиду и делать еще больше того, чем то, что требуют люди: не судить и судиться, потому что человек сам полон ошибок и не может учить других. Мщением человек только учит других тому же.
Пятая заповедь. Не делать различия между своим отечеством и чужим, потому что все люди дети одного Отца. Соблюдать эти пять заповедей должно не для того, чтобы заслужить похвалу от людей, а для себя» [4, с. 839].
Заповеди Христа «все отрицательные». Они, по словам Толстого, «суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства». Они не более чем ступень, шаг на пути к совершенству. Эти заповеди составляют истины, не вызывающие сомнений, но еще не освоенные практически. По отношению к этим истинам и выявляется свобода современного человека. Возвещенные Иисусом Христом истины-заповеди являются испытанием свободы человека, они же лежат в основании толстовства как религиозно-этического учения. По мнению Толстого, главной из пяти заповедей является та, что постулирует «не противься злу», налагающая запрет на насилие. Насилие, по Толстому, несовместимо ни с буквой, ни с духом христианского учения. Доказательству этого положения он посвящает специальную главу трактата «Царства Божие внутри вас». Отрицание противоречия между идеей насилия и христианством как в теории, так и в жизни, противоречия, которое церковным христианством не признается, - это, по его словам, «обычное отношение духовенства и властей к исповеданию истинного христианства» [5, с. 295].
По Толстому, христианство, когда оно проповедует Христа прощающего и не воюющего, становится учением нравственным. Ибо отрицание насилия есть, во-первых, частный случай всеобщего закона человеческой любви и братства; во-вторых, насилие неприемлемо из-за невозможности однозначно определить, что есть зло. Он пишет:
«Вопрос ведь состоит в том: каким образом разрешать столкновения людей, когда одни люди считают злом то, что другие считают добром, и наоборот? И потому считать, что зло есть то, что я считаю злом, несмотря на то, что противник мой считает это добром, не есть ответ. Ответов может быть только два: или тот, чтобы найти верный и неоспоримый крите-риум того, что есть зло, или тот, чтобы не противиться злу насилием» [5, с. 38].
Учение о непротивлении не следует понимать так, что оно будто бы запрещает борьбу со злом. Оно лишь запрещает в этой борьбе прибегать к насилию. Ведь любое насилие вновь порождает новое зло - процесс этот прервать невозможно. Ненасилие же дает возможность человечеству и человеку разорвать порочный круг зла. Характеризуя современные концепции ненасилия, А.А. Гусейнов
отмечает два важных момента. «Во-первых, ненасилие органически увязано с борьбой за справедливость. Во-вторых, ненасилие, способное преобразовать отдельного человека и межличностные отношения, способно также преобразовать общественные институты, взаимоотношения больших масс людей, классов, государств» [3, с. 73]. Ненасилие является противоположностью любви. Любить - это значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого, а насиловать - значит подчинять чужую волю своей. Непротивление - в этом суть отказа от закона насилия. Непротивление злу означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни. Через непротивление человек признает, что вопросы жизни и смерти находятся за пределами его компетенции. Он отказывается от того, чтобы быть судьей по отношению к другому. Человеку не дано судить человека. Человек властен только над собой. Не других людей надо исправлять, а самого себя.
Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом других, он вступает в область, ему не подконтрольную. Люди, совершающие насилие, как правило, скрывают это и от других, и от себя. В особенности это касается государственного насилия, которое структурно организовано. Толстой по своим этическим воззрениям близок не только христианской доктрине ненасилия, но и анархистскому отрицанию государственной власти и насилия [8, с. 218-233]. Непротивление, по Толстому, отличается тем, что оно является областью индивидуально ответственного поведения. Как ни трудна борьба со злом в самом себе, она зависит только от самого человека. Нет таких сил, которые могли бы помешать тому, кто решился на непротивление.
Толстой считает, что истина Христа, которая дана в Евангелиях, была в последующем сознательно искажена христианскими церквами. Искажение коснулось трех основных пунктов.
1. Каждая церковь объявила, что только она правильно понимает и исполняет учение Христа. Такие утверждения противоречат духу учения, которое нацеливает на движение к совершенству и по отношению к которому ни один из последователей, ни один человек, ни собрание людей не могут утверждать, что они его окончательно поняли.
2. Спасение было поставлено в зависимость от определенных обрядов, таинств и молитв, а церковники поставили себя в статус посредников между людьми и Богом.
3. Церкви извратили смысл самой важной, четвертой, заповеди о непротивлении злу, поставили ее под сомнение, что было равносильно отмене закона любви. Сфера действия принципа любви была сужена до личной жизни, домашнего обихода.
По мнению Толстого, церковь в угоду миру перетолковала метафизическое учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для индивидуальной жизни. Кончилось тем, считал Толстой, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни. В результате сложилось положение, когда люди на словах исповедают то, что они на деле отрицают, когда они ненавидят порядок вещей, который сами поддерживают. Насилие получило свое логическое продолжение в обмане, который строился и строится людьми сознательно, и в первую очередь, людьми государственными, бюрократией. По мнению Толстого, противодействовать злу нужно, но не насилием, а морально-этическим совершенствованием человека. Более того, только тогда и так можно противостоять злу и насилию, если не способствуешь его размножению-расширению. Непротивление есть подлинное приложение учения Христа к общественной жизни. Это конкретный путь преобразования отношений между людьми в пользу мира и сотрудничества, против вражды.
Список литературы
1. Бродский А. Толстой Лев Николаевич // Русская философия: малый энцикл. сл. - М.: Наука, 1995.
2. Венгеров С. Толстой // Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энцикл. сл. - СПб., 1901. - Т. XXXIII.
3. Гусейнов А.А. Этика ненасилия // Вопр. философии. - 1992. - № 3.
4. Толстой Л.Н. Краткое изложение Евангелия: полн. собр. соч.: в 90 т. -М.-Л., 1928-1958. - Т. 24.
5. Толстой Л.Н. Царства Божие внутри вас // Полн. собр. соч.: в 90 т. -М.; Л., 1928-1958. - Т. 28.
6. Толстой Л.Н. Публицистические произведения 1855-1909 гг.: собр. соч. - М., 1964. - Т. 16.
7. Франк С.Л. Фр. Ницше и этика «Любови к дальнему»: соч. - М., 1990.
8. Философия непротивления и христианско-этические доминанты культурологии Л.Н. Толстого // Арефьев М.А., Давыденкова А.Г., Козлова Т.И. и др. Духовный мир человека в русской культурологи: моногр. - СПб.: ИПП, 2007.
