CC BY
88
Братчина // Фольклористика коми. Сыктывкар, 2002. (Тр. ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН; Вып. 63). С. 31.
46. Бернштам. Ук. соч. С. 247.
«KAZHIMOTKA», «ZHOIMERITSA» AND HEMPEN TOW (MYTHOLOGICAL IMAGE OF PATRONESS)
N.K. Kozlova
The article states an assumption on the existence at Slavs some ancient ideas about the mythical patroness. Eastern-Slavonic folklore-ethnographic materials contain some traces of these ideas in a rudimentary form. In this connection the author views the semantics of the hemp as a female plant, which belonged to the mythical patroness in former times and thus compared with the world of ancestors. The work shows a connection of the hemp with a number of female mythological images. The images of Kazhimotka, (which data is fixed in Cossack settlements of Magnitogorsk area), and Romanian Zhoimeritsa stand out against a background of the rest female images. Coincidence of functions within these characters allows to assume, that they can go back to an archaic image of the ancestor — patroness.
© 2007 г.
Н.В. Леонова
О ФОЛЬКЛОРНОЙ И ФОЛЬКЛОРИСТИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ
Начало моим размышлениям на заявленную в названии тему положила песня. В последние два десятилетия XX века она достаточно часто звучала в Новосибирске во время фольклорных концертов, фестивалей. Песня из старинного сибирского села Балман вошла в репертуар многих, не только новосибирских, певческих коллективов, поставивших перед собой задачу аутентичного, приближенного к традиционной исходной форме исполнения народных песен.
По синим волнам океа-а-ана,
Лишь звезды блеснут в небеса-а-а-ах,
Корабль одинокий несё-о-о-отся,
Несётся на всех паруса-а-а-ах...
Суровый протяжный многоголосный распев эффектно подчеркивал настроение лермонтовских строк, воспроизводимых с непривычной для фолькло-ризованных песен литературного происхождения дословной точностью. Может, участники фольклорных ансамблей подправили слова? Похоже, что нет — балманская певческая группа также поет, словно по письменному тексту. Сек-
рет этого явления стал понятен после целенаправленного разговора с Н.Г. Носовой, балманской жительницей, последней руководительницей сельского фольклорного ансамбля.
Село Балман Куйбышевского района Новосибирской области известно
своими богатыми фольклорными традициями, песни села опубликованы в ряде 1 2 сборников1 и записаны на пластинку2. Но фольклористы, открывшие этот «заповедный остров», застали местную певческую практику уже не в полном виде, из обихода ушла традиция мужского пения, о которой рассказывали участницы балманской певческой группы. Отдельные мужские песни сохранились в репертуаре женской певческой группы и одиночных исполнителей, другие были утрачены. Нина Григорьевна Носова, инициатор многих культурных акций в поддержку традиционного творчества, рассказала о том, как удалось вернуть в активную певческую практику одну из как будто забытых песен. Однажды в книге она прочитала стихотворение «Воздушный корабль» Лермонтова и в этом стихотворении узнала одну из песен, любимых ее отцом, но с течением времени утраченных молодыми исполнителями. Стихотворение из книги послужило поводом для запуска восстановительного механизма, случайно обнаруженная словесная основа позволила прояснить, стабилизировать смутные очертания многоголосного распева, изредка возникавшего в памяти. Содействие в восстановлении напева оказали старейшие родственницы3. И песня снова зазвучала: слова — из книги, музыка — из памяти. Насколько точно восстановлено целое по одному из его элементов, это вопрос, требующий специального рассмотрения. Пока ограничимся констатацией факта, указывающего на существование внутритрадиционной, стихийной (а не научной) реконструкции единичного фольклорного явления.
Процессы утраты и восстановления отдельных элементов жанровой системы народного творчества наблюдались неоднократно, они описаны в исследовательской литературе. Э.Е. Алексеев предположил, что воссоздание временно умолкнувшей фольклорной традиции происходит под воздействием особого культурного механизма, который он определяет как фактор фольклорного резонанса, или резонанс-фактор4. Основанием-источником для подобной внут-ритрадиционной реконструкции могут послужить не только осколки «родных» для исполнителей песен, но и сходные культурные явления иноэтнической практики или образцы, сохранившиеся на периферии или даже за пределами традиции.
Летом 1990 г. комплексная экспедиция Фольклорной комиссии Сибирской организации Союза композиторов, Дальневосточного государственного университета и Института искусствоведения, фольклора и этнографии Академии наук Украины работала в селе Букреево Плесо Кочковского районаНовосибир-ской области, образованном в начале XX века полтавскими переселенцами. В начале работы участники экспедиции записывали песни действующего (или рабочего) фольклорного репертуара, сопровождающего праздничную и досуговую, семейную и общественную жизнь села, включая организованные формы клубной работы. После того, как песни активной практики были зафиксированы, перешли к выявлению пассивной части певческого репертуара, предлагая вспомнить самые старые песни, песни, которые пели или слышали очень дав-
но, любимые песни отцов и матерей. В результате удалось существенно расширить круг записанных произведений, но некоторые из них исполнительницами собирались с большим трудом. Балладу о сестре, по наущению любовника отравившей своего брата, удалось записать только на третий день после первой попытки исполнения, когда и слова «не складывались» и «голос» (напев) нужный не находился5.
Когда стимулирующая энергия подобных воспоминаний была исчерпана, собиратели просто стали называть песни, бытующие в других украинских селениях Сибири и на Полтавщине. Отдельные песни были неизвестны нашим песенницам, другие, наоборот, вызывали живой отклик и легко пелись, а третьи, как и в случае с балладой, собирались долго и трудно, нередко не обретая приемлемой для исполнителей формы. Главным звеном между начальным словесным или музыкальным импульсом и конечным результатом восстановительного процесса всегда являлось обретение правильной, с точки зрения песенниц, формы песенной строфы. Если удавалось реконструировать способ координации словесного и музыкального элементов в масштабе строфической структуры, то дальнейшее восстановление песни протекало достаточно быстро, и результат его оценивался исполнителями положительно даже при наличии явных пропусков отдельных или многих сюжетных мотивов. Если же песенницам удавалось вспомнить всю последовательность событий песенного сюжета, и они были в состоянии рассказать этот сюжет в стиховой форме, но строение поющейся строфы не удавалось восстановить, то и результат в целом оценивался как отрицательный.
Через год, в следующий свой приезд в Букреево Плесо в ходе работы с новой для меня песенницей, очень пожилой женщиной, удалось проверить результаты реконструкции. Несколько песен из тех, которые с таким трудом записывались годом ранее, М.А. Недосып спела очень легко и уверенно. Ее варианты несомненно удостоверяли принадлежность к данной локальной традиции песен, восстановленных силами более молодых участниц сельской певческой группы6.
Вряд ли стоит приводить многочисленные обобщенные и специализированные толкования слова «реконструкция», почерпнутые из разных источников, однако следует отметить, что в смысловом поле значений данного термина выделяются две области. Одна из них включает варианты значений, трактующих интересующее нас слово как перестройка или переустройство в опоре на новые принципы и с целью совершенствования реконструируемого явления. Вторая область содержит варианты значений, связанных с восстановлением, воссозданием исчезнувших явлений, утраченных форм по сохранившимся остаткам или описаниям7. Нет сомнения, что развитие традиционной культуры связано с формированием как механизмов восстановления традиции (приведенные выше примеры внутритрадиционной реконструкции соответствуют именно этой тенденции), так и механизмов ее переустройства.
В качестве иллюстрации переустроительных возможностей культуры достаточно сослаться на явления, сформировавшиеся первоначально в процессе сложного взаимодействия фольклорных и православных традиций и закрепившиеся впоследствии в народной практике. Прежде всего следует назвать рождественское христославление, совместившее православные песнопения (тропарь,
кондак, ирмос 1-й песни рождественского канона) со структурой обряда
о
колядования8, а также весенние календарные обряды смоленской традиции, в которые органично вошел пасхальный тропарь, приобретший, наряду с собственно календарными песнями, «свойства знака сезона»9. Православные песнопения чина отпевания, как и духовные стихи или отдельные протяжные песни, закрепились в похоронных обрядах ряда локальных традиций Сибири, где они звучат наряду с причитаниями или вместо них10. Устойчивая практика пения православных молитв во время похоронно-поминальных обрядов зафиксирована также у ряда коренных народов Сибири11. При этом, с одной стороны, реконструкции подвергаются традиционные обрядовые структуры, включившие в свой состав новые элементы, с другой стороны, в новом контексте перестраиваются, и иногда весьма значительно, пришедшие извне элементы. Приводят ли эти изменения к совершенствованию традиционных явлений? В известном смысле, на этот вопрос следует ответить утвердительно. Традиционные формы оптимизируются, максимально сохраняя породившие их функции в условиях изменяющейся социокультурной ситуации.
В качестве итога вышеизложенному можно предложить следующее заключение. Система традиционного творчества, которую мы наблюдаем на рубеже XX и XXI вв., утратила значительную часть своего жизненного пространства, разрушены многие необходимые для жизнедеятельности системы внутренние связи. И, тем не менее, народная культура — это все еще живая и динамичная система, в значительной степени открытая для инокультурных влияний, обладающая механизмами самовосстановления отдельных элементов и переустройства некоторых подсистем. Стимулом для запуска данных механизмов чаще всего являются внешние обстоятельства, среди которых заметное место принадлежит явлениям современной культуры письменного типа с ее формами массовой коммуникации. Свой вклад в активизацию и поддержание восстановительных процессов вносят собиратели и исследователи традиционной культуры.
Реконструкция как научная процедура известна многим наукам, изучающим материальную и духовную культуру человеческого сообщества, свой вклад в развитие способов восстановления недостающих звеньев изучаемой системы внесли археология, история, этнография, культурология. Основная задача реконструкции связана с моделированием явлений и систем прошлого, изучение которых затруднено неполнотой или отсутствием источников. Исключительно широкое использование приемы реконструкции получили при исследовании этнической культуры в практике таких научных дисциплин, как этноархеоло-гия, этнолингвистика, этноистория, этнографическое религиеведение12.
Многие науки привлекают фольклорный материал в качестве источников при реконструкции культурных явлений предшествующих эпох. Достижения в этом направлении этнографии или этнолингвистики бесспорны и достойны самого пристального внимания фольклористов, удел которых — изучать многовековую культурную традицию, устную по природе своего бытования и в очень незначительной степени документированную материальными и письменными источниками. Не удивительно, что попытки реконструкции проникли в разные виды фольклористической деятельности. Органичность и результативность научных исследований подобного рода обеспечивается тем обстоятельством, что
явления реконструктивной природы присутствуют в самой фольклорной культуре.
Обратимся к фольклористической практике и рассмотрим различные стороны деятельности фольклориста в связи с интересующим нас явлением реконструкции. В качестве основных видов деятельности исследователя традиционной культуры определим собирание, издание и изучение фольклорных произведений.
Современное фольклористическое исследование опирается не только на реально бытующие произведения фольклора, но и в значительной степени на источники, реконструируемые по воспоминаниям фольклорных исполнителей. Поэтому этап сбора материалов, полевая работа — это в настоящее время период проявления реконструкционных возможностей и собирателя и информантов. Чем больше у собирателя знаний о конкретной наблюдаемой им традиции, а также о смежных, родственных традициях и законах развития фольклора в целом, тем больше он сможет записать «в поле». Чем точнее удастся зафиксировать фольклорное произведение, чем полнее будет контекстная информация, тем определеннее можно будет составить представление об исконном облике фиксируемого явления. Современный собиратель-профессионал белой завистью завидует собирателям-любителям рубежа XIX и XX вв., которые записывали в Сибири песни и выполняли описание обрядов, функционировавших в рамках вполне полнокровной традиции.
Проблемное поле собирательской реконструкции чрезвычайно велико, оно усугубляется ограниченными физическими возможностями наиболее продуктивных информантов: очень непросто представить, как звучала когда-то в лесу или в поле девичья веснянка, по напеванию и рассказу 80-летней песенницы, услышанному зимним вечером у русской деревенской печки, а то и в городской квартире. А что говорить о звуковых феноменах, давно исчезнувших из живой традиции и известных только по письменным источникам и отрывочным воспоминаниям.
Перевод звучащего поющегося слова в письменную форму — следующий этап фольклористической работы, призванный слышимое сделать читаемым. Рабочая письменная запись наиболее сложных по форме исполнительских вариантов может выглядеть следующим образом:
Эой, да что не пыяваль-това ли в полеее, охы, оха, в поволюшке да ёвана запыли... и ну, э-ох, да заяпылиядаяла... не пыль запылий.пылилаяся.
Читаемо, да не очень, но сохранение реальной, поющейся формы словесного текста на этой стадии работы с фольклорным материалом необходимо. При расшифровке аудио записей всегда следует помнить, что песенная форма является опорным звеном внутритрадиционной реконструкции, о чем речь шла ранее. Поиск оптимальной формы для чтения происходит на следующем этапе фольклористической работы.
Подготовка фольклорного произведения к изданию вводит в круг новых ре-конструкционных процедур. При переиздании старых записей или подготовке
свода произведений, записанных разными собирателями, приходится сталкиваться, как минимум, с орфографической реконструкцией материала, и в этом случае мы сталкиваемся не с восстановлением, а с переустраивающим типом реконструкции, который совершенствует или унифицирует запись фольклорного произведения и тем самым облегчает его восприятие. В издательской практике в разные периоды по-разному решались проблемы передачи в письменной форме особенностей диалектной разговорной речи или реального певческого произношения. Более или менее тонкая реконструкция проявлялась в восстановлении или убирании в скобки отдельных фонетических или лексических элементов.
Приведенный ранее рабочий текст опубликован в песенном сборнике в двух вариантах: для пения (подтекстовка нотной строки) —
Э-ой, да что не пы(ява)ль-то(ва) ли в поле(ее), ох(ы), ох(а), в по(во)люшке да ё(ва)на запыли. и ну, э-ох, да за(я)пыли(ядая)ла... не пыль запыли(й)...пылила(я)ся..
и собственно для чтения (после нотированного фрагмента) — Э-ой, да что не пыль-то ли в поле,
Ох, ох, в полюшке да она запыли.
И ну, э-ох, да запылила.
Не пыль запыли. запылилася..13.
(Если попросить народных исполнителей произнести слова песни без пения, то появится еще более простой для стороннего восприятия вариант строки:
Что не пыль в поле запылилася.
Этот вариант является крайней точкой упрощающей реконструкции певческой строфы. Он воспроизводится самими носителями традиции и может быть аналитически получен исследователем, сравнение его с реальной певческой строфой демонстрирует творческий потенциал и специфику синкретического музыкально-поэтического мышления фольклорного типа.)
Эдиционная практика последних лет стремится увести реконструкционные замечания в сноски или комментарии, сохраняя публикуемый материал в неприкосновенности даже в самых, казалось бы, бесспорно ошибочных моментах, связанных с непроизвольными оговорками исполнителей или описками собирателей.
Издательские принципы эволюционируют параллельно развитию научной фольклористической текстологии. Изучение произведений фольклора по совокупности вариантов способствует лучшему пониманию и отдельного произведения и стоящей за ним инвариантной структуры. Предлагаемые после текстологического исследования реконструктивные операции отличаются значительной степенью обоснованности. Наибольший вклад в разработку этой проблемы в музыкальной фольклористике внес выдающийся исследователь и многоопытный редактор Е.В. Гиппиус14.
Диапазон исследовательских реконструкций в фольклористике обширен. Он включает разнородные по задачам и материалу научные изыскания. Работы
В. Проппа о сказке15, В. Иванова и В. Топорова по славянской мифологии16
17
или Е. Новик по сибирскому шаманизму17 используют реконструкцию, опирающуюся на анализ разнохарактерных и разновременных источников. Вызвавшая некогда жаркие споры работа В. Гошовского посвящена реконструк-
18
ции архетипических явлений в славянском музыкальном фольклоре10. К ре-
конструрированию напевов из собрания Кирши Данилова обращались
19 20 21 В. Беляев19, Б. Добровольский, В. Коргузалов , Т. Шенталинская . Л. Кула-
ковский предложил всеобщему вниманию свой опыт воссоздания мелоса па-
22
мятника древнерусской литературы «Слово о полку Игореве»22.
Значительное место приобрела реконструкция в этноорганологии, где присутствует материальный объект приложения восстановительной процедуры, и реконструирующая деятельность носит научно-практический характер. С неодинаковой надежностью реконструируются внешние (материал, форма, конструкция) и музыкально-акустические параметры утраченных музыкальных инструментов, исполнительская же культура ранних музыкантов-инструмента-
листов в некоторой степени может быть восстановлена ретроспективно, по бо-
23
лее поздним материалам .
Представляется, что свою лепту в становление исторических реконструкций, обеспечение их надежности должны внести исследования (именно так, во множественном числе) процессов изменения фольклорной традиции во времени. Подобные работы ведутся, просто необходимо накопление большого количества информации для обобщения. Особое значение следует уделить изучению фольклорно-исторических явлений с известной по времени точкой отсчета. К ним могут быть отнесены фольклорные традиции, неоднократно фиксировавшиеся через некоторые промежутки времени (повторные записи «по следам» более ранних экспедиций)24. Полезную информацию, несомненно, представит изучение процессов фольклоризации авторских произведений (в данном случае, возможно, установить не только исходный для процесса развития период, но и первоначальную, неизвестную в собственно фольклорном творчестве, форму песенного текста). Изучение данных проблем позволит не только более надежно решать вопросы реконструкции фольклорных форм по их фрагментам, но и хотя бы в некоторой степени приблизиться к реконструированию
25
процессов по их результатам .
Очень сложную задачу составляет изучение диаспорных традиций и традиций позднего формирования в сопоставлении с процессами развития исходного, материкового, комплекса.
Последнее направление весьма актуально для сибирской фольклористики, поскольку сложный фольклорно-этнографический комплекс Сибири включает и диаспорные и вторично сформированные элементы. В ряде инициативных исследований последних лет26, а также в славянских томах 60-томной серии СО РАН «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» производится пожанровое описание русских, украинских и белорусских традиций, бытующих на территории сибирского и дальневосточного региона, выясняются районы европейской России, Украины и Белоруссии, с которыми генетически связаны описанные сибирские материалы. На очереди разработка методик параллельного (силами сибирских и «материковых» специалистов) и комплексно-
го (по крайней мере, фольклористического, этнографического, диалектологического и этномузыкологического) изучения выявленных сибирских источни-
27
ков в сопоставлении с разновременными версиями исходной традиции .
Еще одним направлением в реконструкции фольклорной традиции, которое совмещает опыт научной реконструкции с внутренними восстановительными тенденциями самой фольклорной культуры, является современный исполнительский фольклоризм, конечно, в наиболее серьезных и последовательных своих проявлениях. Многие исследователи стремятся практически освоить изучаемую традицию, появилось значительное число «поющих» и «играющих» 28
ученых . В свою очередь многие энтузиасты-исполнители пытаются глубже вникнуть в механизмы воспроизведения и передачи фольклорной культуры, проводят многочисленные экспедиции, собирают разнообразную информацию, экспериментируют в поиске наиболее полной и точной, аутентичной, исполнительской формы29.
Современная культура, используя возможности письменной и аудиовизуальной фиксации явлений традиционной устной культуры, может сохранить и даже в некоторой степени восстановить отдельные памятники народной музыкальной культуры минувших веков. Созданные усилиями собирателей, издателей и ученых формы хранения фольклорного материала способны отчасти компенсировать угасающую энергию естественной фольклорной преемственности. Энтузиасты исполнительского фольклоризма готовы принять «из первых рук» традиционный фольклорный репертуар. Но достаточно ли этого для оживления и активизации порождающих (продуктивных) и воспроизводящих (репродуктивных) механизмов традиционной культуры и продления их действия хотя бы в адаптированном к современным условиям виде?
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Захарченко В.Г. Песни села Балман. Новосибирск, 1969; Захарченко В.Г., Мельников М.Н. Свадьба Обско-Иртышского Междуречья. М., 1983; Хороводные и игровые песни Сибири / Сост. Ф.Ф. Болонев, М.Н. Мельников. Новосибирск, 1985; Русские лирические песни Сибири и Дальнего Востока / Сост. С.И. Красношта-нов, В.С. Левашов, В.М. Щуров. Новосибирск, 1997.
2. Народный хор села Балман Новосибирской области. Руководитель Н. Носова / Аннотация В. Г. Захарченко. Мелодия, С20 08535/36.
3. Из беседы автора статьи с Н.Г. Носовой 8 мая 1993 г. в Новосибирске.
4. Алексеев Э.Е. Фольклор в контексте современной культуры: Рассуждения о судьбах народной песни. М., 1988. С. 181-188.
5. Архив традиционной музыки Новосибирской консерватории: АТМк-1990-сиб., дневник Н.В. Леоновой.
6. Архив традиционной музыки Новосибирской консерватории: АТМк-1991-кочк., дневник Н.В. Леоновой.
7. Словарь иностранных слов. 14-е изд., испр. М., 1987. С. 426.
8. Розов А.Н. Русское рождественское христославление: материалы и исследования //Русский фольклор. Т. XXX. СПб., 1999. С. 20-53; Жимулева Е.И., Леонова Н.В. Народное рождественское христославление (на материале сибирской традиции) // Сибирский музыкальный альманах, 2001. Новосибирск, 2002. С. 46-53.
9. Енговатова М.А. Пасхальный тропарь «Христос воскресе» в народной песенной традиции западных русских территорий // Экспедиционные открытия последних лет. СПб., 1996. С. 72-87; Теплова И.Б. Распев пасхального тропаря «Христос воскресе» в крестьянской традиции северо-западных областей России // Православие и культура этноса. М., 2000. С.63-64; Подрезова С.В. Пасхальный тропарь «Христос воскресе» в северо-восточных районах Смоленской области: К проблеме ладоинтонационного анализа // Антропология. Фольклористика. Лингвистика. Вып. 1. СПб, 2001. С. 172-210.
10. Леонова Н.В. Русская причеть Сибири как музыкально-исполнительская традиция // Русский семейно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока: Свадебная поэзия. Похоронная причеть / Сост. Р.П. Потанина, Н.В. Леонова, Л.Е. Фетисова. Новосибирск, 2002. С. 325-331.
11. Андреева О., Белоусова Л., Сыченко Г. Итоги экспедиционной работы в районе хакасско-шорского пограничья // Народная культура Сибири: научные поиски молодых исследователей. Омск, 2001. С. 69-72; Жимулева Е.И. Православные песнопения в фольклорных традициях народов Сибири // Народная культура Сибири: Материалы XIII научного семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору / Отв. ред. Т.Г. Леонова. Омск, 2004. С. 63-67.
12. Этнография и смежные дисциплины. Этнографические субдисциплины. Школы и направления. Методы. М., 1988.
13. Руднева А., Щуров В., Пушкина С. Русские народные песни в многомикрофонной записи. М., 1979. С. 162-167.
14. Гиппиус Е.В. Сборники русских народных песен М.А. Балакирева: Исследование // Балакирев М.А. Русские народные песни для одного голоса с сопровождением ф.-п. / Ред., предисл., исследование и примеч. Проф. Е.В. Гиппиуса. М., 1957. С. 193-347.
15. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996.
16. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974.
17. Новик Е.С. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме: Опыт сопоставления структур. М., 1984.
18. Гошовский В.Л. У истоков народной музыки славян. М., 1971.
19. Беляев В.М. Сборник Кирши Данилова. Опыт реконструкции песен. М., 1969.
20. Былины. Русский музыкальный эпос / Сост. Б.М. Добровольский, В.В. Коргуза-лов. М., 1981; Коргузалов В.В. Новый опыт реконструкции напевов Сборника Кирши Данилова // Известия АН. Серия литературы и языка. Т. 53, № 4, 1994.
21. Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока // Издание подготовили Ю.И. Смирнов и Т.С. Шенталинская. Новосибирск, 1991.
22. Кулаковский Л.Л. Песнь о полку Игореве: Опыт воссоздания модели древнего мелоса. М., 1977.
23. Народные музыкальные инструменты и инструментальная музыка. Ч. I. М., 1987.
24. Пушкина С.И. По следам Пальчикова. М., 1978; Щуров В.М. Песни Нижней Тунгуски. М., 1977 (по следам писателя В. Шишкова) и др.
25. Культурология. XX век. Словарь. СПб., 1997. С. 375.
26. Тюрикова О.В. Динаміка фольклорної традиції (пісенний фольклор українських переселенців Новосибірського Приоб’я: Автореф. дис... канд. мистецтвознавства. Київ, 1994; Леонова Н.В. Сибирские календарные напевы в контексте европейско-русских вариантов // Вопросы музыкознания. Новосибирск, 1999. С. 179-189; Урсегова Н.А. Свадебная причетно-песенная традиция русских старожилов Сибири: автореф. дис. канд. искусствоведения. Новосибирск, 2000.
27. Леонова Н.В. Проблемы изучения фольклорных традиций вторичного формирования (на сибирском материале) // Первый Всероссийский конгресс фольклористов. Т.11. М., 2006. С. 450-463.
28. Покровский Д.В. Фольклор и музыкальное восприятие // Восприятие музыки. М., 1980. С. 244-254.
29. Жуланова Н.И. Молодежное фольклорное движение // Фольклор и молодежь. От истоков к современности. М., 2000. С. 3-29.
ABOUT FOLKLORE AND FOLKLORISTIC RECONSTRUCTION
N.V.Leonova
The problem of reconstruction is considered in the present article as a phenomenon of a modern folklore life and as a methodical and analytical base of a folkloristic activity. The display of two kinds of the reconstruction is connected with the restoration and the reorganization of some elements within a traditional folklore culture. Besides, it promotes the maintenance of its structural and adaptive properties. Positions formulated by the author are illustrated with the materials received during musical-ethnographic expeditions to villages of Novosibirsk area. Receptions of the folkloristic reconstruction are examined in connection with the basic kinds of activity for the specialist in folklore as a collector, a publisher and a researcher of works within a national traditional creativity.
© 2007 г.
О.В. Богданович
КОНЦЕПЦИЯ ТЕМЫ ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА В ЛИРИКЕ БРЮСОВА В.Я. (1904-1912)
В сборнике «STEPHANOS» (1904-1905) можно почувствовать, как поэтическое сознание Брюсова в большей мере старается откликнуться на исторические события, зреющие в стране. Основным мотивом данной книги становится мотив долга поэта. Исследователь В.С. Фёдоров справедливо отмечает большое наличие «историко-мифологических сюжетов» в данной книге1. Возможно, это связано с возмужалостью поэта, с его зрелым взглядом на жизнь. Тема поэтического творчества получает разрешение именно в ключе «историко-мифологических сюжетов». В стихотворении «Орфей и Эвридика» (1903-1904)2 поэт решает проблему творчества, делая акцент на могуществе и силе голоса Орфея. Орфей у Брюсова произносит последнее слово, решая САМ свою судьбу. Интересно отметить, что поэт у Брюсова лишён пророческого дара: он не смог предвидеть повторную гибель его возлюбленной. Но Брюсов — поэт сразу предвидел безнадёжность данного поступка. Исследователь А. Асоян в статье «Орфическая тема в культуре серебряного века» отмечает, что «надежда лири-
