CC BY
262
Кто составляет категорию респондентов с высшим образованием?
Категория людей с высшим образованием вызывает особый интерес исследователей в силу того, что эти люди если и не продуцируют новые, то, по крайней мере, артикулируют существующие в обществе мнения и представления. Однако при анализе и интерпретации данных опросов общественного мнения эти респонденты рассматриваются обычно как определенная, хотя и довольно аморфная группа или "субъект" мнений, ценностных высказываний и отношений. В нашем журнале этот все-таки довольно разнородный в функциональном и социальном плане массив (не слишком определенно называемый "интеллигенцией", "социальной элитой", постсоветской "бюрократией" и т. п.) анализировался в самых разных аспектах. Задача статьи заключается в том, чтобы рассмотреть и описать некоторые характеристики этой категории опрошенных, особенности ее структуры и воспроизводства. Основу изложения составляют результаты, главным образом, июльского и ноябрьского опросов "Мониторингов"
1997 г., в которые были включены блоки вопросов о характере и качестве полученного образования, мнения о действующей системе высшего образования и его перспективах в целом (выборки соответственно N=2322 че-ловекаи N=2401 человек). Эти данные отчасти дополнены материалами других вциомовских опросов.
Результаты мониторинга принципиально не расходятся с данными госстатистики, что позволяет относиться к ним как к достаточно надежным источникам информации. Это в полной мере относится и к данным об образовании, в том числе и о полученном высшем образовании. Так, на вопрос: "Какую специальность Вы получили в вузе?", ответы распределились следующим образом: 42% назвали специальность инженера, 22% — учителя или воспитателя, т.е. педагогические профессии, 8% — врача, фармацевта или другие специальности, связанные с практической медициной, 6% — область естественных и точных наук, 5% — специальности в области культуры и искусства, в том числе библиотекаря, музейного работника.
Таблица 11
Собираетесь ли Вы сменить профессию? (В % к числу ответивших на вопрос.)
Варианты ответов Апрель 1993 г. Май 1 994 г. Март 1995 г. Март 1996 г. Май 1997 г. Май 1998 г.
Да 8 8 8 10 10 8
Нет 83 81 78 76 79 74
Затруднились с ответом 9 11 14 14 11 18
Таблица 12
По какой причине Вы собираетесь сменить профессию? (В % к числу ответивших на вопрос.)
ЁСтХшГы ЦЩЛТИп Апэап.. 1 №3 г ^ Май 1?И г Март^1?» г_ 7А Мпрт_19?7 г.. А6 Нш ]997_г . 70 1 т г. _ 7
Г|лпуч4пъ Ёрплщг^п ялргтАгу £3 . Г 67
Лрп» ЧОЙти щбэгу й | 11 в 10 13
Заилься Бапм раБстой Я , 1» 2Ё ад я
Остаться раБаштъ на своем продпринп# 5 7 3 3 7 А
РаЁамт. ь бслк пшкш уикини с пюрлчтг Н1М _ _ Нцдаасц. будь* «йшажность агкрить шаа цапа ! 7 | И гз- 1К 6 1й
* и - - ■ - ■ й 2
Лрувд а у з 6 А 2 4 1
Гпт-ЯиГм 11 Ь >Т] пазодм гиГУ1П(ит| !ИТ 1 ! 2 г 1 Т
Распределение ответов респондентов на вопрос о соответствии профессии интересам и склонностям _________(в % к числу ответивших на вопрос)_________
Варианты ответов 1997 г. 1998 г.
Прежняя (основная) 37 38
Та, по которой работаю сейчас 38 34
Затруднились с ответом 25 28
Таблица 10
Потенциальная профессиональная мобильность работников, фактически менявших и не менявших профессию (в % к числу ответивших на вопрос в группе; май 1998 г.)________
Работа по профессии Собираются сменить профессию Не собираются менять профессию Затруднились с ответом
Поосновной 5 82 13
По другой 13 63 24
фоне неизменной доли принявших решение о смене профессии (8%) некоторое снижение (за счет роста колеблющихся) доли категорически утверждающих, что "профессию менять не собираются". Это слабый, но заметный признак некоторого роста уровня потенциальной профессиональной мобильности (табл. 11).
Главный мотив возможной смены профессии — заработок. Удельный вес этого мотива — более 60%. В гипотетической ситуации возможной смены работы содержание и условия труда имеют гораздо большее значение, чем при фактической смене профессии (табл. 12).
В целом можно утверждать, что результаты майского опроса 1998 г. принципиально не отличаются от соответствующих данных за май 1997 г. Следовательно, основные выводы, сделанные в 1997 г.*, могут считаться подтвержденными.
* См.: Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1997. № 4.
Близким к официальной статистике оказался и совокупный показатель экономических и юридических специальностей, а также специалистов в сфере управления (14%). По всей вероятности, к этой заметно модернизированной рубрике специальностей отнесли себя выпускники различных спецзаведений, готовящих кадры для партийносоветской бюрократии (ВПШ, ВКШ и пр.). Поэтому неудивительно, что среди тех, кто назвал в качестве характеристики своего социально-профессионального статуса — руководитель, вторым по численности (после инженера) набором вузовских специальностей оказались профессии экономиста, юриста, менеджера.
Большая часть респондентов с высшим образованием скорее или полностью удовлетворены своей специальностью (67%); неудовлетворенных тоже, впрочем, немало — 27%, причем 8% совершенно не довольны своим выбором и полагают, что полученное образование сыграло важную роль в профессиональной карьере (76%).
Чуть более 1/2 опрошенных с дипломом о высшем образовании (54%) вполне удовлетворены пройденным обучением и своей квалификацией, поскольку считают свой уровень образования вполне достаточным; 1/3 (34%) — избыточным (в том числе 20% опрошенных задним числом готовы были бы ограничиться техникумом или каким-то иным средним профессиональным обучением), и лишь 10% респондентов этой группы хотели бы продолжать обучение, т.е. ориентировано на последующее послевузовское образование — аспирантуру, докторантуру и т.п. 30% работников с высшим образованием утверждают, что работа или профессиональные обязанности, которые они выполняют, не требуют особой квалификации, что с ними мог справиться и человек, не имеющий высшего образования (различия между респондентами в этом отношении незначительны).
Чем старше респондент, тем выше вероятность столкнуться с мнением о том, что высшее образование для него явно лишнее, что он готов был бы довольствоваться более скромным обучением (среди тех опрошенных, кому за 40 лет и кто закончил вуз, таких насчитывается 41%, среди 20- и 30-летних — 28%). Реже эти оценки встречаются у жителей столиц, а также среди тех, кто занят в частном секторе (и у кого, соответственно, доход выше, чем в среднем); чаще — у тех, кто живет в периферийных городах (особенно малых), у работников государственных предприятий.
Оценивая свою профессиональную компетенцию относительно той работы, которую они сейчас выполняют, 1/з опрошенных с дипломами об окончании вузов считают, что полученных в вузе знаний совершенно недостаточно; 9% полагают, что они избыточны для этой деятельности, но большинство (58%) склоняются к тому, что освоенной вузовской программы вполне хватает для их профессиональной деятельности. Чаще не довольны своим образованием и ощущают недостаток профессиональных знаний руководители различных уровней (45%), в меньшей степени — специалисты (34%). Причем характерно то, что эти оценки никак не зависят от накопленного практического опыта — и у молодых специалистов, и у тех, кому за 40 лет, доля неудовлетворенных и жалующихся на низкое качество вузовской подготовки одна и та же. Можно, разумеется, предположить, что недовольство такого рода вызвано разными причинами — отсталостью вузовского преподавания от мирового уровня; для молодых — тем, что вузы не могут обеспечить своему выпускнику те неформальные социально-практические знания (включая опыт социальных отношений), которые получают работники уже в организациях. Однако лишь 3% опрошенных не работают по специальности, которой они обучались в вузе из-за того, что полученные знания се-
годня уже не соответствуют современным требованиям. Подобные соображения не являются главными для смены профессии, здесь определяющий мотив — возможность получения работы с более высоким заработком. Однако отметим также, что среди людей с высшим образованием удельный вес этих мотивов значительно ниже, чем у других категорий менее квалифицированных работников. Если в среднем эти причины называются каждым четвертым респондентом, то у людей с высшим образованием таковых лишь 15% (у молодых несколько выше — 21%, у пожилых, т.е. старше 40 лет, — 11%).
Самые противоречивые оценки полученному образованию и применению на нынешней работе приобретенных в вузе знаний дают инженеры, — это самая большая группа работающих респондентов с высшим образованием, которые утверждают, что работу, которую они в настоящее время выполняют, вполне мог бы делать и менее квалифицированный работник, без вузовского диплома. Но одновременно значительная часть опрошенных с этой специализацией (самая большая группа, давших подобные ответы) полагает, что полученных в вузе знаний оказывается явно недостаточно для продуктивной работы. Наибольшую долю разочарованных и недовольных тем, что они когда-то выбрали именно эту профессию, можно обнаружить среди работников культуры (почти в 3 раза больше среднего), затем среди инженеров. Напротив, максимум удовлетворенных мы находим среди юристов, экономистов и управленцев (примерно в 1,5 раза выше среднего). Характерно, что именно в этой группе сильнее, чем у кого-либо другого, мотивация к получению высшего образования, готовность чем-то пожертвовать в настоящем ради возможностей в будущем.
Люди с высшим образованием — это преимущественно зрелые и дееспособные люди. В сравнении с возрастной структурой всего населения в этой группе выше среднего представлены 30- и 40-летние. Крайние группы, молодые и старые, образуют явное меньшинство. Лишь 7% респондентов этой категории только-только закончили учиться (т.е. они моложе 24 лет), напротив, доля пожилых людей в этой группе (старше 55 лет ) приближается к 20%, причем 12% — уже пенсионеры. Иначе говоря, этот массив опрошенных составляют люди, находящиеся в самых активных и продуктивных социальных фазах: 42% — от 25 до 40 лет и 32% — от 40 до 55 лет (табл. 1).
Таблица 1
Возрастная структура респондентов с различным уров-
нем образования (100% по столбцу)
Возраст Высшее образование (вузовский диплом) Средняя школа (аттестат зрелости) Начальное или неполное среднее образование Все население в среднем
До 24 лет 7 34 1 17
25-39 лет 42 28 3 29
40-55 лет 32 28 3 24
Старше 55 лет 19 10 93 30
Если судить по данным табл. 1, характерный для страны в целом с 20-х по 40-е годы тип культурных, информационных и профессиональных компетенций сегодня практически исчезает.
93—94% людей с низким образованием (а эта группа составляет 11% всего взрослого населения России) находятся в предпенсионном и пенсионном возрасте (старше 55 лет). Пожилые женщины менее образованы, чем мужчины, и число их заметно больше. Среди молодых и зрелых людей подобный уровень образования (а значит, со-
циально-политических установок, потребительских запросов, информационных горизонтов и пр.) практически не встречается; во всяком случае, они вытеснены на периферию — в село, на окраины России, где выше удельный вес титульного населения бывших национальных автономий. Можно сказать, что те, кто отличается этими признаками (обладают минимальным образованием, будучи еще не старыми людьми), определяют параметры допустимой социальной аномалии. На сегодняшний день — это практически нулевой уровень образования, низшая отметка процесса репродукции: у родителей низкообразованных респондентов, независимо от их возраста, также отсутствовало какое-либо формальное образование (лишь 4—5% отцов респондентов с этим уровнем образования имели среднее полное или неполное образование).
Напротив, группа людей с высшим образованием от поколения к поколению расширяется: 34% отцов и 29% матерей этих респондентов уже имели диплом о высшем образовании (при этом мужчины отличаются более высоким уровнем образования в семье, чем женщины, соответственно 43 и 31%). Доля образованных мужчин в населении несколько выше, чем женщин (13 и 11% соответственно), хотя в абсолютном выражении число женщин, окончивших вуз, все равно чуть больше. (Женщин больше даже в инженерно-технических профессиях, что вообще характерно для советской системы управления и организации хозяйства.) Заметное прежде (особенно в старших возрастных категориях) численное преобладание женщин среди образованных людей, возможно являющееся демографическим следствием войны, быстро исчезает в настоящее время. У респондентов между 25 и 40 годами эта разница почти не значима (42 и 40%), хотя в абсолютном выражении женщин и здесь насчитывается все-таки несколько больше. Напротив, в самых молодых возрастных группах это соотношение меняется кардинально: если в структуре населения (группа до 24 лет) женщины с высшим образованием составляют 4%, то мужчины уже 9%, причем их больше и в абсолютном выражении.
Подавляющее большинство (64%) тех, кто уже имеет высшее образование, не продолжает учиться или каким-то иным образом повышать свой уровень квалификации и профессиональной подготовки, компетенции. Оставшаяся 1/3 (всего 4% от численности взрослого населения России) делится примерно пополам: 19% продолжали или продолжают свое профессиональное образование, 17% предпочли смену профессии. В качественном отношении это скорее курсы, чем реальное серьезное обучение — 57% из тех, кто продолжал учиться какой-либо профессии уже имея диплом о высшем образовании, закончил многомесячные курсы (не менее шести месяцев). Таким образом, закончили аспирантуру или получили второе высшее образование менее 1,5% от взрослого населения.
Исходя из этой динамики можно сказать, что образовательный капитал растет под влиянием модели преимущественно мужской профессиональной карьеры (родители образованных женщин имеют одинаковые показатели высшего образования — 26% их отцов и 27% матерей закончили то или иное высшее учебное заведение). К подобному выводу (о бздействии мужской роли на мотивы образования) подталкивают и данные о характере "продолженного", послевузовского обучения. 43% мужчин и 31% женщин продолжали учиться уже после окончания вуза, однако характер их дальнейшей учебы был принципиально различным.
Для мужчин, уже имеющих диплом, это было либо обучение, связанное с научной карьерой (аспирантура, адъюнктура и т.п., 28% из тех, кто продолжал учиться), либо второе высшее образование, связанное со сменой
специальности (16%). Но в отличие от них лишь 12% женщин, продолжавших относительно длительное время (больше полугода) учиться чему-либо после окончания вуза, учились в аспирантуре или идентичных заведениях, 10% — получают или уже получили второе высшее образование; подавляющее же большинство ограничилось курсами разного рода (75%). Среди мужчин с высшим образованием только 44% были заняты в системе повышения квалификации либо учились на каких-либо иных курсах, например, иностранных языков.
Стимулы к продолжению образования после вуза наиболее сильны у тех, кто специализировался по "естественным и точным наукам", а также у медицинских работников. В меньшей степени они выражены у тех, кто обучался экономике, праву или менеджменту. Курсы повышения квалификации или что-то подобное характерны скорее для библиотекарей и музейных работников, педагогов или инженеров.
Треть из наших респондентов обучались в столичных вузах Москвы и С.-Петербурга (что может служить некоторой относительной характеристикой качества обучения). Однако подавляющая часть (53% опрошенных) учились в периферийных областных вузах. Небольшая часть (6%) обучалась в вузах, находившихся в столицах бывших союзных республик. Оставшиеся — в районных центрах (среди них, понятно, существенно выше удельный вес заочников). Подчеркнем также, что у тех, кто проходил обучение в столицах (прежде всего в Москве и С.-Петербурге), стимулы к продолжению образования в 1,3—1,4 раза сильнее, чем в среднем; у респондентов, учившихся в других городах, подобной зависимости не отмечается. Рассматривая эти данные по профессиональной специализации, отметим, что в столицах заметно выше уде ль -ный вес выпуска прежде всего квалифицированных инженеров, экономистов, юристов и управленцев, научных работников, тогда как периферийные вузы ориентированы на выпуск педагогов и работников культуры, врачей, фармацевтов и других работников, необходимых для практической работы в области и районах. Правда, удельный вес инженеров, получивших образование в столицах, с возрастом снижается: от 54% в когорте самых старших до 37% у самых молодых. Возможно также, мы имеем дело с расширением спектра специальностей, готовящихся вузами Москвы и С.-Петербурга, снижением потребности ВПК в элитных инженерах и увеличением факультетов по другим специальностям, в большей мере соответствующим функциональным запросам современного общества.
Наиболее сильные мотивы к получению высшего образования заданы культурной и социальной средой столичной жизни. Здесь выше концентрация активности, достатка, информации, сильнее конкуренция за видимые блага, доступные ресурсы и стимулы для обучения, в том числе и нормативные ожидания родителей и сверстников, весьма ощутимы. Поэтому и удельный вес людей с высшим образованием, родившихся в столицах, в сравнении с численностью населения в них в 1,5 раза выше, чем в среднем (15 и 10%). Эта разница практически стирается в больших городах, где концентрация образованных в структуре населения выше соответствующих показателей всего на 15— 16%. Социальная среда деревни и особенно малых городов действует подавляюще на мотивы получения образования — доля респондентов с высшим образованием родом из малого города ниже соответствующих показателей населения малых городов более чем в 1,5 раза (табл. 2).
Высшее образование (если его рассматривать как характеристику социально-морфологической структуры общества) в наибольшей степени характерно для российской бюрократии и бизнеса. Удельный вес людей с высшим образованием в соответствующих социально-про-
Зависимость полученного образования от места рождения респондента (в % к соответствующей группе по __________________месту рождения)__________________
Образование Место рождения
Москва и С.-Петербург Большие города Малые города Села
Неполное сред Мужчины юе 24 24 32 54
Женщины 19 24 29 50
Среднее общее Мужчины 29 32 25 20
Женщины 21 28 23 17
Среднее СПвЦИ! Мужчины тьное 21 24 30 19
Женщины 33 29 38 25
Высшее Мужчины 26 20 10 7
Женщины 27 19 10 7
фессиональных группах следующие: среди руководителей — 53% (у директоров, главных специалистов и т.п. — 90%; среди руководителей подразделений, заведующих отделами в организациях, цехами и т.п. — 73—75%), специалистов — 64%, служащих — 36%, домохозяек — 15%. Во всех остальных группах (у рабочих разной квалификации, пенсионеров, безработных) этот показатель составляет 6—7%. У предпринимателей, по данным разных опросов (этот показатель крайне неустойчив из-за малого числа респондентов, составляющих данную категорию опрошенных), он достигает 60—70%.
Можно отметить сильную зависимость между наличием высшего образования и уровнем дохода, причем она почти не меняется в зависимости от пола: высокий среднедушевой доход отмечается у респондентов с высшим образованием почти в 2 раза чаще, чем в среднем (у мужчин — 23% при 13% численности соответствующей группы в массиве опрошенных, у женщин — 21% при 10% в среднем)*. Индексы же низкого дохода в рассматриваемой категории опрошенных, напротив, значительно ниже, чем в среднем: у мужчин они составляют 8 против 19% в среднем, у женщин — 4 против 18% в среднем, уменьшаясь в последнем случае благодаря внутрисемейному перераспределению заработков. Как и в других отмеченных случаях, важным фактором достижения благосостояния является высшее образование отца как условие семейного культурного капитала, играющего сильную роль в формировании достижительских ориентации и, соответственно, роста доходов.
Усматриваются и отчетливые связи между местом рождения, местом получения образования и высокими доходами. 85—87% всей группы, имеющей низкие доходы, родились либо в деревне, либо в малом городе (причем в деревне — 64—65%), что наложило определенные ограничения на рамки соответствующих аспирации в период начальной социализации, определив уровень культурного потенциала и исходных запросов и ориентации.
Удельные веса высокодоходных групп понижаются пропорционально снижению уровня урбанизации. Пока-
* Используется трехпозиционная разбивка по уровню доходов — низший (до 240 тыс. руб. в ноябре 1997 г.), средний (240—700 тыс. руб.) и высокий уровень среднедушевого дохода (свыше 700 тыс. руб. на одного человека в семье).
затели удельного веса высокодоходных групп среди населения крупных городов и столиц более чем в 1,5 раза выше, чем в среднем. Причем у коренных жителей столиц с высоким уровнем доходов они в 2 раза больше, чем соответствующий удельный вес этих городов в структуре всего населения — 14—15% и 6'—7% (в зависимости от пола). Провинциальная среда небольших городов, а тем более деревни, порождает существенно более низкую долю людей, которые с течением времени добиваются высоких доходов (приблизительно на /з) Максимальные стимулы к успеху дает сочетание двух факторов — рождение в крупных городах и обучение в столицах.
Можно также отметить определенную, хотя и не слишком выраженную взаимосвязь между местом получения высшего образования и стратификационной идентификацией: выпускники столичных вузов заметно чаще относили себя к высшим и верхним позициям статусной лестницы, чем какие-либо другие группы.
Более 1/3 опрошенных (76%); полагают, что наше государство недостаточно финансирует систему образования (с ними не согласны, т.е. полагают, что "больше, чем нужно", — 0,6%; 5% считают, что этих денег "вполне достаточно").
Но и само высшее образование мало кем расценивается в качестве фактора национального развития. Лишь 21% опрошенных полагают, что для успешного развития России необходимо в первую очередь улучшение системы высшего образования или изменение ее оснований. Не так уж велико число тех, кто уверен, что в стране избыток специалистов с вузовскими дипломами и их выпуск необходимо сокращать (6%), причем эта цифра практически одинакова во всех социально-демографических и профессиональных группах, за исключением учащихся, среди которых их минимум (1,5%), и неквалифицированных рабочих, у которых этот ответ можно встретить чаще, чем у любых других (9%). И все-таки подавляющее большинство опрошенных (51%) считает высшее образование некоторой блажью или роскошью — дескать, сначала надо накормить страну и все устроить ("надо решать сначала экономические проблемы в стране, а потом уж проблемы высшего образования"). Характерно, что этот ответ достигает максимума у рабочих (62%), у людей образованных и зрелых (старше 40 лет) 58%, у руководителей 55%. А наименее популярно это мнение, напротив, у молодежи (33%), в том числе и молодых образованных респондентов (38%).
Иначе говоря, благосостояние опять-таки не мыслится в качестве индивидуального достижения, состояния, условия, а понимается лишь как коллективное чудо или результат некоторых действий сверху, общего облагодетельствования со стороны властей.
Данные июльского мониторинга за прошлый год еще раз подтверждают, что в сознании наших граждан отсутствует прямая связь между качеством образования и успехом в жизни, с одной стороны, престижем и авторитетом страны в мире — с другой. На вопрос: "Чем, по Вашему мнению, прежде всего должна обладать страна, чтобы вызывать уважение других государств?" на последнем месте стоял ответ "развитая система образования", этот пункт отметил лишь 1% опрошенных. Первую строчку в списке занимал ответ "высокий уровень благосостояния граждан" (31%), за ним со значительным отставанием шли варианты ответов: "высокий уровень развития науки и техники" (14%), "военная мощь, ядерное оружие" (13%), "соблюдение прав человека" (9%), под этим понимались отнюдь не собственно гражданские права и свободы личности, "высокоразвитая культура, искусство, литература" (8%), "богатые природные ресурсы" (6%), большая территория (2%) и др.
Нетрудно догадаться, что упор на имеющуюся военную мощь, ядерное оружие как основание требовать уважения к себе со стороны соседей или мирового сообщества в целом делают те, у кого других ресурсов или заслуг, поводов для высокой социальной самооценки или представлений о собственном достоинстве нет. Чаще всего это люди с низким уровнем дохода (в 2 раза чаще, чем люди с высоким достатком, соответственно 16 и 7%), неквалифицированные рабочие (22%), безработные (17%), пенсионеры (15%); для сравнения: учащиеся — 4%, служащие — 6%, специалисты и другие респонденты с высшим образованием — 7%, руководители — 9%.
Как уже отмечалось в нашем журнале, социально-политические оценки ситуации в России, характер политических ориентации, доверие к лидерам и т.п. у образованной части общества мало чем отличаются от средних оценок населения в целом. Можно говорить лишь о том, что они более дифференцированы и несколько более определенны, за высказанными суждениями стоит большая готовность их обосновывать и аргументировать, что понятно, если учесть все-таки навыки формальной рационализации, полученные в вузе. Об этом свидетельствует резкое снижение доли затруднившихся с ответом или отказывающихся отвечать на вопросы анкеты в сравнении с населением в целом. У молодых — больше оптимизма и антипатии к коммунистам и советскому прошлому, больше уверенности и спокойных оценок настоящего, у людей старшего возраста (после 40 лет) заметно сильнее выражены растерянность, чувство тревоги и алармистско-катастрофические настроения, например, в высказываниях о ближайшем экономическом или политическом будущем расхождения в негативных ожиданиях такого рода составляют 11% у молодых и 23% у пожилых (у менее образованных опрошенных соответствующие позиции составляют 14 и 24%). Но и если среди молодых и образованных опрошенных готовность выступить в акциях или демонстрациях протеста против правительства и проводимой им политики минимальна (лишь 9% этих респондентов заявили о том, что они "скорее всего примут участие" в подобных мероприятиях, по сравнению с 18% их сверстников со средним или неполным средним образованием), то ответы их старших коллег никак не отличаются от других групп респондентов — по 26% у тех и других.
Доверие политическим лидерам у молодых и пожилых респондентов схоже по характеру своих ориентации и предпочтений (главным образом, это фигуры "демократического спектра", сторонники реформ — Г.Явлинский, Е.Гайдар, А.Чубайс и др.) и различается очень незначительно — у молодых эти симпатии выражены несколько более определенно (на 2—4 пп.). То, что резко различает разные по возрасту группы образованных, так это большая выраженность патерналистских установок у старших (принимающая в настоящих условиях форму негативной зависимости от власти, резкого недовольства президентом, правительством, местной администрацией). Если у молодых специалистов требования отставки президента поддерживали 5% и правительства — 5%, то у их старших коллег уже 22 и 15% соответственно (последние гораздо ближе к респондентам, не имеющим вузовского диплома, у молодых без образования требования отставки президента и правительства разделяют соответственно 12 и 9%, у людей старше 40 лет — 17 и 14%). Иначе говоря, то что отличает молодых — это слабо выраженные надежды на власть и претензии к ней, отсутствие прямых связей планов или жизненной карьеры с отношением к власти. Напротив, 50% людей старше 45 лет с высшим образованием и 48% молодых специалистов против подобных требований отставок (в других группах настроенных таким образом — 33—37%); такая высокая доля отказа от
участия в протестных акциях характерна лишь для учащихся и студентов (55 и 46% соответственно).
Вместе с тем анализ различных ответов этой группы респондентов и сравнение их с ответами других категорий опрошенных, отличающихся более низким уровнем образования, свидетельствует о том, что ни особой солидарности, ни какой-либо специфики установок и ценностных ориентации у этих респондентов нет, или они очень слабо выражены. Это свидетельствует о том, что ценности образования или знаний, профессиональных или специальных квалификаций не носят самостоятельного характера, что они обусловлены скорее позиционным эффектом (суммой преимуществ и социальных возможностей, предоставляемых положением в системе социальных статусов), местом в социальной организации, а не индивидуальными компетенциями и гратификациями.
Соответственно, не возникает в этих условиях и корпоративных интересов академического сообщества. "Сословие" образованных как система корпоративных ассоциаций и объединений, как элемент общественной самоорганизации в современной России не сложилось: люди с образованием мыслят себя (если такое возможно) в высшей степени зависимыми от управляющих инстанций, от безличного начальства. В этом плане, вероятно, только и имеет смысл интерпретировать ответы большинства респондентов о государственно-политической неприоритет-ности высшего образования.
Александр ГОЛОВ
Индивидуальная свобода и групповая принадлежность
Принадлежность человека к той или иной социальной группе может означать для него выигрыш или, напротив, проигрыш в его индивидуальной свободе. Этот выигрыш или проигрыш может зависеть как от индивидуальности человека, так и от вида (индивидуальности) самой социальной группы. В последнем случае можно разграничить привилегированные группы (если выигрыш) и дискриминируемые группы (если проигрыш). Данные массовых опросов позволяют эмпирически оценить с этой точки зрения разнообразные социально-демографические группы населения.
Ключевую роль в такой оценке играет шкала индивидуальной свободы. В одном из опросов ВЦИОМ (март
1998 г., опрошены по репрезентативной выборке 2002 человека от 16 лет и старше) она была задана следующим вопросом: "Некоторые люди считают, что они совершенно свободно выбирают свою жизнь и распоряжаются ею, другие же считают, что они реально не влияют на то, что с ними происходит. Как бы Вы оценили Вашу свободу выбора и контроля над собственной жизнью по шкале от "1" — нет свободы, до "5" — полная свобода?" Распределение ответов на этот вопрос в целом близко к нормальному, хотя и с заметным смещением влево — к свободе низке средней (рис. 1). Эго смещение можно расценить двояко: как выражение известной самодискриминированности нынешнего российского общества или же как одно из проявлений индивидуальности среднестатистического россиянина — его неверия в свободу. Эмпирических оснований для выбора между этими двумя интерпретациями нет — невозможно разделить и противопоставить друг другу российское население и российское общество в целом. В принципе, это две стороны одной медали. Для тех и других можно поэтому использовать нейтральный термин "значение", а "оценки" и "уровни" рассматривать как различные интерпретации одних и тех же значений.
