CC BY
9
УДК: 343.01 ГРНТИ: 10.77.01
концепция единого правоохраняемого объекта для реального принципа действия уголовного закона в пространстве
А. А. Комаров
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Россия, 630102 г. Новосибирск, ул. Нижегородская, 6
ЕЗ Комаров Антон Анатольевич - reise83@mail.ru
Данная работа является частью исследования проблем действия уголовного закона в «интернет-пространстве», в рамках которой мы задались целью составить перечень возможных правоохраняемых объектов уголовно-правовой охраны за пределами Российской Федерации в соответствии с реальным принципом действия уголовного закона в пространстве. В результате мы установили, что только ряд деяний из перечисленных в отечественном уголовном законодательстве может быть защищён за пределами государственных границ. Так ненадлежащими объектами являются сами интересы государства; спорными - «интересы общества» и единственно не вызывающими возражения являются интересы личности и имущественные интересы.
Ключевые слова: Интернет, уголовное право, реальный принцип, компьютерная преступность, юрисдикция.
THE CONCEPT OF A SINGLE LAW-ENFORCED OBJECT FOR THE REAL PRINCIPLE OF ACTION OF THE CRIMINAL LAW IN SPACE
A. A. Komarov
Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration 6 Nizhegorodskaja St., 630102 Novosibirsk, Russia
121 Komarov Anton - reise83@mail.ru
This work is part of the study of the problems of the operation of criminal law in the "Internet space ", within the framework of which we set out to draw up a list of possible law-enforced objects of criminal law protection outside the Russian Federation in accordance with the real principle of the criminal law in space. As a result, we found that only a number of acts listed in domestic criminal law can be protected beyond state borders. So inadequate objects are the interests of the state; disputed - "the interests of society" and the only not objectionable are the interests of the individual and property interests.
Keywords: Internet, criminal law, real principle, computer crime, jurisdiction.
В первой половине XXI века со всей очевидностью для научного сообщества возникает всё больше теоретических и прикладных проблем, связанных с упрочением влияния информационно-коммуникативных технологий на повседневную жизнь человека. Не является исключением из правила и юриспруденция, которая в своём стремлении познания действительности обращена непосредственно к человеку. С точки зрения уголовного права использование подобных технологий преступниками несёт в себе и негативные последствия, отчётливо проявившие надлежащую степень общественной опасности, для того чтобы быть криминализированными [1, с. 317]. Однако желание обезопасить общество «уголовно-правовыми запретами» зачастую оборачивается вредом для самого уголовного закона, который не терпит неточностей и размытых формулировок, которых не избежать, коль скоро мы говорим о т.н. «высоких» технологиях. В понимании тех, кто пользуется ими - оно предстаёт в виде социального феномена, а в понимании тех, кто их создаёт - оно обозначается техническими терминами и спецификациями. По понятным причинам объёмы подобного восприятия весьма и весьма неоднородны. Как показывает законотворческая практика последних двух лет, такое различие находит отражение и в содержании уголовно-правовых норм [2, с. 99]. Законодатель пользуется теми терминами, что предлагает общественное сознание. Однако, такие социальные категории, как «темный Интернет», «социальная сеть», «файлообменная сеть» мало общего имеют с их техническим содержанием. Пытаясь кри-
минализировать подобные «вещи» законодатель меж тем упускает из виду, что большинство технологий созданы без учёта того в каких целях будут использованы. Наоборот, в случае с архитектурой глобальной компьютерной сети Интернет, существование которой основано на распределённых вычислениях, не поддающихся локальному ограничению - это запланированное, заранее заданное условие её существования.
Желание одного государства «навести порядок» в глобальной сети неизбежно потерпит неудачу, ибо единственным действенным способом является тотальный контроль за самими пользователями. К такому ли варианту развития событий стоит стремиться в Российской Федерации? Ведь неизбежно встаёт вопрос о гарантированной Конституцией свободе слова, права на информацию и т.д. Они, безусловно, могут быть ограничены в общественно полезных целях. Но соответствуют ли подобные потребности действительной необходимости?
Методов социальной регуляции, с которыми возможно провести исторические параллели, достаточно много. К примеру, Правила дорожного движения. Возникли они не спонтанно, а исходя из реальной потребности безопасности. До некоторого момента (в исторической ретроспективе) во множестве стран мира, в том числе России, каждый ездил, как того хотел, что приводило к авариям, которых можно было бы избежать, когда б все передвигались предсказуемо. В силу этого право закрепило необходимые правила, а государство своей силой их утвердило. Между тем,
в отдельных странах рассматриваемые нормы по содержанию не совпадают, и уж тем более не всегда соблюдаются, о чём свидетельствует статистика административных правонарушений. Следовательно, административный запрет хоть и имеется, но не гарантирует соблюдения подобных норм. На первое место в обеспечении правопорядка выходят иные меры социального контроля, нежели правовое принуждение. Несомненно, имеются люди, которые страшатся исключительно наказания, тем самым поддерживая существование пенального права. Однако криминологические исследования показывают, что процент таковых не столь велик. Скорее следует упомянуть о менталитете и самом восприятии таковых норм, когда имеются страны, в которых чопорно и неукоснительно следуют ППД вне зависимости от наличия наказания, как и страны где оные даже «презираются» и надменно нарушаются.
Всё это ведёт к желанию отдельных народов изолироваться от «дурного» воздействия в рамках национального права и по возможности распространить свою правовую культуру на иные общества. Ведь даже в области дорожного движения существуют ситуации, когда иностранцы путешествуют по нашим дорогам, а мы можем очутиться на автомобиле за пределами своего государства. Договорённость об общих правилах поведения является неотъемлемой частью нашего мирного сосуществования на дорогах. Таким образом, правила, созданные в рамках одной национальной правовой системы зачастую привносятся в правовую реальность иного государства. Иногда «на штыках», если говорить о правилах передвижения по дрогам общего пользования, введённые в обиход Бонапартом, стандартизировавшим всю Европу по примеру Франции. Пожалуй, такова суть и реального принципа действия уголовного закона в пространстве.
Ещё ярче данная ситуация проявляется в глобальной компьютерной сети Интернет, когда представители одного сообщества пользователей с куда большей лёгкостью пересекают границы национальных, языковых и социальных барьеров оказываясь в ментально незнакомой для себя среде [3, с. 14]. В таком случае, стремление законодателя обезопасить российского пользователя от транснациональных компьютерных угроз весьма уместно и понятно. Другой вопрос, что сами эти угрозы верховной властью определены недостаточно чётко и зачастую перемешаны с интересами самого государства, из-за чего возникает резонный вопрос о действительном правоохраняемом объекте. Ведь одно дело, когда запрет на свободную реализацию конституционных прав человека и гражданина накладывается во благо всех, а другое дело, когда подобное ограничение преследует исключительно защиту интересов самого государства. Последние законодательные новеллы свидетельствуют о попытках эффективно защищать от иностранных посягательств только государственные интересы. Что же касается преступности, то здесь наличествует модель в соответствии с которой, государство защищает своих граждан, прежде всего от самих себя, поскольку иностранные преступники находятся вне зоны его влияния [4, с. 158].
Само устройство уголовного закона в части определения пределов его действия по реальному принципу, диктует известные ограничения по охранению интересов рядовых граждан и организаций. Ведь согласно реальному принципу защите от преступных посягательств извне подлежат исключительно интересы государства. В таком случае, почитается возможным распространить действие националь-
ного уголовного закона за пределы собственных географических границ. В случае же с «интернет-пространством» географические границы не являются надлежащим критерием для определения юрисдикции государства, ибо на его территории располагаются лишь элементы материальной инфраструктуры Интернет. Информационное содержание достаточно свободно, и подобно жидкости рециркулирует по сообщающимся сосудам меж отельными национальными и наднациональными сегментами.
Современные информационно-коммуникативные технологии, в части Интернет, характеризуются единством материальной (техническая инфраструктура) и нематериальной (хранящаяся и передающаяся информация) составляющих. Обе они нуждаются в гармоничном правовом регулировании, ибо примеры законодательной практики показывают, что одностороннее регулирование не позволяет решить вопрос комплексно. Попытки борьбы с интернет-трекерами в части их блокировки за предоставление доступа к информации нарушающей авторские и смежные права привели к «выплёскиванию» информационной составляющей за пределы Российской Федерации. Аудио-визуальные произведения, компьютерные программы, защищённые авторским правом стали храниться на территории других стран. Это в свою очередь привело к принятию закона от 29.07.2017 № 276-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», который в обыденном сознании ассоциируется с запретом VPN-сервисов, анонимайзеров и прочих «способов обхода блокировок Роскомнадзора» для доступа к запрещённым на территории РФ сайтам. Наличие подобных информационных ресурсов за пределами РФ объективно обусловлено разностью интересов государств и обществ. Следовательно, «эпицентр правового регулирования» перемещается на субъектов соответствующих правоотношений внутри государства. Поскольку информация (в т.ч. и «запрещённая») всё ещё свободно пересекает государственные границы, то остаётся лишь блокировать её получение конечными пользователями, что не совсем логично. По признанию многих специалистов, VPN-сервисы естественно необходимы для функционирования ряда сервисов глобальной сети Интернет. Поправки к законопроекту отчасти признают подобное положение дел, указывая, что они исключают из сферы своего действия общественные отношения, складывающиеся по поводу организации информационной инфраструктуры отдельных организаций с их использованием. Это означает, что основное направление деятельности по ограничению доступа к сервисам позволяющим «обходить» блокировки Роскомнадзора будет сосредоточено на цензурировании информации, предоставляемой физическому лицу.
Понятно, что подобное стремление не вызывает одобрения во всём цивилизованном мире. Ведь технология цензуры информации в Интернет отработана, а органы исполнительной власти в области информатизации согласно федеральному законодательству могут самостоятельно принимать решение по «запрещённой информации». Теперь они вправе пользоваться и всеми преимуществами СОРМ-2 на каналах связи, инициируя оперативно-розыскные мероприятия для выявления лиц, пользующихся программно-аппаратными средствами и предоставляющих возможности для их использования на территории РФ. Отсюда остаётся сделать лишь один шаг до установления юридической ответственности.
Поэтому мы в рамках нашей статьи считаем особо важным ограничить правоохраняемые интересы государства в известных пределах, с тем, чтобы законодатель и органы исполнительной власти не смогли произвольно устанавливать уголовную ответственность за реализацию конституционного права гражданина на информацию. Более того, ежели в ближайшем будущем речь зайдёт о возможности установления уголовной ответственности за «обход цензурирования Роскомнадзора», то мы можем предположить наличие коллизий между различными правовыми системами современности, обусловленных национальными интересами государств по противодействию друг другу на мировой арене. Соответственно определение правоохраняемого объекта ради которого это цензурирование осуществляется позволит предельно чётко обозначить правовую позицию Российской Федерации по вопросу дальнейшего развития общественных отношений в области Интернет.
Находясь в самом начале нашего пути по поиску ответа на вопрос, какие интересы следует охранять уголовным законом за пределами государства стоит отметить множественность взглядов на указанную проблему. Сегодня мы имеем разнородное уголовное законодательство по вопросу компьютерной преступности, связанной с Интернет. В конце прошлого века задача представлялась более очевидной, когда криминализации подверглись лишь противоправные деяния в сфере компьютерной информации (ныне действующая гл. 28 УК РФ). Меж тем данные нормы не единожды претерпели изменения в части санкций, изменения диспозиций, связанных с недостаточно точным соотношением материальной и нематериальной составляющих информационно-коммуникативных технологий. В историческом плане проблема усугублялась коммерциализацией Интернет, введением финансовых институтов в информационную плоскость, что повлекло за собой необходимость совершенствования составов имущественных преступлений (имеется ввиду как изменения внесённые федеральным законом №207-ФЗ от 29.11.2012 года, так и предполагаемые ныне проектом федерального закона №186266-7 «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации (в части усиления уголовной ответственности за хищение денежных средств с банковского счета или электронных денежных средств)» - ред., принятая ГД ФС РФ в I чтении 11.10.2017.
Неправильно было бы обойти вниманием и деяния, которые существенно трансформировались под воздействием информационных технологий: ст. 171.2; ст. 185.3; ч. 2. ст. 205.2; п. «б», ч.2. ст. 228.1; п. «б», ч. 3. ст. 242; п. «г», ч. 2. ст. 242.1; п. «г», ч. 2. ст. 242.2; ч. 2. ст. 280; ч. 2. ст. 280.1; ст. 282 УК РФ. Здесь мы можем вести речь об интересах общества, здоровье населения и нравственности в качестве объекта уголовно-правовой охраны.
На первый взгляд может казаться, что круг охраняемых объектов ширится в связи с развитием общественных отношений по использованию коммуникативных компьютерных технологий. На деле же оказывается всё не так. Последние социологические исследования Высшей Школы Экономики показали, что эффект «интернетизации детей» сильно преувеличен, как и завышена оценка влияния компьютерных технологий на следующее поколение людей. Если резюмировать, «цифрового поколения» с присущими ему качественными особенностями мы не получим. Столь обострённое восприятие новых технологий отражает наше собственное искажённое понимание действительности, рож-
дённое сознанием тех, кто за свою жизнь мог наблюдать рождение и внедрение компьютеров, их сетей, принтеров, факсов, мобильной связи, интерактивного телевидения. И если нами (в т.ч. законодателем, старшим поколением это воспринимается как новшество), то будущим поколением - как данность (обыденность). В следствие растёт степень утилитарности их применения, отражающаяся в количестве высокотехнологичных устройств, находящихся в повседневном использовании. Следовательно, употребление квалифицирующего признака «при помощи Интернет» не может играть криминообразующей роли, как не в состоянии их исполнять для современного уголовного закона такие «новшества былого» как телеграф, телеграмма, стационарный проводной телефон, рация и прочие средства связи. Исполняя роль самой консервативной отрасли права, уголовный закон просто обязан смотреть на шаг вперёд, как бы парадоксально это не звучало. Речь в здесь идёт об отрицании самой возможности существования в его тексте сиюминутных формулировок, что и будет действительным критерием его качества.
Полагая для себя возможным исправить ситуацию хотя бы в части, может предложить к обсуждению научным сообществом следующий перечень постулатов относительно совершенствования системы норм об уголовной ответственности за компьютерные преступления:
Во-первых, стоит избегать употребления в тексте семантически неустойчивых терминов социального порядка: Интернет, киберпреступление, высокие технологии и пр. Вместо этого при конструировании уголовно-правовых норм мы полагаем целесообразным ориентироваться на содержание ГОСТ в сфере информационных технологий. Исходя из этого, можно сделать вывод о преждевременности исключения из уголовного законодательства термина ЭВМ (электронная вычислительная машина). Практика показывает, что наоборот их применение в народном хозяйстве расширяется. Более того, в повседневной жизни отсутствуют какие-либо отличные от ЭВМ устройства обработки информации. Зачастую то, что противопоставляется электронно-вычислительной машине (телефон, смартфон, планшет) ею же и является.
Во-вторых, интересы государства должны быть исключены из сферы уголовно-правовой охраны общественных отношений в области информатизации. Российское государство изначально не имея отношения к возникновению, распространению глобальной компьютерной сети на своей территории, меж тем увидело определённые преимущества её использования в целях взаимодействия с собственным населением. Переместив туда часть информационных технологий (т.н. «электронное правительство») оно ощутило и негативные аспекты этого решения. Полагаем, что участие государства в развитии Интернет должно носить диспозитивный характер по примеру гражданско-правовых отношений. Вместо этого оно создаёт для себя определённые преференции в виде правоохраняемых объектов критически важной информационной инфраструктуры, требующей «скорейшего» и необоснованного изменения норм об ответственности за преступления в сфере компьютерной информации. Однако у государства и без того достаточно механизмов защиты: закон №67-ФЗ от 17 декабря 1994 г. «О федеральной фельдъегерской связи» итак предусматривает создание целой службы для обеспечения таких нужд.
В-третьих, в части установления уголовно-правовых запретов в целях охраны общественных интересов государ-
ство не может быть надёжным гарантом, поскольку российское общество плюралистично и стратифицировано, а политическая власть в стране принадлежит узкой группе людей, не отражающей волю всего народа. Расширяя и углубляя толерантность верховная власть губит единство российской нации. Наиболее активные социальные группы, представляющие по факту меньшинства, путём политической борьбы формируют повестку дня законодателя, в результате чего в уголовном праве одномоментно появляются разнонаправленные нормы, отражающие воззрения узкой группы лоббистов. Это касается усиления ответственности за побуждение детей к суицидам и проблеме эвтаназии, желания усилить ответственность за хищение денежных средств с банковских счетов при уже существующей норме о компьютерном мошенничестве, проблеме распространения наркотиков и психотропных веществ посредством Интернет и возможности их легализации; проблеме свободы слова и запрету на распространение материалов экстре-мисткой направленности, информации, причиняющей вред нравственному развитию несовершеннолетних и т.д. В подобном случае, стоит ориентироваться лишь на общепри-
знанные международные нормы, отражающие объективное положение дел в правозащитной деятельности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Чемеринский К.В. Нравственные основы криминализации общественно опасных деяний // Международное научное издание Современные фундаментальные и прикладные исследования. 2017. №1(24). С. 317-320.
2. Чемеринский К.В. Общественная опасность как категория уголовного права // Вестник Волжского университета им. В.Н. Татищева. 2014. №1(80). С. 99-104.
3. Богомолова К.И. Информационное обеспечение, как основа реализации мер предупреждения преступности, связанной с иностранцами // Информационная безопасность регионов. 2011. №1. С. 14-18.
4. Амиянц К.А. Проблемы определения объекта преступления в уголовном праве // Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики: сб. материалов XIV Международной научно-практической конференции. В 4-х томах. 2017. С. 158-162.
Поступила в редакцию 28.11.2017
