CC BY
109Гуманитарные исследования
семинарии. 2023. №2. С. 80-95
Теологический вестник Смоленской православной духовной
УДК 17
Мищенко Максим Александрович (иерей Максим Мищенко) Смоленская православная духовная семинария
Критика современных теорий тендера в произведении «Соблазн» Жана Бодрийяра
Аннотация: настоящая статья сфокусирована на анализе произведения Жана Бодрийяра «Соблазн». Траектория мысли Ж. Бодрийяра замысловата и непредсказуема; в «Соблазне» отражен процесс реинтерпретации понятий «тендера», «сексуальности», «телесности» в современной культуре. Для этого французский мыслитель вводит новую категорию «соблазна», которая является фундаментальным ядром критики господствующих социальных теорий 1970-х гт. (феминизм, Франкфуртская школа, и др.). Автор пытается объяснить каким образом французский теоретик стал ассоциироваться с критикой феминизма. До сих пор в большинстве модных культурологических публикациях встречается множество аллюзий на французского философа. Такая популярность (как массовая, так и академическая) Ж. Бодрийяра объясняет актуальность настоящего исследования.
Ключевые слова: Жан Бодрийяр, постструктурализм, постмодернизм, феминизм, соблазн, символический обмен, социальная теория
Постановка проблемы. В 1979 году Жан Бодрийяр опубликовал в высшей степени провокационную книжку под названием «Соблазн» («De la Seduction» переиздана в 1981 году), которую можно рассматривать, среди прочего, как антифеминистический трактат. Бодрийяровский «Соблазн» считается чуть ли не самым противоречивым произведением; так было, по крайней мере, до публикации работы «Дух терроризма». Это работа обозначает начало превалирования в творчестве Жана Бодрийяра особой «профетической» стилистики, остро радикального критического подхода, того визионерского письма, по которому французский мыслитель известен популярной культуре. Несомненным является факт, что ранние, академически написанные («Система вещей», «Общество потребления», «Зеркало производства»), работы не принесли и толики заслуженной популярности в массовой культуре в отличие от поздних визионерских работ. Однако, для многих исследователей творчества Ж. Бодрийяра «Соблазн» оказался неким камнем преткновения. От
представленной работы многие отвернулись, считая ее неправильной и недопустимой. В частности, ведущий интерпретатор творчества Бодрийяра Дуглас Келлнер, будучи марксистским теоретиком, посчитал «Соблазн» оскорблением или намеренной атакой на феминизм.1 Большинство же исследователей Бодрийяра практически игнорируют работу по разным
9 Я
причинам. Лишь немногие теоретики (Гейн", Грейс ) пытаются вникнуть в радикальную рефлексию «Соблазна».
Стоит сказать, что «Соблазн» непосредственно не касается статуса и будущего академического феминизма или женского движения. Бодрийяр фокусируется на разработке собственных ранних идей, в частности, он занимается переработкой «символического обмена». С этого момента понятие «соблазна» заменит категорию «символического обмена» в качестве привилегированного оппозиционного концепта, противопоставляющего себя миру производства и полезности, с которым Бодрийяр продолжает бороться. Здесь наличествуют эссе о ритуале и церемонии, об играх и их правилах, о подделке, о судьбе, о клонировании и о деконструкции смыслов в целом. В данном тексте Бодрийяр фиксирует неудачи теоретического феминизма, хотя и справедливо выделяет некоторые феминистские достижения. Как ни странно, автор осуществляет деконструкцию современной теории «тендера» еще до того, как она была внятно сформулирована.
Так, в последней четверти прошлого столетия категория «соблазна» стала постмодернистским понятием, описывающим снятие традиционной для классической европейской рациональности оппозиции «мужского» и «женского». Постмодернизм рассматривается через фундаментальный отказ от такого типа организации культурного пространства, в основу которой «положен единый мужской субъект представления». Именно эта категория и была оптимально разработана Ж. Бодрийяром. с помощью которой им же была описана современная этическая ситуация. Итак, «De la Seduction» - важный текст, знаменующий переход Бодрийяра к его развитой теоретической матрице.
Аналитика труда Ж. Бодрийяра «Соблазн»
Бодрийяровская концепция «соблазна» близка к идее символического обмена. Если символический обмен критикует современный мир как нерациональная альтернатива ему, то соблазнение можно рассматривать, по крайней мере частично, как способ ответа на проблемы, связанные с этим миром. Сосредоточенность Ж. Бодрийяра на соблазнении обусловлена, по крайней мере частично, критикой 3. Фрейда и его сосредоточенности на желании субъекта. Точно так же, как он стремился освободить Маркса от зеркала производства, он стремится освободить Фрейда от из «зеркала желания». Вместо желания субъекта Бодрийяр предлагает сосредоточить внимание на обольстительной силе объекта: «То, что заставляет вас
1 Kellner D. Jean Baudrillard: from Marxism to Postmodernism and Beyond. - Cambridge: Polity Press, 1989. P. 143.
" Cm. Gane M. Baudrillard's Bestiaiy. Baudrillard and Culture. - London, Taylor & Francis e-Libraiy, 2003.
3 Cm. Grace V. Baudrillard's Challenge. A Feminist Reading. Routledge, 2002.
существовать, — это не сила вашего желания, но игра мира и соблазнения; это страсть играть и быть разыгранной, это страсть иллюзии и видимости»4.
В век позднего капитализма с его акцентом на эффективности и производительности, по мнению Бодрийяра, «соблазн» заменяет «символический обмен» в качестве доминантного оппозиционного концепта, критикующего мир цифрового капитализма. «Соблазн» начинается с обсуждения того, что для традиционной религии обольщение было стратегией дьявола, колдовским инструментарием. То есть с традиционной точки зрения соблазн - нечто мирское, злое, инфернальное. Однако, обольщение также является полемической целью философов, которые, начиная с Платона, беспокоились о заблудших душах, соблазняемых видимостью и упускающих реальность за таинственной завесой иллюзии восприятия. Таким образом, в соответствии с философской традицией соблазнение традиционно рассматривается как царство искусства и видимости, а не как область природы и реальности.5
В свое время, в эпоху господства религиозного мышления соблазн всегда представлялся дьявольским ухищрением и был связан с принципом «зла». Ныне же, в век доминирования психоанализа и дискурса «освобождаемого желания», когда спрос на секс, зло и перверсии запределен, проклятие продолжает оставаться наложенным на соблазн. С революцией 18 века буржуазная культура стала ориентироваться на природу, сексуальность и производство, а для соблазна они фатальны, ведь последний относится к строю искусственности и ритуала - к знаковому ряду. Соблазн оттеснен на задворки, остался в тени, или, скорее всего, во мрак безызвестности. Соблазн всегда пытается нарушить порядок - архаичный божественный или современный производственный. «Для всех ортодоксий соблазн продолжает быть пагубным ухищрением, черной магией совращения и порчи всех истин, заклятием и экзальтацией знаков в злокозненном их употреблении».6 Бодрийяр сравнивает соблазн с женственностью. Они неизбежны - это ведь оборотная («реверсия») сторона пола смысла и власти. Бодрийяр констатирует парадоксальную ситуацию господства двух противоречащих друг другу тенденций: систематическое изгнание соблазна из культуры и доминирование «мягкого» соблазна как рассеянной феминизации в социальной вселенной.
В нынешней цивилизации при интенсивном центрировании на поле и желании, нет ничего более аморфного и неопределенного, чем эти феномены. Принцип неопределенности, став главным в западноевропейском обществе 20 века, наконец, распространился и на половую рациональность. Стадия освобождения пола и сексуальности привела к стадии полной их индетерминации, ведь нет больше нехватки, запретов и ограничений. Мы погрузились в стадию безграничного и безостановочного потребления пола.'
4 Бодргаыр Ж. Соблазн / Жан Бодрийяр: Пер. с фр. Алексея Гараджн. - Москва: Ad marginem, 2000. 33.
5 Ritzer G. Postmodem Social Theory. - New York: McGraw-Hill, 1997. P. 109.
® Бодрийяр Ж. Соблазн / Жан Бодрийяр; Пер. с фр. Алексея Гараджн. - Москва: Ad marginem, 2000. С. 26.
«Экономическая рациональность держится лишь за счет нищеты, она улетучивается с осуществлением своей цели, как раз и состоящей в ликвидации даже призрака нищеты». Там же. С. 31.
82
Желание всегда держалось на принципе дефицита - «запретный плод сладок». Но когда оно всецело сконцентрировалось на принципе ничем неограниченного запроса, оно потеряло всякую связь с реальностью. Когда желание повсюду, а такого не может быть, оно полностью утрачивает реальность и превращается в иллюзию или гиперреальность. Интерес к «женскому» в нынешней культурной мифологеме совпадает с переходом к общей индетерминации и соотносится с апогеем половой распущенности и «катастрофой принципа реальности пола»8, то есть когда-то неустранимого закона половой дифференциации.
Для Бодрийяра упадок психоанализа как жесткой идеологической структуры, его измельчание позволяет разглядеть новую интеллектуальную вселенную, где термины обольщения и соблазнительной обратимости заменили бинарные структуры и различительные оппозиции, - «вселенную, в которой женское уже не противостоит мужскому, но соблазняет его»9. С помощью каких инструментов ныне борются феминистки против патриархальной структуры? Они пользуются типично мужскими методами, но никогда не подключают соблазн, так как стыдятся его, ведь он - судьба, сплетенная из подчиненности и продажности, искусственная инсценировка своего тела. А соблазн олицетворяет господство в мире «символического» и несоизмерим с обладанием политической власти. Феминистки отказываются от соблазна как от искусственного отклонения от истины женщины. А может женщина и никогда и не подступалась к своей истине-сущности, «оставляя за собой абсолютное господство над царством видимостей»10. Присущая сила соблазна такова: все отторгнуть от своей сущности, истины и глубины, превратить в игру видимостей. Сила соблазна опрокидывает всю систему простой ¡игрой видимостей. Соблазн сказывается в переворачивании всякой мнимой глубины реального, психологии, анатомии, истины и власти. Мало пользы разыгрывать бытие против бытия, но, оказывается, достаточно легкой манипуляции видимостями. «Мужскому» как глубине противостоит «женское» как неразличимость поверхности и глубины, или как неразличенность подлинного и поддельного. «Женственность как маскарад» Жоан Ривьер как раз об этом -весь соблазн в одном фундаментальном положении: «Подлинна женщина или поверхностна - по сути дела, это одно и то же». «Мужское» знает надежный способ различения и абсолютный критерий истинности. Мужское определенно, женское неразрешимо».11 Такое понимание «женского» связано с определением пространства симуляции, где нет различия между реальным и моделями.
Итак, в культурной плоскости «женственность» рассматривается как принцип неопределенности. Теперь женственность - не просто полюс, противопоставленный мужественности, а то, что вообще разбивает традиционную половую оппозицию, всяческую дифференциацию. В ¡игре половых неразличимостей и проявляется, совершенно внеморальный для
8 Там же. С. 32.
9 Там же. С. 35.
10 Там же. С. 36.
11 Там же. С. 40.
христианской моральной традиции, современный феномен «травести»12. Эффект «травести» основан на шаткости пола, «в половом колебании вместо
13
привычного влечения одного пола к другому». «Травести» вообще не заинтересованы ни в мужчинах, ни в женщинах - в существах с четко определимым полом. Их интересует лишь игра знаков пола, их завораживает перспектива «обольщения самих знаков». Здесь видна одержимость тотальной игрой - жестокой, чувственной, ритуальной, но и в то же время ироничной. Соблазн в своей искусственности всегда будет представляться возвышенней физиологии, и он будет радикальным противником анатомии. В «травести» нет смешения или перверсии реальных половых признаков, которые в конкретном человеке остаются реальными. Есть только искусственная и театральная игра знаков пола - «пресуществления пола в знаки, в котором тайна всякого соблазна»14. Наверно, суммирование полов - сведение их к нулевой степени, аннулирование мужского статуса и его прерогатив. Сила соблазна, облекающая «травести», прямо обусловлена пародированием пола. Пародия на женственность изображает таковую, «какой она рисуется воображению мужчин»15; она свидетельствует о том, что в этом обществе женственность не более чем знаки, в которые обряжают ее мужчины. Это показывает для Бодрийяра, что у женщины нет собственной сущности, она является «мужской симуляционной моделью»16. Здесь более тонко оправдывается старая фрейдовская истина - у женщины собственного либидо, истины, письма, природы. Женщина - аморфная неопределенность, ничто и в этом ее сила. Ирония ухищрений искусственности - сила накрашенной женщины, умеющей заострить черты настолько, чтобы сделать их больше, чем знаком, тем самым, делаясь вершиной сексуальности, но полностью растворяясь в симуляции. Ирония превращения женщины в кумира или сексуальный объект, в силу чего она, в своем замкнутом совершенстве, отсылает мужчину к своей прозрачности воображаемого субъекта. Ироническая сила объекта, которую женщина теряет, наделяясь статусом субъекта.1 Всякая мужская сила есть сила производства. Лишь сила женственности - сила соблазна способна аннулировать силу производства. Соблазн принадлежит к ритуальному строю, пол - к природному. Столкновением этих форм и объясняется борьба «женского» с «мужским», а вовсе не биологическим различием или соперничеством в погоне за властью. Соблазн как игровая, ироничная и альтернативная форма (не как культура гинекея, или совокупность известных сексуальных ухищрений) всегда является вызовом мужской гегемонии. Закон обольщения - закон непрерывного
Трансвестизм в научном психиатрическом категориальном аппарате рассматривается как ношение человеком одежды, свойственной противоположному полу, и характеризуется в академической психиатрии как аномалия сексуального поведения, то есть расстройство сексуальной функции с точки зрения гетеросексуальной нормы. См. подробнее: Хэзлем М. Т. Пспхпатрня. - Львов, Инициатива 1998. С. 472-475.
13 Бодршыр Ж. Соблазн / Жан Бодргашр; Пер. с фр. Алексея Гараджн. - Москва: Ас1 пшрпет, 2000. С. 41.
14 Там же. С. 43.
15 Там же. С. 44-45.
16 Там же. С. 45.
17 Там же. С. 46.
ритуального обмена - не предполагает разделительной черты, которая определила бы победу одного над другим.
Бодрийяр пытается критиковать универсальный на то время дискурс о неравенстве полов. Для него тезис об угнетении женского основан на карикатурном фаллократическом мифе. Бодрийяру более интересна противоположная гипотеза: женское никогда не было закрепощенным, а напротив господствовало. С этой точки зрения мужское было явлением остаточным и хрупким, которое надлежало защищать с помощью различных ухищрений и учреждений. В этой гипотезе он вдет дальше: «женское» -единственный пол, а «мужское» существует благодаря невероятным усилиям. Здесь определенно «женское» находится в привилегированном положении. Это гипотеза подкрепляется «Символическими ранах» Беттельгейма: свою власть и свои институты мужчины установили с одной только целью -противодействовать изначальному могуществу и превосходству женщины. В противовес фрейдовскому суждению движущей силой была зависть мужчины к женскому плодородию.18
Мужчине пришлось изобретать новый строй (социальный, политический, ритуальный, экономический), в котором эта природная привилегия была бы умалена. Но эта гипотеза как любое экзотичное или маргинальное суждение парадоксально (в своей парадоксальности и абсурдности оно всегда привлекательно для интеллектуальных элит, но не более) и далеко от действительности. Кроме того, исходный принцип остался тем же, лишь термины бинарной оппозиции поменялись местами и теперь женственность стала изначальной субстанцией, в которой теряется «ирония женственности». Наше знание не дает ответа на вопрос: мужское или женское господствовало на протяжении долгих веков? Но известно, что соблазнительная (женственная) форма торжествовала над производственной (мужественной). «Исключенная форма втайне берет верх над господствующей».19
Здесь женственность сравнивается с безумием, которое втайне побеждает и в силу этого подлежит нормализации. Относительно женственности проводится также нормализующая забота по возврату угнетенной женственности недостающих в свое время наслаждений. Наслаждение сейчас приняло облик фундаментальной и незыблемой ценности. Некогда «младшее в семействе человеческих прав, оно быстро обрело достоинство категорического императива»20. Спорить и противоречить желанию безнравственно и неправильно: закон наслаждения и правильную методику его исполнения никто не имеет права игнорировать. И с античными гедонизмом и эпикурейством здесь уже нет параллелей, ведь философские артефакты прошлого всегда исходили из разумной и критичной рефлексии, по которой лучше жить среди удовольствий телесного и культурного порядка, чем упиваться жизненным
18 Хорни К. Психология женщины / К. Хорнн; [пер. с англ. А. М. Боковнкова, Т. В. Панфиловой, Л. Б. Сумм]. -Москва: Академический Проект, 2009. С. 15-170.
19 Бодршыр Ж. Соблазн / Жан Бодргашр; Пер. с фр. Алексея Гараджн. - Москва: Ас! пшрпет, 2000. С. 50.
20 Там же. С. 51.
страданием. Античная философствующая этика отечески советовала идти по наименее безболезненному пути: довольствоваться малым и ориентироваться на очевидное. Нынешняя же культура предлагает выпяченное, маркированное господство наслаждения.
Наступает эра контрацепции и прописанного по «медицинскому рецепту» сексуального наслаждения. Эта конец права на сексуальную сдержанность, на добродетели девичества и аскезы. Хотя само по себе наслаждение, как просто энергия, текущая к своей цели, всегда было ниже стратегии воздержания и девственности. Ничем не сдерживаемые свобода, слово, наслаждение ведут к всецелому опустошению человека, где всякая символическая логика искореняется. Стратегия отказа ушла в небытия, оставив свое место перманентной анатомии наслаждения. (Женщина в данной структуре рассматривается как объект многолетнего отчуждения, перед которой в современной культуре посредством сексуальной революции и психоанализа, наконец, открываются врата желания.) Это век торжествующей и радикальной непристойности с раскрытием всех тайн и неопределенностей.21 Сексуальное освобождение и эмансипация производственных сил потенциально не знают предела. Они требуют реального изобилия, сверх-ирефицита. Нельзя, чтобы эти блага оставались для кого-то редкостью. Все всегда должно быть готовым к использованию, безотказным и не подверженным игре случая. «Непристойность этого мира в том, что ничто здесь не оставлено видимостям,
79
ничто не предоставлено случаю»."" И во всем этом нет места соблазну.
Западная культура маниакально одержима реальным, в ней ощущается реалистическое обострение реального; вот, непристойность во всех возможных смыслах. Для западного человека свойственно желание всему найти полезное, функциональное применение и все дифференцировать (поэтому наивно искать в других культурах категории или сферы социального, религиозного или политического, поскольку их там просто нет, ведь они никогда не были там дифференцированы - подвержены различению). Исходя из универсальной наклонности и центрированности Запада на половой теме, Бодрийяр предлагает сконструировать генеалогию сексуального разума, наподобие генеалогии морали Ф. Ницше, так как эта стала нашей новой моралью. Сексуальность - это привычка, к которой сознание западного человека приучено недавно. Поэтому с непониманием и неким аморфным сочувствием таковой смотрит на культуры, где половой акт не является целью в себе и, тем более, самодостаточной ценностью, а сексуальность не стало смертельно важным делом (высвобождение энергии, производство, гигиенический контроль тела). Западная культура полностью сконцентрирована на «актуализации желания в удовольствии» - на энергетической функции." Традиционные культуры, сохранившие долгие процедуры чувственного общения, символических даров и ритуальных действий, предполагают любовный акт как нечто случайное и
21 Там же. С. 50-54.
"" Там же. С. 78.
23 Там же. С. 83.
спонтанное, как одна служба из многих. Современности свойственно замещение ритуализованного процесса натурализованным сексуальным императивом. Все сведено к машинному функционированию. «Теперь не говорят уже: «У тебя есть душа, ее надлежит спасти», но: «У тебя есть пол, ты должен найти ему хорошее применение»; «У тебя есть бессознательное, надобно, чтобы «оно» заговорило»; «У тебя есть тело, им следует наслаждаться»; «У тебя есть либидо, нужно его потратить».24 Это требование ускоренной обращаемости всего «человеческого» - рецитация закона товарной стоимости: «капитал обязан быть в обращении». За правильное обращение с этим капиталом (психического, либидинального, сексуального) каждому придется отвечать перед самим собой в свете собственной эмансипации. Взамен игры, соблазна, ритуального поведения, символического общения западная цивилизация получает четко структурированный и основанный на полной автономности и функциональности процесс производительной формы, «экономики» пола. Свобода заменена действием, обусловленным эффективной рациональностью, ради достижения освобождения наслаждения и вытеснения сексуального, отправления правильного сценария пола как последней инстанции и высшей реальности. Во всей этой картине просматривается более пространное и широкое доминирование во всех сферах человеческой деятельности «инструменталистского» мышления.
По Бодрийяру, этот образец рефлексии все вывернул наизнанку - теперь сексуальное возобладало над соблазном и подчинило его себе (раньше же род символического разрешения влек за собой и решение прагматической задачи -ритуальная логика вызова и соблазна всегда превосходила экономическую логику пола и производства). Но соблазн неизбежен, он всегда подстерегает эти революции и освобождения пола, производства, либидо даже в момент торжества последних. Самые функциональные фигуры могут обратиться в фигуры соблазна; им всего лишь необходим выход за границы своей истины и переход в некую обратимую конфигурацию - конфигурацию их смерти. Адекватность такой процедуры доказывается Бодрийяром на основании обращения к первостепенной фигуре антисоблазна - власти. «Соблазн сильнее власти, потому что это обратимый и смертельный процесс, а власть старается
75
быть необратимой, как ценность, как она кумулятивной и бессмертной»." В конце концов, Бодрийяр риторически обращается: «разве можно поверить, что власть, экономика, секс, все эти грандиозные реальные трюки, продержались бы хоть мгновение без поддерживающей их пленительности, сообщаемой как раз этой изнанкой зеркала, в котором они отражаются, их непрерывной реверсией, ощутимым и неминуемым наслаждением их катастрофы?».26 Власть, экономику, сексуальность пытаются сделать необратимыми инстанциями, а, следовательно, вечными и наделенными предельным смыслом. Но введение небольшой дозы обратимости, относительности в эти механизмы приводит к их
24 Там же. С. 84.
25 Там же. С. 97.
26 Там же. С. 98.
окончательному краху. Бодрнйяр, используя один из любимых своих образов, говорит о метастатическом распространении власти, повествует о существовании полностью дезорганизованной структуре власти, возвещает обнаружение власти на всех уровнях и отходе от старого доброго «генетического кода» политики. Все это - свидетельство настоящего разложения и поражения гиперреальностью. Все в итоге саморазрушается.
В системе отсчета Бодрийяра соблазн (Беёисйоп) принципиально отличается от желания как связанного с производством (ргоскюПоп), несущим в системе отсчета Бодрийяра смысл линейности. Интенсивность соблазна - в отличие от интенсивности желания - не укоренена в феноменах производства и власти, но «происходит от чистой формы игры». Ускользание как децентрация - возможность для соблазна «истребить» производство. «Симуляцию» Бодрийяра можно интерпретировать как претензию виртуально преходящей структуры на постоянство. В данном контексте созвучные идеи обнаруживаются у Дерриды, склонного рассматривать линейные (властные) процессы причинения, овладения в свете характерного для классической западной традиции «Лого-центризма». Соблазн снимает саму идею оппозиционности, моделируя принципиально оборачиваемую игровую среду. Процесс соблазнений рассматривается Бодрийяром как основанный не на власти, а на отказе от линейной властности. Отмечается принципиально не силовой характер соблазнения, сила соблазна маркируется именно как женская слабость, отмечается абсолютная неофициальность власти женщины. Бодрийяр подвергает критике феминизм и обвиняет это интеллектуальное движение в неспособности снять оппозицию мужского и женского (в этой оппозиции просто по-иному расставлены акценты, но суть доминирования одной стороны остается). Феминистки не понимают, что соблазн предполагает господство над вселенной символов, а власть означает доминирование над реальной вселенной. Сущность женственности заключается как раз и заключается в переводе отсчета в систему символического и тем самым в открытии возможности подлинного прикосновения к реальности. Соблазнение - вне оппозиции, ибо представляет собой не что иное, как процессуальное размывание ее границ: «в соблазнении нет ничего активного или пассивного, нет субъекта или объекта, нет внешнего или внутреннего: оно играет сразу на двух сторонах доски, притом, что не существует никакой разделяющей их границы». Введенная постмодернистской философией фигура «соблазна» как направленная против традиционной «маскулинности» западноевропейской культуры влечет за собой достаточно радикальные толковательные преобразования культурного пространства в целом, включая и переосмысление теологии, и переакцентуацию в трактовке отношений человека с природой, господствующим в которой остается первый.
Соблазн как категория радикальных стратегий
Для Бодрийяра понятие «соблазна» включала в себя взаимопроникновение символического и симуляционного; такая терминологическая специфика рассматривается как ответ на высказывания Ж.-
Ф. Лиотара и его критику бодрийяровской концепции «символического обмена». На более позднем этапе развития бодрийяровской теории понятие «символического обмена» стало занимать вторичное место, также как и проблематика «реальности», или «референциальности», знаков.
Как было отражено еще в «Символическом обмене и смерти», сексуальность как структурный фаллический обмен оказывается исчерпанной: неконтролируемое размножение знаков секса привело к его «гиперреальности» и зафиксировало полную неопределенность секса. Где можно найти секс? Он везде и повсюду - в рекламе, СМИ, сфере медиа-развлечений, терапии, коммерции, публичных отношений - везде, за исключением человеческих взаимоотношений. Секс - везде, в одном клике компьютерной мышки, свайпе страницы из мобильного приложения, пристальном взгляде, имеет ли в себе какое-то различие? Если ранее желание поддерживалось нуждой, то теперь оно выходит за рамки спроса, оно функционирует без ограничений. Когда она утрачивает свое воображаемое, она теряет и свою реальность. Когда оно присутствует везде, но ее присутствие преимущественно в образе симуляции; это уже призрак желания, подменяющий собой реальность секса.
Бодрийяр утверждает, что соблазн определяется, как игра женственности или искусственности, являясь «Другим» сексуальности, желания, освобождения, производства, всего того, что относится в западной культуре к маскулинным признакам. «Соблазн» является развитием бодрийяровской темы «Символического обмена и смерти», касающейся проблематики тела в символическом обмене. Ритуализм и эффект соблазнения, как исключительная видимость, выводят телесность за пределы законов ценности и производства.
77
Преемственность между «Символическим обменом и смертью»" и «Соблазном» не была достаточно изучена: первая рассматривалась как серьезная работа, а вторая - как ни более чем глупая провокация. Но стоит констатировать значительную степень согласованности между двумя этими работами с такими ранними произведениями, как «Зеркало производства»" и «К критике политической экономии знака»29.
Сексуальность - это не некая вещь, но, напротив, процесс производства дискурса, смысла, желания, что является отчетливо современным западным феноменом. Сексуальность, как дискурс, позиционирует себя как некий «естественный порядок вещей». Соблазн, напротив, никогда не относится к естественному порядку, но к миру искусственности, не к порядку энергии, но к знакам и ритуалам30. Данные утверждения важны и нуждаются в трактовке. Для Бодрийяра «естественный порядок» является культурной категорией, а не жизненным фактом. Природа - это порядок, и данный порядок обусловлен нивелированием символического обмена, и здесь возможна бинарная
27 См. Бодргаыр Ж. Символический обмен и смерть / Жан Бодргаыр; [Пер. с фр. и вступ. ст. С.Н. Зенкнна]. -Москва: Добросвет, 2000.
2S См. Baudrillard J. The Minor of Production, fans. Mark Poster. New York: Telos Press, 1975.
29 См. Бодрийяр Ж. К критике политической эконошш знака [Текст] /' Жан Бодргаыр; [пер. с фр. Д. Кралечкнн]. - Москва: Академический проект, 2007.
30 Бодргаыр Ж. Соблазн / Жан Бодрийяр; Пер. с фр. Алексея Гараджн. - Москва: Ad marginem, 2000. С. 26.
оппозиция природа/культура. Природа является не-культурой, а культура является ие-природой, отсюда единственное, что мы может сказать определенного о природе и культуре - это то, что Одно не является Другим. Соблазн не является злом и не направлен против женщины, так как соблазн не располагается в бинарной оппозиции. Соблазн не устроен за пределами бинаризма в некоем состоянии диалектической трансцендентности, но существует вне бинарной оппозиции как угроза имманентного коллапса. Соблазн, как утверждает Бодрийяр, считается «проклятым», его путают с «женственностью», но атрибуты «соблазнительной» женственности (чулки, высокие каблуки, тушь для ресниц) являются таковыми только лишь с позиции мужской конструкции воображения.
Соблазн подобно символическому обмену является отношением или договором между участниками. Властные отношения, как считает Бодрийяр, были отменены или аннулированы: мужчина-соблазнитель совращает женщину или он совращается ей? Кроме того, мы соблазняемся другими, когда они сознательно демонстрируют свои «сильные» качества (например, упругая грудь, накачанный торс, большущий банковский счет), или когда они невольно раскрывают свои слабости, артикулируя свою непохожесть? В действительности «радикальна инаковость» стратегически не развертывается, потому что мы даже не осознаем того, но она делает нас по-настоящему единственными и уникальными, являясь «секретом», «загадкой», самим «Я». Бодрийяровское понятие «соблазна» не является «эссенциальным дискурсом»,
о 1
как утверждали самые ярые критики . Соблазн основан на интуитивном восприятии чего-то в «Другом», то, что всегда останется тайной для «Другого»32. Более того, Келлнер далеко не прав, когда предполагает, что Бодрийяр советует женщинам «использовать свои женские чары» для «достижения собственных целей», так как соблазн в его символической форме расположен вне сознательной воли субъекта, хотя соблазн в своей тривиальной форме, конечно же, будет использоваться в потребительской системе в прагматических целях.
Подобно символическому обмену, соблазн работает на уровне смысла, мышления, письма. Здесь соблазн вовлекает в игру видимостей, плоскостей, знаков, которые не имеют обратной связи с означаемыми. Соблазн является «вредоносным» использованием знаков, не только потому что это обман, а потому что знаки были непрочно прикреплены к означаемым, что знаки не «захватывают» референтов, что в мире знаков не существует смысла и истины, но лишь ничто, отсутствие значений. Другими словами, обольщения слов подрывают метафизику представления. Консюмеризм, прогрессивные политические дискурсы, как «зеркало» политической экономии, сталкиваются с необходимостью пользоваться знаками прагматически, фиксируя значения, положения, определения. Таким образом, соблазн охватывает как символические обмены между телами, так и символические обмены между
31 Kellner D. Jean Baudrillard: from Marxism to Postmodernism and Beyond. - Cambridge: Polity Press, 1989. P. 214.
32 Бодрийяр Ж. Соблазн / Жан Бодргашр; Пер. с фр. Алексея Гараджн. - Москва: Ad marginem, 2000. С. 151.
языком, читателем и миром, и является «вредоносным», потому что подрывает разделения и противопоставления, являющимися условиями абстрактного мышления и образования смысла.
Критика теории «соблазна» Жана Бодрийяра
Самая известная критика, направленная против Бодрийяра, повторяет более широкую критику, направленную против постмодернизма: нивелирование всех разделений ведет к стиранию политического, социального и культурного значения. В какой степени теории Бодрийяра полезны и актуальны для исследования современной культурной и политической жизни и места субъекта в ней? Главный критик бодрийяровской концепции марксист Дуглас Келлнер считает, что Бодрийяр выстраивает чересчур «мрачную картину»33, с которой не предлагается никакой социальной альтернативы, отсутствует мотивация для сопротивления и борьбы с господствующим социальным порядком. Неопределенность, наполняющая мышление Бодрийяра, подвергалась критике за то, что она аннулирует потенциал субъекта для возможных действий. Предполагая, что бодрийяровская концепция каким-то образом упрощает неравенство и трудности, с которыми сталкиваются маргинализированные группы. Келлнер опасается, что мы теряем способность критиковать властные отношения в случае снятия различий между такими категориями, как левые и правые, мужчины и женщины, лишая субъект возможности сопротивления.
Многие критики (в частности, Р. Брайдотти34) также подчеркивают важнейший недостаток бодрийяровской системы: концептуальное «исчезновение» субъекта несовместимо с политическими или социальными эмансипирующими проектами. Однако они выделяют иной уязвимый момент: невозможно по-настоящему деконструировать субъективность по очевидной причине, ведь она до сих пор не была полностью артикулирована (тот же эффект констатируется и в отношении сексуальности, которая исторически, буквально несколько десятилетий назад, определялась как область темного и
35
таинственного) Таким образом, чтобы провести демифилогизацию господствующего дискурса, надо сначала получить полный доступ к его артикуляции. Концепцию Бодрийяра считали детерминистской, а любая форма детерминизма соответственно затрудняет для теории анализ сложностей социальной реальности.
Австралийский исследователь Рекс Батлер считает, что многих критиков Бодрийяра объединяет одна общая и фундаментальная проблема: интерпретаторы не прочитывают французского мыслителя «в его собственных терминах»36, таким образом, искажая изначальный замысел автора. К примеру, изначальная марксистская позиция Д. Келлнера предопределяет будущую
33 Kellner D. Jean Baudrillard: from Marxism to Postmodernism and Beyond. - Cambridge: Polity Press, 1989. P. 214.
34 Cm. Braidotti R. Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporary Philosophy, (Elizabeth Guild, trans.). New York and London: Routledge, 1991.
35 Ibid. P. 56.
36 Butler R. Jean Baudrillard: The Defence of the Real, London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage, 1999. P. 13.
91
негативную оценку и прочтение аналитика3'. Марксистские предпочтения аналитика в данном случае не дают шансов для правильной интерпретации. Рекс Батлер предлагает «уловить внутреннюю логику творчества Бодрийяра»,
оо
совершить акт прочтения Бодрийяра «с его точки зрения» , необходимо проблематизировать те специфические области культуры, к которым обращался автор.
Несмотря на значительный вклад Бодрийяра в такие дискурсивные области, как визуальное, культурное и медиа- исследование, феминистская теория в значительной степени отвергла идеи Бодрийяра. Единственным заметным исключением стало феминистское исследование Бодрийяровского творчества Викторией Грейс «Вызов Бодрийяра: феминистское чтение» . Ранее было немного точек соприкосновения между феминистскими теоретическими стратегиями и работой Бодрийяра. Нельзя не признать, что феминистские политические проекты и теории Бодрийяра не всегда противоречат друг другу. Многих теоретиков особенно беспокоили антагонистические заявления Бодрийяра, направленные против феминистской политики в таких текстах, как «Соблазн» и «Америка»40. В самом деле, некоторые из наиболее яростных критических замечаний в отношении отношения Бодрийяра к женщинам проявляются в критике этих текстов ведущими исследователями его творчества41. Несмотря на то, что многие феминистки выражают беспокойство по поводу его идей, теории Бодрийяра действительно демонстрируют некоторое сходство с повесткой дня постмодернистского и поструктуралистского феминизма, которые задаются вопросом в отношении определения субъективности. Для Бодрийяра это вызов репрезентации, вызванный смещением реального как точки отсчета всего смысла, нарушающего традиционные формирования субъективности.
Бодрийяр оставляет возможность для новых представлений о субъективности, выходящих за рамки традиционных формулировок тела и идентичности. Оспаривая систему ценностей, присущую диалектическому мышлению, посредством образов имплозии и фатальности, Бодрийяр разрушает тендерные системы, основанные на иерархическом порядке различий.
Заключение
Что делает «Соблазн» спорным текстом? Бодрийяр противоречит своим же собственным правилам, часто ссылаясь на «женщин» и «женственность» в очевидном биологическом смысле. Множество феминистских критиков указывало, что Бодрийяр снисходительно указывал женщинам на то, что они
37 Ibid. Р. 14.
3S Ibid. P. 15.
39 Grace V. Baudrillard's Challenge. A Feminist Reading. New York and London: Routledge, 2002.
40 См. Бодршыр Ж. Америка [Текст] / Жан Бодршыр; пер. с фр. Д. Калугин. - Санкт-Петербург: Владимир Даль, 2000.
41 Gaue M. Baudrillard's Bestiary. Baudrillard and Culture. - London, Taylor & Francis e-Library, 2003. P. 57 - 65; Kellner D. Jean Baudrillard: from Marxism to Postmodernism and Beyond. - Cambridge: Polity Press, 1989. P. 143— 150
должны и не должны делать, когда предлагал женщинам перестать быть субъектами маскулинной экономики посредством символической силы соблазна, реверсии, аннулирования. В политической «эмансипации» женщин, как утверждал Бодрийяр, эта символическая сила утрачивается. Бодрийяр предлагал женщинам принять свою культурологическую объектность и сфокусироваться на стратегии соблазна.
Для Бодрийяра, в западной современности «мужчина» (как определенный биологический пол) является носителем субъектности, и «женщина» оказывается объектом. Женщина является не субъектом, но объектом желания, что для Бодрийяра обладает «более высоким статусом». Бодрийяр не стремится оправдать западную традицию тендерных ролей: данные противопоставления продуцируются материалистичным наукообразным дискурсом, который и атакуется французским мыслителем. Тем не менее, Бодрийяр настаивает на том, что соблазн и таинственность объекта (женского) выскальзывают за пределы бинарных отношений. Для Бодрийяра, соблазн - это не стратегия субъекта, но роковой, одурачивающей мужчин, метод соблазнительницы. Соблазн продуцируется в независимости от воли, усилий и желаний субъекта. Соблазн является эффектом слов, вещей и объектов, который вызван другими источниками - неожиданными и очаровывающими. Напротив, симуляция - это западный дискурс сексуальности, который является «новой моралью» современности, редуцирующей соблазн до сексуального влечения.
Было бы легко заключить, что мысли Бодрийяра о тендерных различиях являются главным недостатком в его работе, самым слабым теоретическим местом, ведь социально-исторических фактах притеснения и дискриминации женщин в традиционных обществах (альтернатива современному капитализму) вряд ли будет кто-то сомневаться. Более того, господствующая культура современности «позднего» капитализма свидетельствует об эмансипации женщин, или, по крайней мере, указывают на путь освобождения. При поверхностном рассмотрении представленные факты могут являться твердой аргументацией, опровергающей критические мысли Бодрийяра. Однако, бодрийяровская критика в «Соблазне» более глубинная остается основным концептуальным звеном в творчестве Бодрийяра на протяжении 1980-х и 1990-х годов, поднимая вопросы, весьма актуальные на сегодняшний момент. К примеру, девушка с дорогостоящим маникюром, мелированными волосами, грудными имплантами, страдающая анорексией является ли более свободной или «эмансипированной», чем традиционная женщина в хиджабе или церковном платке? По мнению Бодрийяра, претензии западного мира на моральное превосходство в вопросе положения женщин в обществе убедительны настолько, насколько правомерны претензии Запада на использование военных действий в странах «третьего мира», то есть они не беспочвенны, но и далеки от справедливости. Бодрийяр рассматривал применение таких бинарных оппозиций, как эмансипация-репрессии, односторонним и недостаточным. Для Бодрийяра, силиконовые импланты или хиджаб было проявлением различных стратегии маркирования женских тел,
способствующих разграничению их функций и ролей, но и стратегий, до си пор определяющих место женщины в маскулинной (фаллической) экономике.
Бодрийяровская теоретизация современного статуса телесности и сексуальности в потребительском обществе является сильнейшим местом. Его положения в «Обществе потребления»42 и «Символическом обмене и смерти»43, конечно же, совместимы с феминисткой критикой и составляют еще неоцененный вклад в феминистскую теорию. Что может разочаровать в этих работах, так это то, что Бодрийяр еще остается втянутым в фрейдо-марсксисткую и лаканистскую системы координат. Там, где Бодрийяр успел порвать с психоаналитической лексикой, что само по себе не является большим достижением, в момент провоцирования феминистского дискурса он находится под воздействием устаревших для Бодрийяра бинарных оппозиций позднего психоанализа и неомарксизма.
Литература
1. Бодрийяр Ж. Соблазн / Жан Бодрийяр; Пер. с фр. Алексея Гараджи. - Москва: Ad marginem, 2000. 317 с.
2. Бодрийяр Ж. Америка [Текст] / Жан Бодрийяр; пер. с фр. Д. Калугин. - Санкт-Петербург: Владимир Даль, 2000. 203 с.
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Жан Бодрийяр; [Пер. с фр. и вступ. ст. С.Н. Зенкина]. - Москва: Добросвет, 2000. 389 с.
4. Бодрийяр Ж. Общество потребления: его мифы и структуры / Жан Бодрийяр; [пер. с фр., послесл. п примеч. Е. А. Самарской]. - Москва: Республика: Культурная революция, 2006. 268 с.
5. Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака [Текст] / Жан Бодрийяр; [пер. с фр. Д. Кралечкин]. - Москва: Академический проект, 2007. 335 с.
6. Барбур И. Религия и наука. М.: Издательство Библейско-богословского института Св. Апостола Андрея, 2000.
7. Хорни К. Психология женщины / К. Хорни; [пер. с англ. А. М. Боковикова, Т. В. Панфиловой, JI. Б. Сумм]. - Москва: Академический Проект, 2009. 237 с.
8. Хэзлем, М. Т. Психиатрия / М. Т. Хэзлем; Пер. с англ. Г. А. Лубочкова. - Львов: Инициатива; Москва: ACT, 1998. 609 с.
9. Baudrillard J. Hie Mirror of Production, trans. Mark Poster. New York: Telos Press, 1975.
10. Braidotti R. Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporary Philosophy, (Elizabeth Guild, trans.), New York and London: Routledge, 1991.
11. Butler R. Jean Baudrillard: The Defence of the Real, London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage, 1999.
12. Gane M. Baudrillard's Bestiaiy. Baudrillard and Culture. - London, Taylor & Francis e-Library, 2003.
13. Grace V. Baudrillard's Challenge. A Feminist Reading. New York and London: Routledge, 2002.
14. Kellner D. Jean Baudrillard: from Marxism to Postmodernism and Beyond. - Cambridge: Polity Press, 1989.
15. Ritzer G. Postmodern Social Theory. - New York: McGraw-Hill, 1997. 296 p.
" Бодршыр Ж. Общество потребления: его мифы и структуры / Жан Бодрийяр; [пер. с фр., послесл. и примеч. Е. А. Самарской]. - Москва: Республика: Культурная революция, 2006.
43 Бодршыр Ж. Символический обмен и смерть / Жан Бодршыр; [Пер. с фр. и вступ. ст. С.Н. Зенкнна]. -Москва: Добросвет, 2000.
Mishchenko Maxim Alexandrovich (Priest Maxim Mishchenko) Smolensk Orthodox Theological Seminary
Criticism of modern theories of gender in the work "The Seduction" by Jean Baudrillard
Abstract: this article is focused 011 the analysis of the work of Jean Baudrillard "The Temptation". The trajectory of J. Baudrillard's thought is intricate and unpredictable; "The Temptation" reflects the process of reinterpretation of the concepts of "gender", "sexuality", "corporality" in modem culture. To do this, the French thinker introduces a new categoiy of "temptation", which is the fundamental core of criticism of the dominant social theories of the 1970s, (feminism, Frankfurt School, etc.). The author tries to explain how the French theorist became associated with the criticism of feminism. Until now, in most fashionable cultural publications there are many allusions to the French philosopher. Such popularity (both mass and academic) of J. Baudrillard explains the relevance of this study.
Keywords: Jean Baudrillard, poststracturalism, postmodernism, feminism, seduction, symbolic exchange, social theory.
References
• Baudr illar d J. The Mirror of Production, trans. Mark Poster. New York: Telos Press, 1975.
• Baudrillard J. America [Text] / Jean Baudrillard; per. from fr. D. Kalugin. - St. Petersburg: Vladimir Dal, 2000.
• Baudrillard J. Temptation / Jean Baudrillard; Per. from fr. Alexei Garadzhi. - Moscow: Ad marginem, 2000. 317 p.
• Baudrillard J. Symbolic exchange and death / Jean Baudrillard; [Trans, from fr. and intro. Ait. S.N. Zenkin]. - Moscow: Dobrosvet, 2000. 389 p.
• Baudrillard J. Consumer society: its myths and structures / Jean Baudrillard; [per. from French, afterword and note. E. A. Samarskaya], - Moscow: Republic: Cultural Revolution, 2006. 268 p.
• Barbour J. Religion and science. M.: Publishing House of the Biblical Theological Institute of St. Andrew the Apostle, 2000.
• Braidotti R. Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporary Philosophy, (Elizabeth Guild, trans.), New York and London: Routledge, 1991.
• Butler R. Jean Baudrillard: The Defence of the Real, London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage, 1999.
• Homey K. Psychology of a woman / K. Homey; [per. fr om English. A. M. Bokovikova, T. V. Panfilova, L. B. Summ], - Moscow: Academic Project, 2009. 237 p.
• Haslem, M. T. Psychiatry / M. T. Haslem; Per. from English. G. A. Lubochkova. - Lviv: Initiative; Moscow: AST, 1998. 609 p.
• Kellner D. Jean Baudrillard: from Marxism to Postmodernism and Beyond. - Cambridge: Polity Press, 1989.
• Gane M. Baudrillard's Bestiaiy. Baudrillard and Culture. - London, Taylor & Francis e-Library, 2003.
• Grace V. Baudrillard's Challenge. A Feminist Reading. New York and London: Routledge, 2002.
• Ritzer G. Postmodern Social Theory. - New York: McGraw-Hill, 1997. 296 p.
