CC BY
30
бирской газеты» 1884 года: «В воскресенье 29 июля в лагерях была масса гуляющих, так что с трудом можно было двигаться по аллеям, был фейерверк, играл военный оркестр» [11]. В 1886 г. под руководством профессора П.Н. Крылова на средства городского самоуправления был основан Городской сад, проводились работы по устройству бульваров, озеленению улиц Томска. «На заболоченном участке Ново-Соборной площади был сформирован новый ландшафт» [12]. Старинные фотографии и открытки дают представление о композиции сада. Так, в устроении сада прослеживаются композиционные приемы пейзажного стиля: деревья и кустарники групповой посадки чередуются с полянами, выложенными дерном, извилистые дорожки посыпаны песком, устроены беседки и скамейки. В саду был пруд, фонтан, в центре сада устроены павильон, цветники. В современной структуре Томска исторические зеленые территории — Городской сад, Университетская роща, Лагерный сад имеют важное градоформирующее значение в городском ансамбле.
В Барнауле общественное назначение имел бывший «приаптекарский» сад; в 1895 г. при содействии Начальника Алтайского Горного округа В.К. Болдырева территория сада из собственности земель Кабинета была передана Обществу попечения о начальном образовании. В плане сада начала XX века обозначена «прирезка» участка к территории сада из площади лесопильного завода (бывшего сереброплавильного) для устройства «детских площадок». В саду были устроены летний театр, детская площадка, тир, кегли, бильярд, чайный буфет. Городская («Дунькина») роща была так же мес-
Библиографический список
1. Вергунов, А.П. Русские сады и парки / А.П. Вергунов,
В.Д. Горохов. — М.,1988.
2. ЦХАФ АК Ф.1. Оп. 2. Д.1987. Л.51 (об).
3. Алтай: историко-статистический сборник по вопросам экономического и гражданского развития Алтайского горного округа. Томск, 1890.
4. Баландин, С.Н. Архитектура Барнаула / С.Н. Баландин.
— Барнаул, 1974.
5. ЦХАФ АК Ф.50. Оп.11. Д. 150.
6. Степанская Т.М. Архитектура Алтая ХУШ-начала XX вв.
/ Т.М. Степанская. — Барнаул: Изд-во АлтГУ, 1994.
том «общественных гуляний» в Барнауле. В документах городской Думы [13] называются народные гуляния, проводимые Обществом попечения о начальном образовании, «в дни праздников Св. Троицы» в Городской роще.
Старинные открытки и фотографии с видами г. Барнаула свидетельствуют, что сады и скверы были разбиты у Петропавловского собора, Дмитриевской церкви, Одигитриевской церкви, часовни иконы Св. Александра Невского. Церковные здания являлись архитектурными доминантами в городской структуре и были центрами городского озеленения. Вход в сад при Дмитриевской церкви оформляла нарядная каменная часовня в «стилизованных формах» с прилегающими полукругом арочными воротами [14], построенная по проекту архитектора И.Ф. Носовича 1905 году. На фотопанораме Барнаульского завода и прилегающих улиц в начале XX века просматриваются зеленые массивы: Сад Общества попечения о начальном образовании, деревья на плотине, на набережной пруда, скверы на Демидовской площади; на дальнем плане виднеется усадебный сад при доме А.Лесневского. Значительными зелеными объектами в городской структуре были скверы бульвара Московского проспекта. Бульвар из двух рядов деревьев показан на открытках и фотографиях начала XX века [15]. Таким образом, иллюстративнодокументальные материалы свидетельствуют, что сады, скверы, бульвары обогащали облик сибирских городов в XIX-начале XX вв. В устроении садовых ансамблей пролеживаются связи с традициями отечественного садово-паркового искусства и городского озеленения.
7. ЦХАФ АК Ф.50. Оп.11. Д.655.
8. ЦХАФ АК Ф.50. Оп.13. Д.25.
9. АГКМ ОФ 1721.
10. ГАОО Ф.72. Оп.1. Д. 19. Л. 7;17; 46; 55;91.
11. Сибирская газета.— 1884. — №32.
12. История города Томска в иллюстрациях. — Томск, 2004.
13. ЦХАФ АК Ф.51. Оп.1. Д.15. Л.207.
14. АГКМ НвФ 1397/3.
15. АГКМ ОФ 411.
Список сокращений
ЦХАФ АК — Центр хранения архивных фондов Алтайского края АГКМ — Алтайский государственный краеведческий музей ГАОО — Государственный архив Омской области Статья поступила в редакцию 15.03.08
УДК 130.2:390(4+4/5)
А.В. Иванов, д-р философ. наук, проф. АлтГАУ, г. Барнаул
КУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН ГРАНИЦЫ В БЫТИИ ЕВРОПЕЙСКИХ И ЕВРАЗИЙСКИХ НАРОДОВ
Рассмотрен архетип границы в европейской и евразийской культурологических парадигмах. Сопоставлен историкокультурный опыт проживания народов в приграничном и удаленном от глобальных географических границ пространстве. Выявлена специфическая зависимость между границей и «национальной душой», где граница выступает в качестве социокультурной грани, шлифующей национальный характер.
Ключевые слова: архетип границы, евразийская культурологическая парадигма, «национальная душа», национальный характер.
Архетип границы, порубежья — одна из классических культурологических тем, связанная с исследованием форм структурирования культурного пространства и временных параметров у различных этнокультурных общностей. Цель данной статьи — сравнение
евразийского и европейского отношение к границе. Они даже при самом беглом сопоставлении оказываются весьма различными.
Дух Европы — это прежде всего дух разграничения, индивидуации и автономии. Отсюда культ народа-
суверена, государства-суверена, суверенной и автономной личности. Отсюда же локковское разграничение властей — исполнительной, законодательной и судебной. Европейский культ права — это вообще желание уложить жизнь в прокрустово ложе внешних границ и норм, за которым, прямо скажем, не очень просматривается новозаветный идеал свободной нравственной жертвы и подвига, зато зримо проступает ветхозаветное законни-чество и бережение собственного бренного эго. Философские корни европейской идеи автономии помимо Локка можно усмотреть в декартовском культе мыслящего Я, а свою четкую формулировку она получает у Канта в «Основах метафизики нравственности». «Автономия, — пишет Кант, — есть ... основание достоинства человека и всякого разумного существа» [1].
Всему этому есть определенное чисто пространственное объяснение: большая человеческая скученность в маленькой Европе требует четкого распределения жизненного пространства, а также государственно-правовых гарантий, что с твоим уникальным человеческим «я» и с местом, которое ты занимаешь, другие будут реально считаться. Европейская страсть к последовательному национальному, социальному и экзистенциальному размежеванию, а также к общему упорядочиванию пространства быть может, наиболее характерна для немцев. Это подметил еще Н.А. Бердяев, писавший, что немец «чувствует себя со всех сторон сдавленным, как в мышеловке. Шири нет ни вокруг него, ни в нем самом. Он ищет спасения в своей собственной организованной энергии, в напряженной активности. Все должно быть у немца на месте, все распределено. Без самодисциплины и ответственности немец не может существовать. Всюду он видит границы и всюду ставит границы. Немец не может существовать в безграничности, ему чужда и противна славянская безбрежность» [2]. Любопытно, что даже внешне активно объединяющаяся сегодня Европа, на самом деле, ни на йоту не забывает о своем главном принципе: максимально жестком очерчивании и гарантировании индивидуальных, национальных и религиозных границ, где правовые условия дополняются этическим принципом толерантности, т.е. фактически разрешением другим жить, как угодно, и делать все, что угодно, лишь бы это не касалось твоей частной жизни.
Короче говоря, дух Европы — дух монадного, а не соборного бытия; опосредованных (юридических, экономических, этнорелигиозных), а не непосредственных жизненных связей между людьми и народами; духовной автономии, а не духовного родства; социальных и экзистенциальных границ, а не открытости. Здесь нет интенции на переступание собственных культурных и экзистенциальных пределов, обогащения «своим иным», как сказал бы Гегель. Нет у Европы и любви к напряженному бытию-на-границе, когда надо диалектически сопрягать сохранение собственной культурной идентичности с постоянным творческим диалогом с другими национальными «я» и готовностью осваивать чужой позитивный хозяйственный и культурный опыт. Напротив, у европейских народов есть весьма стойкое желание включить чужие культуры и души в орбиту своего внутреннего культурного и государственного пространства, т.е. расширить вовне собственные границы.
Применительно к германской культуре это вплоть до второй мировой войны выражалось в духе милитаризма и жажде военного расширения жизненного пространства; у англичан — преимущественно в экономической и политико-дипломатической, а у французов — в культурной экспансии. В целом же, это сознательное или бессознательное стремление европейцев к внешнему раздвиганию собственных границ порождает идеологию европоцентризма и культуртрегерства, чему
можно найти массу подтверждений и в истории, и в сегодняшней практике международных отношений. Раздражающий Европу фактор — это как раз противодействие ее культурной и политической экспансии, встреча с непохожими на нее и самобытными культурными Я, требующими признать себя за равных ей. Отсюда — столь подозрительное отношение Запада к России, в течение многих веков вынужденной оберегать свою культурную самобытность, а также резко отрицательные характеристики Западом своих восточных alter ego, типа арабов, османов или монголов, посмевших вторгнуться в священные европейские пределы. Здесь везде действует краеугольный европейский культурный принцип жесткой охраны и максимально активного раздвигания вовне собственных границ. Вершина и квинтэссенция подобной позиции — желание современных США расширить «зону своих жизненных интересов» фактически до размеров земного шара, но при этом поразительное неумение налаживать живые контакты с народами, уже включенными во внутренний круг. Ситуация в Ираке и Афганистане — лучшее тому подтверждение. Не забудем, что Запад пуще всего боится партизанской войны, и чаще всего ее проигрывает, ибо воевать здесь приходится в парадоксальных для него условиях, когда «чужие внутри». Чаще всего у народов Запада находится единственный и провальный ответ на этот вызов — безграничное насилие.
Справедливости ради отметим, что наличие жестких правовых, социальных и этнических «горизонтальных» границ и культурных табу [3] внутри Западного мира до поры до времени обеспечивает ему устойчивость и стабильность даже при забвении духовной (ценностной) вертикали бытия. Однако эта устойчивость быстро утрачивается в ситуации политических, экологических или социальных потрясений, в чем мир убедился на примере трагедии Нового Орлеана, пострадавшего от цунами. В ситуации катаклизма благополучная Америка быстро скатилась к гоббсовской вражде всех против всех и неспособности переступать через самые гибельные для любого социума границы — границы воинствующей человеческой самости, озабоченной только собственным выживанием и процветанием.
Я не хочу выносить по этому поводу какие-то жесткие аксиологические суждения в модусе «хорошо-плохо», а тем более становиться на антизападные позиции. Западный культурно-географический мир имеет собственные неповторимые черты лица, свои базовые социокультурные ценности, одной из которых как раз и является бы-тие-внутри-границ, т.е. автономность и самодостаточность. Свою позитивную роль в истории человеческой цивилизации они уже сыграли и вряд ли могут быть механически отброшены в будущем. Те же достижения европейской демократии нельзя не признать. Другое дело, что необходимо видеть их ограниченность и относительность, ибо упорное и надменное бытие-внутри-границ собственного индивидуального и социального Эго — главная опасность, которая угрожает человеческой цивилизации. Прав
Э. Фромм: не может общество состоять из одних эгоистов, даже самых добропорядочных, ибо это рано или поздно заканчивается катастрофой [4].
В этом плане обращение к историческому, культурному и экзистенциальному опыту евразийских народов является, на мой взгляд, и своевременным, и очень поучительным. Им свойственно, помимо постоянного переступания культурных и политических межей внутри Евразии, как раз органичное диалектическое бы-тие-на-границе между Востоком и Западом. Когда нет забвения духовной вертикали бытия и отвергаются попытки инверсии ценностных полюсов [5], тогда у евразийских народов мы наблюдаем гармоничное совмещение противоположностей: твердой охраны своих
государственных границ и национальной идентичности с открытостью чужим культурным ветрам и готовностью к мудрому ученичеству. Так, Россия продуктивно училась у Европы на протяжении XV и XVIII веков, пока хранила дух русских нестяжателей и когда вновь вспомнила про их заветы. Она страдала от культурной и религиозной изоляции в XVII веке и от ложной открытости в веке XIX, когда в ней торжествовали иосифлянские религиозные идеи, обслуживающие «демона великодержавной государственности» [6]. Она делает мощный цивилизационный рывок в середине
16 века, в первый период правления Ивана Грозного и неуклонно движется по евразийскому пространству на Восток, успешно перепахивая порочные государственные межи, типа Казанского и Сибирского ханств, и восстанавливая единство Евразии. В 60-е годы Иван IV утрачивает всякие моральные регулятивы, становится патологическим деспотом и каким-то ярым англофилом вплоть до прошения у Англии политического убежища. В это время Русь утрачивает внутреннее социальное единство и теряет в Ливонской войне все земли, которые отвоевала до этого на Западе. Будущая Великая смута — прямое следствие утраты духовных устоев бытия во времена опричнины и кровавого самодурства Ивана Грозного.
Монгольская держава достигает вершин своего расцвета в XIII веке, пока ее верховные правители являют образец религиозной терпимости и, как могут, сознательно препятствуют внутреннему политическому и религиозному дроблению Евразии; пока мудро культурно учатся у покоренных неевразийских народов (особенно у китайцев). Но монгольская империя начинает стремительно деградировать, начиная с XIV века, когда борьба за власть над ее улусами приобретает кровавый характер, а внутреннее религиозное и этническое размежевание становится необратимым. В этот период та же Русь из покоренного и строптивого, но все же союзника Золотой орды, — превратилась в чужака-вас-сала, из которого надо любыми средствами выколачивать как можно больше денег. Показательно, что на Куликовом поле сотник Мамай действует как прямой сателлит Запада, а головной отряд его войска составляет тяжелая генуэзская пехота [7]. С другой стороны, в рядах войск Дмитрия Донского героически действуют монгольские подразделения, чувствуя праведность и силу политической позиции русского великого князя. С этого момента Русь перехватывает у монголов инициативу объединения народов Евразии и ликвидации ее искусственных внутренних границ.
Словом, пока «вертикальная» духовная ось бытия евразийских народов незыблема и ее непримиримые ценностные полюса отчетливо осознаются, тогда не страшны никакие внешние и внутренние супостаты; границы прочны, но при этом открыты; а в процессе межкультур-ной коммуникации естественно отфильтровывается все низкое и мерзкое, а заимствуется, наоборот, преимущественно все созидательное и благотворное. Отсюда и чрезвычайно простой вывод: для успешного евразийского бытия-на-границе надо быть крепким в духе и избегать дьявольских прельщений (славой, удовольствием, властью и деньгами). Недаром русский народ испокон веков справедливо утверждал, что «не в силе Бог, а в правде». Именно этих дьявольских прельщений, ведущих к смертельной безмерности и хаосу, мы, увы, не смогли избежать в 90-е годы XX века.
Возвращаясь к теме границы, отмечу, что между европейским и евразийским отношением к ней есть еще одно существенное расхождение. Оно касается самой приграничной полосы, непосредственного физического и культурного порубежья между странами и народами.
В отличие от европейской трактовки границы как средства автономизации и сохранения своего суверенитета, как инструмента в первую очередь экзистенциального, государственно-политического и культурного размежевания, а уж только во вторую очередь — как формы наведения межличностных и межкультурных мостов, евразийский человек тяготеет к пространственному и этнокультурному переступанию границ [8], а если дальше пространственно двигаться невозможно, когда пройден путь до самых границ Евразии — то к напряженному бытию-на-самой-границе. При этом сама непосредственная граница и ее субъективное восприятие лишь в более явной и жесткой форме воспроизводят общую евразийскую диалектику границы.
С одной стороны, пограничная полоса — место предельно опасное, чреватое в любой момент военными столкновениями и вражескими нашествиями. Граница — грань, разделяющая своих и чужих, мировой порядок и хаос, закон и беззаконие, свет и тьму. Человек границы, символом которого в отечественной культуре является казак, постоянно находится в предельном напряжении сил, ощущает себя форпостом национальной культуры и религии. Потому и молится он с особым сердечным усердием или православному Богу (как основная масса русского казачества) или Будде (как казаки-буряты), но при этом оба ощущают, что за их спинами находится целый особый мир, где и православный, и иноверец являются твоими согражданами, требующими защиты. На границе особо чтут национальные традиции и берегут реликвии. Эта вертикальная ценностная опора позволяет устоять и не дрогнуть в годину лихолетья. Неслучайно в старых казачьих сундуках и потайных схронах (святыни не должны доставаться врагу!) вплоть до XX века находились редкие образцы церковных книг, древние иконы, ладанки и нательные кресты.
При этом граница — это не только социокультурная грань, межа, но и место, где огранивается, подобно бриллианту, человеческая душа, стягивающая в атмосфере постоянного военного напряжения такие бесценные человеческие качества, как мужество и братская готовность положить «жизнь за други своя»; бдительность и стойкость в преодолении жизненных трудностей; верность присяге и смекалка; выносливость и спокойствие. Поэтому совсем неслучайно русские богатыри во главе с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем [9] совершают свои основные подвиги именно на самой границе и в течение столетий воплощают идеал русского человека. В их лице русский православный идеал святости («земной ангел и небесный человек» по удачной формулировке Г.П. Федотова [10]) восполнялся идеалом воинской чести и доблести, своеобразной евразийской рыцарской святости. Жизнь на границе — это в высшей степени достойное житие, отчего образ казака навсегда свяжется в сознании русского народа даже не столько со свободой (волей) [11], сколько с высоким социальным служением, с сознательным исполнением ратного долга.
Думается, что казацкое ратное бытие-на-самой-гра-нице — наглядное опровержение совершенно неверных истолкований слов Xриста о необходимости подставить левую щеку, если тебя бьют по правой. Если их трактовать буквально и непротивленчески, как у Л.Н. Толстого, то получается явный абсурд, типичное формально-логическое противоречие с другими общеизвестными евангельскими высказываниями Xриста, типа того, что он «не мир принес, но меч», а также с его собственным поведением, где он непримиримо противостоит злу, прогоняя тех же торговцев из Xрама. Совершенно точную нравственную интерпретацию евангельского образа подставления щек дает, на наш взгляд, выдающийся отечественный мыслитель Елена Ивановна Ре-
рих, зачисленная невежественными православными «апологетами» чуть ли не в сатанистки [12]. Ее мысль заключается в том, что здесь Xристос призывает достойно, без негодования и жалоб, встречать обрушивающиеся на тебя испытания и удары судьбы, ибо в их основе — не случайное стечение обстоятельств, а наша собственная вина в прошлом. Но готовность подставить злой судьбе другую щеку — это вовсе не покорность вражьей воле, ибо нигде Xристос не призывает мириться с агрессивным злом, за которым всегда стоит дьявол. Кстати, и русские святые никогда не подставляют щек, а ведут брань с внешним злом, как например, Стефан Пермский с язычником Памом. Преподобный Сергий — тот и вовсе напутствует русских воинов на смертельную брань с полчищами Мамая и отправляет на праведный бой своих любимых учеников Пересвета и Ослябю. Им на роду написано пасть на поле Куликовом, на краеугольном рубеже обороны России, и — в этом смысле — они безропотно подставляют судьбе щеку, но ведь смерть их самая благородная и достойная — смерть в противостоянии злу лицом к лицу. Так мечтает встретить смерть любой настоящий казак и любой настоящий евразийский воин, ибо нет лучшей доли, чем переступить границу между жизнью и смертью, сражаясь под знаменем высших и незыблемых ценностей.
Этот евразийский дух героического полагания границ злу через стояние в Вечном Свете Правды помогал евразийским народам обороть и ливонцев на льду Чудского озера, и Мамая на поле Куликовом, и французов на Бородинском поле, и немцев на поле под Прохоров-кой. Когда земная граница смыкается с надземной — тогда свершается вечная победная богатырская мистерия Евразии поверх всех земных пространственных и временных пределов. И тогда рождаются новые богатыри-герои, и рассказываются новые эпические сказания, типа Песни о Евпатии Коловрате, «Задонщины», легенд об обороне Брестской крепости или героической гибели в Чечне псковских десантников. Обратите внимание: основные подвиги русские совершают, обороняя исконные рубежи от внешнего агрессора, а не раздвигая свои границы вовне, типа героя главной песни нацистского вермахта — Xорста Весселя.
Впрочем, есть не менее важная — противоположная — ипостась бытия-на-самой-границе. Она связана с установлением дружеских, неформальных контактов с инородцами, у которых всегда есть чему поучиться, и с которыми многие вопросы можно решить не кровью, а миром. Отсюда пограничье — это всегда активное совмещение граней различных культур. Известно, что в местах интенсивного пространственного взаимодействия тех же евразийских культур (славянской и тюркской, тюркской и угрофинской, монгольской и русской) наблюдается появление не только многочисленных языковых и бытовых заимствований, но и новых культурных форм: мифологических и литературных сюжетов, хозяйственных технологий, религиозных верований и обрядов, философских идей. На самой границе обнаруживается своеобразный мультипликативный эффект культур, когда, соприкасаясь, они дают резонансный всплеск. Так, русские, приходя на Алтай, не только активно вступали в межэтнические браки; но осваивали новые хозяйственные навыки, например, мараловодство и сезонное отгонное скотоводство. Старообрядцы активно использовали в народном творчестве элементы алтайского орнамента, крестили детей в Катуни и поклонялись, как и коренные жители, Святой горе Белухе. Алтайцы, в свою очередь, от русских получили свою письменность, усвоили навыки огородничества, домостроительства, многих ремесел.
Пограничные районы интенсивного межэтнического взаимодействия, как тот же регион Большого Ал-
тая, характеризуются особо плотной концентрацией археологических памятников, образцов древней письменности и наскальных рисунков. Здесь часто возникают традиции поклонения общим природным святыням, как, например, плоскогорью Укок и горному массиву Табын-Богдо-Ула, лежащему на самой границе четырех государств: России, Китая, Казахстана и Монголии. Они являются святынями и для монголов, и для казахов, и для алтайцев, и для тувинцев. В таких местах связи между народами и культурами, уходящие в глубокую древность, позволяют и сегодня разрушать ложные границы и разоблачать иллюзорные предлоги для хозяйственного и этнокультурного обособления. В этом плане действующий на Алтае Международный координационный Совет «Наш общий дом — Алтай» — это форма трансграничного общения и сотрудничества различных алтайских народов, опирающаяся на многовековые традиции и опыт. Иными словами, через приграничье различные страны и народы должны не столько друг от друга отмежевываться, сколько друг в друга взаимно прорастать, вовсе не утрачивая при этом свою религиозную или этническую идентичность, а по-новому огранивая кристалл собственной культуры.
Ну и, быть может, самый важный культурно-экзистенциальный момент, связанный с самим пространством границы, который необходимо отметить. Дело в том, что бытие-на-самой-границе предъявляет к человеку ряд еще очень важных требований, помимо храбрости, верности, стойкости, воли и мужества. Требования эти, правда, всегда были подчиненными и второстепенными в предыдущие века истории, и их являли преимущественно гении народов. Но они особенно востребованными оказываются именно сегодня, в условиях нарастающего «конфликта цивилизаций» и вопреки поверхностной журналистской болтовне о глобальном объединении всех со всеми. Именно на границе, находясь в постоянном не только военном, но и хозяйственно-бытовом, культурном и личностном взаимодействии с представителями других народов, было особенно важно проявлять этническую и религиозную терпимость, открытость, любознательность, духовную подвижность и навыки межкультурной коммуникации.
Среди тех же казаков встречались удивительные типажи синтетического человеческого склада, сполна владевшие этими качествами и только благодаря им доходившие до Китая и Тибета в поисках легендарного Беловодья. Тот же Ермак никогда не завоевал бы Сибири и не сокрушил Кучума, если бы его казаки были только отличными воинами. Нет, они смогли найти союзников среди сибирских аборигенов, и кроме языка пищалей и сабель, отлично выучили язык торговли и искреннего дружелюбия.
И все же именно язык высокой культуры, прежде всего искусства, оказывается самым эффективным для налаживания межкультурной коммуникации, и во многом именно граница стимулирует и вдохновляет творчество многих культурных гениев евразийских народов. Если опять-таки обратиться к Алтаю, одному из узловых пограничных районов Евразии, то здесь творил гениальный ойратский просветитель и мыслитель
17 века Зая пандита, странствовавший по всему региону от Кобдо до Усть-Каменгорска и закладывавший по всему региону буддийские монастыри — центры тогдашней учености. Восточный Казахстан дал миру двух великих казахов — Ч.Ч. Валиханова и Абая Кунанбае-ва. Валиханов первым из ученых прошел и описал Каш-гарию и Джунгарию — территории нынешнего Синьц-зян-Уйгурского автономного района КНР. Абай же первым познакомил своих соплеменников с творчеством
А.С. Пушкина и другими шедеврами мировой литературы. Великий алтайский художник, писатель и обще-
ственный деятель Г.И. Чорос-Гуркин был единственным стоевский, Н.К. Рерих и В.И. Вернадский. Их научи любимым учеником И.И. Шишкина, а в годы своих ным предсказаниям и художественным пророчествам
странствий по Алтаю посетил и Западную Монголию, и суждено лечь в основу какого-то нового объединения,
Туву, оставив их прекрасные художественные образы когда истают ложные границы, изрезавшие единое
на своих полотнах. Другом Чорос-Гуркина был выдаю- евразийское геокультурное пространство. Новое же объе-
щийся русский алтайский писатель Г.Д. Гребенщиков, динение Евразии на основе твердой «вертикальной»
посвятивший Алтаю прекрасные художественные и пуб- иерархии ценностей станет, я уверен, и ядром какого-
лицистические строки. Его роман «Чураевы» в свое то нового общемирового объединения, переступающе-
время имел широчайшую известность и даже номини- го узкие границы культурно-географических миров,
ровался на Нобелевскую премию. Гребенщиков многое наций, религий и, конечно, эгоистических человечес-
сделал в плане пропаганды Сибири и Алтая в Америке. ких предрассудков. И одним из самых наглядных и
Здесь вновь проявляется важнейшая закономерность: кто прекрасных природных символов этого будущего еди-
идет и творит под лучом высших ценностей — тому нения культур станет, без сомнения, священный гор-
суждено преодолевать границы земных пространств и ный массив Табын-Богдо-Ола на самой границе четы-
времен, связывать народы поверх узкоэкономических и рех великих государств Евразии — Монголии, Казах-
политических интересов и ценностей. стана, Китая и России. Уберечь его и окружающие
Дух межкультурного взаимодействия и взаимного земли (то же плоскогорье Укок) от поругания распоя-духовного обогащения народов в разное время впитали савшейся технократией — насущнейшая задача ныне
в себя также такие гении, как А. Гумбольдт и Ф.М. До- живущего поколения людей.
Библиографический список и примечания
1. Кант, И.Сочинения в 6 т.,т.4, ч.1 / И.Кант. — М.: Изд-во «Мысль», 1965.
2. Бердяев, Н.А. Судьба России / Н.А. Бердяев. — М.:Советский писатель, 1990. Очень любопытные, и во многом схожие с бердяевскими, воззрения на немцев можно найти у Вальтера Шубарта. Немца он называет «частичным» человеком, с одной стороны, склонного к обособлению, а, с другой, ищущего внешние формы для преодоления этой отчужденности. — См. : Шубарт,
В. Европа и душа Востока / В.Шубарт— М.: Русская идея, 2000.
3. Типа панической боязни белых американцев обсуждать проблему негров и даже использовать само слово «негр».
4. См.: Фромм, Э. Иметь или быть / Э. Фромм. — М.: Прогресс, 1990. См.: блестящее «Введение» к этой работе, ничуть не устаревшее и сегодня.
5. См. более подробно авторское понимание природы ценностей и закономерностей строения царства ценностей в монографии: Иванов, А.В. Университетские лекции по метафизике раздел 1У «Аксиология» /А.В. Иванов, В.В. Миронов.— М.:Совре-менные тетради, 2004.
6. Удачное, на мой взгляд, выражение Д.Н. Андреева из его «Розы мира». Что касается взглядов автора на роковой для России XVI век, то с ними можно познакомиться в книге: Иванов, А.В. Скрижали метаистории: творцы и ступени духовно-экологической цивилизации / А.В. Иванов, И.В. Фотиева, М.Ю. Шишин. — Барнаул: Издательство АлтГТУ, 2006.
7. См.: Кожинов, В.В. О русском национальном сознании / В.В. Кожинов.— М.: Алгоритм, 2002.
8. Что, к сожалению, очень часто ведет к жизненной и политической безмерности, к хаосу и произволу, к тому самому беспределу, с которым мы очень часто сталкиваемся в русской истории.
9. Кстати, представляющих все основные сословия русского общества — крестьян (Илья Муромец), бояр (Добрыня) и духовное сословие (Алеша Попович). Показательно, что Илья — крестьянский сын из села Карачарово — является главным действующим лицом русских былин за исключением, быть может, Микулы Селяниновича. Но так тот в суме носит «тягу земную», являющуюся источником жизненных сил для силушки богатырской. Любопытно и очень показательно, что само название села «Карачарово» — совершенно тюркское, да и в образе «калик перехожих» вычитываются переклички с образом библейских волхвов с Востока, некогда удостоверивших факт прихода в мир Божественного Мессии. Как и премудрые волхвы, калики, странствующие по лику Земли, свидетельствуют о приходе славного защитника русской земли и лишь пробуждают в нем исконно таящиеся богатырские силы.
10. См.: Федотов, Г.П. Святые древней Руси / Г.П. Федотов— М.:София, 1990.
11. Эта воля как раз постоянно рискует обернуться разгульным своеволием, куражом и разбоем, а изредка— и откровенным предательством, вроде тех распоясавшихся казаков, что вместе с католиками-поляками осаждают Троице-Сергиеву Лавру в годы Великой смуты.
12. Блестящий и очень точный ответ подобным доброхотам русского православия в лице дьякона Андрея Кураева можно найти в книге глубокого православного мыслителя Ксении Мяло.— См.: Мяло, К.Г. Звезда волхвов, или Христос в Гималаях /
К.Г. Мяло.— М.: Беловодье, 1999.
Статья поступила в редакцию 15.03.08
УДК 394.014:130.2
Т.Ю. Егорова, канд. искусств., ст. преп. АлтГУ, г. Барнаул
УРБАНИСТИЧЕСКИЙ КАРКАС КУЛЬТУРЫ: ИДЕАЛЬНЫЙ ГОРОД КАК ИНДЕКС КУЛЬТУРНЫХ ПАРАДИГМ
Исследуются два аспекта явления «урбанистический каркас культуры»: как реально существующего города и как феномена духовной жизни (экополис и экуменополис). Доказывается, что урбанистический каркас, порожденный определенной культурной формацией, является наглядной формой ее самоидентификации.
Ключевые слова: урбанистический каркас культуры, экополис и экуменополис, индекс культурных парадигм.
Город и культура — два неразрывно связанных по- очередь, порождает определенный тип культуры. Раз-
нятия. На разных этапах развития общества культура виваясь, та или иная культура формирует свой непов-
порождает определенный тип города, а город, в свою торимый по характеру, составу элементов урбанисти-
