CC BY
28
мых медиа социальных страхов -отдельная и весьма перспективная тема исследований.
Отдельную группу занимают тексты в очень популярном в период «нулевых» формате «лайф-стайл»: Н. Осс «Антиглянец. Роман о том, что вы всегда хотели купить»; та же О. Шумяцкая «Повелители эфира» и др. Произведения, стремящиеся воссоздать и запечатлеть не столько конкретные конфликты и коллизии времени, сколько жизненную стилистику в ее знаковых для современников деталях, весьма показательны. Именно включенность отдельных элементов, составляющих, мар-
1 Исторические проявления и собственно история медиафобии - отдельная и сложная проблема. Здесь можно отметить, что она, очевидно, носит философско-религи-озный характер и приобретает особую остроту в момент появления новой технологии машинного воспроизводства текста - от печатного станка до Интернета. См., например: Чернов А. В. «Культурные фобии» XX века и стихотворение М. Цветаевой «Читатели газет» // Век и Вечность: Марина Цветаева и поэты XX века. Вып. 1: Межвуз. сб. науч. работ. - Череповец: ЧТУ, 2002. - С. 44 - 53.
керов «журнализма» в категории стиля жизни позволяет выявить степень и форму осознания СМИ, их ценности, назначения в процессе выстраивания жизненных стратегий.
Сопоставление таких произведений с близкими им по целям и задачам текстами зарубежных авторов демонстрирует серьезные расхождения в понимании природы и динамики основного, движущего повествование конфликта отечественными авторами и их западными коллегами. Последние, очевидно, воспринимают и воспроизводят медиа-систему как целостное, структурно-организованное и ценностно-маркированное социальное единство. Интересные параллели могут быть выявлены между коллизиями и спецификой конфликта при сопоставлении романов Н. Осс «Антиглянец» и JI. Вайсбергер «Дьявол носит Prada». В последнем завязка конфликта определяется стилистической и культурной конфронтацией двух социокультурных страт: воплощением первой является культовый интеллектуальный журнал «НьюЙоркер», символом другой — глянцевый «Подиум». Мечтающая о работе в «НьюЙоркере» героиня попадает в редакцию «Подиума», что и определяет ключевую модальность повествования. В «Антиглянце» подобная оппозиция «глянца» и «качественной журналистики» также намечается, но все же не она определяет основной конфликт. Более того, на протяжении всего повествования автор пытается построить некую альтернативную «журналистскую линию», но она так и остается факультативной, а порой и вовсе избыточной для развития основного действия. Сопоставление такого рода текстов позволяет увидеть масштабы расхождений в расстановке жизненных и ценностных приоритетов в социальных системах жестко стратифицированных и пребывающих в транзитном состоянии.
Столь же принципиальную специфику понимания медиа демонстрирует следующая группа текстов, которые условно могут быть отнесены к «производственным романам»: А. Юриков «Россия: Радиостанция»; М. Логинов «Право на выбор»; Н. Нечаева «Miss Медиа»; А. Левашов «Журналюга» и многие другие. В этой категории также проступает национальная специфичность в подаче и трактовке проблем, выстраивании ключевого конфликта, развитии действия и образной системе.
Производственный процесс, порождающий центральный конфликт романа, подчиняющий себе ключевые коллизии и становящийся подлинным и единственным критерием оценки героя, -очевидный признак «производственного романа». Но при рассмотрении формально отвечающих большинству жанровых критериев произведений отечественных авторов обнаруживается, что «технология производства» текста (не важно, аудио, видео или печатного) как раз и не становится здесь центральной коллизией. Так же, как и специфическая журналистская деятельность по разграничению «мнения» и «факта». Технология производства медиа-смысла остается вне изобразительного поля и не становится, используя термин в понимании Н. Лумана, «темой» литературного произведения. Для иллюстрации этого достаточно сравнить близкие по сюжетным коллизиям тексты российских и западных авторов. Например: «Богиня прайм-тайма» Татьяны Устиновой и «Вечерние новости» Артура Хейли. Прекрасно знающая технологию телевизионного производства Т. Устинова не считает ее особенно интересной для широкого читателя и практически условно связывает происходящее с героями с их профессиональной деятельностью. В то время как Хейли детально прорисовывает специфически журналистский способ решения возникшей проблемы: в данном случае - поиск террористов и похищенных ими жертв. Причем специфика именно журналистского расследования настолько доминирует, что представители спецслужб появляются в тексте исключительно как риторические фигуры и не участвуют в реальных поисках и реальных действиях. В рассматриваемом сегменте отечественной литературы «производственный роман» - это повествование о романах на производстве, а не роман о производстве.
Нужно отдельно оговориться, что описание технологии процесса, превращение профессиональной деятельности в основу развития действия и интригующую по самой своей природе сферу существует и в отечественной массовой словесности. Но только в части РЯ и в меньшей степени рекламы. Вот здесь присутствует детальное описание процесса конструирования виртуальной реальности со всеми вытекающими последствиями, здесь сам производственный процесс увлекателен
и доминирует над героем, подчиняет героя себе. Что зачастую не мешает герою (и автору, естественно) искренне считать, что он занимается именно журналистской деятельностью, что организация или участие в PR-кампании — это и есть квинтэссенция журналисткой профессии. Возможно, это свидетельствует о глубоко органичном для современной отечественной традиции опасном неразграничении собственно журналистики, рекламы и PR, опять же оформившемся уже у Пелевина в «Generation П». Возможно, это какая-то специфическая, национальная социокультурная версия феномена «терроризма кода». Можно предположить, что ее корни в крушении долго взращиваемых и болезненно разрушенных иллюзий потенциала свободы слова и архаичной утопии «СМИ-четвертая власть» и расширении тех самых медиа-фобий, о которых говорилось выше.
«Правда факта», пусть относительная и даже утопическая в философском смысле, не воспринимается как ключевая проблема журналистики. В качестве иллюстрации и сравнения вновь можно отослать к западному прецеденту в несколько иной сфере. Представляется, что в современном российском медиапространстве и текстах о нем просто невозможны феномены, подобные «Краху Гласса» (режиссер Билли Рей, США-Канада, 2003). Сюжет фильма построен на реальной истории молодого журналиста - фальсификатора из журнала «Нью Рипаблик» - и реальной же истории его разоблачения. При этом фильм построен как воспроизведение внутреннего редакционного расследования и детально воспроизводит весь механизм обязательной проверки достоверности и точности информации, который является общепринятым в «качественных СМИ». Конечно, даже столь изощренная система защиты от недостоверной информации не дает полной гарантии от подмены «факта» «мнением» или просто желанием. Но проработанность критериев разграничения факта и мнения не просто впечатляюща, но и весьма показательна как отражение жестко сформированной профессиональной нормы. Картина завершается титрами, в которых сообщается, что изгнанный из журналистики Гласс становится юристом и издает книгу («Баснописец», о журналисте, фальсифицирующем статьи для журнала). Отсутствие подобной нормы профессиональной
этики в картине мира отечественных СМИ, естественно, говорит не о какой-то особой их порочности и склонности к манипуляции, а опять же о транзитном состоянии системы медиа в целом.
Еще одну специфическую особенность современных текстов медийной природы демонстрируют разножанровые произведения, созданные активно работающими и хорошо известными телевизионными (прежде всего, но не исключительно) деятелями. Представляется, что здесь может идти речь об интересном социально-психологическом феномене «форматного вытеснения» из телевизионного пространства в пространство литературы.
«Вытеснение» происходит по разным основаниям. Например, неуместности в телевизионном ток-шоу развернутых представлений позиции ведущего. В. Соловьев, хотя и доминирует в своих шоу, тем не менее, очевидно, ощущает недостаточность телевизионного пространства для развернутой в устраивающей его степени самопрезентации своей позиции. Д. Глуховский - представитель кремлевского пула журналистов - в «Сумерках» реализует «неформатный» социальный пессимизм и т. д. Литературные тексты такого рода - отдельная проблема, которая очень интересна в плане изучения механизмов социальной психологии «трансформирующейся системы».
Таким образом, с одной стороны, массовая литература - на данном этапе эволюции системы национальных масс-медиа - выполняет важную функцию социальной адаптации и смягчения последствий нарастающего отказа от социальности, характерных не только для современной медиа-системы, но и для всего пространства массового сознания, связанного, по Бодрийяру, с кризисом потребления смыслов1.
1 Бодрийяр утверждал, что массы - «пучина, в которой исчезает смысл». «Следовательно, исчезает информация. Каким бы ни было ее содержание: политическим, педагогическим, культурным, именно она обязана передавать смысл, удерживать массы в поле смысла. <...> Бомбардируемые рассчитанными на ответную реакцию сигналами, забрасываемые посланиями, атакуемые тестовыми испытаниями массы оказываются лишь непроницаемым образованием, подобным тем скоплениям звездного газа, которые изучаются только методом анализа их светового спектра -данные статистики и результаты зондажа играют здесь ту же роль, что и спектр излучений. И речь теперь идет не о выражении или представлении, а исключительно о симуляции больше уже не выражаемого и в принципе невыра-
С другой стороны, способ конструирования более «гуманного» текстового пространства в массовой литературе, объединенной темой журналистики, позволяет получить интересную информацию о саморефлексии современных российских медиа и тех особенностях национальной медиа-системы, которым еще предстоит полностью быть оформленными и осознанными .
Вряд ли портрет российской медиа-системы, рисуемый разными красками и в разной манере современной массовой литературой, можно назвать объективным, точным или привлекательным. Но сложно не согласиться с тем, что он более понятен, более человечен и более открыт к диалогу и «сообщению», нежели предельно технологичный и предельно закрытый мир реальных медиа-практик.
Важно и другое. «Литературность» и «журнализм» не просто разводятся в современной медиа-практике. Они получают специфические, дифференцирующие функции: литературные тексты о медиа пытаются осмыслить и объяснить феномен медиа в современном мире, журналистика и лите-
зимого социального» (Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального / Пер. с фр. Н. В. Суслова. - Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2000). В другой работе Бодрийяр подчеркивает: «Характерной чертой масс-медиа является то, что они предстают в качестве антипроводника, что они нетранзитивны, что они антиком-муникативны - если мы примем определение коммуникации как обмена, как пространства взаимосвязи слова и ответа, а следовательно, и ответственности, - что они вовсе не обладают психологической и моральной ответственностью, но выступают в качестве личностной корреляции одной и другой стороны в процессе обмена <...>». Вся современная архитектура масс-медиа основывается на этом: «Они являют собой то, что навсегда запрещает ответ, что делает невозможным процесс обмена (разве только в формах симуляции ответа, которые сами оказываются интегрированными в процесс передачи информации...). Именно в этом их подлинная абстракция. И именно на этой абстракции основывается система социального контроля и власти» [1, с. 200 - 226].
2 Стоит отметить интересную тенденцию последнего времени: дефицит «человечности» форматных СМИ, очевидно, осознается в том или ином виде рядом крупных медиа-групп. Отсюда относительно новая практика выстраивания повествовательных пространств вокруг центрального медиа, осмысляемая и представляемая инициаторами как своеобразный акт гуманизации медиапростран-ства путем «олитературивания» основного жесткого формата (Приложение «Свободное пространство» «Новой газеты», проект «Русский репортер» медиагруппы «Эксперт» и др.).
ратура о журналистке все более определяются как собственно процесс и как социальное осмысление этого процесса. Массовая литература о медиа все очевиднее становится субъективным и пристрастным, но все более ярким и влиятельным «наблюдателем за наблюдателями».
Список литературы
1. Бодрийяр Ж. Реквием по масс-медиа // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социо-
логии и философии Института социологии РАН. - М.; СПб.: Алетейя, 1999. - С. 200 - 226.
2. Заславская Т.И. Современное российское общество: социальный механизм трансформации. - М.: Дело, 2004.
3. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. - М.: Алгоритм, 2000.
4. Луман Н. Реальность масс-медиа / Пер. с нем. А. Ю. Антоновского. - М.: Праксис, 2005. - С. 9, 21 - 24.
5. Миронов М. Агент по маркетингу. - Ростов н/Д: Феникс, 2007.
Чернов Александр Валентинович - доктор филологических наук, профессор кафедры связей с общественностью, директор Гуманитарного института Череповецкого государственного университета. Тел.: 8(8202) 51-71-73.
Chernov Alexander Valentinovich - Doctor of Philology, Professor at the Department of Public Relations, Director of the Humanities Institute, Cherepovets State University. Tel.: 8(8202) 51-71-73.
УДК 811.161.1 316.77.001
Б. Милошевич Сербия
СОВРЕМЕННАЯ ПРЕССА БОСНИИ И ГЕРЦЕГОВИНЫ О РОССИИ
В. Miloshevich Serbia
BOSNIA AND HERZEGOVINA'S CONTEMPORARY PRESS ABOUT RUSSIA
Основная часть данной работы посвящена сравнительному анализу содержания статей о России в двух наиболее читаемых изданиях Боснии и Герцеговины, разных по своей идеологии: «Глас Српске» и «Дневни аваз», а также ценностям и интересам, которые формируются у их читательской аудитории.
СМИ, журналистика, анализ содержания, ценности, Сербия, Россия, Босния и Герцеговина.
The major part of this paper is devoted to the comparative analysis of the content of articles about Russia in two most popular newspapers of Bosnia and Herzegovina, differing in their ideology: «Glas Srpske» and «Dnevny avaz», as well as to the values and interests that are formed in their readers.
Media, journalism, content-analysis, values, Serbia, Russia, Bosnia and Herzegovina.
Под «масс-медиа» принято понимать средства массовой коммуникации и информации, способствующие распространению и передаче сообщений от коммуникатора к адресату, без учета того, осуществляется ли коммуникация между отдельно взятыми личностями или между группами, являю-
щимися главными факторами коммуникационного процесса.
Также понятие СМИ распространяется на любое другое средство, предназначенное для передачи сообщений во времени и пространстве от источника к получателю [6]. СМИ создают и форм и-
