Кош-агачские казахи-мигранты Текст научной статьи по специальности «История и археология»

люди

Кош-Агачские казахи-мигранты*

Елена Ларина, Ольга Наумова

Ключевые слова: адаптация, внутригрупповые связи, Кош-Агачский район Республики Алтай, миграционное поведение, миграция в Казахстан, оралманы, реэмиграция, российские казахи, этническое самосознание

Распад СССР повлёк за собой стихийные миграционные потоки на всём постсоветском пространстве. В зависимости от причин, побудивших людей сдвинуться с насиженных мест, можно выделить два типа миграционных процессов, для каждого из которых характерны свой этнический состав мигрантов, особенности их поведения и закономерности адаптации на новом месте. Один тип, наиболее распространённый в наше время, — это трудовая миграция; в её основе лежат экономические причины. Причины миграций другого типа — назовем их «миграциями воссоединения» или «переселением на историческую родину» — менее очевидны, вероятно, потому, что лежат в плоскости не только рационального, прагматического, но и эмоционального. Яркий пример таких миграций — переезд русских из бывших советских республик в Россию. Их основными причинами были межэтническая напряжённость, возникшая в новых независимых государствах, языковые проблемы, отсутствие перспективы для детей. Но немалую роль играли психологические мотивы: психоло-

Елена Игоревна Ларина, доцент кафедры этнологии исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Москва.

Ольга Борисовна Наумова, старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии Российской академии наук, Москва.

* Статья написана при поддержке РГНФ, гранты № 06-01-00134а и № 06-01 -18026е.

гический дискомфорт, чувство незащищённости, снижение социального статуса.

На фоне массового выезда русских в Россию национальная политика в республиках была обращена в сторону преимущественного развития и увеличения численности «титульных» государствообразующих народов. В Казахстане для достижения этой цели была предназначена, в частности, программа по возвращению оралманов — казахов, живущих за пределами Казахстана. Программа привлекла внимание многочисленных казахских диаспор в Китае и Монголии, а также казахов российского Горного Алтая. Изучение этого типа миграций поднимает ряд теоретических вопросов — о различных путях развития территориально разделённых групп этноса и накоплении новых свойств каждой группой, о закономерностях расхождения этнической группы и ядра этноса, о факторах адаптации переселившейся группы на «исторической родине» и др. Современный Казахстан — поле для изучения таких проблем: сюда переселяются группы казахов из бывших республик Средней Азии, Монголии, Китая и других государств, каждая со своей историей, культурными, психологическими особенностями и даже самосознанием.

Полевые исследования в Астраханской, Оренбургской, Самарской, Саратовской областях — в местах компактного расселения казахов по казахстанско-российской границе — давали любопытный материал по миграционному поведению казахов. В целом миграционная картина по регионам различается не очень сильно, выделяется только неординарное поведение кош-агачских казахов. Патриотический романтизм и жизненный прагматизм лежат в основе как их переселения в Казахстан, так и возвращения в Россию, что, возможно, отличает их от всех прочих групп оралманов.

I

По переписи 2002 года, в Республике Алтай насчитывается 12,1 тыс. казахов, подавляющее большинство которых проживают в изолированном и труднодоступном Кош-Агачском районе. Район занимает Чуйскую степь, попасть в которую можно по единственной дороге — Чуйскому тракту. От районного центра пос. Кош-Агач до ближайшего города Горно-Алтайска 560 км. Казахи переселились в эти места в последней трети XIX века из Усть-Каменогорского уезда Семипалатинской области (ныне Восточно-Казахстанская область Республики Казахстан) по причине нехватки пастбищ1. Принадлежат

они к Среднему жузу, в основном к родовым подразделениям саргал-дак и самой племени наймам, есть некоторое число казахов-уаков и др. Соседи казахов в Кош-Агачском районе — тюрки-алтайцы; русских очень немного (по переписи 1989 года, в районе было: 58 % казахов, 39 % алтайцев и 4 % русских2). Мы работали в посёлках с казахским и казахско-алтайским населением; это Кош-Агач, Жана-Аул, Джазатор, Тобелер, Теленгит-Сортогой, Чаган-Узун.

В силу изолированности от основного этнического массива, относительно небольшой численности и наличия иноэтничного окружения кош-агачские казахи сформировались в сплочённую, обладающую рядом этнокультурных особенностей и самосознанием группу. Практически все знают друг друга — если не непосредственно, то через родственников и знакомых. Высок уровень самоорганизации: действует курултай3 — орган, совмещающий функции совета старейшин и народного собрания. Местные курултаи собираются в каждом посёлке и делегируют своих представителей на районный курултай, доводят до односельчан его решения. Курултай выносит на обсуждение вопросы, которые считает жизненно важными для всего казахского сообщества. «Основными вопросами, стимулирующими его созывы, являются: сохранение этнического самосознания, родного языка, духовной и материальной культуры, традиционного природопользования». Курултай казахов Республики Алтай даже «ходатайствовал перед администрацией Президента РФ о наделении алтайских казахов статусом “малочисленного этноса", а в пределах республики статусом “коренного народа", третьего по численности после русских и алтайцев»4. Наши собеседники называли более мелкие, но не менее важные для их повседневной жизни вопросы, обсуждаемые на курултае, такие как сокращение расходов на обряды, поведение молодёжи, приведение в порядок кладбищ и проч. Курултай поддерживает сплочённость группы, совместное участие кош-агачских казахов в традиционных обрядах: в свою очередь, сплочённость способствует сохранению традиций. Особенно это касается похоронного обряда: на похороны и поминки собираются все казахи посёлка, причём без приглашения, а на похороны известного в районе пожилого человека — практически всё взрослое казахское население района. Таким образом, различные формы коммуникаций, или информационных связей, которые обеспечивают механизм существования этнической общности5, гораздо интенсивнее действуют внутри группы кош-агачских казахов, чем вне её. Они лежат в основе солидарности группы, укрепляют их групповую идентичность. Все эти особенности развития кош-агачских казахов определили и характер их миграций в постсоветское время.

II

Массовый переезд кош-агачских казахов в Казахстан начался в 1991 году. Тому было несколько причин. В начале 1990-х годов в Казахстане началась кампания по возвращению этнических казахов «на родину». В это время Кош-Агачский район часто посещали бригады казахстанских артистов с концертами, а потом агитировали переезжать в Казахстан: «Приезжало много артистов, давали концерты. Приглашали на историческую родину. Говорили: “Вас там ждут ”. Здесь в это время был развал» (Н. Н., Джазатор). Оралманам давались существенные привилегии: средства на приобретение жилья, бесплатный проезд на место прибытия, освобождение от различных налогов и сборов, помощь в овладении профессией и др. Агитация сформировала у кош-агачских казахов стойкое представление о том, что Казахстан — их историческая родина. Наши информаторы рассказывали, что когда к ним приезжали казахи-строители из Казахстана, они спрашивали: «Почему вы переезжаете, что вы ищете там ?Увас что, там родня ? Так хорошо живёте: тут деревьев нет, а вы все в деревянных домах живёте». Местные казахи отвечали: «На историческую родину уезжаем» (Н. и Т. М., Жана-Аул). Когда в милиции отъезжающих снимали с учёта, в журнале учёта писали: «Выбыл на историческую родину».

Естественны и то чувство гордости, которое испытывали кош-агач-ские казахи по поводу создания независимого государства Казахстан, и их стремление воссоединиться со своими «соплеменниками» на земле предков. Однако вряд ли агитация могла бы подействовать, вызвать кардинальные перемены в жизни кош-агачских казахов, если бы не другие, более веские причины. Сами казахи объясняли свой отъезд прежде всего экономическими трудностями в России. Почти все предприятия в Кош-Агаче закрылись, многие люди остались без работы: «В 1990-х отсюда много казахов уехало в Казахстан. Здесь тогда всё развалилось, непонятно, что в будущем ждет. А в Казахстане — казахи, если что — помогут» (Е. А., Кош-Агач); «Не было здесь даже жилищного строительства, работы» (Собыр Солтонов, Кош-Агач). Надо заметить, что в то время в Казахстане экономическое положение было ещё более плачевным, чем в России, и в связи с этим на других, степных, участках российско-казахстанской границы начались значительные миграции казахов из Казахстана в приграничные районы России6. Кош-агачские же казахи (в отличие от казахов, например, Оренбургской, Саратовской или Самарской областей) по причине труднопроходимой алтайской границы с Казахстаном были мало информированы о положении дел в соседних казахстанских районах.

Ещё одним мотивом в принятии решения об отъезде в Казахстан, возможно, был рост алтайского национализма. Оживление национально-культурной жизни шло одновременно у всех народов региона, но претензия на этническую территорию стала прерогативой алтайцев. Уже потом, после возвращения казахов началось обострение межнациональных отношений, и сейчас время от времени возникают острые дискуссии. Недавно в местной прессе обсуждался вопрос о руководящих постах района, которые занимают этнические казахи. Вместе с тем, в целом по республике в скрытом виде существует практика принятия решений в пользу алтайцев. По словам наших собеседни-ков-казахов, им труднее, чем алтайцам поступить на бюджетные отделения в учебные заведения в Горно-Алтайске. Бывают открытые столкновения алтайской и казахской молодёжи. При видимом отсутствии русско-казахских конфликтов в самом Кош-Агачском районе, некоторые казахи ощущают на себе проявления бытового национализма в республике и за её пределами. «Яздесь уже в Барнауле (то есть, когда покидает Кош-Агач. — Е. Л., О. Н.) ощущаю, что я другой. Могут черномазым назвать» (Е. А., Кош-Агач). Понятно, что жизнь среди «своих» представлялась кош-агачским казахам лишённой какой-либо дискриминации по национальному признаку.

Отъезд части казахов из Кош-Агача воспринимался остававшимися очень болезненно, как разрыв единого живого организма. Кто-то из тех, кто по разным причинам не мог уехать, называл мигрантов предателями, но, похоже, что это была защитная реакция на крушение прежней жизни. Многие испытывали боль и тоску, видя, как разрушается их «большая семья». Вот как описывает свои ощущения в начале 1990-х годов казашка, бывшая в то время замужем за украинцем: «А я беременная Наташей тогда была. Стою у дороги, смотрю на отъезжающие грузовики, и так мне плохо... Думаю, я, наверное, тут одна из казахов останусь. Амуж говорит мне: “Нерасстраивайся, вот посмотришь, через год все вернутся ”»(А. П., Кош-Агач). Такое же настроение было и у пожилых супругов: «Мы думали: ехать или не ехать, расстраивались, вдруг одни останемся» (Н. и Т. М., Жана-Аул). «Здесь в то время был развал. Все поехали. Мы подумали: “Что же, мы будем самыми последними?”» — рассказывали сестры из Джазатора, мигрировавшие в Казахстан в начале 1990-х годов и вернувшиеся обратно через 14 лет. Основным чувством остававшихся кош-агачцев была боязнь оказаться вне своей группы. Возможно, для некоторых это тоже стало побудительным мотивом к переезду.

Когда началась миграция, президиум курултая, состоявший из нескольких авторитетных пожилых мужчин, обсуждал создавшееся

положение. Решили не препятствовать отъезжавшим, потому что экономическое положение в районе было действительно очень тяжелым. Однако именно эти люди как никто понимали всю ценность связей, объединявших кош-агачских казахов и рвавшихся у них на глазах с отъездом каждой новой семьи. Была предпринята попытка сохранить кош-агачское единство. Один из старейших членов президиума, Пионер Султанович Мухтасыров, предложил всем желающим переселиться в какое-то одно место в Казахстане. Была создана комиссия для проработки этого вопроса, Мухтасырова делегировали в Казахстан договариваться с местными органами, несколько человек во главе с главой администрации Кош-Агачско-го района ездили выбирать место для переселения. Казахстанские власти выделили кош-агачцам село Орнок (к тому времени там проживало лишь несколько пенсионеров) Катон-Карагайского района Усть-Каменогорской области, то есть буквально те места, откуда их предки откочевали в последней трети XIX века сначала в Монголию, а затем на Алтай7. Таким образом, кош-агачские казахи могли бы вернуться не на некую идеальную, а на свою реальную историческую родину. Там было построено 40 домов, однако, по свидетельству Мухтасырова и бригадира, строившего эти дома, места было мало. К тому же посёлок находился вдали от крупных населённых пунктов, в труднодоступном месте — «за речкой без моста». Когда с гор (Тарбагатай) пошла вода, два дома полностью затопило. Решились переехать на это новое место лишь несколько семей, но без работы, без привычных условий выдержали недолго. А после того, как в реке утонули пять кош-агачцев, все стали уезжать. Построенные дома пришлось продать. Попытка организованной миграции группой не удалась.

Однако собирание группы в Казахстане стало происходить стихийно. Приведём отрывок из интервью Сабыра Солтонова, прожившего в Казахстане с 1991 по 2000 год: «В 1991 году я работал в редакции, жена — в селъхозуправлении. В один прекрасный день меня вызывает отец. Осенью 1991 года, в сентябре. Он на стоянке, чабанит. И говорит: “Мы поедем в Казахстан ”. До этого мой младший брат уехал, там родственники со стороны его жены. Он летом 1991 года уехал. “Давай, поехали в Казахстан. Там неплохо живётся, — отец говорит. — Посмотрим, что за Казахстан ”. Мы-то с женой видели, Семипалатинск, Алматы видели, другие города. А в основном [казахи из Кош-Агача] уезжали в северный Казахстан — Кокчетавская область, в район Астаны — этого не видели. Поехали, это — в Ермента-уском районе, неподалёку от Астаны, совхоз ТУТУ, отделение Жалбаши.

Он (младший брат. — Е. Л., О. Н.) работал тогда заведующим фермой. И мы поехали, отец посмотрел — можно скот держать, и начал уговаривать: ну хоть не в отделении, так в соседнем совхозе. Мы поехали, посмотрели, чисто случайно попали в совхоз ‘Новодолинка ”. Там живут 99 процентов немцев. Акмолинская область, 100 км от Астаны. Мы посмотрели, посёлок хороший. Мы ездили по многим сёлам, городам. Этот посёлок ближе был к тому месту, где остановились мои родители: 50 км. Мы там купили дом, договорились. А потом ещё на машине покатались по Казахстану — в Кокчетавскую область и др. Место искали. Но всё равно вернулись в Новодолинку.

Там немцы ещё жили, и только-только начали переезжать [в Германию]. Когда мы переехали уже были дома на продажу. И цены были умеренные. Купили дома. Вместе переехали: мой друг из Кош-Агача, вместе учились в Барнауле в электротехническом техникуме, с женой, я с женой и сестра друга с мужем. Вот три семьи приехали где-то в начале декабря 1991 года.

<...> Сначала отец в отделении работал, а потом через год-полтора они все переехали в Новодолинку, где мы жили. Сначала нас три семьи было, потом мои родственники, родственники жены, друзья к нам в гости приехали. Дома на продажу были. И уже в феврале—марте 1992 года постепенно стали переезжать люди из Кош-Агача, и кош-агачские и другие алтайские казахи из других областей Казахстана, которые раньше переехали, начали приезжать в Новодолинку, покупать дома. И это всё продолжалось, немцы уезжали, а казахи приезжали, все хорошо устроились. Жена устроилась диспетчером, а я как строитель, сначала в столярке, а потом мастером.

Итак уже к 1993—1994 году 150 семей казахов было из Кош-Агача. И в отделениях наши были. И наши уже в конторе, прорабом, в школе работали, водителями, механиками — во всех сферах работали наши люди. <... >Рядом другой совхоз, Павловка, 25км. Туда тоже наши переселялись. Там тоже собрались 100—150 семей. В эти два посёлка потом, в 1992 —1994 годах со всех областей Казахстана стали собираться кош-агачские казахи».

Всего в двух соседних посёлках собралось около 300 семей кош-агачцев — и стала воспроизводиться кош-агачская жизнь в её прежних родственных и соседских связях. Были и другие центры притяжения для кош-агачцев в Казахстане, но не такие крупные. Так, в селе Зерен-да Кокчетавской области собралось 15—16 семей из Кош-Агача. Восстановление хотя бы частичного единства кош-агачцы принимали с эмоциональным подъёмом, настолько ценно было для них ощущение общности. Тот же Солтонов говорил нам: «Когда в деревню переезжа-

ет одна семья — это радость, это пополнение, это душевное волнение. <... > Когда из 150 семей хотя бы одна уже уехала, кажется, что что-то отнимается. Не то настроение, не тот настрой». (Обратим внимание на сохраняющуюся патриархальность кош-агачской семьи: решение о переезде принимает отец, и 30-летний сын, имеющий свою семью и неплохое по тем временам материальное положение, ему подчиняется. Так же в этой семье обстояло дело и с отъездом из Казахстана, о чём будет сказано ниже. Кстати, все четверо братьев Солтоновых с семьями мигрировали в Казахстан, а две замужние сестры оставались в России, хотя и имели намерение переехать: видимо, решение в их семьях принимала сторона мужа.)

В Казахстане кош-агачцы искали места для переселения, отвечающие определённым критериям:« Чтобы работа была, дом был и, главное, чтобы посёлок был хороший. Были совхозы, где преимущественно жили казахи, но там домов не было, никто не переезжал». Всем этим требованиям отвечали немецкие сёла: здесь можно было купить хорошие дома (их продавали отъезжающие немцы), можно было найти работу в крепких немецких совхозах (после отъезда немцев освобождались рабочие места). Некоторые кош-агачцы попали на юг Казахстана, в посёлки, откуда уезжали в Турцию местные турки. Подселяться в казахские посёлки кош-агачские казахи не стремились. И, конечно, те, кто мигрировал позднее, переезжали в места, где уже обосновались их родственники, друзья или знакомые. В результате кош-агачские казахи расселились во многих областях Казахстана: нами зафиксированы переселения в Алматинскую, Кокчетавскую, Семипалатинскую, Вос-точно-Казахстанскую, Акмолинскую, Карагандинскую, Талды-Кур-ганскую области.

Дома в России обычно продавали, а скот грузили на КАМАЗы и везли на новое место жительства. По воспоминаниям жителей Жана-Аула, с одного двора грузили до пяти КАМАЗов. Уезжая из Кош-Ага-ча, Сабыр Солтонов с отцом только крупного рогатого скота, овец и коз погрузили два КАМАЗа. По дороге в Акмолинскую область скот кормили и поили, а на месте продали и купили дома. Везти живой скот имело смысл из-за бывшей в то время высокой инфляции: вырученные от продажи дома деньги обесценивались быстрее, чем переселенцы успевали добраться до места: «Здесь мы дом девять на десять метров продали за 30тысяч. Нам сказали, что там с сигаретами плохо. Мы здесь взяли ящик сигарет “Bond ” и через два месяца там продали за 30 тысяч — такая была инфляция», — рассказывала жительница Джа-затора — посёлка, где насчитывалось 450 дворов казахов; 20 семей выезжали в Казахстан.

III

В Казахстане российские казахи устраивались по-разному. В уже упоминавшихся Новодолинке и Павловке почти все кош-агачцы, по словам Солтонова, нашли работу в совхозе: «Кто трактористами, кто строителями, кто в школе. Немцы же уезжали, их места освобождались. Если бы мы поехали в казахские совхозы, то там же места не освобождались, там безработица была. А этот перспективный совхоз». Когда в середине 1990-х годов в Казахстане начались рыночные реформы в аграрном секторе и все колхозы и совхозы были расформированы, во многих сельских районах Казахстана началось массовое обнищание населения8. Однако близость посёлков, куда собрались кош-агачцы, к новой столице Астане помогла им практически безболезненно пережить кризис сельского хозяйства: «Когда совхозы закрывались, все ездили на работу в Астану, тогда там уже началась большая стройка. Мужское население в основном поехало туда работать: жили в близлежащих сёлах, снимали квартиры, работали. Зарплата там была хорошая, нормальная, можно было жить, если бы не ностальгия». Сам Сабыр после ликвидации совхоза открыл магазин и основал собственное крестьянское хозяйство, которое занималось животноводством и выращивало зерновые; у него были трактора, сельхозмашины и до 1000 га земли — пашни, пастбища, сенокосные угодья.

Некоторые мигранты несколько лет сидели без работы — не желая идти в скотники (эту работу можно было получить без проблем), искали то, что их устроило бы. Другие, как супруги с шестью детьми из Жана-Аула, не гнушались и этой работой. Они попали в Зерендинский район Кокчетавской области, в Чаглинское отделение совхоза «Первомайский»: «Сперва в совхозе-то баранов пасли. Две отары. Потому что как таковой работы-то нету. Муж здесь шофёром был. Это первый раз в жизни, спонтанно. Он одну отару, я одну отару — так и пасли, по тысяче с чем-то баранов. Сакман9 — на базе. По 200—300 голов в окотное время ягнят получали. В газету помещали (статья о них появилась в местной прессе. — Е. Л., О. Н.). Потом доили кобыл. Тоже первый раз в жизни. Ручная дойка. Всему научились. На джайляу10 в будках жили. Юрт вообще нет. Палатку брали. Дети с нами были на джайляу. А на кстау11 нет. Мы сезон только работали. <... > на джайляу мы выехали пасти молодняк. Там сезон, до осени пасли молодняк». После того как муж и жена поработали год чабанами и сакманщиками, семья смогла купить дом и перебралась на центральную усадьбу совхоза. Муж организовал предприятие по заготовке леса и отправке его в южные районы Казахстана. Работали всей семьёй да ещё нанимали рабочих.

Многие получили работу в соответствии со своими профессиональными навыками. Списокдолжностей, на которых работали кош-агачцы в Казахстане, включает зоотехника, ветврача, тракториста, строителя, диспетчера, директора школы, учителей казахского языка и литературы, истории, химии и др., бухгалтера банка и проч.

Переехав в Казахстан и попав в новое окружение, кош-агачцы во всей полноте смогли ощутить свою самобытность. Им невольно приходилось сравнивать себя с местными казахами, что, несомненно, обострило и сделало более чётким их самосознание. Как было показано выше, кош-агачские казахи, выбирая места для поселения, учитывали наличие жилья и работы. Таким условиям отвечали в первую очередь посёлки, жители которых были нацелены на отъезд из Казахстана. Многонациональное население здесь говорило по-русски. Жили в этих местах и казахи, большинство — в отдалённых аулах — отделениях совхозов. Какое-то число жили и в центральных усадьбах, так, в Новодо-линке, когда туда приехали первые кош-агачцы, было семь семей местных казахов. С отъездом немцев и русских они тоже стали постепенно переселяться в более крупные посёлки. Местные казахи, как правило, также говорили в основном по-русски, казахский очень ограниченно использовался в быту, главным образом стариками. В результате кош-агачские казахи, почти во всей полноте сохранившие казахский язык, оказались в этих районах его носителями. Это сразу бросалось им всем в глаза: «В Казахстан как в Россию приехали. А в Россию (в Кош-Агач. — Е. Л., О. Н.) вернулись, будто в Казахстан». Определённые трудности возникли у детей в школе: «Старшему сыну сложно было. Здесь же учили по-русски, но разъясняли по-казахски. А там он ничего не понимал, как в Россию попал. Там местные казахи на русском говорят. И когда приехали сюда, все четверо [детей] говорили по-русски». В то время в Казахстане обучение переводилось на казахский язык, и местные школы испытывали дефицит кадров, способных преподавать на нём. Так, только учительница химии и биологии из Джазатора, переехавшая в Кокчетавскую область, смогла преподавать эти предметы по-казахски, никого из местных казахов не нашлось.

Замечали кош-агачские казахи и диалектные особенности своего языка: «Язык у них помягче. У нас — грубый. Говорят, вы как топором рубите» (N14, Жана-Аул); «Казахстанские казахи говорят, что у нас грубый язык, говорим, как ругаемся. Амы и не замечаем» (М., Кош-Агач). Сами казахи объясняют это влиянием алтайского языка, что совпадает с мнением лингвистов12.

Не могли не отметить кош-агачские казахи и большой разницы в интенсивности родственных и соседских связей в Казахстане и у себя

на родине: «Наши люди — наши родственники, наши соседи, хоть он алтаец или русский или украинец — менталитет у нас одинаковый, уже веками сложившийся. Там менталитет совсем другой, конечно. Там люди мало общаются друг с другом. <... >Мы, когда переехали, были до некоторой степени удивлены их бытом, отношением друг к другу» (С. Солто-нов). «На похоронах были в Казахстане. Там, как у нас, много скота не режут. Определённое число гостей зовут, сватов и всё. Если не зовут, никто не приходит. И только в обеденное время у них. Сказали, в обеденное время, и всё, потом никто не приходит. <... > Там тебя позвали, я должна сходить и его пригласить, а тут похороны — не смотрят, звали тебя или не звали. Главное, в районе этом живёшь, все могут прийти. Как обязанность, и стар и млад — все приходят» (N14, Жана-Аул).

Ещё одна черта собственного «менталитета», которую осознали кош-агачские казахи, столкнувшись с казахами Казахстана, — это демократичность отношений между людьми и отсутствие подчёркнутой иерархии социальных статусов в Кош-Агаче. В Казахстане они наблюдали другой стиль общения, например, в отношениях «начальник — подчинённый»: «Допустим, у нас председатель колхоза. Заходишь к нему, поговоришь, он даст добро или нет. А там: написал заявление, оставляешь секретарю. Директор тебя не знает. Директор знает только своих — администрацию. К нему заходить нельзя. Заявление секретарю оставил, она отнесёт директору, скажет, когда прийти. Да — да, нет — нет: должен уходить. Мы к такому не привыкли. Секретарь сидит, а мы напрямую к директору ходили. Им это не нравилось. Не нравилось главным специалистам. Если главный инженер сказал, делай, как он сказал, хоть он прав или нет. А мы привыкли обсуждать. Планёрка идёт — директор что сказал, то они и делают, никаких дискуссий. Ив отделениях: заведующий сказал — простой народ делает. На этой почве были конфликты, были разговоры, неприязни. Нас там называли ‘‘наглыми алтайцами ”. А с простым народом мы хорошо жили, друг друга понимали» (С. Солтонов).

Действительно, в Казахстане в учреждениях и на производстве всегда подчёркивается статус «начальника», соблюдается чёткая дистанция между руководителем и подчинёнными, то есть принят гораздо более авторитарный стиль управления, чем в России. Очевидно, это объясняется сохраняющимся традиционализмом сельских казахов, который определяет общую атмосферу авторитарности руководства, с одной стороны, пассивности, клиентских настроений большинства населения, с другой. Обусловленную этим фактором разницу в «менталитете» замечают обычно все российские казахи, попадающие в Казахстан13. Российские казахи более активны, инициативны, обладают

деловой хваткой, что помогает им занимать более высокие должности, быстрее продвигаться по служебной лестнице и т. п. Например, чтобы в то время открыть магазин и создать успешное крестьянское хозяйство, как это сделал Сабыр Солтонов, надо было обладать определёнными деловыми качествами. Большинство крестьянских хозяйств в условиях Казахстана 1997—2000 годов разорялось, не просуществовав и одного-двух лет14. Супруги из Жана-Аула, не побоявшись проработать чабанами, организовали собственное семейное предприятие и даже нанимали рабочих. Разумеется, уже для того, чтобы сняться с насиженного места и переехать в другую страну, надо быть решительным, мобильным, активным. Скорее всего, именно такие люди и покидали Кош-Агач.

В то же время, несмотря на все противопоставления, мы никогда не слышали от наших собеседников осуждения казахов или Казахстана. Даже те, кто долго не мог найти работу, говорили об этом неохотно, видимо, не желая, чтобы мы подумали, что в Казахстане их приняли плохо. Дружелюбное отношение со стороны местных казахов отмечали практически все наши респонденты: «Они доброжелательные, культура у них высокая. Каждые соседи в гости приглашали, говорили: ‘‘Вы по-казахски лучше нас разговариваете. Вы нашли свою историческую родину ”».

Какими бы обрусевшими ни были казахстанские казахи, они сохранили многие казахские обычаи. Для кош-агачцев устраивали еру-лик — угощение по случаю приезда новых людей в аул, знакомства с вновь приехавшими: «Сразу как мы приехали, уже в конце декабря, они нас приглашали в гости. Все казахи, которые там жили (местные. — Е. Л., О. Н.), и все, которые переехали (кош-агачцы. — Е. Л., О. Н.), — все там познакомились. Одни, другие приглашали. Потом мы их приглашали» (С. Солтонов). Возможно, поначалу и были какие-то шероховатости между кош-агачскими и местными казахами, но они с течением времени сглаживались («Если были драки, то на почве пьянки»). Почти все кош-агачцы, вернувшиеся из Казахстана, рассказывают, что завели там друзей, не только казахов, но и русских, немцев, белорусов. «Русские, немцы есть друзья-знакомые. Жалко было оставлять, но что сделаешь» (NN.5 Жана-Аул).

Близко общаясь с местными казахами, кош-агачцы осознавали некоторые этнокультурные особенности своей группы. Например, в Кош-Агаче почти не делают бешбармак — мясо с тонко раскатанными лепешками; казахстанских казахов это приводило в недоумение: как можно есть одно мясо? Однако самое главное отличие, которое увидели кош-агачцы, заключалось не в наличии или отсутствии тех

или иных обычаев. Их поразила скромность (по их мнению) подарков и приношений, которыми обмениваются казахстанские казахи при проведении различных обрядов. Наша собеседница, недавно вернувшаяся из Казахстана и делавшая в то время, как мы работали в Жана-Ауле, приготовления к свадьбе своего сына, потратила 20 тыс. рублей только на покупку золотых украшений для сватов. Предполагалось, что будут и другие дары. Она ожидала, что сторона невесты сделает аналогичные подарки десяти ближайшим родственникам жениха, кроме того, каждому подарят по два ковра. «А у них вместо этого золота только бижутерия. Человек десять за стол садятся, они один такой мешочек, пакетик, кидают на стол, и сколько баб сидит, они разбирают по одному <... > они этим только одаривают». Кош-агач-ские казахи всегда с гордостью рассказывают, что у них сохраняется обычай давать на свадьбу три-пять коржунов. Коржун — это в прошлом переметная сума, а сегодня 50-килограммовый мешок, который готовит сторона жениха для родных невесты. Его набивают подарками — сладостями, спиртным, отрезами материи; в коржун обязательно входит один баран. Отцу невесты по возможности дают лошадь. «А там родителям [невесты] одного барана увозят и всё». Увеличивает расходы кош-агачских казахов и количество гостей, которое на порядок больше, чем у казахстанцев.

Сами кош-агачцы замечают, что их расходы на различные обряды с каждым годом увеличиваются. Многие уже берут кредиты15, чтобы справить свадьбу, провести похороны или сделать тилашар (букв, «открывание языка») — новый обряд, угощение, устраиваемое, когда ребёнок первый раз идет в школу. (На тилашар семья ребёнка и кын-дык шеше — «пуповинная мать» обмениваются подарками на 15—20 тыс. рублей.) Курултай несколько раз принимал решение уменьшить расходы на свадьбу и похороны, но «народ не слушается». «Наши казахи бесятся», — так сказала об этих непомерных престижных расходах одна наша пожилая собеседница. И пример казахстанских казахов заставляет кош-агачцев не только испытывать гордость за свою «широкую» свадьбу, но и задуматься: нужны ли такие расходы? Одна из рес-понденток (Н. Н., Джазатор) со смешанным чувством негодования и восхищения рассказывала, как, будучи в Казахстане, побывала на свадьбе, устроенной казахами, приехавшими из Китая. Они ограничились чаепитием, а подарки принимали в долларах, которые намеревались потратить на покупку иномарки или на учёбу молодожёнов («У них всё рачительно, всё подсчитано»). Заметим в этой связи, что расходы престижа кош-агачцев, несомненно, связаны с характерными особенностями их группы: никто не хочет ударить в грязь лицом

перед соседями и родственниками, а информация о том, кто сколько потратил на свадьбу, похороны и т. п., каковы были подарки той и другой стороны, быстро становится известной всем.

Поселившись в Казахстане, кош-агачцы не прерывали связи с теми, кто не уехал из Кош-Агача. У всех оставались в России родственники: у кого-то семьи братьев или сестёр, у кого-то родители. Почти все рассказывали, что очень часто приезжали в гости в Кош-Агач. Семья из Жана-Аула, например, каждый год с пятью детьми ездила к оставшимся в России родным. Так же каждый год ездили в Кош-Агач братья Солтоновы. Одна из наших собеседниц, пока не устроилась на работу, а искала она её два года, большую часть времени проводила на родине, в Джазаторе. Помимо того, что все регулярно ездили навещать родственников, были и незапланированные поездки, в частности на свадьбы и похороны; посещать последние и выражать соболезнования родным умершего все кош-агачцы считают своим долгом. Таким образом, кош-агачская общность, даже потеряв территориальное единство, сохраняла общее информационное пространство — тесные связи между географически удалёнными группами. Все уехавшие знали, что делается в Кош-Агаче, а оставшиеся — кто как устроился в Казахстане.

IV

После отъезда части кош-агачцев — а по приблизительным подсчетам за 1990-е уехало около 2/3 казахского населения16 — ситуация в Кош-Агаче стала налаживаться. Улучшились жилищные условия оставшихся, так как отъезжающие продавали своё жильё и цены на него падали. Из-за оттока людей трудоспособного возраста уменьшилась, а потом практически исчезла безработица. Как и в стране в целом, постепенно поднималась экономика района. Всё это знали кош-агач-ские мигранты, и те из них, кто резко не принял жизнь в Казахстане, стали переезжать обратно.

Вот как сами кош-агачцы представляли себе причины своей реэмиграции: «Ив 1994 году начался обратный отток. Прежде всего, оставшиеся здесь родственники звали назад. У нас примерно 60 процентов родственников переехало, а остальные здесь оставались. Каждый год приезжали к ним в гости, не только в гости, но, если умер кто из родственников, на похороны обязательно. <... >

А первый отток начался уже через два-три года. Некоторые вообще год пожили. Увидели, там — бураны, мы вообще к этому не привык-

ли. Летом жара. Мы тоже к этому не привыкли. Как говорят, у нас в Кош-Агаче два месяца чуть-чуть холодно, а остальные — очень холодно. <... >

Опять ведь, никто не знает, кто первый уехал. Но вот эта ниточка пошла. У него же свои родственники, и со стороны жены, со стороны брата-свата, туда-сюда, они тоже начали тянуть обратно. Поэтому все начали переезжать» (Солтонов). Тут явно видны две основные причины, которые сделали невозможной адаптацию кош-агачских казахов кжизни в Казахстане. Это, во-первых, неприятие природы и климата степной зоны, выросшее в тоску по горной природе Кош-Агача, во-вторых, настолько крепкие внутрикош-агачские связи, что они не позволили закрепиться новым социальным контактам в такой степени, чтобы обеспечить социальную адаптацию мигрантов.

О ностальгии, которую они чувствовали, переехав в Казахстан, говорили все наши собеседники. «Я там девять лет жил. Первые три года мы каждый день вспоминали свой родной Кош-Агач. <... УМожнотак сказать: три года, думая о Кош-Агаче, мы хотели привыкнуть к Казахстану. <... > Это ностальгия по земле. Я, когда переехал, мне было 30лет. И эти речки (мы же постоянно рыбачили), эти прекрасные чистые речки, мы их вспоминали постоянно» (Солтонов). «Дети страшно скучали. Когда мы переезжали, моему сыну было три года. Так он десять лет рисовал камушки около дома; во сне видит Россию, каждое утро плачет. Чуть что ему деньги подарят: ‘‘Пригодятся, — говорит, — если на Алтай поедем ”. Особенно мужики, им каждый год надо приезжать. Полазить по горам — самая прелесть, самая красота жизни» (Н. Н., Джазатор). «Там жарко. Я в Восточном Казахстане был, даже солнца месяц не видел, всё время дождь шёл. У нас дождей не бывает осенью. Многие даже каются, что уезжали. Всё-таки это наша родина. <... > Некоторые в Кустанайскийрайон уехали. Вообще говорят, там страшно жить. Там саманные дома. У нас в России хорошо жить» (Т. М., Жана-Аул).

Вероятно, тоска по родным местам стала главной причиной обратного переезда для пожилых людей и для тех, кто попал в суровые климатические условия. Так, в 1996 году уехали из Казахстана родители Сабыра Солтонова: «Просто не могли привыкнуть. В основном климат и ностальгия по родной земле». Сам он признает, что места, куда они попали, были вполне пригодны для житья: «Там, где мы жили, хорошая природа: и речки, и горки, хоть не такие высокие [как в Кош-Агаче], и деревья. Можно жить и работать». И хотя первые годы он испытывал тоску по родине, Казахстан покидать не собирался: «Можно так сказать: три года думая о Кош-Агаче, мы хотели привыкнуть к

Казахстану. Потом через три года успокоились: многие родственники приехали, начали работать, полноценно работать, жить и обустраиваться. <...> Я хотел дойти до конца — жить там, в Казахстане. Девять лет прожил. Ауже в 1995—1996 годах мои родители обратно уехали сюда. <... > Отец, после того как уехал в 1996 году, приехал ко мне в гости: ‘‘Поехали обратно ”, — говорит. И родители, и друзья начали — и туда и обратно отток».

Супружеская пара с пятью детьми из Жана-Аула, прожившая в Казахстане 14 лет, также не собиралась покидать Казахстан. По словам жены, «так-то запросто там можно жить». В Казахстане у них был свой бизнес, появилось много друзей и знакомых, которых им было жалко оставлять и по которым они сейчас, вернувшись в Кош-Агач, скучают. Живя в Казахстане, они каждый год гостили в Кош-Агаче. Две их дочери (старшей было всего восемь лет, когда они мигрировали в Казахстан) вышли замуж за кош-агачцев и вернулись на Алтай. «Ониуехали, что нам оставалось делать ?» Но главной причиной стала болезнь мужа. Болезнь оказалась серьёзной, лечиться в Астане он не захотел: «Я, говорит, помирать на родине хочу. <... > Пришлось ехать». Из бесед с другими информаторами также можно было понять , что болезнь, следовательно, вероятность умереть « на чужбине», обостряла чувство родины. Одна наша собеседница рассказывала, как заболела в Казахстане: «Яот их врачей ушла. Мне казалось, я умру, если к их врачам пойду. Родина есть родина» (Н. Н., Джазатор). Когда в Казахстане умер её отец, брат сразу же стал организовывать переезд обратно, «испереживался», что может умереть в Казахстане. Так в экстремальной ситуации «историческая родина» превращалась в чужбину, и становилось понятно, что настоящая родина — это Алтай, Россия.

Таким образом, уже через несколько лет после приезда в Казахстан, кош-агачские казахи стали уезжать обратно и продолжают возвращаться в Кош-Агач до сих пор. Возвращение обратно, естественно, связано со многими трудностями. Надо покупать дома, поднявшиеся в цене, на рынке труда возникла серьёзная конкуренция. Остававшиеся на месте казахи, как уже говорилось, осуждали мигрантов. Кто-то подсчитывал экономическую выгоду таких «кочевников», однако по наблюдениям самих местных жителей, особых материальных выгод репатрианты не получили: «Когда они уезжали, один двор брал пять КАМАЗов, а вернулись с двумя чемоданами. Кто им транспорт даст ?Некоторые всё оставили и приехали <... > Начали уезжать в 1991 году. Возвращаются до сих пор. Возвращающимся помогают родственники. Переселенцам какие-то деньги были выделены, но надо было много бумаг собрать». Другие считают, что возвратившиеся усилива-

ют в Кош-Агаче криминогенную обстановку: «Воровать там научились. По-казахстански воруют (речь идёт о краже скота. — Е. Л., О. Н.) — через крышу. Прям там заколют, в мешок, и увозят. Раньше у нас воровали два-три человека, и то ловили их. А сейчас из пяти вернувшихся один ворует» (Н. М., Жана-Аул). У детей возникли проблемы с поступлением в школу — как и в Казахстане, их определяли в классы с потерей года.

При всех сложностях и неурядицах переездов и несмотря на то, что очень многие вернувшиеся уверяли, что в Казахстане им жилось хорошо, ни один из наших собеседников-казахов не пожалел о решении вернуться. «Мне сейчас Казахстан снится, я просыпаюсь в холодном поту — радуюсь, что это только сон», — говорила нам молодая казашка, сделавшая успешную карьеру в Казахстане.

Понятно, что из Казахстана вернулись не все российские казахи. Так, например, в Новодолинке из 150 семей кош-агачских казахов сейчас осталось 8—10, в Павловке — чуть больше. В целом, по оценке некоторых кош-агачских казахов, к настоящему времени вернулось 60—70 % всех уехавших. Главную причину, по которой алтайские казахи остаются в Казахстане, наши информаторы видели в привязанности к детям: если те женились или вышли замуж за местных казахов, родители оставались с ними: «Сестра приезжает [в Кош-Агач в гости], слёзы катятся и катятся, а не возвращается. Потому что дети там поженились, прижились». Некоторые ждут, когда дети окончат школу или техникум или вуз. Есть такие, у кого нет средств на переезд, есть и те, кто хорошо адаптировался, полностью вписался в казахстанскую жизнь.

У

Несколько лет (для некоторых более десяти), проведённых в Казахстане, отразились на многих аспектах жизни кош-агачской группы. Очень большое значение миграция имела для кристаллизации самосознания кош-агачских казахов. Только уехав из Кош-Агача, они поняли, насколько большое место в их жизни занимает их общность, осознали себя именно кош-агачскими, алтайскими казахами («алтайцами» их и назвали казахстанские казахи). Осознали, насколько велика в их жизни роль алтайской природы, понятие «родина» стали связывать именно с Кош-Агачем. Сравнивая себя с казахстанскими немцами, одна наша собеседница рассуждала: «Уезжают, есть и обратно кто приезжает. Тоже не могут там: “Здесь родился, какая нам родина Германия ?” Так же, как и у нас, наверное.

Вроде бы историческая родина, но всё равно родина там, где, оказывается, родился. Как-то ближе» (N14, Жана-Аул).

Сам факт массового отъезда и возвращения стал важным, запоминающимся событием в истории кош-агачской группы, усилил и обогатил историческую составляющую их самосознания. Вполне возможно, что через несколько лет эти события станут основой для об-щекош-агачских фольклорных традиций.

Существенное значение для кош-агачского этнического сознания имело расширение географического и этнографического кругозора мигрантов, а через них и всех кош-агачских казахов. Алтайские казахи познакомились с казахами разных регионов Казахстана и сопредельных стран, увидели большое разнообразие в культуре и поведении разных групп казахов, переехавших в Казахстан в качестве орал-манов: «Были монголъцы. Из Каракалпакии казахи приезжали. На базар идут, сразу знают кто откуда. Каркалпакские торговлю сильно знают. Монгольские по языку на нас сильно походят. Отличаются быт, культура. Монголъцы говорят: “Мы кукурузой в Монголии только скот кормим, а здесь люди едят ”. Китайские более приспособлены к восточной жизни, более вёрткие. У них огород — как ювелирный магазин. Они сами и шьют, и готовят очень качественно. Никаких торжеств, винопития, у китайских — всё за чаем. Дарят всё в долларах», «В Монголии казахи в первозданном виде сохранились. Водку не пьют, не курят, рукодельные. У них язык идеальный, народные песни — всё сохранено. <... > Там они намного хитрее нас, потому что там они трудно живут. У нас пособия (северные надбавки. — Е. Л., О. Н.), пенсии, льгот-то много.

У нас многие на это и живут» (Н. Н., Джазатор).

Мигранты жили и работали во многих областях Казахстана, видели многие казахстанские города, в том числе и крупные. Уже отмечалось, что жившие в Новодолинке и Павловке после расформирования совхоза работали на стройке в Астане. Круг общения сильно расширился: мигранты имели дело не только с казахами, но и с русскими, немцами, людьми других национальностей, самых разных социальных слоев и профессий. Расширение кругозора не только позволило кош-агачским казахам осознать своё место в более широкой этнографической системе, но и разорвало их былую замкнутость и изолированность. Особенно это видно по детям мигрантов. Дети вернувшихся ориентированы на получение высшего образования за пределами Республики Алтай (причём не только в Барнауле, Новосибирске или Томске, но и в столичных вузах Казахстана). Эти молодые люди, проведшие своё детство в Казахстане, менее привязаны к Кош-Агачу и часто видят своё будущее за его пределами.

Адети, рождённые в Казахстане, и перевезённые родителями обратно в младшем возрасте, мечтают увидеть «свою родину» — место своего рождения.

Большое значение для дальнейшего развития кош-агачской группы имеют деловые навыки, приобретённые мигрантами на «исторической родине». По мнению многих, в Казахстане условия для развития малого и среднего бизнеса более благоприятные, чем в России, многие алтайские казахи смогли обрести там личный опыт организации своего дела или наблюдать пример соседей и знакомых. Причём масштаб «дела» мог быть самый разный: кто-то мог организовать фермерское хозяйство или открыть свой магазин, кто-то — продавать выращенный картофель или молочные продукты своего хозяйства на рынке, а кто-то — заняться частным извозом. В целом они довольно успешно стали осваиваться в рыночных отношениях. По нашим наблюдениям, именно вернувшиеся из Казахстана более активны в частном бизнесе Кош-Агача. Многие открыли собственные магазины, некоторые — автозаправки, строительные фирмы. Этому во многом помогает и то, что в процессе своих переездов они приобрели большие навыки общения с чиновниками разных уровней, в оформлении кредитов, заполнении налоговых деклараций, различных анкет и прочих деловых бумаг.

Кроме того, казахи, пожившие в Казахстане, освоили многие новые для кош-агачской группы виды хозяйственной деятельности, которые постепенно получают распространение и среди других жителей Кош-Агача. Речь идет об умении выращивать овощи, плодовые кустарники и деревья, а также их консервировать, разводить птицу, в первую очередь кур (в условиях Чуйской степи домашней птице непросто выжить). Понятно, что это изменило и систему питания кош-агачских казахов. Во дворах купленных ими у немцев домов, как правило, находились огороды и сады, причём в безупречном состоянии. Казашки признаются, что впервые увидели, как растёт, например, картофель (напомним, что природно-географи-ческие условия Чуйской степи приравнены к условиям Крайнего Севера). Вернувшись обратно, они стараются осенью заготовить консервы, правда, уже из продуктов, привезённых «снизу», то есть из Горно-Алтайска или Алтайского края. Относительно Чуйской степи, находящейся на высоте 2200-м над уровнем моря, эти районы расположены ниже. Так как общение в «большой семье» кош-агач-ских казахов остаётся очень интенсивным, то новым умениям научились и многие казашки, не покидавшие Алтай.

Заметным следствием миграций стало усиление религиозности кош-агачских казахов. Многие молодые казахи, попав в Казахстан, стали ходить в мечеть, исполнять предписания ислама. Вернувшиеся, да и те, кто остался в Казахстане, стараются приобщить родителей, воспитанных в атеистические советские времена, к религии: «Мой сын сейчас в Казахстане живёт, он молда (мусульманин. — Е. Л., О. Н.), постоянно в мечеть ходит, не пьёт. Он говорит: ‘‘Папа, хватит [пить] ”. Он как чистый мусульманин. “Болеть не будешь”, — говорит. Он на стройке в Астане работает. В прошлом году он стал об этом говорить» (Т. М., Жана-Аул).

Очень характерна в этом смысле биография имама кош-агачс-кой мечети. Это С. М. Сватов, коренной житель Кош-Агача (родился в селе Тобелер). В начале 1990-х годов он с родителями переехал в Южный Казахстан, там «пошёл в религию», получил начальное духовное образование в Талды-Кургане, затем окончил Духовный университет в Алматы. После этого работал заместителем имама в мечети Нур в Талды-Кургане, строил мечеть в городе Текеле, тогда же вступил в общество проповедников «Джамаат Таблиг»17. По приглашению главы Кош-Агачского района он вернулся на Алтай и стал имамом в Кош-Агаче. Сватов не только сам проповедует, но и приглашает для ведения проповеди своих духовных учителей и тех, с кем учился, причём с семьями, чтобы их жены учили местных казашек исламским нормам. С их помощью он организует, как он сам называет, «передвижную медресе». В ближайшее время планируется открытие марказа18, куда можно будет поступить с семи лет без дальнейшего ограничения в возрасте; те, кто его окончит, будут грамотными мусульманами, муллами.

Вернувшиеся из Казахстана принесли кош-агачским казахам и сведения об известной казахстанской целительнице Агане (от каз. а к ана — «белая мать»), посещения которой также способствуют укреплению ислама среди казахов. Агана принимает в собственном диагностическом центре в посёлке Каскелен под Алма-Атой. Всех своих пациентов она посылает в «малый хадж» — по святым местам Южного Казахстана, в частности в Туркестан. Агану посещали, живя в Казахстане, кош-агачские мигранты, и, по их рекомендации, к ней ездят сегодня казахи из Кош-Агача. Благодаря её лечению многие кош-агач-ские мужчины избавились от алкоголизма. Наши информаторы подчёркивали, что сегодня пьянства среди казахов Кош-Агача, в отличие от алтайцев, нет, в то время как в начале 1990-х годов, когда многие теряли работу, распространение алкоголизма стало бедствием для местного населения. Интересно, что у кош-агачских женщин после по-

сещения Аганы, как правило, открывается дар целительства, некоторые из них начинают заниматься знахарской практикой.

VI

Эмиграция и реэмиграция казахов Кош-Агача имели ощутимые и неоднозначные последствия для их этнографической группы. Они несомненно способствовали более чёткому осознанию ими своего места среди казахов вообще как казахов именно российских, алтайских, кош-агачских, сделали более глубоким, наполненным их этническое самосознание. История исхода и возвращения продемонстрировала большую жизнеспособность группы: внутригрупповые связи кош-агач-цев оказались настолько сильны, что смогли пересилить географическую разобщённость эмигрантов, притяжение новых контактов, экономические выгоды проживания в Казахстане.

Однако эти же события дали толчок и некоторому «размыванию» группы. Часть кош-агачцев остались в Казахстане. Кроме простого численого уменьшения казахов Кош-Агача, это означает и постоянное поддержание связей с казахстанскими кош-агачцами, регулярные поездки в Казахстан и появление в итоге новых эмигрантов, например, вследствие заключения браков с казахстанцами. Разрывают былую замкнутость и возросшая мобильность, расширение этнического и географического кругозора кош-агачцев. Дети мигрантов — и не только их — особенно те, кто учатся или собираются учиться в Казахстане или крупных российских городах, видимо, уже не будут так привязаны к месту рождения, преодолеют притягательную силу Кош-Агача.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См.: Коновалов А. В. Казахи Южного Алтая (Проблемы формирования этнической группы). Алма-Ата, 1986.

2 Панорама культурной жизни регионов России в сети Интернет. Республика Алтай / Российская государственная библиотека. М. 2002. С. 34. Доступно на: // http://orel3.rsl.ru/regions/15pdf. Последнее посещение 12 апреля 2008 года.

3 Курултай казахов Республики Алтай официально зарегистрирован в 1999 году; по сведениям наших информаторов, действует с начала 1990-х.

4 Панорама культурной жизни... С. 14.

5 См.: Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. Вып. 2. М. 1972. С. 18-19.

6 См.: Ларина Е., Наумова О. Миграции казахов в западной части российско-ка-захстанского пограничья // Вестник Евразии, 2006. № 4. С. 32—47.

7 Коновалов А. В. Указ. соч. С. 5.

8 О причинах и проявлениях кризиса на селе в Казахстане в 1990-е годы см.: Наумова О. Б. Сагнаева С. К. Антропология постсоветских изменений в сельском Казахстане: жизнь в условиях кризиса // Среднеазиатский этнографический сборник. Вып. 5. М., 2006. С. 235-251.

9 Сакман — группа маток с ягнятами одного возраста, находящаяся в период расплода на попечении одного лица. Здесь — период расплода маток.

10 Джаиляу — летовка, летнее пастбище.

11 Кстау — зимовка, зимнее пастбище.

12 Коновалов А. В. Указ. соч. С. 135. Подробнее см.: Болотов Ж. О местных особенностях в языке кош-агачских казахов // Вопросы истории и диалектологии казахского языка. Алма-Ата, 1962. Вып. 4. С. 53—103 (на каз. яз.)

13 См.: Наумова О. Б. Казахская диаспора в России: этническое самосознание и миграционное поведение // Этнографическое обозрение, 2000. № 3.

14 Наумова О. Б., Сагнаева С. К. Указ. соч. С. 237.

15 В основе большинства праздничных расходов — доступность кредитов и лёгкость в их получении. Кош-агачцев как будто не заботит необходимость их возвращения, которая становится проблематичной из-за ограниченности возможностей трудоустройства и получения постоянных заработков. Есть небезопасный, но всем известный и практикуемый способ — угон скота и сдача его на мясокомбинат в соседней Туве.

16 В 1991 — 1992 годах из Кош-Агача выехала пятая часть местных казахов, а всего за 1990-е уехало более 60 %. В 1989 году перепись зафиксировала в Республике Алтай 10 692 казаха, в 2001 году — около 4 тыс. (Панорама культурной жизни... С. 34).

17 Джамаат аль-Таблиг — всемирная проповедническая организация. Некоторые считают её связанной с салафитской «Аль-Кайедой» и относятся к её деятельности настороженно. Другие подчёркивают пацифистский характер организации. Её проповедники призывают к точному следованию религиозным ритуалам в том виде, как это делал и Пророк и его последователи.

18 Марказ — араб, центр. Так называется учебный центр джамаата Таблиг в Алматы.