CC BY
22
3. Plotkin L.A. Literatura i vojna: Velikaya Otechestvennaya vojna v russkoj sovetskoj proze. Moskva; Leningrad: Sovetskij pisatel', 1967.
4. Mishuris A.L. Sovetskaya publicistika vgody VelikojOtechestvennoj vojny. Moskva: Izdatel'stvo MGU, 1980.
5. Tolstoj A.N. Chto my zaschischaem. Pravda.1941; 27 iyunya.
6. Tolstoj A.N. Ubej zverya! Pravda.1942; 23 iyunya.
7. Sholohov M.A. Na Donu. Pravda.1941; 04 iyulya.
8. Kuznecova N.T. Mihail Sholohov - letopis'zhizni i tvorchestva. Available at: http://sholohov.lit-info.ru/sholohov/biografiya/kuznecova-sholohov/1942.htm
9. Sholohov M.A. Nauka nenavisti. Pravda.1942; 22 iyunya.
10. Berdyaev N.A. Smyslistorii. Moskva: Mysl', 1990.
11. 'Erenburg I.G. Vojna (iyun' 1941 -aprel' 1942). Moskva: OGIZ, 1942.
12. Pol' D.V. Mifologicheskoe i nacional'no-istoricheskoe v tvorchestve I.G. 'Erenburga i M.A. Sholohova 1941-1942 gg. Rusistika bez granic. 2020; № 4: 23 - 29.
Статья поступила в редакцию 21.04.22
УДК 811.351.22; 811.411.21
Gasanova S.N., Doctor of Sciences (Philology), senior lecturer, Professor, Department of Theoretical and Applied Linguistics of Dagestan State University
(Makhachkala, Russia), E-mail: gsalminat@yandex.ru
Khasaimirzayeva Z.Z., MA student, Department of Arabic Philology, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: xasamirzaeva@bk.ru
THE CONCEPTS OF FEAR AND SHAME IN RUSSIAN AND ARABIC LINGUISTIC CULTURES. Each ethnic group is characterized by its original national picture of the world of language. This specificity is due to the unprecedented work of each ethnic group on the understanding, interpretation, categorization and emotive development of reality. In the Russian and Arabic language pictures of the world, such significant concepts associated with the emotional concept sphere include the concepts of fear and shame. In the Russian and Arabic language pictures of the world, the concept of fear can be represented by different semantic lines. The lexicographic analysis of the concept under consideration is based on the synonymous relations of the key, nuclear component: fear is a strong fear and a very strong fear. The main somatism that actualizes the emotion of fear through various phraseological images in both languages is the heart. The emotion of shame belongs to the category of ethics, to such cultural universals, which are characterized by a universal scale. Shame, as the most important value universal, is the main marker of the moral purity of the individual. In Russian and Arabic linguocultures, the situation of shame is portrayed as a loss of face, and it becomes such a marker.
Key words: Russian language, Arabic language, emotions, concept, fear, shame, linguistic culture.
С.Н. Гасаноеа, д-р филол. наук, проф., Дагестанский государственный университет, г. Махачкала, E-mail: gsalminat@yandex.ru
З.З. Хасамирзаееа, магистрант, Дагестанский государственный университет, г. Махачкала, E-mail: ajshatgamz@yandex.ru
КОНЦЕПТЫ «СТРАХ» И «СТЫД» В РУССКОЙ И АРАБСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ
Каждый этнос характеризуется своей самобытной национальной и языковой картинами мира. Такая специфика обусловлена беспрецедентной работой каждого этноса над пониманием, интерпретацией, категоризацией и эмотивным освоением действительности. В русской и арабской языковых картинах мира к таким значимым понятиям, связанным с эмоциональной концептосферой, относятся концепты страх и стыд. В русской и арабской языковых картинах мира концепт страх может быть репрезентирован разными смысловыми линиями. Лексикографический анализ рассматриваемого концепта базируется на синонимических отношениях ключевого, ядерного компонента: страх - это сильная боязнь и очень сильный испуг. Главным соматизмом, актуализирующим через различные фразеологические образы эмоцию страха, в обоих языках является сердце. Эмоция стыда относится к категории этики, к таким культурным универсалиям, который характеризуются общечеловеческим масштабом. Стыд как важнейшая ценностная универсалия выступает главным маркером нравственной чистоты индивидуума. В русской и арабской лингвокультурах ситуация позора изображается как потеря лица, именно оно становится таким маркером.
Ключевые слова: русский язык, арабский язык, эмоции, концепт, страх, стыд, лингвокультура.
Эмоции реализуют особую форму действительности, выступая своего рода посредниками между миром и человеческим восприятием его, помогая нам выразить свое понимание, отношение и видение складывающихся вокруг нас ситуаций и обстоятельств. Характер и степень различий в репрезентации эмоций связаны с темпераментом и характером личности, но во многом зависят и от языка.
Актуальность настоящего исследования обусловлена тем, что эмоциональная сфера включена в языковую картину, в картину ментального мира носителей как русского, так и арабского языков. Этим обусловлено многообразие форм языковой репрезентации эмотивно-оценочных смыслов в процессе коммуникации в обеих лингвокультурах. Они отражают тот многовековой опыт, который формировался посредством не только общекультурного, но и специфического понимания и представления об эмоциональном опыте.
Целью данной статьи является выявление типологических черт, а также особенностей репрезентации эмоций страх и стыд в языковой картине мира русского и арабского языков. Задачи статьи: изучить разнообразные эмоциональные концепты и их семантическое наполнение; рассмотреть лингвистический аспект проблемы репрезентации эмоций страх и стыд в языковой картине мира русского и арабского языков.
Научная новизна исследования состоит в недостаточной разработанности концептов страх и стыд в сопоставительном плане на материале русского и рабского языков.
Теоретическая значимость статьи заключается в том, что исследование репрезентации языковых единиц, входящих в концепты «страх» и «стыд» в сопоставляемых языках вносит определенный вклад в дальнейшую разработку вопросов языковой картины мира.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы как на занятиях по теории перевода, так и в процессе межкультурной коммуникации.
Эмотивно-чувственные процессы всегда маркируются положительно или отрицательно, такая оценка бывает обусловлена действием, которое индивидуум производит, или как данная ситуация на него воздействует. Позитивное
эмоциональное воздействие рождает положительную реакцию, а негативное -отрицательную. Таким образом, в нашем сознании эмоциональные концепты формируются синхронно с ценностными, оценочными ориентирами. Оценка возникает на основе осознания и интерпретации ситуации, т. е. первым идет всегда когнитивное и только после эмоциональное. Например, страх базируется в нас на отрицательно-оценочном представлении о ситуации, которую мы можем испытать.
Американский психолог Кэррол Э. Изард выделил следующие эмоции, которые, по его мнению, составляют наши эмоциональную базу: интерес, радость, удивление, печаль, гнев, отвращение, презрение и страх [1, с. 64].
Несмотря на то, что эмоции универсальны, их семантическое наполнение и образная репрезентация носят этноспецифический характер. Поэтому в языковой картине мира они представлены в виде эмоциональных концептов, ядерными компонентами которых выступает содержание этноязыкового сознания, формирующее языковую картину мира носителей данного языка.
Эмоциональная концептосфера представлена множеством понятий, которые вербализованы на лексическом и фразеологическом уровнях. Проявление эмоций, как правило, связано с физиологией. Например, в порыве злости человек краснеет, сжимает челюсти и кулаки или, наоборот, бледнеет. Так создается картина того, как люди понимают свои эмоции [2, с. 20].
Лингвистический аспект рассмотрения данной проблемы реализуется в анализе сложной концептуальной структуры, актуализирующейся посредством языковых выражений, которые задействует носитель языка для репрезентации чувств.
Одним из таких универсальных эмоциональных концептов выступает страх. Человек испытывает данную эмоцию в самых различных ситуациях, в которых создается угроза его спокойствию и безопасности, т. е. когда происходит когнитивная оценка происходящего, которое начинает восприниматься как потенциально опасное. Мотивационная основа и речевое поведение человека зиждется, что общепризнанно, именно на эмоциях. Поэтому ситуации стресса, переживания, особенно связанные со страхом, прочно сохраняются в нашем сознании.
Верно подметила Анна Зализняк, что одной из ключевых для картины мира русского человека выступает идея о непредсказуемости мира, согласно которой человек в какой-то степени беспомощен: он не может не знать будущего и тем более влиять на него. Поэтому русский язык обладает богатым арсеналом средств, которые обеспечивают нас аргументами, снимающими с нас ответственность за собственные же действия [3, с. 154.].
Это мнение подтверждает и Анна Вежбицкая, говоря, что «русский язык располагает также богатым арсеналом средств, дающих людям возможность говорить о своих эмоциях как о независимых от их воли и ими неконтролируемых» [4, с. 342].
То есть страх можно отнести к неконтролируемым человеческим эмоциям, что находит отражения в метафорических механизмах концептуализации данной эмоции:
У страха глаза велики; Страх - худший враг;
У страха глаза что плошки, а не видят ни крошки. Лексикографический анализ рассматриваемого концепта базируется на синонимических отношениях ключевого, ядерного компонента: страх - это сильная боязнь и очень сильный испуг.
В русской языковой картине мира концепт «страх» может быть репрезентирован разными смысловыми линиями. Он может быть соединен с ненавистью, это может быть страх перед физическим насилием, «страх перед самим бытием», «страх перед существованием вообще», «тоска, страх, тревога», боязнь греха, страх перед смертью [5, с. 892-898].
Репрезентативность концепта «страх» представлена обширным синонимическим, ассоциативном рядом. Объединяющей такое синонимические многообразие выступает сема «бояться», соответственно, дифференциальные семы уже актуализируют различную степень проявления данного эмоционального состояния.
В русской языковой картине мира концепт «страх» получается языковую проекцию и через такие эмотивные высказывания-предложения, как Страх как испугался! Ужас какой злой!
Актуализация качественной или количественной интенсивности данной эмоции осуществляется путем выбора наиболее сильного синонима (например, употребление ужаса вместо страха) или путем дублирования лексемы с эмоциональной окраской (например, ужас - ужас, кошмар - кошмар).
Страх вызывает ассоциации с болезнью, он также подкашивает человека, мгновенно воздействуя на его тело, разум и чувства. Образно-ассоциативное переосмысление концепта «страх» репрезентируется часто через телесный код культуры, именно части тела становятся ключевой донорской сферой метафори-зации для данного концепта: мороз по коже бежит, кровь леденеет/ стынет в жилах, от страха поджилки трясутся, под страхом ноги хрупки, волосы встают дыбом и т. п.
Проведем сравнение особенностей репрезентации данной эмоции посредством соматизмов в русской и арабской лингвокультурах.
В рассматриваемых языках чувство страха актуализируется посредством практически идентичного образа, когда волосы встают: рус.: волосы становятся (встают) дыбом; араб.: ^ «волосы его головы встают». Другие очень схожие образы: рус.: душа уходит (ушла) в пятки;
араб.: Лоу ^и «душа ушла в пятки», но существует и вариант ^ ¿^«сердце ушло в пятки»; рус.: /иор)о;з по коже пробежал;
араб.д^ч у оит ^^«дсожыо плоти (телу) пробежала». Как видим, ФЕ схожи, но в арабском вместо слова «кожа» представлена лексема «тело»; рус.: мурашки бегают по спиус (коже, тело);
араб.: ^о у ш^к ¿^«дрожь по плоти (телу) пробежала»; есть еще вариант: «тело содрогнулось»; руо.: поджилои трясутсл; ауоб.:'^PШiTjl«зaдражaли грудные мускулы». Главным соматазмом, а«тyализир«ющим челез разбичные фразеологические образы эмоцию страха, являете се/одце. Например, в арабской лингво-кулнтуре показана ситуация испуга, страха, для репрезентации которой создается образ «откалы jающегосв( сердца:
г^он"^^! «отколoлосu сердце от сичаха». Или нердце может «полететь» от страха:
)1а «сердце полеяело», т.е. овкни испугаться. Или др^ой инте|п^сный фразеологизм врв|6ского языка, которьш передаат ситуации постоянного страха:
г«.)2 ^м о^! . п» ¿тКтЧ«они живут там и их |5уки на их сердцах». В ситуации, когда колпу^то удалось запугать человека, вселить в него страх, арабы гойорят:
Библиографическийсписок
uijii 4jj ^ «бросить страх в чье-либо сердце».
И в русской, б в арабской лингвокультурах прнтнгапБческая ситуация сильного испуга актуализируется схожими фразеологическими образами, когда сердце меняет свое местоположение б опускается к ногам:
рус.: сердце в пятки ушло;
араб.: ^ J>i ^ ^ pJ «его сердце оказалось в кончиках его ног».
Другой универсальный эмоциональный концепт - это стыд. В русском языке слово «стыд» этимологически связано со словом холод - «студа». Во фразеологической картине мира можно наблюдать трансформацию этой сенсорной идеи холода посредством оксюморона: сгорать от стыда.
Безнравственное, развращенное поведение человека сравнивается в русской лингвокультуре с физическим действием утраты: потерять стыд.
Во фразеологизмах прогнозируются последствия от неблаговидного поступка: стыда не оберёшься. Интересно, что данный фразеологизм имеет б такой вариант, как греха не оберешься, выступая, по сути, его синонимом. А функционирующая связка стыд - грех транслирует назидательный характер выраженБя.
Соматизм глаз может быть одним бз главных морально-этических вместилищ стыда в русской языковой картине мира. Например, ФЕ в глазах нет стыда выступает как характеристика б констатация отсутствия у индивидуума должных представленБй о морально-этБческБх нормах. Нравственно-назидательные аллюзББ содержат ФЕ, в которых представлены такие синонимы лексемы стыд, как срам, совесть, страх. Здесь следует обратить внимание б на ритмическую организацию выражений в связи с явной аллитерацией фонемы [с], что усиливает убедительность дидактического послания: Где страх, там и стыд; В ком есть стыд, в том и совесть.
Надо отметить, что в русской лингвокультуре выражение «стыд б срам» привычно слуху носителя б достаточно частотно. Вспомним всеми читаемое б любимое в детстве произведение К.И. Чуковского «Мойдодыр» (1921), основное назначение которого заключалось в приучении детей к чистоплотности б аккуратности. Именно там рефреном звучит данное выражение: А нечистым/ Трубочистам -/ Стыд и срам! / Стыд и срам! [6].
В русском языке представлен следующий ряд синонимов концепта «стыд»:
- позор - «случай, происшествие, позорящее его участников» [6, с. 710];
- бесчестье - это поведение блб положение, влекущие за собой потерю репутации б доброго имени:
За спор то с тем он, то с другим С большим бесчестьем выводим Бывал из-за трапезы царской (А.С. Пушкин);
- срам (разг.) - безнравственность, стыд, само слово заимствовано бз старославянского языка;
- срамота - то же, что срам, просторечное.
- сором - устаревшее слово, практически вышедшее бз употребления.
В арабском языке «стыд» обнаруживает следующую тематическую группу:
/ ¿¿¿.j «стыд, смущение»;
/ ¿ji «осрамиться, опозориться; почувствовать стыд»;
J tfji! «срамить, позорить; вызывать стыд»;
/ »liii «скромность, стыдливость как признаки веры б богобоязненности»
J j jj^ «потерявший всякий стыд, бесчестный» [7]/
В русской б арабской лингвокультурах ситуация позора изображается как литеря лица, именно оно становится таким маркером. И если в русской языковой картине тыира о человека от стыда краснеет лицо, то н арабской оно чернеет:
локроснеть от стыда, красная краска стыда зааило лбцо;
зд «его лицо стило черньшм»; •л*.) ^ «делать черным, чертогу чьё-лабо лоцо», т. е. опозорить.
Есло стыд мсзжно) расценивато кгак ллочное пережима ние, то позор - личное пере>ви1зание, представленное не всеобщее о6оьркник, т. е. оещественное, поэтомру позор переживается острее и болезненнве. Так, в обеих лингтокульту-F3£äx утверждается мысль, что позор) хуже смерти:
Ераб. яз.: e^li i> Иот jH-KiI «Позор дольше жизни». j^i ^ ePаl«Птьор пе-тежичет огонь». >Ъ И . ет« «Лучше гореть в сзгие, еем житл в пиl3зcи|ьеп»
Рус. яз.: Лучше смерть, чем позорная слава. Позор хуже смерти. Один честный покойник лучше ста живущих в позоре. Лучше умереть храбрым, чем жить спозором.
Таким образом, проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что эмоция стыда относится к категории этики, к таким культурным универсалиям, которые характеризуются общечеловеческим масштабом. Стыд как важнейшая ценностная универсалия выступает главным маркером нравственной чистоты индивидуума. Данная эмоция регулируется причинно-следственными связями, она всегда проявляется вследствие нарушения принятых в социуме норм иправил,ценностныхориентиров.
Тем самым поставленная цель по выявлению типологических черт, а также особенностей репрезентации эмоций страх и стыд в языковой картине мира русского и арабского языков была успешна решена.
1. ИзардК.Э. Психологияэмоций.Санкт-Петербург:Питер,2006.
2. ГасановаМ.А. Телесный код культуры в табасаранской паремиологической картине мира. Вестник Дагестанского научного центра РАО. 2014; № 1: 20 - 25.
3. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира. Ключевые идеи русской языковой картины мира. Москва: Языки славянской культуры, 2005.
4. Вежбицкая А. Семантические универсалии и базисные концепты. Москва: Языки славянских культур, 2011.
5. Плампер Я. Эмоции в русской истории. Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций. Москва: Новое литературное обозрение, 2010: 892 - 898.
6. Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка. Москва, 2011.
7. Мухаммед М.Д. Словарь идиоматических выражений современного арабского языка. Каир: Дар гариб, 2003. References
1. Izard K.'E. Psihologiya 'emocij. Sankt-Peterburg: Piter, 2006.
2. Gasanova M.A. Telesnyj kod kul'tury v tabasaranskoj paremiologicheskoj kartine mira. Vestnik Dagestanskogo nauchnogo centra RAO. 2014; № 1: 20 - 25.
3. Zaliznyak A.A., Levontina I.B., Shmelev A.D. Schast'e i naslazhdenie v russkoj yazykovoj kartine mira. Klyuchevyeideirusskojyazykovojkartinymira. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2005.
4. Vezhbickaya A. Semanticheskie universalii i bazisnye koncepty. Moskva: Yazyki slavyanskih kul'tur, 2011.
5. Plamper Ya. 'Emocii v russkoj istorii. Rossijskaya imperiya chuvstv. Podhody k kul'turnoj istorii 'emocij. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie, 2010: 892 - 898.
6. Ozhegov S.I. Tolkovyjslovar'russkogoyazyka. Moskva, 2011.
7. Muhammed M.D. Slovar' idiomaticheskih vyrazhenij sovremennogo arabskogo yazyka. Kair: Dar garib, 2003.
Статья поступила в редакцию 21.04.22
УДК 82
Dao Xiaolei, postgraduate, Beijing Normal University (Beijing, China), E-mail: 13274619586@163.com
THE TRAGEDY OF WORLD WAR I IN THE WORKS OF IVAN SHMELYOV. The article explores the representation of the theme of the First World War in the works of Ivan Sergeyevich Shmelyov. Interest in this topic is caused by the original manner, a special artistic approach of the writer to the description of the events of that time, revealing the fate and role of the Russian soldier in these events, then the significance of the war-generated suffering of peaceful people - as a key to understanding the meaning of human life and destiny. Such originality, persuasiveness and truthfulness in the artistic style of I.S. Shmelyov attracts the attention of Chinese readers. The writer's views on the inhumanity of war are, in fact, an appeal to life and to the future, so his work, like all real literature, remains in demand today by readers and researchers alike. The author concludes that since the destructive experience of war in human terms has no national and temporal characteristics, the work of the Russian writer Shmelyov remains relevant today, attracting readers' and researchers' attention in any country.
Key words: Ivan Sergeyevich Shmelyov, World War I, death, humanity.
Дао Сяолэй, аспирант, Пекинский педагогический университет, г. Пекин, E-mail: 13274619586@163.com
ТРАГЕДИЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ТВОРЧЕСТВЕ И.С. ШМЕЛЕВА
В статье исследуются особенности раскрытия темы Первой мировой войны в творчестве Ивана Сергеевича Шмелева. Интерес к данной теме вызван самобытной манерой, особым художественным подходом писателя к описанию событий того времени, отражающих то судьбу и роль русского солдата в этих событиях, то значимость порождённых войной страданий мирных людей - в качестве ключа к пониманию смысла человеческой жизни и судьбы. Такая оригинальность, убедительность и правдивость в художественном стиле И.С. Шмелёва привлекает внимание китайской читательской аудитории. Взгляды писателя на бесчеловечность войны - это, на самом деле, обращённость к жизни и к будущему, поэтому его творчество, как всякая настоящая литература, остаётся востребованным сегодня и читателями, и исследователями.
Ключевые слова: Иван Сергеевич Шмелев, Первая мировая война, смерть, человечность, творчество.
Тема Первой мировой войны занимала важное место в творчестве Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950) - одного из ярких представителей первой волны русской литературы за рубежом. Писатель долгие годы собирал материал для большого произведения по этой тематике, так и не представив его в окончательном варианте (роман «Солдаты»), однако многое из собранного легло в основу его проникновенных рассказов о том тяжёлом времени. Актуальность данной статьи заключается в том, что благодаря обращению и особенностям восприятия китайским исследователем уникальной художественной манеры писателя знакомство с его рассказами о Первой мировой войне приобретает сегодня новую значимость. Цель статьи - описать индивидуальные черты художественного стиля произведений И.С. Шмелёва о Первой мировой войне.
Поставленная цель предусматривает решение следующих задач: 1) описать характер и основные специфические подходы автора к изложению событий Первой мировой войны; 2) рассмотреть на примере рассказов писателя его видение событий, происходящих во время Первой мировой войны; 3) показать на примере различных рассказов и сюжетов разные стороны проживания людьми войны.
Научная новизна исследования проявляется в авторском описании читательского восприятия под воздействием художественных средств и размышлений писателя, наполненных гуманизмом. Автор хотел показать китайской читательской аудитории, что произведения И.С. Шмелёва с их особым художественным языком описывают не какую-то далёкую и малознакомую трагедию Первой мировой войны, они глубоко раскрывают разрушительный в человеческом плане опыт любой войны, который не имеет национальных и временных характеристик.
Теоретическая значимость работы заключается в изучении специфики творчества И.С. Шмелёва и его выразительных средств в описании трагедии войны (на примере Первой мировой войны).
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут использоваться на занятиях по русской литературе, проводимых, в том числе, в зарубежных вузах, в частности - в вузах Китайской народной республики.
Первая мировая война по-особому «открыла» собой 20 век - для того времени это было событие невиданной значимости и масштаба в ряду подобных.
Россия вместе со всем миром переживала глубинное разочарование, растерянность и безысходность последствий, сопровождающих трагическую ситуацию войны. Шмелёв принимает активное участие в проживании происходящего, глубоко ощущая и пытаясь его осмыслить: участвует в работе Союза русских инвалидов, инициируя сбор средств для ветеранов-инвалидов и собирая материалы для газеты «Русский инвалид». Поэтому описываемая Шмелевым тема войны, прежде всего, наполнена тревогами и заботой о человеке, о его физическом и духовном состоянии. Эти размышления не воплощаются в жестокие военные сцены, оставляя в стороне грандиозные повествования традиционной военной литературы, внимание писателя фокусируется на судьбах конкретных людей в войне. Шмелев выступал против войны, которая, по его мнению, поколебала основы нации и размыла границы между добром и злом.
Лето и осень 1914 года по приглашению поэта И.А. Белоусова Шмелёв проводит на даче в селе Оболенское Калужской губернии. По воспоминаниям Белоусова, «Иван Сергеевич жадно ловил слухи, ходил по деревням, прислушивался, сам заводил разговор и после изобразил свои наблюдения в очерке «В суровые дни» [1, с. 187]. Именно цикл «Суровые дни» стал квинтэссеницей отношения писателя к войне. В цикл входят 15 рассказов: «На крыльях», «На пункте», «Лошадиная сила», «Развяза», «Ожидание», «Под избой», «Знамения», «За семью печатями», «Оборот жизни» «Максимова сила», «Мирон и Даша», «Лихой кровельщик», «У плакучих берез», «На большой дороге» и «Правда дяди Семена». Произведения не просто описывают мысли и чувства Шмелева, вызванные непосредственным общением с народом, но и содержат глубоко переживаемую им внутри личную тревогу за судьбу сына, других людей, которых коснулась война, всего русского народа в этот период тяжёлых испытаний.
Шмелев сосредоточенно наблюдает за реакцией деревенских жителей, когда те узнают о надвигающейся войне, он общается с крестьянами, фиксирует свои впечатления в очерках, статьях, дневниковых записях, даже просто в сказанных кем-то, но исполненных глубоким смыслом фразах. Писатель не изображает грандиозных батальных сцен, герои его романов чаще всего находятся в госпитале, в деревне или в отпуске. Шмелеву важно было сказать и показать противоестественность войны, приносящей в жизнь человечества хаос, а в су-
