CC BY
427
УДК 165.6/8 : 141.72
Т. М. Миронова Критика науки в методологии феминизма
В статье рассматриваются взгляды представителей американского философского феминизма на проблемы науки: её социальный контекст, рост и расширение научного знания, критерии научности.
This article is devoted to the views of American feminist philosophers on such issues of science as its social context, growth and expansion of scientific knowledge, and scientific criteria.
Ключевые слова: объективность, субъективность, рациональность,
господство, гендер, феминность, маскулинность, эпистемологическая позиция.
Key words: objectivity, subjectivity, rationality, domination, gender, femininity, masculinity, epistemological position.
Принято считать, что современная феминистская теория возникла как результат рационалистического оформления импульсов достаточно широкого социально-политического движения последних двух веков, явившись для него своего рода заменой стадии институализации. Действительно, несмотря на создание общественных женских организаций, феминистское движение так и не обрело ощутимой политической силы, что связано, по мнению самих феминистов, с нежеланием женщин бороться за власть в её общепринятом, патриархатном значении - власть как господство, как возможность навязывать свою волю, применяя насилие. Напротив, главной задачей феминистского движения стало утверждение в обществе идеи партнёрства и сотрудничества полов, основанных на политическом, экономическом, юридическом и прочем равноправии. При этом главным объектом феминистской критики выступила патриархатная картина мира - не просто как мировоззрение, но как тотальная идеология, пронизавшая собой все сферы социального и вытеснившая женский способ рассуждения, понимания и освоения мира в плоскость невидимой, андеграундной субкультуры.
С точки зрения феминистов, само существование мира феминности закодировано разнообразными знаками. Хорошим примером его изучения являются исследования «кода материнства» в социальной практике, когда обнаруженная табуированность лексики, относящейся к женским телесным проявлениям, в первую очередь, беременности, [8, с. 227] приводит к изоляции материнской, да и женской культурной традиции в це-
© Миронова Т. М., 2012
лом. Новое представление о женщине не как объекте, но действующем и познающем субъекте неизбежно порождает феминистскую критику науки. Последняя рассматривается феминистами не только как социальный институт, созданный мужчинами для репродукции и ретрансляции пат-риархатной картины мира, но в первую очередь как социальный процесс познания, обусловленный субъективными ценностями его агентов.
Неудивительно, что первыми мишенями феминистской философии науки становятся такие критерии научности, как объективность и рациональность. Признавая вклад классиков философии науки ХХ в. (прежде всего, К. Р. Поппера, Т. Куна, П. Фейерабенда) в изучение влияния ценностей на научное познание, феминисты, тем не менее, пытаются дать собственные определения этих критериев. Известно, что феминистская методология «пробуждения сознания» отталкивается от личного опыта, на основе которого через общение и взаимодействие можно выстраивать обобщения (что, кстати, напоминает сократовскую модель рассуждения). Отсюда объективность понимается не как априорная беспристрастность и безличность, но скорее как процесс исключения предвзятости в постановке и формулировании научных проблем, а также интерпретации результатов экспериментов и наблюдений.
И то, и другое иллюстрируется примерами, взятыми из естественных наук, чему надо отдать должное, потому что феминистской критике, очевидно, легче спекулировать в социогуманитарной области. Во-первых, это пример дисбаланса научных интересов в сфере медицины, вплоть до конца ХХ в. не изучавшей всерьёз проблему контрацепции (которая в цивилизованном мире является общечеловеческой) или менструальных болей, свойственных немалой части человечества. Во-вторых, что касается гендерной специфики научной интерпретации, здесь может показаться интересным описание модели стада животных с одним самцом. Учёные-мужчины поспешили присвоить данной модели название «гарем», в то время как женщины-приматологи подвергли сомнению сам принцип выстраивания иерархии во главе с самцом, повернув ситуацию на 180 градусов. Возможно, количество самцов в стаде определяется потребностями самок в размножении: если эти потребности невелики, стадо может обойтись и одним самцом (Дж. Ланкастер) -всё зависит от интерпретации, кто кого кормит и кто кому обеспечивает выживание.
Оппозиция между «мужской объективностью» и «женской субъективностью», по мнению Эвелин Фокс Келлер, претворяется феминистской критикой основ научного мышления в понимание объективности как диалектического процесса, осознающего вторжение «Я» (в терминологии Ж. Пиаже), а вместе с ним и личного опыта в научный дискурс. Феминистская критика науки показывает, что логико-философское определение объективности в рамках патриархатного мировоззрения - конечный продукт процесса, описанного многими теоретиками
психоанализа, включая и самого З. Фрейда. Обесценивание женской субъективности начинается одновременно с социализацией ребёнка: «раннее материнское окружение в соединении с культурным определением маскулинности (то, что никогда не может быть феминным) и автономности (то, что никогда не может пойти на компромисс с зависимостью) ведёт к тому, что “женщина” ассоциируется с удовольствием и опасностью слияния, а “мужчина” - с комфортом и одиночеством независимости» [2, с. 207]. Таким образом, субъект-объектная парадигма генетически определяет процесс взросления как достижения психической автономности. И то, что психоанализ применяет по отношению к отдельной личности, феминисты эксплицируют на весь социальный институт в целом. Основная проблема заключается в том, что движет наукой, а точнее, людьми науки в большей степени - удовольствие от процесса познания или удовольствие от господства над природой, т. е. как заметил В. Лейсс, использования нашего знания о физической природе в качестве инструмента господства над природой человеческой
[9, р. 122].
Здесь, однако, необходимо заметить, что феминисты не ограничиваются одной лишь критикой предустановок и предрассудков науки как варианта закрытого мужского клуба. В качестве альтернативной познавательной стратегии Э. Ф. Келлер рассматривает концепцию «разговора», или диалога, с природой, воплощённую в теории генетика Барбары Мак-Клинток. Представление последней о ДНК как компоненте самораз-вивающейся организации (клетки), «устойчивое состояние» которой может потребовать изменения самой ДНК, идёт вразрез с доминирующей теорией гена как «молекулы-хозяина», единолично и необратимо определяющей развитие клетки. Противостояние диалога, зиждущегося на эмпатии и даже любви к изучаемым зёрнам кукурузы у Мак-Клинток, и господства по отношению к объекту исследований (гораздо более распространённого в научной среде) вырастает из различия основных фе-минных и маскулинных социальных стратегий, оказываясь ценным ещё и в эпистемологическом плане.
При этом уже становится привычным, что продуцируемые теорией феминизма доказательные стратегии, как-то: феминистский эмпиризм и феминистская эпистемологическая позиция - постоянно циркулируют между политизированностью и «чистой» философией или наукой самой по себе. Сандра Хардинг, выделяя эти стратегии, отталкивается от утопического лозунга о служении науки делу эмансипации человечества. Феминистский эмпиризм отмечает вклад социальных революций XV-XX вв. - буржуазной, пролетарской, антиколониальной - в рост научного знания и претендует на своё место в этой логической цепочке. Научная объективность в методологии феминизма требует признания «социального авторства» научной гипотезы, выявления зависимости результатов научного исследования от источника исследуемой научной проблемы и в
конечном итоге отрицания взаимосвязи между ценностной нейтральностью и объективностью [7, с. 221]. Из формального критерия научности познания, постулирующего отстранённое отношение субъекта к объекту, объективность, констатирующая ограниченность и предвзятость наших представлений, превращается в содержательную основу всей системы собственно научных ценностей.
Феминистская эпистемологическая позиция также по-своему раскрывает механизмы ограничения научного познания. Открещиваясь от релятивизма и частично признавая эффективность постмодернистской тактики, феминизм претендует на статус подлинно «оппозиционного сознания». С этой точки зрения ограничения на свободу мысли накладывает сама структура человеческой деятельности и, главным образом, её гендерный аспект. Например, в социологии, как доказывает Дороти Смит, структурирование по принципу public/private (а эти две сферы разделил в своё время ещё Дж. Локк) привело к тому, что физический труд женщин по уходу за детьми и домом, поэтически характеризуемый как «труд любви», на деле выпадал из поля научного рассмотрения. Действительно, каким образом можно измерить женский вклад в развитие общества, если этот труд, необходимый для выживания, не считается производительным, не имеет меновой стоимости, а значит, никак не оплачивается, т. е. не ценится? При этом социализация женщины целепола-гает брак, т. е. достижение статуса обслуги для мужчины в качестве единственно возможного, отвергая саму попытку усомниться в его желательности, привлекательности и вообще необходимости. А ведь идея о том, что чья-то повседневная, без выходных и отпусков, выслуги лет и пенсионных гарантий, незаметная практическая деятельность служит фундаментом осуществления деятельности абстрактной, управленческо-административной, а потому гораздо более значимой, основана на другом принципиальном культурном противоречии - между разумом и эмоциями.
Феминистская критика рациональности стремится отследить все стадии её эволюции - от Аристотеля до Г егеля, но более всего сосредотачивается на философии XVII в. вообще и методе Декарта в частности. В этом снова проявляется тяга к упрощенчеству и стереотипизации позиции оппонента, характерная для американских философов-феминистов. Дело в том, что Аристотель не отнимал у женщин рациональных способностей, но в его определении женщины как «слабого мужчины» слабость связана с её неполноценностью в отношении рациональности. Похожую задачу вынужден был решать в рамках иной концептуальной схемы Аврелий Августин: как мужчина, так и женщина сотворены разумными существами, но мужчина - как идеальный тип, а женщина - как «офсайдер». Декарт создаёт новый тип рациональности, основанный на анализе сложного и неясного до простого и самоочевидного, чтобы потом заново составить получившиеся элементы в опреде-
лённом порядке [3, с. 137]. При этом «ясное и отчётливое» должно быть освобождено от влияния эмоций и воображения, так что именно с XVII в. начинается методологически обоснованное исключение женщин из сферы образования как обучения рациональному. Женевьев Ллойд подчёркивает, что рационалистическая схема Декарта искусственно сводит мышление к «совокупности дискретных умозрений, подчиняющихся предначертанному порядку», которая в конечном счете выдаётся за «настоящую природу сознания» [3, с. 146]. При этом изначальной посылкой рассуждения было некое уравнение, согласно которому знание состоит из самоочевидной интуиции и необходимой дедукции. Процесс превращения интуитивных «простых сущностей» в «дискретные умозрения» служит не методу, а «утилитарным целям»: целостность интуитивного знания непригодна для господства, в отличие от разделяющего, ясного и отчётливого понятийного мышления [3, с. 150].
С критикой новоевропейского идеала рациональности солидаризируется и Элисон М. Джаггар: Новое время выводит разум за скобки и ставит неизмеримо выше других эту инструментальную способность «делать правильные выводы из некоторых внешних посылок», т. е. «выбрать адекватное средство, но не определить цель» [1, с. 153]. Объективность и рациональность науки только констатируют независимость логических выводов от субъективных предпочтений или отношения к предмету рассуждения. При этом в позитивистской эпистемологии разделены «логика открытия» и «логика обоснования»: первая предоставляет место эмоциям как идиосинкратическим методам генерирования гипотез, вторая стремится элиминировать проявления эмоциональности и оценочные суждения. Таким образом, научный процесс должен отфильтровать или сублимировать эмоции, для того чтобы на выходе теория выглядела объективной и рациональной. Иногда это вопрос времени: «теории становятся ясными и "рациональными" только после того, как их отдельные несвязанные части использовались длительное время» [6, с. 157]. Иногда даже ключевые принципы науки могут оставаться эмоциональными (как, например, «собственность на сексуальность» и «необходимость доминировать» в социобиологии), но это просто перестают замечать [1, с. 166]. Ещё более ярким примером является виктимо-логия с её иррациональным стремлением доказать, что именно жертва -инициатор преступления, так как она провоцирует преступника не только внешним образом, но и психологически. Неудивительно, что данная наука не представлена женскими именами: фантазии на тему, например, совращения педофила просто кощунственны.
Объективность и универсальность метода, а значит, и разума поддерживают не только миф о «беспристрастном исследовании», но и некий «эпистемный авторитет» членов доминирующих социальных групп. Мифология «эпистемного авторитета» объясняет и оправдывает «молчание» подчинённых как носителей эмоционального начала. На вершине
социальной иерархии положено сдерживать эмоции, так как их проявление демонстрирует уязвимость человека в определённых вопросах. В то же время критическое осмысление эмоций показывает их зависимость от доминирующего мировоззрения: эмоции выступают в роли социального продукта, будучи не непосредственными, а опосредованными реакциями. Например, феминисты рассматривают социальную обусловленность традиционных, т. е. санкционированных, женских эмоций, которые по мере расширения личного и социального опыта женщин уступают место другим, нетрадиционным, как-то: гнев и неподчинение.
Табуированность проявлений гнева у женщин связана с тем, что он предполагает осознание имеющей место несправедливости, а это уже двойное посягательство на сферу мужской рациональности: во-первых, благодаря «осознанию», во-вторых, благодаря дихотомии «справеди-вость - несправедивость». Для развенчания мифа об исключительной «рациональности мужчин», противостоящей «эмоциональности женщин», необходимо постоянное взаимодействие между взглядом на мир и взглядом на себя, чтобы новые (к примеру, феминистские) идеи меняли бы эмоциональные реакции, а те, в свою очередь, пробуждали ещё более интересные идеи. Такое самовоспитание в плане эмоций возможно благодаря тому, что феминизм в равной мере занимается как рефлексией, так и саморефлексией: «радикальные прозрения феминизма во многом обязаны своим появлением “незаконным” эмоциям, которые являются адекватной реакцией на ситуацию подчинённого социального положения женщин» [1, с. 177]. Однако у этого положения тоже были свои плюсы, так как оно сформировало множество эксклюзивных положительных качеств, к числу которых относится и «эмоциональная проницательность», создающая женское преимущество в сфере политической аналитики и всего, что служит интересам эмансипации личности.
Таким образом, феминистская критика науки разворачивается по нескольким направлениям. Во-первых, наука прочно вросла в фундамент той социальной системы, которая не изжила в себе структурирования по гендерному принципу, а значит, вопреки всем эгалитаристским устремлениям воспроизводит биологические механизмы доминирования. С этой точки зрения она служит лишь прикрытием маскулинной социальной стратегии, направленной на тотальное господство. Объектом господства в метафизическом смысле может стать что угодно, но в социальной реальности такая роль уготована в первую очередь женщине и её проекции на мир - например, природе, что в своё время заметили ещё представители Франкфуртской школы социологии. То, что в господстве над природой можно усмотреть аналогию господства над женщиной, свидетельствует о декоративном характере науки как социального института.
Далее феминисты исследуют специфику институализации научного знания. Решающее значение здесь придаётся принципам рациональности и объективности как определяющим структурам научного мировоззре-
ния. Вслед за представителями постпозитивизма феминисты разрушают миф о «беспристрастном исследовании», доказывая неустранимость субъективного фактора в процессе познания: «принять личностную вовлечённость как единственное отношение, в рамках которого мы можем верить в истинность чего-либо - значит отказаться от всех попыток найти строгие критерии истины и строгие процедуры для её достижения» [4, с. 318]. Феминистская методология также придерживается классических принципов логического позитивизма: верификации и фальсификации в рамках феминистского эмпиризма, усиленных «расширенным» конвенционализмом, который больше не опирается на патриархатную картину мира.
Положительным аспектом феминистской философии науки является открытие гендера как одной из доминирующих структур научного мировоззрения. В качестве альтернативы историческому злоупотреблению гендером феминисты предлагают проецировать гендерный баланс на различные стадии научного процесса - от постановки проблем до принятия новых парадигм научным сообществом. Зачастую «женский взгляд», даже ограниченный в духе политологического паллиатива «добавь женщин и размешай», создаёт такой потенциал креативности, что открытия если не новых объектов, то новых взаимосвязей просто неизбежны. В то же время прорыв в области социально-гуманитарных дисциплин весьма значителен, а возможно, даже фундаментален. Например, в социологии под влиянием гендерного подхода появились или были полностью реконструированы такие направления, как женские исследования (women’s studies), сексуальность, тело, насилие, неравенство/различия в обществе, репродуктивность, социология домашнего труда, социология частной жизни [5, с. 53]. Феминисты подчёркивают, что сам факт присутствия женщин в науке способствует преодолению однобокости, зауженности научного взгляда на мир. При этом следующая стадия - занятие женщинами ключевых позиций в данной, мировоззренческой, сфере должна служить усовершенствованию всего социального механизма ради создания новых, более свободных форм общественной жизни.
Список литературы
1. Джаггар Э. Любовь и знание: эмоции в феминистской эпистемологии // Женщины, познание и реальность. Исследования по феминистской философии. - М.: РОССПЭН, 2005.
2. Келлер Э. Феминизм и наука // Женщины, познание и реальность. Исследования по феминистской философии. - М.: РОССПЭН, 2005.
3. Ллойд Ж. Человек рациональный / Женщины, познание и реальность. Исследования по феминистской философии. - М.: Р0ССПЭН,2005.
4. Полани М. Личностное знание. - М.: Прогресс,1985.
5. Успенская В. И. Феминистская критика современного социологического знания / Женщины. История. Общество: сб. науч. ст. / под общ. ред. В. И. Успенской. Вып. 2. - Тверь: ОГУП «Тверское обл. кн.-журн. изд-во», 2002.
6. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. -М.: Прогресс,1985.
7. Хардинг С. Доказательные стратегии феминизма // Женщины, познание и реальность. Исследования по феминистской философии. - М.: РОССПЭН, 2005.
8. Щепанская Т. Телесные табу и культурная изоляция // Феминистская теория и практика: Восток - Запад: материалы междунар. науч.-практ. конф. Санкт-Петербург, Репино, 9-12 июня 1995 г. - СПб., 1995.
9. Leiss W. Domination of Nature. - Boston: Beacon Press, 1974.
