CC BY
72
27. Леонова Н.В. Проблемы изучения фольклорных традиций вторичного формирования (на сибирском материале) // Первый Всероссийский конгресс фольклористов. Т.11. М., 2006. С. 450-463.
28. Покровский Д.В. Фольклор и музыкальное восприятие // Восприятие музыки. М., 1980. С. 244-254.
29. Жуланова Н.И. Молодежное фольклорное движение // Фольклор и молодежь. От истоков к современности. М., 2000. С. 3-29.
ABOUT FOLKLORE AND FOLKLORISTIC RECONSTRUCTION
N.V.Leonova
The problem of reconstruction is considered in the present article as a phenomenon of a modern folklore life and as a methodical and analytical base of a folkloristic activity. The display of two kinds of the reconstruction is connected with the restoration and the reorganization of some elements within a traditional folklore culture. Besides, it promotes the maintenance of its structural and adaptive properties. Positions formulated by the author are illustrated with the materials received during musical-ethnographic expeditions to villages of Novosibirsk area. Receptions of the folkloristic reconstruction are examined in connection with the basic kinds of activity for the specialist in folklore as a collector, a publisher and a researcher of works within a national traditional creativity.
© 2007 г.
О.В. Богданович
КОНЦЕПЦИЯ ТЕМЫ ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА В ЛИРИКЕ БРЮСОВА В.Я. (1904-1912)
В сборнике «STEPHANOS» (1904-1905) можно почувствовать, как поэтическое сознание Брюсова в большей мере старается откликнуться на исторические события, зреющие в стране. Основным мотивом данной книги становится мотив долга поэта. Исследователь В.С. Фёдоров справедливо отмечает большое наличие «историко-мифологических сюжетов» в данной книге1. Возможно, это связано с возмужалостью поэта, с его зрелым взглядом на жизнь. Тема поэтического творчества получает разрешение именно в ключе «историко-мифологических сюжетов». В стихотворении «Орфей и Эвридика» (1903-1904)2 поэт решает проблему творчества, делая акцент на могуществе и силе голоса Орфея. Орфей у Брюсова произносит последнее слово, решая САМ свою судьбу. Интересно отметить, что поэт у Брюсова лишён пророческого дара: он не смог предвидеть повторную гибель его возлюбленной. Но Брюсов — поэт сразу предвидел безнадёжность данного поступка. Исследователь А. Асоян в статье «Орфическая тема в культуре серебряного века» отмечает, что «надежда лири-
ческого героя у Брюсова осуществить противоположное движение: от смерти — к жизни связана не столько с мифом о вечном возвращении, сколько с неоромантическим убеждением поэта, что жало смерти придаёт жизненному мгнове-
3
нию особое, тлетворное очарование»3. Изучив внимательно этот и следующие тексты, можно сделать вывод: Орфей у Брюсова в книге «STEPHANOS» выступает как символ поэта, способного вести за собой уверенным словом. Не случайно в брюсовской интерпретации мифа Орфей сам провоцирует себя на роковой поворот: «Ты не помнишь! Ты забыла!//Ах, я помню каждый миг!»4. В стихотворении «Орфей и аргонавты» (1904)5 главной является мысль, что слова (священное пение Орфея) явятся главным помощником аргонавтов в походе. На первый план выходит действенное слово поэта, символом которого выступает поэт. Брюсов называет Орфея «скал чарователем», «подвижником героев». Орфей обладает лирой и наделён пророческой функцией: «Ты же провидел в священной дремоте//Путь предстоящий, Орфей!» Финал текста, в котором Брюсов иносказательно перечисляет все уникальные способности истинного поэта, как справедливо замечает А.Асоян, «заканчивается жизнеутверждающим аккордом»6: «Славь им восторг достижимой награ-ды,//Думами тёмных гребцов овладей// И навсегда закляни Симплегады//Гим-ном волшебным, Орфей!» Мы можем видеть, что у Брюсова на этом творческом этапе понимание темы творчества сводится к пониманию образа поэта, осознания его основных функций (провиденческая и вещательная). Исследователь
Н.А.Трифонов справедливо замечает: «Как яркий гражданский поэт большой силы Брюсов выступает в сборнике «STEPHANOS», вышедшем как раз в дни вооружённого Декабрьского восстания 1905 г.»7. Ярким примером становления Брюсова как поэта высокой гражданственности становится текст «Кинжал»
о
(1903)8. Н.А.Трифонов справедливо замечает обращение к прошлому опыту поэтов, наследование Брюсовым традиций классической школы и, в свою очередь, некую эволюцию во взглядах Брюсова на тему поэтического творчества. «Ещё не так давно Брюсов призывал не жить настоящим и проповедовал бесстрастие. Теперь его глубоко волнуют развёртывающиеся большие политические события. Брюсов становится продолжателем русской классической поэзии. Подхватывая лермонтовское сравнение поэта с кинжалом, он называет себя «песенником борьбы»9. Ключевой фразой становится метафора «кинжал поэзии», а ключевой мыслью становится мысль о долге поэта перед людьми. Вставать на защиту интересов народа «затем, что я поэт». После выхода «Третьей стражи» М.Горький писал Брюсову: «Вы, мне кажется, могли бы хорошо заступиться за угнетённого человека»10. В сборнике «STEPHANOS» Брюсов вкладывает смысл этой фразы в свой поэтический лозунг: «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза, / И песня с бурей вечно сёстры», «Я — отзывам кричу, я — песенник борьбы, / Я вторю грому с небосклона», «И снова я с людьми, — затем, что я поэт. / Затем, что молнии сверкали». Интересна аллегория: поэтическая мощь и проявления стихии. Когда есть гроза (исторические изменения), поэт вторит грому (он на стороне этих изменений), и молнии (предшествующие события) явились знаком к действиям поэта. Брюсов в сборнике «STEPHANOS» целиком высказывается за приближающуюся революцию и видение светлого будущего после неё. Д.Е. Максимов отмечает по этому поводу:
«Разочарование Брюсова в самодержавии в период японской войны естественно перешло в горячее сочувствие революционным событиям 1905 года. Представлениям Брюсова о высоком и героическом, исходя из которых он оценил политику правительства как жалкую и бессильную, вполне отвечала героика русской революции»11. Поэтому Поэт обязан играть одну из главных ролей в деле агитации, поддержки, ободрения на решающий шаг. Творчество стоит на служении народу. Наряду с очевидным желанием поэта быть услышанным, его уверенностью в собственных идейных устремлениях, воплощённой в силе голоса, он говорит и о непосредственно технологии процесса создания таких стихов. Интересна антитеза, использованная при обращении. В стихотворениях сборника «STEPHANOS» гражданской тематики часто встречающимися становятся фразы, обращённые к «трусливым, безгласным, безвольным, бесполым»: «Так слушайте напев весёлый. / Поэт венчает вас позором» («Цепи», 1905)12, «Крик проклятий, крик злословий / Заклеймит тебя поэт!» («Лик Медузы» , 1905)13, «Но вас, кто меня уничтожит, / Встречаю приветственным гимном» («Грядущие гунны», 1904)14, «Но что ж! Пусть так! Клони меня, Судьба! / Дышать грядущим гордая услада! / И есть или нет дороги сквозь гроба, / Я был! я есмь! мне вечности не надо!» («К счастливым», 1904—1905)15. В стихотворении «Одному из братьев» (1905), обращённом Брюсовым к своему брату Александру Яковлевичу, который считал, что «Брюсов призывает к уходу от общественной деятельности»16, поэт словно шёпотом проговаривает процесс приготовления всего того, что с силой выливается в качестве поэтических творений с гражданственной тематикой. Брюсов, описывая технологию создания поэтических текстов, делает акцент на словах «волшебный», «таясь», «яд», «огонь», «кровь», «преображает». Процесс создания стихов, по Брюсову, — процесс невероятного превращения, недоступного глазу смертных. Ингредиенты в процессе подвергаются самому тщательному отбору: «Мои стихи — сосуд волшебный / В тиши отстоянных отрав!», «А я, таясь, готовлю миру / Яд, где огонь запечатлён», «Он входит в кровь, он входит в душу, / Преображает явь и сон...»17. Поэт выступает в этом процессе мудрым магом, глубоко знающим людскую психологию. Поэт идёт к своей заветной цели: «Так! я незримо стены рушу, / В которых дух наш заточён». Финал стихотворения звучит как предрекаемое пророчество, день которого неизменно наступает. Творчество, оставаясь процессом, концентрирующим духовную мощь поэта, по мысли Брюсова, способно (при условии верного приготовления) сподвигнуть к реальным действиям изменённых сознанием людей: «Чтоб в день, когда мы сбросим цепи / С покорных рук, с усталых ног, / Мечтам открылись бы все степи / И волям — дали всех дорог»18. Важно отметить в стихотворении местоимения «мы», «наш», к использованию которых прибегает поэт, акцентируя общность целей: «А мы, мудрецы и поэты, / Хранители тайны и веры, / Унесём зажжённые светы, / В катакомбы, в пустыни, в пещеры» («Грядущие гунны», 1904—1905)19. Мысли поэтов заложены в символе «зажжённого света». Образ творчества в этот сложный для истории период Брюсов воплощает в античном символе «гордой лиры». В сборнике «STEPHANOS» впервые звучит классический мотив, неотъемлемо связанный с темой поэтического творчества. Мотив Поэт — Чернь. Именно «чернью» Брюсов называет людей — непоэтов, судящих непредвзято: «Черни признанье —
бесценная плата, / Дара поэту достойнее нет!» («Слава толпе», 1904)20. Но стоит отметить, что лексема «чернь», «толпа» не употребляется Брюсовым вне использования данного мотива. Во всех остальных текстах включается лексема «люди» или используется местоимение «мы».
Стихотворения книги «Все напевы» (1906—1909) отчасти продолжают мотивы, начатые в книге «Венок», но звучание некоторых претерпевает изменения. В первую очередь это касается гражданских мотивов в теме поэтического творчества. Если Брюсов не оступается от слов, сказанных в «STEPHANOS» о даре
поэта: «Ты от века — в мире эхо / Всех живых, всех мощных сил» («Лик Меду-
21
зы», 1905) и продолжает их в сборнике «Все напевы»: «Мой дар — святой, мой дар — поэта, / Тебя он выше всех вознёс. / Гордись, как дивным нимбом света, / Венком из темно — красных роз!» («Близкой», 1908)22 (поэт поднимается на новую ступень своего творчества, и в книге наравне с гражданственными, тема поэтического творчества вновь пересекается с темой любви, которая не звучала в книге «STEPHANOS») , то сами призывы к борьбе, ставшие в силу перемен не актуальными, зафиксировались в лирике поэта лишь основными, самыми главными моментами: долг любого поэта — быть «песней бури», быть на стороне народа, быть сильным духом. Творчество в книге «STEPHANOS» ярко наделено способностью увидеть «тайное». Поэт предстаёт «творцом» и «хранителем тайны», способным понять «откровенья веков». Лексема «тайный» становится ключевой при понимании темы поэтического творчества в книге «Все напевы». Заимствованный образ Кинжала как символа поэзии борьбы идеально вписывается в укоренившееся в данной книге ранее развившееся представление Брюсова о призвании поэта: «И если враг пятой надменной / На грудь страны поникшей стал, — / Забудь о таинствах вселенной, / Поспешно отточи кинжал!»
23
(«Служителю муз», 1907) . Д.Е. Максимов справедливо замечает: «Увлечение Брюсова революцией 1905 г. было серьёзным, но кратким, стихийным и внутренне противоречивым. Гражданская тема недолго противостояла в его поэзии темам личным и нейтральным в общественном отношении. Причины идейной неустойчивости Брюсова носили не только субъективный, но и общий характер. Русская революция потерпела поражение, и деятели революции были вынуждены продолжать свою борьбу в подполье. Настроения подъёма, вызванные событиями 1905 г., охватившие все области русской жизни и оказавшие мощное влияние на литературу, потеряли энергию и стали превращаться в свою противоположность. В России торжествовала реакция»24. В образную структуру стихотворений с темой поэтического творчества вновь возвращается образ «мечты» (как символа вдохновения, но вызванного не чувством гражданственности, а вдохновения в широком смысле слова). Уже перерождённый духом Брюсов восклицает в стихотворении «Сеятель» (1907): «От шума и толпы, от славы и приветствий // Бегу в лесной тайник, // Чтоб снова приникать, как в отдалённом детстве, //К тебе, живой родник!»25. «Живым родником» Брюсов называет саму возможность черпать образы и мотивы соотносительно с приходом вдохновения. Поэт воспевает «радость творчества свободного, без цели». Объяснение этому простое: «утомлённый дух». Поэт вынужден в эпоху реакции отдавать лучшее в себе через свои творения. Финал стихотворения оптимистичен, поэт говорит о «тайнах бытия», что открыты только для поэтов, и они обя-
заны тайны прочитать: «Вновь, как Адам в раю, неведомым и новым / Весь мир увижу я / И буду заклинать простым и вещим словом / Все тайны бытия!» («Сеятель», 1907)26. В сборнике ярко звучит осмысленный поэтом в эпоху реакции мотив жертвенности в поэтическом творчестве. В стихотворении «Поэту» (1907)27 строки похожи на завет: «Всего будь холодный свидетель, // На всё устремляя свой взор. // Да будет твоя добродетель — // Готовность взойти на костёр». Императивы: «ты должен быть», «ищи сочетания слов», «к бесстрастью себя приневоль», «прославь исступлённую боль» предвосхищают финал: «В снах утра и в бездне вечерней / Лови, что шепнёт тебе Рок, / И помни: от века из терний / Поэта заветный венок». Брюсов использует античный образ венка, акцентируя внимание на болевой стороне поэтического дара: «терновый венок». Мотив жертвенности и страдания за владение даром прочно войдёт в лирику Брюсова в последующих книгах. «Признаки политического отступления обозначились отчасти и в брюсовской лирике. Брюсов не был социологом и не вдумывался в социально — экономические причины движения истории. Но он умел мыслить во всемирно-историческом масштабе, соотнося события и явления гражданской и духовной жизни с общим процессом мирового развития — с прошлым и гипотетическим будущим человечества. Свойственный Брюсову интерес
28
к истории продолжал неуклонно расти и укрепляться и в годы реакции» .
В 1904—1908 гг. Брюсов является организатором, бессменным руководителем и ведущим автором главного журнала русских символистов «Весы». Журнал, по замыслу Брюсова, предназначался для объединения всех символистов и выработки единой эстетической программы «нового искусства»29. Именно в «Весах» отчётливо обозначилось углублявшееся со временем расхождение Брюсова как с «младшими», так отчасти и «старшими» символистами (Мережковским, Гиппиус и др.). После закрытия «Весов» (1909), с сентября 1910 г. в течение двух лет Брюсов становится заведующим литературно — критическим отделом журнала «Русская мысль». В 1907—1913 гг. Брюсов помимо поэзии активно занимается
30
переводами, прозой, драматургией30. Разрыв, наметившийся в 1905 г. между Брюсовым и символистами религиозно — теургического направления, после появления статьи Брюсова «О речи рабской», в защиту поэзии» (Аполлон — 1910. — № 9), направленной против мистического истолкования символизма Вяч.
Ивановым и Блоком, стал ещё глубже, ознаменовав собой общий кризис русско-
31
го символизма .
Интересно то, что исследователи неодинаковы в своих оценках творчества Брюсова зрелого периода.
Одни исследователи отмечают: «В своих сборниках начала века Брюсов отошёл от многих крайностей декадентско-индивидуалистического мировоззрения и декадентской поэтики 90-х годов. Творчество декадентских авторов прошлого столетия с характерной для них «странностью» и изысканностью представилось Брюсову слишком уединённым, камерным, эзотерическим, и уже не
32
привлекало с прежней силой»32. Другие отмечают, что «и «зрелое творчество» Брюсова 1900—1910-х гг. заключает в себе много пережитков декадентских умонастроений — лирический герой нередко появляется в облике замкнутого, уг-
33
рюмого, отъединённого от людей поэта» .
И то, и другое является вполне правомерным, хотя, на первый взгляд и взаимоисключающим друг друга. У Брюсова, если рассматривать сборники «URBI ET ORBI», «STEPHANOS» и «Все напевы», т.е. период с 1901 по 1909 гг. «декадентские пережитки» остались как в использовании конкретных «чисто символистских» образов, так и на уровне тематики. Конкретнее, «пережитки» проявились в использовании Брюсовым лексем «миг», «мгновения». По справедливому наблюдению О.П. Черепановой «образ «мига» является одним из самых частотных в лирике Брюсова»34. Хотя, безусловно, некоторый спад весьма заметен. Брюсов использует образ «мига» и «мгновения» девять, пять и шесть раз в книгах «URBI ET ORBI», «STEPHANOS» и «Все напевы» соответственно. Поэтических текстов, построенных на импрессионистическом восприятии мира у Брюсова приблизительно по три — четыре текста в каждой книге: «Ночь» (1902), «Знойный день» (1902), «Облака» (1903) («URBI ET ORBI»); «Тишина» (1905), «Я — упоён!» (1905), «Мы в лодке вдвоём» (1905) («STEPHANOS»); «Сумерки» (1906), «Быть без людей» (1907), «В том же парке» («Все напевы»). В большинстве этих текстов ключевой становится тема одиночества. Среди текстов, в которых наблюдаются вышеперечисленные приёмы «пережитков декадентства» нет стихотворений, раскрывающих или затрагивающих тему поэтического творчества. При раскрытии темы поэтического творчества Брюсов прибегал к иным приёмам, заимствованным у символистов и прошедшим через все поэтические тексты (образ «мечты», идущий с раннего творчества, встречается почти в каждом поэтическом тексте, посвященном теме поэтического творчества). Что же касается отсутствия единого мнения исследователей о художественных особенностях творчества зрелого Брюсова, то следует сказать, что это объясняется спецификой концентрации символистских приёмов в одних текстах и полное отсутствие этих же приёмов в других. В зрелом творчестве у Брюсова шло формирование собственного художественного метода. Рационализм и импрессионизм составили в этом художественном методе основные звенья.
В марте 1912 г. вышел очередной сборник стихов поэта «Зеркало теней» (1909—1912), открывший третий, предреволюционный этап его творчества (по справедливому мнению В.С.Фёдорова, Д.Е. Максимова) Тема поэтического творчества в этом сборнике раскрывается при помощи мотивов жертвенности
поэтического творчества, верности поэта своему дару. В стихотворении «На ве-
35
чернем асфальте» (1910)35 поэт обращается к «мыслям священным», которые сейчас становятся первоисточником написания поэтических текстов (продолжение мотива: «Мысли священные, жальте//Жалами медленных ос!» Используя подобную метафору, Брюсов концентрирует внимание на том, что приходящие к поэту мысли отнюдь не всегда безболезненны и имеют во времени свою протяжённость. Окружающий мир существует для Брюсова «толпой», в которой он (поэт) отличается от неё наличием «чуткого сердца»: «В этой толпе неис-чётной // Что я? — лишь отзвук других. // Чуткое сердце трепещет:// Стон вековой, безотчётный // В нём превращается в стих». Брюсов продолжает мотив «поэт — хранитель древней тайны». На всём протяжении текста он повторяет в разных строфах ключевую строку, что сердце поэта слышит «таинственный ропот». Композиция текста выстроена характерным для Брюсова способом: тезис, доказательство, вывод. Тезис звучит вопросом: «Что я? — лишь отзвук других?».
Доказательство занимает третью и четвёртую строфы. В нём автор мастерски проводит еле заметную грань, разводя слух поэта и слух толпы: «Слышит таинственный ропот// Сердце, в молчаньи толпы». Брюсов использует enjambement, чтобы показать степень напряжённости повествования, смысловую важность данной мысли. Вывод содержится в финальной строфе: «Что я? — лишь отзвук случайный // Древней, мучительной тайны». Ранее отмеченное исследователями неустанное стремление Брюсова — поэта вперёд в своих замыслах, достижениях, целях, находит отражение в решении темы творчества и в данной книге.
36
В стихотворении «Идут года. Но с прежней страстью...» (1911) поэт торжественно заявляет о своей детской открытости новым «мигам», «снам», «мечтам». Автор использует глаголы, доказывающие абсолютную готовность поэта жить и чувствовать настоящее: «верю», «говорю», «жить», «бросаюсь в волны»; императивные формы: «Грядущий миг, — скорей приди!», «Не бойся, друг! пусть гибнут челны». Важно отметить, что Брюсов, помещая в одно предложение «любовь» и «стихи», подчёркивает их необъединённость в его сознании, автономность существования: «Идут года./ Но с прежней страстью,/Как мальчик, я дышать готов/ Любви неотвратимой властью/ И властью огненной стихов»37. Интересен эпитет «огненная власть» — т. е всеохватная, священная, творческая. Несмотря на то, что в книге содержится очень много мотивов об убийстве, самоубийстве, смерти, они редко прямо связаны с темой творчества. Если в стихотворении
30
«Зерно» (1909) Брюсов и ассоциирует себя с зерном, которое «лежит в могиле и умирает», а в стихотворении «Мечты любимые, заветные мечты» (1910—1911)39 Брюсов даже мечту помещает в «гробы», где они спят «нежные, нетленные, прекрасные, но прах»40, то в цикле «Святое ремесло» в стихотворении «Поэт — Музе» (1911)41 Брюсов отрицает свою усталость перед Музой (хотя мотив смирения перед коллизиями жизни присутствует: «Иду я к свету или во мрак ночной)»42. Брюсов впервые употребляет при решении темы поэтического творчества слово «ремесло»43. Для Брюсова ремесло — это его работа как поэта, работа над стихом, работа по производству близких к совершенству поэтических творений. В своей известной статье «Право на работу» (1913) в полемике с Бальмонтом Брюсов выявляет свою позицию по методу написания стихов: «Бальмонт предлагает всем поэтам быть импровизаторами; пример Гёте и Пушкина, напротив, показывает нам, что великие поэты не стыдились работать44 над своими стихами, иногда возвращаясь к написанному через много лет и вновь совершенствуя его. (...) Поэты не только вправе, но обязаны работать над своими стихами, добиваясь последнего совершенства выражения»45. Д.Е. Максимов справедливо по этому поводу заметил: «Столкновение литературных соперников и бывших друзей, Бальмонта и Брюсова, ярко выявляет два противоположных подхода к пониманию поэзии и демонстрирует стоящие за ними противоположные типы поэтов. (...) Бальмонт по методу творческой работы принципиально является поэтом — импровизатором (...), Брюсов — поэт-труженик, как Сальери, проверяющий гармонию алгеброй, — в своих серьёзных стихах был далёк от импровизации»46. Интересно отметить и тот момент, что, несмотря на свою позицию, в одном из текстов поэт заявляет о силе стихийности иных своих творений: «Как часто в тайне звуков странных// И в потаённом смысле слов// Я обретал напев — нежданных, // Овладевавших мной
стихов!» («Родной язык», 1911)47. В стихотворении «Поэт — Музе» (1911) Брюсов впервые употребляет лексему «Муза». Для Брюсова Муза — небесный повелитель и незримый наблюдатель, который следит за тем, чтобы долг поэта выполнялся строго и дар поэта был растрачен во благо поэзии. Образ Музы Брюсов не прописывает, он лишь указывает на отдельные присущие ей качества: «веленья строгие», «зов ласкательный и властный». Основная мысль стихотворения: признаться в своей верности музе, по Брюсову, хранительнице творчества. В тексте переплетены множество мотивов: жертвенность поэта, любовь, ожидание суицида. Но знание того, что герой избран, помогало ему избегать в жизни многих неверных путей и идти по единственно верному. Поэтому текст звучит торжественным заздравным гимном во славу Музы (поэтического творчества), признанием и клятвой в последующей верности своему божеству и спасителю. «Зеркало теней»- наиболее сильная и творчески напряжённая книга. Эта книга в какой-то мере — новое слово в поэзии Брюсова. Брюсову удалось в ней во многом преодолеть ту инерцию своего прежнего эмфатического стиля и значительно изменить своё поэтическое зрение. Если в сборнике «Все напевы» были отмечены лишь элементы нового, то теперь, в «Зеркале теней», они развились и захватили большое поэтическое пространство. Эта ломка, расширившая сферы поэзии того времени, свидетельствует об ещё не исчерпанной силе Брюсова»48. Исследователи Максимов Д.Е. и Фёдоров В.С. отмечали, что «этот взлёт был, в сущности, последним в его поэзии»49.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Фёдоров В.С. Брюсов В.Я. Библиографический словарь. М., 2002. Т.1. С.218.
2. Брюсов В.Я. Собр. соч. В 2 т. Т.1.М., 1987. С. 177.
3. Асоян А. Орфическая тема в культуре серебряного века // ВЛ. 2005. № 4. С. 48.
4. Брюсов. Ук. соч. С. 178.
5. Там же С. 185.
6. Асоян А. Ук. соч. С. 49.
7. Трифонов Н.А. «Из сумрака вышедши к свету...»; Брюсов В.Я. Избранное: Стихотворения; Лирические поэмы. М., 1983. С. 10.
8. Брюсов В.Я. Собр. соч. В 2 т. Т.1. М., 1987. С. 197.
9. Трифонов. Ук. соч. С.10.
10. Там же С. 9.
11. Максимов Д.Е. Русские поэты начала века: очерки. Л., 1986. С.170.
12. Брюсов В.Я. Собр. соч. В 2 т. Т.1.М., 1987. С. 202.
13. Там же С. 203.
14. Там же С. 205.
15. Там же С. 206.
16. Там же С. 503.
17. Там же С. 200.
18. Там же С. 201.
19. Там же С. 205.
20. Там же С. 208.
21. Там же С. 203.
22. Там же С. 212.
23. Там же С. 251.
24. Максимов Ук. соч. С.176.
25. Брюсов В.Я. Собр. соч. В 2 т. Т. 1. М., 1987. С. 256.
26. Там же. С. 257.
27. Там же. С. 211.
28. Максимов Ук. соч. С.178.
29. Азадовский К.М., Максимов Д.Е. Брюсов и «Весы» // Лит. наследство. Т. 85. С. 257—324.
30. Фёдоров. Ук. соч. С.219.
31. О брюсовской деятельности в журнале «Весы» см. P.Rise Martin. The Scales. Years and after (1906—1924) /Martin P. Rise //Valery Briusov and the rise of Russian symbolism Mich., 1975. Сн. 5. P. 90—121.
32. Максимов. Ук. соч. С.79.
33. Михайловский Б.В. Избранные статьи о литературе и искусстве. М., 1969. С. 479.
34. Черепанова О.П. Образ «мига» в лирике В.Я. Брюсова // Брюсовские чтения 2002 года: сб.ст. Ереван, 2004. С. 317.
35. Брюсов В.Я. Собр. соч. В 2т. Т.1. М., 1987. С. 259.
36. Там же С. 261.
37. Там же.
38. Там же С. 266.
39. Там же С. 268.
40. Здесь слово «мечты» воплощает именно вторичное лексическое значение: «предмет желаний, стремлений». «Мечта» в данном случае не является для Брюсова символом поэтического вдохновения.
41. Там же С. 284.
42. Там же.
43. «Ремесло — 1.Профессиональное занятие — изготовление изделий ручным, кустарным способом. 2. — Вообще профессия, занятие (разг.). См.: Даль В. И. Толковый словарь русского языка. М., 2001. С. 739.
44. Курсив Брюсова.
45. Брюсов В.Я. Право на работу // Валерий Брюсов. Среди стихов: 1894—1924: Манифесты, статьи, рецензии: сб.ст. М., 1990. С. 416.
46. Максимов. Ук. соч. С.205.
47. Брюсов В.Я. Собр. соч. В 2 т. Т.1. М., 1987. С. 285.
48. Максимов. Ук. соч. С.192.
49. Там же.
IDEA OF POETIC CREATIVITY IN V.Y. BRYUSOV'S LYRICS (1904-1912)
O.V. Bogdanovich
During 1904-1912 Bryusov published his poetic collections "STEPHANOS", "All tunes", "Mirror of shadows". In "STEPHANOS" the motive of debt of the poet becomes the basic embodiment of Bryusov's poetic ideas. In "All tunes" one of the basic motives in the texts within the theme of the poetic creativity becomes the motive of the poet's sacrifice, the motive of his suffering for taking the possession of the poetic gift. The collection "Mirror of shadows" opens the pre-revolutionary stage in Brjusov's creativity. For the first time the solution of the poetic creativity as a subject came with the use of the lexeme "craft", besides, the antique image of a "Muse" has been introduced into the poetic structure of the texts.
