CC BY
92
© И.В. Юрченко, И.А. Герасимов, 2009
УДК 323.001.361 ББК 66.2(2Рос)
КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ КАК УГРОЗА МЕНТАЛЬНЫМ ОСНОВАМ ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
И.В. Юрченко, И.А. Герасимов
В конфликтном поле политических интерпретаций формируются различные, в том числе и полярно противоположные идеологические дискурсы. Угрозы распада политической общности заставляют активизироваться конструктивные силы для того, чтобы дать адекватный ответ на политические вызовы современности. Политический центризм пытается осуществлять консолидирующую функцию, центристский дискурс рассматривается как своеобразный интеллектуальный поиск эффективных согласительных практик и политических проектов, ориентирующихся на ценности национальной безопасности, государственного суверенитета и личных прав граждан.
Ключевые слова: кризис идентичности, политический центризм, угроза национальной безопасности, политический дискурс.
В обсуждении проблем формирования российской идентичности приоритетное значение имеет выявление угроз национальным интересам России. Национальная безопасность, устойчивое развитие и целостность России возможны только на основе ценностных представлений о сохранении самобытности нашей страны как влиятельного геополитического субъекта в условиях жестких вызовов трансформирующегося постиндустриального общества. В современной теории безопасности, в определении факторов, влияющих на нее, наметилась тенденция обращать внимание на такую существенную детерминанту, как космополитизм. Это проявляется в том, что в массовом сознании мотивация национально-патриотического характера ослабевает, а в определенных обстоятельствах и вытесняется транзитивным мышлением, и человек все меньше ощущает себя частью этноса или гражданином конкретного государства [4, с. 77-78].
С нашей точки зрения, в массовом сознании происходит ценностный переход от ус-
тановок национально-патриотической уникальности и этнокультурной самобытности к унифицированному, как правило, либеральноориентированному мышлению. С другой стороны, в многонациональной России серьезную угрозу представляет крайний национализм, абсолютизирующий узко этническую ментальность, что чревато внутренним расколом и распадом полиэтничной государственности. В условиях проявления внешних и внутренних угроз для исторического развития российской государственности наиболее важное значение приобретает создание национальной патриотической идеологии как символической системы, «рационально выражающей основные направления общественного развития, декларирующей средства и механизмы самоидентификации общественной системы» [1, с. 65].
С. Хантингтон утверждает, что в мире протекает глобальный кризис идентичности: «Почти повсюду люди задаются вопросом, что у них общего с согражданами и чем они отличаются от прочих, пересматривают свои позиции, меняют точки зрения... а в России “глубочайший кризис идентичности” воскресил конфликт девятнадцатого столетия между западниками и славянофилами - противники никак не могут договориться, европей-
ская ли страна Россия или все-таки евразийская» [8, с. 35-36]. Однако принципиально важным является вопрос о том, какое место в интеграционных процессах глобализации займет Россия, как будут развиваться ее регионы. По мнению Л. Фоллерса, автора книги «Антропология национального государства», самые серьезные проблемы наций и национальных государств чаще всего связаны не с экономикой, политикой или обороной, а с нематериальными, неосязаемыми символами [8, с. 5]. Консолидированное, преуспевающее общество должно обладать набором стержневых символических элементов, которые могли бы служить его гражданам своеобразными ценностными ориентирами и критериями справедливости.
Исследование когнитивной природы российского политического центризма показывает, что именно в его основе заложено диалектическое понимание патриотической идеи, необходимой для консолидации расколотого коммунистическим экспериментом и либеральными реформами общества.
Герменевтические приемы анализа политического дискурса современной российской власти позволяют охарактеризовать его основную, изначальную идею: это не что иное, как креативность, созидающая сила, творческая энергия, стремящаяся найти выход из стереотипных, догматичных схем, в которые загоняли сознание народа на протяжении всего XX столетия. М.А. Киссель, ссылаясь на работу А. Уайтхеда [9, с. 25], дает толкование категории креативности следующим образом: «“Креативность”, “многое”, “единое” суть изначальные понятия, включаемые в смысл синонимичных терминов “бытие”, “вещь”, “существование”. Термин “многое” предполагает термин “единое”, а термин “единое” предполагает термин “многое”. Термин «многое» приносит с собой понятие “расчленяющего многообразия”; это понятие - существенный элемент идеи бытия». Итак, «креативность» означает в традиционном смысле слова «единство многообразия», силу созидания, поступательное движение от расчленения к соединению, созидающее новое существование, отличное от элементов расчленения. Многое становится единым и обогащается единым. Таким образом, «креативность»
есть принцип новизны, а единство многообразия есть также многообразие единств, непрерывно обновляющих Вселенную [6, с. 28-29].
Можно предположить, что центризм в политике отличается от многих политических движений именно своей приверженностью к процессу, стремлением избегать крайностей, не ставить нереальные популистские цели. Необходимость прибегнуть к диалектическому методу связана с желанием дедогматизи-ровать теорию и политическую практику. Но есть опасность создать новую догму. Если центризм ориентируется на социальный порядок, а диалектика предполагает раскачивание любой кажущейся стабильности социальной реальности и познания, тогда может показаться, что они несовместимы. Однако это диалектическое противоречие, поскольку речь идет не о любой стабильности, а лишь об искусственно созданной, о застывших формах. Центристы исходят из того, что социальный порядок, социальная стабильность - это благо для общества, а потому и сама диалектика - это не самоцель, так как многие диалектики искажали порой саму диалектику, приходя к ее апологетическим вариантам. Но в то же время ни в коем случае не следует идеализировать реальные центристские организации, в которых порой, догматизма и формализма не меньше, чем в любых других.
Задача современной политики заключается именно в том, чтобы примирить и объединить самые разнообразные, в том числе и противоположные модели упорядочения и представления о правовом порядке в единое целое в интересах сохранения целостности системы, ее эффективности, но не на основе идеи монополизма, а на основе полиархии, социального и этнического плюрализма, экономической многоукладности и демократической делиберации. Российское переходное общество в постсоветский период переживало состояние аномии, что равносильно хаосу в социальной сфере, а с точки зрения синергетики хаос играет различную роль, как разрушительную, так и конструктивную. Но при возникновении новых компонентов социального порядка хаос не исчезает бесследно: создается определенная упорядоченность на макроуровне и разупорядоченность на микроуровне. Основной идейный постулат полити-
чекого центризма заключается в признании относительности порядка, организации и спонтанности, самоорганизации, возникающих естественным путем. По самой своей сути центризм не может абсолютизировать, гипертрофировать какие-либо крайности: будь то монополия или плюрализм.
Безопасность, рассматриваемая как защищенность жизненно важных интересов социальной общности от внешних и внутренних угроз, самым непосредственным образом обусловлена текущими политическими событиями, и поэтому в риторике политических акторов все большее внимание уделяется данной проблематике, в отличие от тематизации политических текстов в России конца ХХ в., когда на первый план выходили проблемы либерального понимания свободы. Но сам ход политических процессов выявил разное понимание прав человека, свободы и демократии. Как известно, появилось понятие суверенной демократии, вызвавшее протест политической оппозиции нынешней власти. Это особенно ярко характеризует идеологический раскол в поле современной политики, так как выявляет различные ориентации политиков по вопросу сущности безопасности.
Если в 90-е гг. ХХ в. создалась ситуация, при которой Россия выдавливалась из мировой экономики и мировой политики, а внутри страны это усугублялось сепаратистскими тенденциями и ростом межнациональной напряженности, обострением политических, социальноэкономических, региональных конфликтов, а также ухудшением отношений с отдельными государствами на постсоветском пространстве, то начиная с нового века наметились положительные тенденции как во внутренней, так и во внешней политике России. Но при этом угроз и рисков для России не стало меньше, что требует постоянного отслеживания факторов, осложняющих поступательное развитие российского общества.
Современный мир испытывает на себе действие двух противоположных тенденций: к глобализации, росту взаимозависимости, с одной стороны, и к регионализации, обособленности, стремлению защитить свое жизненное пространство всевозможными границами и барьерами - государственными, языковыми, таможенными и т. д. - с другой. Многие
проблемы безопасности выходят далеко за пределы конкретных государств, конкретных территорий, а обеспечить приемлемый уровень безопасности можно только комплексно. Никакой отдельный аспект безопасности -как бы тщательно он ни был проработан - не имеет смысла, если по другим направлениям какая-либо ситуация вызревает в конкретную угрозу.
В условиях растущей глобализации расширяется спектр угроз, для которых границы государства не являются непреодолимым барьером. Это и информационная, и экологическая, и радиационная безопасность, а также существует проблема устойчивости мировой финансовой системы, угрозы психологического характера и духовно-нравственной безопасности. Глобализация экономики ведет к снижению объема «низких» технологий и развитию «высоких», происходит передача низко квалифицированных или экологически опасных производств в развивающиеся страны.
Россия оказалась в 1990-е гг. в очень трудной ситуации: страна как бы одномоментно «выпрыгнула» из одной системы в другую, в то время как в прошлом такие процессы занимали целые века. Оценивая положение России как находящейся в ловушке глобализации, некоторые «эксперты» предлагали, чтобы Россия «оказывала экологические услуги на рынках пространства» [4, с. 173] и превращалась в территорию для утилизации отходов экологически опасных производств, например, ядерных. Эту идею экономических и политических межгосударственных отношений в ядерном бизнесе предлагали в то время недальновидные политики-демократы, так как считали, что это позволит стране выйти из кризиса, а им это нужно было сделать любой ценой, чтобы удержаться у власти.
По своей природе кризис идентичности обусловлен качествами элиты, которая в тех или иных условиях начинает тиражировать антипатриотические идеи, подвергается ускоренной деградации по причине кастовости, закрытости и проведения своей микрополитики, конфронтирующей с интересами России. Особенности российской микрополитики связаны с преобладанием в менталитете элиты (в первую очередь региональной) элементов
традиционализма, проявляющегося в том позиционировании в политическом поле, которое характеризуется отношением к власти как к источнику силы и богатства. Как отмечает А.И. Соловьев, «такие ментальные конструкции всегда упрощают когнитивные схемы властвования, заложенные в политических институциях, и часто вообще не используют логические инструменты... власть всегда облечена в острую форму эмоциональных переживаний (страх перед силой или любовь к лидеру) и неизбежно обретает персонифицированный характер... это всегда эмоциональное и дихотомическое прочтение политической ситуации. .. форма предельно чуткого реагирования на внутренние месседжи политических акций, тревожного угадывания подтекстов, разоблачения заговоров и замыслов» [5, с. 7]. Для политика такого типа, в частности, в региональном пространстве, «важна не формальная организация власти, выравнивающая права граждан и обозначающая пределы их собственного влияния, а персональные зависимости и обустройство собственной ниши в вертикали власти» [там же, с. 8].
Неформальные отношения способствуют «вытеснению» демократических процедур, подрывают роль организации. Этот феномен воспроизводится в предвыборных политических отношениях, в том числе внутри политических партий, которые формируют региональные списки по принципу закулисного торга и без учета мнения рядовых партийцев. Демократия - это прежде всего процедура, но в борьбе за влияние в политическом поле демократические процедуры вытесняются иными технологиями, изучению которых необходимо уделять все большее внимание.
Важнейшим фактором национальной безопасности является политическая стабильность - «динамическое состояние отношений как внутри страны, так и за ее пределами, которое позволяет социально-политической системе (ее подсистеме - национальной безопасности) сохранить свои качественные базовые характеристики и основные направления и тенденции развития. Критерием внутриполитической стабильности является уровень сбалансированности групп общества, государства и всех его граждан» [3, с. 139]. Но главным в обеспечении системы нацио-
нальной безопасности были и остаются задачи предупреждения и отражения внешних угроз. Но со второй половины 90-х гг. ХХ в., когда начинается переход от этнической мобилизации к этнической реконструкции, важнейшим фактором обеспечения региональной и национальной безопасности становится стабилизация этносоциальной структуры общества, ее институциональной системы, социального порядка, выработка и артикуляция общенациональной системы ценностей, знаков и символов, учитывающей многонациональный и поликонфессиональный состав населения России и ее органичной части южнороссийского региона.
Внутриполитическая стабильность как условие региональной и национальной безопасности может быть обеспечена поддержанием баланса интересов различных социальных, в том числе национальных групп. Исследователи выделяли следующие блоки политического процесса, влияющие на состояние динамического развития политической системы: конституционные, экономические, культурные взаимоотношения субъектов политического процесса. Естественно, что урегулирование межэтнических проблем в стране, в том числе вопросов общенациональной безопасности связано с проблемой укрепления единства и целостности российского федеративного устройства.
Современные политические и теоретические дискуссии, как правило, ориентируются на идеал демократического правового государства. Но вполне очевидной является ситуация, при которой обсуждение в форме парламентских дебатов не обеспечивает реального участия общественности в процессе принятия решений, тем самым граждане (электорат, избиратели) превращаются в публику СМИ, оказываясь объектом социальных воздействий (в том числе манипуляций), а не влиятельным субъектом политического действия.
В конфликтном поле политических интерпретаций, после распада советской государственности формировались различные, в том числе и полярно противоположные идеологические дискурсы. Угрозы дальнейшего распада политической общности заставили активизироваться конструктивные силы для того,
чтобы дать адекватный ответ на политические вызовы современности. Политический центризм осуществляет консолидирующую функцию, он актуализируется в государственном управлении, так как именно государство, стремясь к социальной стабильности и правопорядку, пытается объединить «миры, существующие врозь». Череде социальных стрессов, потрясений и революционных скачков центризм противопоставляет эволюцион-ность политического процесса.
Рассматривая дискурсивное конструирование политики центризма, можно определить, какой вид политической общности воспроизводится, какие идеи были отвергнуты или, наоборот, сохранены, или извлечены из забвения и выставлены на всеобщее обсуждение. В данном случае это своеобразный интеллектуальный поиск основных контуров новой российской патриотической идеологии, эффективных согласительных практик и политических проектов, ориентирующихся на ценности национальной безопасности, государственного суверенитета и личных прав граждан. В распоряжении данного вида дискурса находятся идеи смешанного правления (Аристотель и др.), гражданской культуры, представляющей собой некий баланс между активностью и пассивностью граждан (Г. Алмонд, С. Верба), модернизированная теория диалектики духа как свободной деятельности мысли в ее теоретических и практических аспектах (Б. Кроче, Дж. Джентиле и Р. Коллингвуд), теория креативности (А.Н. Уайтхед), а также идеи государственности (П. Столыпин, И. Ильин, Л. Тихомиров и др.).
Устойчивое социально-экономическое и политическое развитие общества является доминантной мотивацией социально ответственной элиты. Однако оформление института партии парламентского большинства сделало «Единую Россию» очень привлекательной нишей для так называемой «рутини-зации харизмы» (Д. Кола) той части правящего класса, которая стремится любой ценой сохранить свою власть, даже если она неэффективна, а порой и коррумпирована. Деградирующая государственность - это не мимолетный феномен, а процесс, имеющий свою логику, динамику, причинную обусловленность и следствия. Тщательное исследование этого
процесса требует систематического отслеживания симптомов деградации.
Политический дискурс всегда имеет конфликтный и интеграционный потенциалы, возможность дифференциации которых обеспечивает перераспределение центров власти и управление конфронтационными процессами в обществе. Появление на политической «сцене» новых субъектов, новых политических блоков, фракций, политических партий изменяет расстановку политических сил и вносит в политический дискурс дополнительное разнообразие: иные аспекты значимости ряда социальных проблем. Эффективная политика - это всегда такое управление конфликтными взаимодействиями в обществе, которое отражается в политическом дискурсе, как наиболее влиятельная идеологема, «политическая формула», подтверждающая легитимность властной элиты, стремящейся к сохранению сложившейся институциональной структуры, включающей усилия по воспроизводству государственности.
Определение угроз безопасности должно опираться на анализ множества данных (политических, демографических, психофизических, экономических и др.), которые рассматриваются как компоненты конфликтного процесса в регионе. Важно установить в качестве основных объектов научной интерпретации именно те факты, которые влияют на специфику региональных конфликтов, как правило, происходящих не в локальных, изолированных условиях, а в сложном взаимодействии внутренних и внешних факторов, совокупность которых определяет динамику и характер конфликтного взаимодействия в регионе.
Так, после распада СССР Краснодарский край превратился в пограничный регион, близкий к районам этнических конфликтов как в соседних странах ближнего зарубежья (Грузия, Армения, Азербайджан, Украина), так и внутри самой РФ (Карачаево-Черкесская Республика, Чечня, Дагестан, зона осетино-ингушского конфликта). С другой стороны, в пределах Краснодарского края находится единственный геополитический и экономический «коридор» России к Черному морю. Инвестиционная привлекательность края резко возросла с прокладкой и началом использования нефтегазопроводов из северного Казахстана и
Азербайджана к портам Черного моря. Разработаны и внедряются в жизнь амбициозные программы экономико-социального развития Кубани, в особенности выгодные для приморских районов от Темрюка до Сочи, а также для крупных городов. В Краснодарском крае, как и в других регионах ЮФО, наиболее конфликтогенной является проблема массовой миграции. По численности населения край занимает третье место среди субъектов РФ, после Москвы и Московской области. Значительная его часть на юго-востоке и северо-востоке малопригодна для проживания, поэтому основная масса населения сосредоточена на черноморском побережье и в самом Краснодаре (приблизительно 70 человек на 1 кв. м), при этом общая численность прибывших за последние 10 лет в край мигрантов превышает 1 млн человек, а суммарная численность населения края 5 млн человек. Неконтролируемая миграция (официально зарегистрировано 50 тыс. беженцев) приводит к дополнительной нагрузке на социальную сферу, создает напряженность на рынках труда, заметно меняется этническая карта края. В крае, где проживали представители 124 национальностей, нарушается исторически сложившийся баланс численности этнических групп [2, с. 144]. Опасность возникновения конфликтов на межэтнической почве резко увеличивается из-за того, что представители многих диаспор имеют склонность к компактному проживанию.
Население края многонационально. В составе населения преобладают русские, армяне и украинцы. Общий поток мигрантов по своему этническому составу в целом соответствует населению края. Однако сохраняется тенденция сокращения доли русских, украинцев, адыгов в населении края и замещения их «новыми кубанцами».
Наиболее сложной познавательной проблемой является выработка понятий для описания структуры значений, которая выстраивается как конфликтная региональная модель. Модель рассматривается как концептуальный инструмент, нацеленный в первую очередь на управление моделируемым процессом или явлением. Ограничивающая возможность моделей заключается в том, что они являются стратегическими по своей сути, однако
действительность постоянно изменяется, поэтому необходимо динамическое моделирование процессов взаимодействия, влияющих на состояние безопасности и появление новых угроз и рисков.
Формирование российской идентичности - это всегда конфликтный процесс, характеризующийся образованием единой государственно-гражданской общности и множества поселенческих, этнических, профессиональных, идеологических, конфессиональных и других сообществ и соответствующих им субкультур. Чтобы определить проблемные точки возникновения противоречий групповой идентичности, прежде всего необходимо провести анализ и системное моделирование взаимодействия главных сил, находящихся в состоянии противоборства с учетом их основных ресурсов и тактики поведения, что позволяет определить наиболее вероятные сценарии развития ситуации в определенный промежуток времени. Системная модель конфликтной ситуации основана на определенной классификации, то есть выделении из всего множества событий и явлений, оказывающих воздействие на региональный конфликт, тех факторов, которые с точки зрения аналитика имеют решающий вес. В структуру системной динамической модели, как правило, включают системные факторы (внешние и внут-риэкономические, внешне- и внутриполитические, социальные); субъектные факторы (основные политические акторы); ресурсные факторы (использование суггестивных технологий, обладание символическим капиталом и организационными возможностями артикуляции и тиражирования своей политической формулы); тактические приоритеты основных участников регионального конфликтного процесса.
Широкий спектр важных и интересных идей связан с символическим интеракциониз-мом, для которого, в свою очередь, важнейшим интеллектуальным источником являются философия прагматизма и психологический бихевиоризм. Изучение значений и символов, способы их модификации, анализ фреймов позволяют обнаружить структуры, которые невидимо управляют человеческим поведением. Региональный конфликт, рассматриваемый как символическое взаимодействие и
как коммуникативная технология противоборства, может быть понят и как информационное состязание.
Сложившаяся ситуация на Юге России, связанная с бесконтрольными миграционными потоками в постсоветский период, обусловила тематизацию политического дискурса по отношению к мигрантам. Характерно, что в этом дискурсе был как конфликтный, так и интеграционный потенциал. И в обществе можно было проследить флуктуации протеста и поддержки формирующейся миграционной политики разными социальными и этническими группами. Параллельно то усиливалось, то ослаблялось конфликтное противоборство акторов этнополитических отношений, таким образом подтверждая идею дискурсивного конструирования реальности. Можно предположить, что сам научный дискурс, а не только политический, оказывает непосредственное влияние на конфликтный и интеграционный потенциал в регионе, поскольку знание определенным образом генерирует власть (см.: [7]), и формирование российской идентичности является важнейшим условием общенациональной безопасности России.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Афанасьев, И. А. Контуры Российской патриотической идеологии: к проблеме конструирования / И. А. Афанасьев, С. В. Тихонова // Власть. -2007. - №> 1. - С. 65-70.
2. Дмитриев, А. В. Конфликты миграции / А. В. Дмитриев, Н. С. Слепцов. - М. : Альфа-М, 2004. - 224 с.
3. Кротов, Д. В. Политическая безопасность России: проблемы обеспечения в Южном федеральном округе : дис. ... канд. полит. наук / Д. В. Кротов. -Ростов н/Д, 2002. - 212 с.
4. Мир без границ - война без фронтов? / под ред. В. Е. Хвощева. - Челябинск : Изд-во ЮУрГУ, 2002. - 380 с.
5. Соловьев, А. И. Цивилизация versus политика. Российские иллюстрации / А. И. Соловьев // Власть. - 2007. - №> 8. - С. 3-11.
6. Уайтхед, А. Н. Избранные работы по философии / А. Н. Уайтхед. - М. : Прогресс, 1990. - 720 с.
7. Фуко, М. Археология знания : пер. с фр. / М. Фуко. - Киев : Ника-Центр, 1996. - 208 с.
8. Хантингтон, С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности / С. Хантингтон. -М. : ООО «Транзиткнига», 2004. - 635 с.
9. Whitehead, A. N. Process and Reality / A. N. Whitehead. - N.Y. : The Macmillan Co., 1969. - 412 р.
IDENTITY CRISIS AS A THREAT TO NATIONAL SECURITY MENTAL BASE
I. V. Yurchenko, I.A. Gerasimov
The authors state that opposite, even absolutely reverse ideological discourses develop within political interpretations. Threats of political community disintegration result in constructive forces activity increase, thus appropriately responding to the current political challenges. It is proved that political centrism tries to carry out a consolidating function; the centrist discourse is considered an original intellectual search for effective conciliatory practices and the political projects aimed at values of national safety, the state sovereignty and the citizens’ rights.
Key words: identity crisis, political centrism, threat to national security, political discourse.
