CC BY
33
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2013. № 2
ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДА И ПЕРЕВОДЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
И.В. Ласка,
кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков
Дипломатической академии Украины; e-mail: lasigor@gmail.com
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ МЕТАФОРЫ ФРАНЦУЗСКОГО
ДИСКУРСА О ПЕРЕВОДЕ XVII ВЕКА
В статье рассматриваются ключевые метафоры перевода во французском переводческом метадискурсе XVII в. На материале текстов разных жанров раскрываются особенности переноса значений, устанавливаются парадигматические ряды и варианты метафор перевода как добывания сокровищ, перемещения во времени и в пространстве, оживления и переселения душ, переодевания и др. Особое внимание уделено изучению функций ключевых метафор перевода в текстах, их историко-культурных коннотаций.
Ключевые слова: история перевода, дискурс науки, концепт «перевод», метафоры перевода, метафора перемещения в пространстве.
Igor V. Laska,
Cand. Sc. (Phylology), Associate Professor at the Department of Foreign Languages, Diplomatic Academy of Ukraine; e-mail:lasigor@gmail.com
Conceptual Metaphors of Discourse on Translation in 17th Century France
The article deals with the metaphorization in the French translators' metadiscourse in the 17th century. The author conducts a semantic analysis of conceptual translation metaphors: treasure hunting, moving in time and space, resurrection and transmigration of souls, dress changing. Special attention is given to the functions and historical and cultural connotations of key translation metaphors.
Key words: history of translation studies, translators' metadiscourse, translation metaphors, metaphor of moving in space.
В истории французского перевода XVII век представлен не только именами известных переводчиков А. Годо, П. д'Абланкура, Ж. Бодуэна, А. Дасье, но и значительным количеством специальных трудов, в которых рассматриваются принципы, теоретические проблемы и правила перевода1. Именно в этот период существенно возрастает объём и качество знаний о переводе, определяются контуры предметной области теории перевода, вырабатывается переводческая терминология. Впервые формируется научная среда специалистов, объединённых вокруг определённых центров
1 Академическая речь Б. де Мезириака «О переводе» (1626), «Слово о Малербе» А. Годо (1630), первый учебник по переводу Г. де Танда (1660), трактат «О переводе» П.-Д. Юэ (1661), правила перевода А. Леметра и др.
(Французская академия, Пор-Рояль), в которых осуществляются и обсуждаются переводы, закладываются основы критики и дидактики перевода, создаются книги и учебники. Таким образом, знание о переводе во Франции XVII в. приобретает важные признаки самостоятельной научной дисциплины.
Предметом рассмотрения в статье избраны ключевые метафоры, на основе которых формировался социокультурный концепт «перевод» (метафоры перевода как добывания сокровищ, перемещения во времени и пространстве, оживления и переселения душ, переодевания и др.). В задачи исследования входит определение особенностей переноса значений в метафорах перевода, установление их типов и вариантов, выявление их функций и оценочного потенциала в контекстах разных концепций перевода. Материалом исследования послужила подборка метафор из оригинальных текстов (предисловий к переводам, специальных трудов о переводе, мемуаров, писем и др.) французских мастеров перевода XVII в.. Актуальность исследуемой проблемы обусловлена интересом современной науки о переводе к своему историческому прошлому, ибо «изучение опыта переводчиков прошлого показывает, что многие из современных проблем теории перевода поднимались неоднократно на протяжении всей истории этой деятельности, так и не получив окончательного разрешения» [Гарбовский, 2007, с. 13].
Французский переводчик и философ перевода А. Берман противопоставляет собственно теоретическое знание (théorie) и рефлексию о переводе (réflexion), непосредственно связанную с переводческим опытом [Berman, 1985, p. 37—38]. Соответственно он различает два вида переводоведения: теоретическое, строго ограниченное научным подходом, и «эссеистическое», которое существует дискурсивно и отличается отсутствием каких-либо границ для осмысления перевода. [Berman, 2001, p. 17—18]. Свой выбор он делает в пользу второго, которое определяет как рефлексию перевода над собой, над собственным опытом и обозначает термином traductologie [Berman, 1989, p. 675]. Такое определение наилучшим образом подходит к тому состоянию французской науки о переводе, которое сложилось в XVII в., когда знание о переводе существует в форме рефлексии переводчиков-практиков, стремящихся осмыслить свою деятельность. А. Берман выделяет в качестве основной особенности дискурсивной рефлексии переводчиков о своём искусстве её метафоричность: «говорить о переводе <...> — это значит попасть в пьянящий водоворот размышлений, где само слово "перевод" не перестаёт метафоризироваться»2 [Berman, 2001, p. 17]. Он настаивает на том, что перевод удаётся «определить»
2 Здесь и далее перевод наш. — И.Л.
только через метафоры, и объясняет эту особенность глубинным родством метафорического «переноса» и «переноса», которым является перевод [Berman, 1985, p. 60—61]. Создание антологии метафор о переводе, по мнению французского исследователя, дало бы больше для понимания самого акта перевода, чем многие специальные трактаты.
Современная историография науки о переводе, основанная на идеях Г. Башляра, М. Фуко, Т.С. Куна, опирается на корпус текстов эпохи и видит свою задачу в реконструкции структур знания о переводе на основе анализа его метаязыка [Berman, 1988, p. 23; D'Hulst, 1993, p. 83]. В нашей статье речь идёт о периоде становления науки о переводе во Франции. Её первыми теоретиками были сами переводчики, которые считали себя настоящими писателями и мыслили образами. Поэтому изучение дискурса теории перевода того времени предполагает прежде всего анализ природы и функций ключевых метафор перевода.
Исследование метафор в истории французского переводческого метадискурса имеет уже определённую традицию. Р. Зюбер, автор книги о роли художественного перевода в становлении литературного стиля французского классицизма [Zuber, 1992], неоднократно цитирует метафоры, заимствованные из трудов переводчиков XVII в., в первую очередь П. д'Абланкура. Однако используются они как иллюстрации к размышлениям о влиянии переводов на формирование эстетики письма классицизма. Л. д'Юльст посвятил отдельную статью исследованию фигур и метафорических выражений во французских текстах по теории перевода XVIII—XIX вв. [D'Hulst, 1993]. Отметим также работу Л. Гийерм [Guillerm, 1996], в которой отслеживаются истоки концепции перевода П. д'Абланкура и устанавливаются общие для него и переводчиков XVI в. тезисы и метафорические образы (топосы). Особенностям метафорического осмысления перевода религиозных текстов XVI—XVII вв. посвящена статья Д.Г. Шаталова, в которой рассматриваются, в частности, метафоры французских авторов XVI в. [Шаталов, 2011]. К сожалению, до сих пор нет специального исследования метафор французского метадискурса перевода XVII века.
Очевидно, что в рамках статьи невозможно охватить всю совокупность французских метафор перевода XVII в. Однако некоторые из них постоянно повторяются в текстах авторов, представляющих разные направления и тенденции в осмыслении перевода. Такие метафоры перевода, как перемещения во времени и пространстве, оживление и переселения душ, добывание сокровищ, переодевание и др., часто используются представителями школы П. д'Абланкура, сторонниками буквального перевода и более умеренными переводчиками Пор-Рояля, искавшими свой «срединный» путь. Это об-44
стоятельство позволяет квалифицировать метафоры такого типа как концептуальные, т.е. объективирующие в своей совокупности французский социокультурный концепт «перевод». В них отражены основные участники и составляющие перевода (автор, текст оригинала, переводчик, процесс перевода, переводной текст, адресат перевода). Всё многообразие этих метафор организовано вокруг значимых для французской теории перевода XVII в. противопоставлений (верность — красота, буквальный перевод — вольный перевод, сохранение стиля оригинала — адаптация к принимающей культуре и т.д.).
Благодаря усилиям А. Годо, П. д'Абланкура и других талантливых переводчиков, при поддержке Французской академии в 30—50-е гг. XVII в. перевод вновь обрёл престиж, утраченный после манифеста Дю Белле, отрицавшего роль перевода в развитии национального языка и литературы. Он рассматривается как полноправное творчество, результатом которого является новый оригинал, порой даже превосходящий свой источник, а переводчик приобретает статус настоящего литератора. Новое отношение к переводу нашло своё отражение в большой и интересной своим разнообразием серии метафор, представляющих перевод в положительном свете.
Уже Б. де Мезириак в академическом докладе ("De la traduction", 1635) реабилитирует перевод, давая высокую оценку труду своих предшественников. Они «своими учёными и трудолюбивыми переводами так успешно перенесли во Францию сокровища Греции, что <...> не нужно более овладевать чужими языками, дабы стать учёным»3. В этой метафоре тексты древнегреческих авторов представлены как сокровища науки и культуры, а перевод осмысливается как их перемещение в пространстве и времени из Древней Греции во Францию XVII в. При этом переводчики выполняют важную функцию — они снимают языковой барьер и делают эти сокровища доступными читателю.
Поэт и епископ А. Годо ассоциирует перевод с благотворительностью, при этом переводчиков он представляет как благочестивых людей, которые не могут не делиться своим богатством с ближними, а перевод рассматривается в рамках христианской морали как акт помощи нуждающимся [Godeau, 1862, p. 369].
В Пор-Рояле, где культивировался перевод сакральных текстов, отношение к этому искусству было не менее почтительным. Переводчик Нового Завета А. Леместр осмысливает работу переводчика в развёрнутой метафоре добычи и обработки золота. Тексты отцов
3 "...ils ont mis la main à la plume, & par leurs doctes & laborieuses traductions ont transporté en France les trésors de la Grèce avec tant de succès, <...> qu'il n'est plus nécessaire d'apprendre les langues étrangères pour devenir savant" [Méziriac, 1729, p. 413].
церкви содержат золото драгоценных истин, но его красота недоступна простому читателю. Задача переводчика состоит в том, чтобы добыть его из темноты непонятного латинского текста и донести до читателя. Его труд метафорически приравнивается к работе золотых дел мастера: он раскатывает золото в листы, придаёт ему блеск, готовит его к использованию4. В метафоре Леместра противопоставлены архетипные образы obscurité и jour, а перевод представлен как движение из темноты к свету. Метафора отражает понимание основной задачи перевода в Пор-Рояле как объяснения Божьих истин и просвещения верующих.
В другом, знаковом для Леместра метафорическом образе, искусство переводчика сравнивается с древним ремеслом открывателя подземных родников: «Наконец нам следует заставить течь и ударить струёй в ды, которые были закрыты и спрятаны, чтобы на поверхности, в водоёмах и ручьях они оставались такими же чистыми, красивыми и обильными, как в своих источниках»5. В этом тексте писания святых ассоциируются с водой скрытого под землёй родника, а задача переводчика состоит в том, чтобы освободить эту воду, заставить её бить обильным ключом. При этом она должна оставаться чистой, прозрачной и красивой, т.е. переводчик не имеет права искажать Божье слово, загрязнять его чистоту посторонними примесями6.
В метафорическом образе переводчика — открывателя подземных родников воды — А. Леместр как бы предвосхищает противопоставление sourciers — ciblistes, предложенное Ж.-Р. Лядмиралем в современной французской теории перевода [Ladmiral, 1986, 1994]. Хотя в тексте Леместра слово "sourcier" не употреблено (оно зафиксировано только в пятом издании словаря Академии — 1798) метафорический образ перевода отражает денотативную ситуацию, с которой соотносится труд открывателя подземных родников.
В поэтическом воображении А. Годо переводчик ассоциируется с мифологическим героем, который в поединке с Гераклом отнимает у него булаву:
C'est au vaillant Hercule arracher la massuë, C'est égaler son nom aux plus célèbres noms [Godeau, 1663b, p. 137]
4 "Mais on ne voit la beauté de cet or que lors qu'il est tiré des lieux où il s'est formé, que lorsqu'il est étendu & poly. Cette extention & cette polissure, luy donnant un nouvel éclat, le montrent & le font regarder à tout le monde" [Lemaistre, 1658, p. VIII].
5 "Enfin il faut que nous fassions couler & jaillir les eaux qui estoient enfermées et cachées, en les faisant paroistre aussi pures, aussi belles, aussi abondantes, dans les bassins et les ruisseaux, qu'elles estoient dans leurs sources" [ibid., p. 10].
6 О библейском происхождении метафор света и воды [Шаталов, 2011].
В финальном терцете сонета, предваряющего перевод Л. Жири «Диалога о причинах упадке красноречия» (1630), фантазия Годо возвышает переводчиков до уровня богов:
Les hommes autrefois interpretoient les Dieux, Et les Dieux maintenant interpretent les hommes.
[Godeau, 1636, p. XXVI]
Приведённые примеры положительных и даже откровенно хвалебных метафорических образов перевода опровергают утверждение А. Бермана, что среди метафор перевода преобладают образы с негативным значением [Berman. 1985, р. 61]. В нашем корпусе примеров встречаются критические высказывания об отдельных переводчиках и переводах. Однако практически никто из французских авторов XVII в. не ставит под сомнение саму возможность перевода. По-видимому, прав Р. Зюбер, который объясняет изменение отношения к переводу переходом от привязанной к слову логики Аристотеля к картезианской идее универсальности мысли и возможности её адекватного выражения средствами любого языка [Zuber, 1992, p. 116].
Метафоры перевода как перемещения в пространстве и времени образуют большой и разветвлённый парадигматический ряд, в котором основной образ логически развивается в нескольких направлениях: метафоры оживления и переселения душ, акклиматизации в другой среде, метафоры древнего автора, заговорившего на французском, метафоры переодевания и др. Сама ситуация перевода текстов античной культуры предопределяла его концептуализацию в метафоре перемещения во времени и пространстве. Недавние географические открытия, экспедиции в поисках сказочных богатств Индии и Америки способствовали такому направлению осмысления перевода. Восприятие этой метафоры было подготовлено рыцарско-христианской литературной традицией (мотив поисков святого Грааля). Её распространение, по-видимому, связано также с возрастающей популярностью «Одиссеи» Гомера, знакомой по пересказам и переводам отрывков (первый полный прозаический перевод Анны Дасье вышел в 1708).
Для Б. де Мезириака перевод — это путешествие полное опасностей. Он сравнивает Ж. Амио с путешественником, который отправился в дальнее плавание, не взяв с собой достаточно провизии [Meziriac, 1729, p. 456], т.е., не имея достаточных запасов знаний, чтобы переводить Плутарха.
П. д'Абланкур ассоциирует перевод с путешествием в далёкие страны, куда «не ездят за обезьянками и попугаями, а за всеми бо-
гатствами Востока и Запада»7. Автор перевода Арриана объясняет, что труд переводчика настолько тяжёл, что за него следует браться, только когда речь идёт о значимых темах. История героической жизни и завоеваний Александра Великого, как явствует из посвящения книги будущему герцогу Конде, по убеждению д'Абланкура, могла послужить образцом для государственных мужей Франции, стремившихся утвердить её первенство в Европе.
В одном из писем Конрару Бальзак говорит о д'Абланкуре как переводчике, который прекрасно осуществляет свою миссию культурного посредничества, оказывая услугу греческим авторам, перенося их в Париж. Бальзак не усматривает в этом свидетельства неполноценности или рабской покорности. Он проецирует правила французского салонного этикета на отношения между переводчиком и автором: из чувства благодарности предисловие д'Абланкура, которое Бальзак считает настоящим шедевром, следовало бы перевести на греческий язык. Автор письма непринуждённо переносит переводчика во времена Кира, а Ксенофонта представляет в роли переводчика предисловия д'Абланкура8. Таким образом, у изысканного стилиста и мастера эпистолярного жанра Бальзака автор и переводчик меняются местами и ролями, удваиваются в зеркалах его метафорической фигуры, создающей общий хронотоп перевода, где время и пространство двунаправлены. Ксенофонт и его переводчик вступают в соперничество, и изысканный французский язык д'Абланкура ни в чём не уступает самому чистому аттическому языку.
Перемещение автора в новое время и пространство французской культуры осмысливается авторами XVII века как его оживление. В послании М. де Маролю Годо представляет перевод как перенесение древних авторов на берега Сены, где они чувствуют себя так же свободно, как на берегах Тибра. Его метафора получает выразительное продолжение в образе перевода как магического акта оживления мёртвых:
<...> tu fais sortir <les morts> de leurs fameux tombeaux, Dans tes traductions, si pompeux, si beaux, Qu'aux rives de la Seine ils ont l'air aussi libre Qu'ils l'eurent autrefois sur les rives du Tibre
[Godeau, 1663a, p. 51]
7 ".on ne va pas aux Indes pour rapporter des Singes et des Perroquets, mais toutes les richesses de l'Orient et de l'Occident" [d'Ablancourt, 1646a, p. 1].
8 ".s'il se pouvoit faire que Monsieur d'Ablancourt eust vescu du temps du jeune Cyrus, & que Xenophon vescust aujourd'huy, les Prefaces de Monsieur d'Ablancourt merite-roient d'estre traduites par Xenophon" [Zuber, 1992, p. 389].
Источник этого образа, по-видимому, следует искать в труде Г. де Вэра «О французском красноречии» (De l'éloquence françoise, 1594). Де Вэр осознавал, что красноречие древних как будто похоронено в их книгах, лишено действия и движения, в нём отсутствует коммуникативная составляющая, которую риторика называла айю (cp. латинское изречение Hic mortui vivunt et muti locuntur на фронтоне библиотеки «Львовской политехники»). Поэтому переводчику остаётся только один путь — elocutio, он должен использовать ораторские средства языка, чтобы придать жизнь речам ораторов прошлого. Труд переводчика представляется ему не просто как подражание, а как настоящее оживление гениев этого искусства: «Следует <...> извлечь из мёртвых профилей и статуй на их могилах самые красивые черты их науки, и колдовством любви к их добродетели вызвать к нам их великие и могучие духи ...»9.
Вариант этого образа оживления древних авторов представлен также в известной метафоре И.-Л. де Саси [Le Maistre de Sacy, 1647, p. V], для которого буквальный перевод похож на оригинал, как мертвец на живого человека. В несколько ином направлении развивает метафору перевода как оживления автора педагог Пор-Рояля Т. Гийо, который рекомендовал «оживлять» переводы, читая их вслух перед учениками [Guyot, 1887, p. 193—194].
П. д'Абланкур намечает другое направление разработки метафорического образа перевода как перемещения во времени и в пространстве. Результатом вольного перевода по его методу является «не столько портрет Фукидида, сколько сам Фукидид, который перешёл в другое тело как будто при помощи какого-то метемпсихоза [= переселения душ] и из грека стал французом»10. Принципиальная для вольного перевода д'Абланкура возможность разделить содержание и языковые средства его выражения концептуализируется в противопоставлении души и тела: душа древнего автора переходит в другое тело.
Метафорический образ перевода как перемещения в пространстве использовал в XVI в. грамматист и литератор Анри Эстьен для критики переводов, деформирующих оригиналы, поскольку авторы, которые хорошо выглядели и прекрасно чувствовали себя в Греции, попадают во Францию, Италию или Испанию «очень
9 "Il faut bien que la face de leur eloquence, comme ensevelie dans leurs livres, soit destituec de l'action & du mouvement qui l'animoient, retirer de leurs mortes effigies & comme des statues de leurs tombeaux, les plus beaux traits de leur science: Et par les charmes de l'amour de leur vertu, evocquer à nous ces grands & puissants genies <...>" (цит. по: [Butlen, 2003, p. 198]).
10 "Car ce n'est pas tant icy le portrait de Thucydide, que Thucydide lui-même, qui est passé dans un autre corps comme par une espece de Metempsycose, et de Grec est devenu François." [D'Ablancourt, 2005, p. 3].
больными», искажёнными до неузнаваемости из-за плохого обращения с ними в пути11.
Таким образом, перемещение автора в другое время и культуру чревато негативными последствиями. Его следует готовить к пребыванию в необычных условиях, он нуждается в «акклиматизации». Перевод должен превратить автора из «чужого» в своего, «одомашнить» его, полностью интегрировать в принимающую культуру. Прежде всего он должен заговорить на французском языке — в этом, собственно говоря, и состоит перевод. Образ античного автора, который заговорил на французском языке, утвердился во Франции ещё в средине XVI в. Пьер Салья, представляя Генриху II продолжение своего перевода Геродота, писал, что прошло уже пять лет с тех пор, как этот «греческий дворянин» впервые предстал перед королём, говоря на «простонародном французском языке»12.
Метафорический образ автора, заговорившего на французском языке как на родном, многократно повторенный в текстах XVII в., стал неотъемлемой составляющей концепта «перевод». А. Годо воздаёт должное переводчикам, которые как будто «проникнуты духом» авторов и «заставляют их говорить так же приятно, как если бы они никогда не дышали другим воздухом, кроме луврского»13. Идеальный перевод, таким образом, переносит автора в атмосферу королевского двора, язык которого был образцом правильного узуса для К.Ф. де Вожла. В результате перемещения они становятся придворными, «приятно» говорящими на французском.
Б. де Мезириак считает, что даже язык Амио уже устарел, и нужен новый перевод Плутарха, в котором «этого замечательного автора следует приучить говорить на нашем языке более чисто и элегантно, дабы читать его можно было с б льшим удовольствием».14 Этой метафорой Мезириак по-новому определяет задачу переводчика — научить античного автора говорить на чистом и элегантном французском языке, соответствующем нормам и требованиям нового столетия. Конечную цель перевода он видит в том, чтобы приносить удовольствие современному читателю. Таким образом,
11 "Car je di et maintien que la plus part des auteurs qui se portent fort bien en Grèce, et ont beau visage et bien couloré, sont fort malades, et par conséquent sont fort desfaicts, voire desfigurez, en France, en Italie, en Espagne, et es autres pays, pour le mauvais traitement qu'on leur fait par le chemin". — Henri Estienne. Apologie pour Hérodote (цит. по: [Guillerm, p. 36]).
12 "Cinq ans sont tantôt coulés, sire depuis que ce gentilhomme grec Hérodote d'Ha-licarnasse, se présenta à vostre Majesté parlant jà en quelque partie de son histoire vostre vulgaire françois" [ibid., p. 33].
13 "lesquels, comme s'ils étoient animés de l'esprit de ceux qu'ils nous expliquent, ne leur dérobent rien de leurs beautés, et les font parler aussi agréablement que s'ils n'avoient jamais respiré un autre air que celui du Louvre?" [Godeau, 1862, p. 369].
14 ".. .& qu'on accoutume cet admirable Auteur à parler notre langue plus nettement, & plus élégamment, afin qu'on le puisse lire avec plus de plaisir" [Méziriac, 1729, p. 414—415].
метафора Мезириака выделяет две важные черты нового понимания перевода: направленность на французский язык и принимающую культуру и целевую установку на развлечение читателя.
Придерживаясь принятого в Пор-Рояле «срединного» пути в переводе, автор знаменитой грамматики А. Арно заявляет о своём стремлении заставить св. Августина говорить по-французски, но чтобы при этом он не перестал говорить как св. Августин. Т.е. «заставить его изменить язык, не изменив при этом его мысли», объясняет Арно, исходя из картезианского принципа универсализма, лежащего в основе его логики и грамматики15.
Антуан Леместр закрепляет этот метафорический образ в качестве правила, которое требует выражать на французском языке всё, что имеется в латинском, и воспроизводить это так хорошо, «что если бы, например, Цицерон говорил на нашем языке, он изъяснялся бы точно так же, как мы заставляем говорить его в нашем переводе»16. В предисловии к «Проповедям св. Бернарда» (1658) Леместр раскрывает содержание этого требования: «. следует заставить Святых говорить на нашем языке в том же духе и таким же образом, как они изъяснялись на своём, соизмеряя один язык с другим» [Lemaistre, 1658, р. Х]. Употребляя выражение "en proportionnant une langue à une autre langue", Леместр имеет в виду необходимость учитывать различия между языками и адаптировать текст перевода к правилам целевого (французского) языка.
Популярность метафорического образа автора, который заговорил на правильном и естественном французском языке, объясняется переходом большинства переводчиков на позиции вольного перевода, ориентировавшегося на целевой язык. Метафора соответствовала новому самосознанию французского общества, в котором национальный язык, выработавший свои правила и нормы, больше не нуждался в защите, в глазах просвещённого читателя французские авторы ни в чём не уступали древним и даже превосходили их.
Другое развитие получает метафора перевода как перемещения в пространстве в одном из писем Робера Арно д'Андийи, адресованном мадам де Рамбуйе. Автор письма, который увлекался садоводством и разбил в Пор-Рояле чудесные сады, посылая хозяйке
15 ". j'ai eu encore plus de soin de demeurer dans une exacte fidélité en ce qui regarde le sens; et de faire parler français à S. Augustin, sans le faire parler autrement qu'en S.Augustin, c'est-à-dire, lui faire changer de langue, sans lui faire changer de pensées" [Arnauld, 1647, p. IX].
16 "I. La première chose à quoi il faut prendre garde dans la traduction françoise, c'est d'être extrêmement fidèle et littéral, c'est-à-dire, d'exprimer en notre langue, tout ce qui est dans le latin & de le rendre si bien, que si, par exemple, Ciceron avoit parlé en notre langue, il eût parlé de même que nous le faisons parler dans notre traduction" [Lemaistre, 1736, p. 176].
влиятельного литературного салона свои переводы, называет их фруктами из своего сада и на протяжении всего письма развивает метафору, в которой перевод представлен как необходимая акклиматизация нежных южных растений, перенесённых из Италии в более суровый французский климат17.
Осмысление перевода в терминах пространства получает естественное продолжение в метафоре переодевания, уподобляющей риторико-стилистические украшения текста одеждам. А. Годо в «Слове о Малербе» отмечает сложности перевода, возникающие из-за различий между языками и индивидуальных особенностей каждого автора. Этот труд требует от переводчика знаний и не допускает поспешности, в противном случае он рискует представить автора в смешных и непривычных для него одеждах, т.е. исказить его стиль18.
Как будто предвосхищая семиологию де Соссюра и Барта, Годо сравнивает систему риторико-стилистических украшений текста с модой. Он замечает, что одежда больше не служит только для того, чтобы укрывать ею тело от холода, а стремление к роскоши изобретает каждый день всё новые украшения, тщеславные люди находят всё более богатые одеяния, чтобы выделить себя. Точно так же мы не удовлетворяемся словами, которые только выражают мысли автора. Нам нужно, чтобы они выражали их с великолепием или кротостью, которые ему свойственны, чтобы его философия привлекала украшениями, которые соответствуют вкусам нового века, а не отпугивала суровым видом и рваным платьем, как это принято у философов. Таким образом, своим требованием приводить перевод в соответствие со вкусами Нового времени Годо открывает путь д'Абланкуру19.
П. д'Абланкур в предисловии к Арриану оставляет за переводчиком исторического текста право на свободное вмешательство в текст, используя при этом в качестве аргумента вариант метафоры переодевания, предполагающий предварительное перекраивание старого платья по новой моде: «...трудно перешить на модное старое платье, скроенное по давней моде, не изменив в нём что-нибудь»
17 "Madame, Puisque les fruits de mes jardins ont eu du mal-heur cette année, il faut que je vous en envoye d'autres [...]. Mais il y a tant de difference entre le Soleil de Rome, & celui de Paris; que j'ay grand sujet de craindre que l'on puisse à peine les reconnaistre" [Arnauld d'Andilly, 1680, p. 301].
18 ".il est besoin d'une haute suffisance, et d'une longue méditation, pour empêcher qu'un auteur ne paraisse ridicule sous des habits qu'il n'a pas accoutumé de porter" [Go-deau, 1862, p. 369].
19 ".ainsi ce n'est pas assez pour nous contenter, que les paroles expriment les pensées de l'autheur, il faut qu'elles l'expriment avec la magnificence & la douceur qui luy sont convenables, & que la doctrine se presente plustost soubs les ornemens qui sont au goust du siecle, que soubs ce visage austere, & ces habits déchirez qu'elle porte parmi les Philosophes" [Godeau, 1636, p. III—IV].
[d'Ablancourt, 1646a, p. 1]. Он предоставляет переводчику право осовременивать даже мысли автора, ибо «разные времена требуют не только разных слов, но и разных мыслей, а послы имеют обычай одеваться по моде той страны, куда их посылают, боясь показаться смешными в глазах тех, кому они пытаются понравиться»20. Таким образом, он использует метафору переодевания, оправдывая вольное обращение с содержанием переводимого текста, которое также должно соответствовать главной цели перевода — понравиться читателю. Метафора такого содержания могла появиться только в XVII в., когда Франция становится самой могущественной монархией в Европе, в которой зарождается современная профессиональная дипломатия.
Красочная метафора перевода как переодевания у Мирамиона своими точными историко-культурными деталями отражает время и отношение к одежде в салонной среде XVII в. Он полностью разделяет требование ориентировать перевод на целевой язык и считает, что в переводном тексте не должно оставаться ничего такого, в чём бы чувствовался латинский язык. Следует «снять с автора римские одежды и нарядить его по-французски». Для этого мало сшить ему платье из тканей, которые используются во Франции. Нужно, чтобы фасон был французский, «чтобы в нём каждая лента и каждая тесёмка были завязаны так, как это делается в этой стране». Новые одежды не должны стеснять его движения, ничто в его словах и поведении не должно выдавать в нём иностранца21.
В заключение отметим ещё раз, что изменение отношения к переводу в XVII в. отражено в серии метафор, ассоциирующих перевод с добыванием сокровищ, поиском и открытием подземных родников и др., имеющих положительные оценочные коннотации. Перевод гиперболизируется до уровня мифологических подвигов, созидательной деятельности богов. Рассмотренные в статье метафоры перевода как перемещения в пространстве и времени образуют парадигматический ряд, в котором основной метафорический образ логически развивается в нескольких направлениях: метафоры оживления и переселения душ, акклиматизации, переодевания и др. Они составляют лишь часть массива метафорических образов перевода в текстах XVII в. (перевод как портрет-копия, прозрачное
20 "Les divers temps veulent non seulement des paroles, mais des pensées diférentes; et les Ambassadeurs ont coutume de s'habiller à la mode du païs où l'on les envoye, de peur d'estre ridicules a ceux à qui ils tâchent de plaire" [D'Ablancourt, 1972, p. 3].
21 ".il ne faut rien du tout conserver de ce qui sent le langage latin, car il faut faire despouiller à son autheur son habillement romain pour le vestir à la françoise: c'est pour-quoy il ne faut pas seulement se contenter de luy faire un habit des mesmes estoffes dont on s'habille en France, il faut encore que la façon en soit françoise, qu'il n'y manque pas un ruban et qu'il n'y ayt pas un cordon qui ne soit noué comme on les noue en ce pays" [Miramion, 1991, p. 139].
стекло, зеркало, перевод как борьба, приготовление блюд, транспортирование вина и др.). Каждая из метафор выделяет одно из свойств этого неисчерпаемого в своём разнообразии межкультурного явления, добавляет что-то к его пониманию. Они повторяются у разных авторов, взаимно дополняют друг друга и в своей совокупности составляют лингвокультурный концепт перевода эпохи французского классицизма.
Список литературы
Первичные источники
Ablancourt N. Perrot d'.Arrian. Les guerres d'Alexandre. Préface [1646 a] // Roger Zuber, Nicolas Perrot D'Ablancourt. Lettres et préfaces critiques. Paris: Librairie Marcel Didier: 1972. Р. 137—144. Ablancourt N. Perrot d'Lucien. A monsieur Conrart Conseiller & Secrétaire du Roy [1654] // Roger Zuber, Nicolas Perrot D'Ablancourt. Lettres et préfaces critiques. Paris: Librairie Marcel Didier, 1972. P. 176—189. Ablancourt N.P. de. Thucidide. Préface [1661] // Delisle J. Histoire de la
traduction (cd-rom). Université d'Ottawa, 2005. Arnauld A. Trad. du livre de S. Augustin. Des Mœurs de l'Eglise Catholique. Arnault Seconde edition. Paris: Chez Antoine Vitré... M.DC.XLVII <1647>. <http://books.google.com.ua/books?id=ya_CGwAACAAJ&dq> Arnauld d'Andilly R. Lettres De Monsieur Arnauld d'Andilly. Paris: Chez Charles Osmont. M.DC.LXXX <1680>. <http://books.google.com.ua/books/about/ Lettres>
Godeau A. [trad.] Préface de Louis Giry. Dialogue Des Causes de la corruption de l'eloquence. Paris: Chez Jean Camusat: M.DC.XXXVI <1636>. Au traducteur Sonnet. P. XXVI. <http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/ bpt6k5853929t>
Godeau A. À Monsieur l'Abbé de Villeloin <M. de Marolles>. Epistre IX // Poésies chrestiennes et morales d'A. Godeau. T. III. Paris: Chez Pierre Le Petit, 1663а. P 49—52. <http://books.google.com.ua/books?id=CbPN0hhs> Godeau A. À M. d'Ablancourt sur ses traductions. Epistre XXII // Poésies chrestiennes et morales d'Ant. T. III. Paris: Chez Pierre Le Petit, 1663b. P. 133—138. <http://books.google.com.ua/books?id=CbPN0hhs> Godeau A. Discours sur Malherbe // Œuvres de Malherbe. Nouvelle édition par
M.L. Lalanne. Tome premier. Paris: Hachette, 1862. P. 365—385. Guyot T. Préface des Billets de Cicéron... 1668 // Cadet F. L'éducation à Port-
Royal. Paris: Hachette, 1887. P. 185—202. Lemaistre A. Préface. Les Sermons de S.Bernard. Paris: Chez Charles Savreux, M.DC.LVIII <1658>. Préface. P. I—XII. <http://books.google.com.ua/books? id=l7Y>
Lemaistre A. Règles de la traduction // N. Fontaine. Mémoires pour servir à l'histoire de Port-Royal. T. 2. Utrecht: Aux dépens de la Compagnie, M.DCC.XXXVI <1736>. P. 176—178. <books.google.com/books?id= X5MDAAAAcAAJ>
Le Maistre de Sacy I.-L.[trad.] Poeme de S. Prosper contre les ingrats. Paris: Chez la Veuve Martin Durand... M.DC.XLVII <1647>. XV +176 p. <books. google.com/books?id=gKyBMsp1iXAC> Méziriac C.-G. de. De la traduction // Menagiana. T. 2. À Paris, Chez la \feuve Delaulne, M.DCCXXIX <1729>. P. 410—460. <http://books.google.com. ua/books?id=UPy> Miramion M. Discours de la Traduction. Par Mr Miramion // Regole della traduzione (testi inediti di Port-Royal). Napoli, 1991. P. 128—139.
Вторичные источники
Гарбовский Н.К. Теория перевода. 2-e изд. М.: Изд -во Моск. ун-та, 2007. Шаталов Д.Г. Метафорическое осмысление перевода религиозных текстов в России, Англии и Франции XVI—XVII вв. Метафоры идентичности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22: Теория перевода. 2011. № 1. C. 67—84. <http://www.cairn.info/article.php?ID REVUE=dss&ID NUMPUBLIE=DSS o32&ID ARTICLE=DSS 032 0195> Berman A. La traduction et la lettre ou l'auberge du lointain // A. Berman et al. Les Tours de Babel. Moïse Friedrich Schleiermacher. Bramepan: Éd. T.E.R. 1985. P. 33—150.
Berman A. De la translation à la traduction // TTR: traduction, terminologie, rédaction. 1988. Vol. 1. N 1. P. 23—40. <http://id.erudit.org/iderudit/037002ar> Berman A. La traduction et ses discours // Meta: Translators' Journal. 1989.
Vol. 34. N 4. P. 672—679. <http://id.erudit.org/iderudit/002062ar> Berman A. Au début était le traducteur / Antoine Berman // TTR: traduction, terminologie, rédaction. 2001. Vol. 14. N 2. Р 15—18. <http://id.erudit.org/ iderudit/000566ar > Butlen F. Asianisme ou atticisme? Les Huit Oraisons de Cicéron (1638), traduction manifeste des "Belles infidèles" // XVIIe siècle. 2003/2. N 119. P. 195—216.
Guillerm L. Les Belles Infidèles, ou l'Auteur respecté (de Claude de Seyssel à Perrot d'Ablancourt) // Ballard Michel, d'Hulst Lieven (éds.). La traduction en France à l'âge classique. Villeneuve d'Ascq (Nord): Presses Universitaire du Septentrion, 1996. P. 23—42. D'Hulst L. Observations sur l'expression figurée en traductologie franaise
(XVIIIe—XIXe siècles) // TTR. 1993. VI. P. 83—111. Ladmiral J.-R. Sourciers et ciblistes // Revue d'esthétique. 1986. N 12. P. 33—42. Ladmiral J.-R. Traduire: Théorèmes pour la traduction. Paris: Gallimard, 1994. Zuber R. Les "belles infidèles" et la formation du gout classique. Paris: Alb. Michel, 1992.
