CC BY
28
Общая теория представления о механизме влияния национального суверенитета государства в сфере информации на уголовное право
General theory of presentation of the mechanism of influence of the national sovereignty of the state in the sphere of information on criminal law
Комаров Александр Александрович
магистрант
Владимирский Государственный Университет
Россия, г. Владимир
Komarov Alexander Alexandrovich
undergraduate Vladimir State University Russia, Vladimir
Аннотация.
В статье анализируется характер влияния правовых категорий: «юрисдикции», «территориального верховенства», «суверенитета» международного, конституционного, информационного права на институт пределов действия уголовного закона в пространстве. Дается обзор отличий в точках зрения по данному вопросу представителями разных наук. Детально разбирается вопрос «суверенитета в сфере информации» во взаимосвязи с уголовным правом.
Annotation.
The article analyzes the nature of the influence of legal categories: «jurisdiction», «territorial supremacy», «sovereignty» of international, constitutional, information law on the institution of the limits of the criminal law in space. The review of differences in points of view on this issue by representatives of different sciences is given. The issue of «sovereignty in the sphere of information» is analyzed in detail in connection with criminal law.
Ключевые слова: уголовное право, интернет, преступление.
Keywords: criminal law, internet, crime.
В юридической литературе последних лет часто затрагивается вопрос о регулировании информационных правоотношений. Вместе с тем, проблема предела действия национальных норм в так называемом «информационном пространстве» не решена. Большинством ученых признается факт его трансграничности, и помимо коллизии правовых норм отдельных государств, мы имеем междисциплинарную коллизию, которая сводится к тому, что каждая из существующих отраслей права, а именно: международная, конституционная, информационная область, призвана решать эту проблему, исходя из собственного предмета правового регулирования. Что же в таком случае остается уголовному праву, руководствующемуся категориями, разработанными в рамках данных наук? В отечественной доктрине, конечно же, существует институт действия уголовного закона в пространстве, который меж тем совершенствуется более медленно, нежели аналогичные нормы в иных отраслях права.
Мы полагаем, что в подобной «консервативности» есть положительные черты, которые способствуют созданию более устойчивых правовых институтов, отражающих реальное содержание общественных отношений. Сиюминутное нормотворчество может разрушить этот хрупкий баланс. Поэтому в основе методики нашего научного поиска лежит системный подход, который позволяет критически проанализировать существующие в иных отраслях права представления с целью совершенствования соответствующих норм Уголовного кодекса Российской Федерации.
Однако, данная цель требует детального разбора механизма влияния современного категориального аппарата иных правовых наук на уголовное право. В частности, уточнения требует концепция «информационного суверенитета», рассматриваемая в трудах А.А. Ефремова, И.Ю. Богдановской, А.В. Глушкова, Л.В. Горшковой, А.В. Незнамова, И.М. Рассолова, Л.В. Терентьевой, А.Р. Каюмовой, С.Д. Баринова, Д.В. Винника, М.М. Кучерявого, и др.
В современной юридической науке присутствует несколько точек зрения относительно информационного суверенитета государства. Примечательна статья А.А. Ефремова, систематизировавшего их
[1, C.202]. Данный автор отмечает, что подобная категория складывается лишь из «возможности осуществлять регулирование информационных отношений». Поскольку принятие норм еще не означает их повсеместного соблюдения, за скобками остается вопрос об исполнительной юрисдикции государства. Недаром в международном частном праве существует некоторая диспозитивность относительно применимого права («Applicable Law») [2, C.165]. Касаясь лишь регулятивных отношений, исследователи информационного права уделяют недостаточно внимания охранительным. По понятным причинам, изучение пределов ответственности (в частности уголовно-правовой) отдается на откуп представителям наук криминального цикла. Однако именно в этом вопросе для нас существует большой пробел, который необходимо восполнить. Дело в том, что проблеме трансграничных (т.н. «транзитных») преступлений уже полтора века, и она остается нерешенной до сих пор. Виной тому понимание государственного суверенитета и юрисдикции, предоставленное в наше распоряжение юристами-международниками.
Слабость всех имеющихся в этой отрасли воззрений в том, что суверенитет воспринимается как необходимость защиты интересов государства. Концепция государства, установленная в международном праве ХХ века, соответствует пониманию национально-ориентированных государств (право наций на самоопределение рассматривается как способ возникновения территориального суверенитета). Но современные тенденции развития государственного строительства всех прогрессивных стран отрицают обязательность национального и культурного тождества всех его граждан. Отсюда возникает известное противоречие между интересами государства и отдельными его гражданами или даже их группами. В демократических государствах подобная ситуация приводит к острой борьбе за власть отдельных слоев населения, и как следствие - возрастанию роли политики и политологии (как научно-обоснованного ее инструментария). Сам по себе данный социальный феномен губителен для научной базы уголовного права, поскольку представители последней вынуждены включаться в «борьбу за свои права» путем создания суррогата под названием «уголовно-правовая политика» [3, C.57]. Однако содержание далеко от того, что идентично именовалось в советском уголовном праве, когда шла реальная борьба хозяйственных укладов: планового и капиталистического. Сегодня при одинаковом мировом экономическом порядке идет «идеологическая» борьба надстроек, а не базисов в марксистско-ленинском понимании. Понятно, что ни о какой реальной политической борьбе речь уже не идет. Уместнее говорить об «уголовно-правовой политике» как способе выживания отечественной науки в борьбе с конъюнктурными и популистскими решениями законодателя.
Последние законы и рассматриваемые Государственной Думой законопроекты подводят нас к выводу о том, что в этой самой «политике» происходит отождествление интересов государства и личности сквозь призму информационной безопасности [4]. В то время как в информационно-развитых странах во главу угла ставятся интересы личности при пользовании информационно-коммуникативными технологиями. Особняком в данном случае стоят США, являющиеся мировым информационным гегемоном, экспортирующим как информацию, так и технологии ее распространения. С одной стороны, это способствует глобализации, с другой - отрицательно влияет на национальные культурные традиции стран третьего мира. Большую сопротивляемость выказывают страны с высокой степенью самоидентичности в культурном и историческом плане (к примеру, Япония, Германия). Но даже в высокоразвитых в информационном отношении государствах существуют исключения. Например, Франция, принимающая национальные законы о медиа и защите персональных данных французов, аналогичные российским. Но информационный суверенитет французов проявляется в стремлении к охране правовыми средствами культурных и языковых интересов нации. Изначально более глобализированные нации испытывают гораздо меньшее информационное давление, поскольку сами широко представлены в Интернет (примером могут послужить Испания, Португалия).
Следовательно, понимание информационного суверенитета зависит от объема информации, что воспроизводится в глобальной компьютерной сети. Как правило, для того, чтобы ей воспользовался конкретный человек, необходим языковой маркер, за тем редким исключением, когда достаточно графического маркера, обозначающего какое-либо конклюдентное действие. Государство же создает не так много информации, подлежащей уголовно-правовой охране с точки зрения международного права. Сюда, безусловно, можно отнести лишь сведения, составляющие государственную тайну, для оборота которых нецелесообразно использовать открытые каналы связи. Вся остальная информация, существующая в сети Интернет, носит частно -правовой характер.
Тем не менее, в последнее время процесс суверенизации национальных сегментов глобальной сети Интернет усугубился. Наблюдаются попытки поставить под контроль как потоки информации, так и самих владельцев информационных ресурсов. Не имея физической возможности аккумулировать существующие представления относительно социальных практик пользования глобальной сетью, законодатель меж тем пытается защищать «интересы» пользователей, что выглядит весьма сомнительным мероприятием. Изменчивость общественных отношений, подкрепленных современными технологиями, так высока, что приходится постоянно переформулировать объект уголовно-правовой охраны. Учитывая известную консервативность уголовного закона, это не самое полезное и целесообразное занятие, поскольку многочисленные поправки повлекут за собой замену его в целом, как потерявшего системность и логику построения. Без смены доктрины уголовного права, разработки соответствующих теорий принимать новый документ крайне нежелательно. Кроме того, нарушение консервативности уголовного закона «оперативным реагированием» законодателя по вопросам ответственности за компьютерные преступления чревато снижением порога степени общественной опасности, необходимой для обозначения деяния в качестве преступного. Если же
ориентироваться на существующие представления советского уголовного права - это объективно существующее свойство преступления. Произвольное установление уголовной ответственности за социальные феномены, природу которых законодатель не до конца усвоил, постепенно приводит к размытию границ между административными правонарушениями и преступлениями. Этим усиливается неэффективность уголовно-правовых норм, уже не обеспечивающих неотвратимость наказания. Далее в ряду нарушений принципов уголовного закона появляется произвольное его толкование в силу неопределенности «уголовно-правового запрета», чем по сути снимается вопрос о пределах его действия.
В результате возникает довольно красноречивая картина: суверенитет государства - это не только часть правовой конструкции, как это положено в основании международного права, но и внеправовые формы действия государства по отношению к отдельным физическим и юридическим лицам. К примеру, А.И. Халиуллин указывает на факты похищения подозреваемых и обвиняемых правоохранительными органами отдельных государств [5, С293]. В этом смысле суверенитет гораздо ближе концепции Ж. Бодена, согласно которой абсолютная власть государства над своими подданными свободна от всяких ограничений, в том числе и законов [6, С24].
Мы бы не стали повторять известную формулу, в которой юрисдикция является частным случаем государственного суверенитета, если бы не триединство этих категорий в совокупности с территориальным верховенством государства, которое почти естественным образом разрушается глобальным «пространством» Интернет.
В уголовном праве международно-правовая концепция суверенитета достигает формы территориального принципа действия уголовного закона в пространстве, сущность которого основывается на том положении, что территория нашего государства неприкосновенна для иных государств. В XXI веке подобное утверждение можно поставить под сомнение. Кроме того, компьютерный преступник, «не имеющий национальности», не является субъектом публичного международного права. В процессе преступления он выступает как лицо частное. Трудно понять, могут ли по своему характеру такие посягательства обрести публичную природу, т.е. необходимость наказания виновного со стороны конкретного государства. Ибо его (государства) интересы страдают косвенно, не всегда в достаточной мере. К примеру, в возбуждении уголовных дел по фактам трансграничного мошенничества в глобальной сети Интернет часто отказывается по той причине, что правоохранитель усматривает здесь гражданско-правовой спор. Причин к тому может быть две. Во-первых, территориальная юрисдикция правоохранительных органов, что прописана в Уголовно-процессуальном кодексе. Во-вторых, подобные правоотношения достаточно полно урегулированы гражданским законодательством, которое ныне включает в себя положения международного частного права и содержит четко определенные механизмы защиты гражданских прав.
Подытоживая сказанное, хотелось бы заострить внимание на следующих ключевых выводах нашего исследования по поводу аспектов влияния категориального аппарата иных правовых наук на уголовное право:
1. Сущность информационного суверенитета, по нашему мнению, лежит вне правовых рамок, и в самом общем виде может быть определена как способность социального сообщества создавать и полностью потреблять необходимый ему в повседневной жизни объем информации, тем самым практически полностью изолируясь от внешних информационных связей. Но такую модель общественных отношений в реальной жизни весьма трудно представить, если мы говорим о России.
2. В информационном праве при рассмотрении указанного вопроса за скобками, как правило, остается проблема исполнительной юрисдикции государства. При этом непосредственное действие норм исследуется применительно к регулятивным правоотношениям. С охранительными же ситуация обстоит сложнее. Ибо, когда речь заходит об ответственности, то процессуальные гарантии проистекают от государства и разносится относительно правовых систем и правовых статусов участников уголовно-правовых отношений. Информационное право, объединяя в себе публично-правовые и частно-правовые черты, имеет немалый опыт в разрешении межнациональных правовых коллизий на основе международного частного права, предполагающего гибкость и диспозитивность в применимом праве (о котором могут договориться сами страны). Отсюда очевидна большая тенденциозность к договорному регулированию информационных отношений в трудах наших коллег. Однако последние международные события, а именно: отзыв подписи под Конвенцией СЕ «О киберпреступности», отказ от ратификации статута МУС фактически означает разворот внешней политики нашего государства от создания международного уголовного права в отношении компьютерных преступлений. Напомним также, что уголовное право по своей природе является исконно публично-правовым и договорные конструкции применимы со значительными оговорками.
3. В международном праве, на фоне борьбы неолиберальных и постмодернистских теорий государственного суверенитета, вполне очевидным фактом видится стремление сохранить концепт государства как его носителя. Свидетельство тому набирающая обороты «суверенизация» национальных сегментов сети Интернет. Возвращаясь, в таком случае, к классическим проблемам о составных элементах суверенитета, придется констатировать, что проблема информационного суверенитета решается сквозь призму защиты интересов государства, а не личности. Однако структура современной компьютерной преступности такова, что правоохраняемые интересы государства занимают здесь малую часть всех наличествующих преступных посягательств. А то, что относится к частным интересам отдельных лиц в информационной сфере, до сих пор остается без должного внимания.
4. В конституционном праве преобладает легальная модель, в соответствии с которой носителем власти
является многонациональный народ Российской Федерации, что порождает трудноразрешимый парадокс. С одной стороны, в демократическом государстве предвидится стремление отождествления воли народа и властных институтов государства, что придает им легитимность. С другой стороны, «конституционная многонациональность» складывается в многогранность культур и воззрений, которые проецируются на Интернет. Поэтому на практике взгляды государственной власти и многих социальных групп относительно механизмов правового регулирования Интернет не совпадают. Более того, современное конституционное право дает четкое понимание того, что исполнительную юрисдикцию государства (если мы говорим об информационных технологиях) уместно проецировать лишь на его собственных граждан, при неизбежном ограничении их конституционного права на информацию по отношению к иностранным пользователям глобальной сети Интернет. Как представляется, самым разумным решением в такой ситуации будет изоляция национального сегмента (российских пользователей) от внешних, поскольку только таким образом можно реализовать гарантии прав.
Список используемой литературы:
1. Ефремов А.А. Формирование концепции информационного суверенитета государства // Право. Журнал Высшей школы экономики. - 2017. - № 1. - С. 201-215.
2. Поленчук А.А., Дорожинская Е.А. Принципы исполнения обязательств: понятие, состав, значение / сб. научн. тр.: Наука. Технологии. Инновации. - Новосибирск, изд-во НГТУ, 2016. - С. 164-166.
3. Амиянц К.А., Захарян О.А., Чемеринский К.В. Уголовно-правовая политика: понятие и содержание // Правовая политика и правовая жизнь. - 2015. - № 2. - С. 53-59.
4. Степанов-Егиянц В.Г. Методологическое и законодательное обеспечение безопасности компьютерной информации в Российской Федерации (уголовно-правовой аспект): дисс. ... докт. юрид. наук. -Москва, 2016. - 389 с.
5. Халиуллин А.И. Место совершения преступления как признак состава преступления в сфере компьютерной информации // Актуальные проблемы экономики и права. - 2012. - № 1. - С. 291-294.
6. Полуда О.Н. Теоретические основы концепции государственного суверенитета Ж. Бодена // Вестник СГЮА. - 2017. - № 2 (115). - С. 22-27.
