CC BY
1291
с территорий мусульманских стран. В противном случае граждане Запада становятся законной мишенью для совершения терактов.
Нечитайло Д.А. «Идеология и практика современного радикального исламизма», М., 2013 г., с. 377-380.
КОНФЛИКТЫ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ В XXI ВЕКЕ
Весной 2013 г. состоялось очередное заседание Ученого совета Института мировой экономики и международных отношений РАН под председательством директора Института академика РАН А. А. Дынкина на тему «Конфликты на Ближнем Востоке в XXI веке». С основным докладом выступила доктор политических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН Д.Б. Малышева. В обсуждении доклада приняли участие доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО Г.И. Мирский, к.и.н., зав. отделом ИМЭМО Н.А. Косолапов, доктор исторических наук, зав. центром ИМЭМО В.Г. Хорос, доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИВ РАН И. Д. Звягельская, доктор политических наук, профессор РГГУ Е.С. Мелкумян, доктор исторических наук, главный наук сотрудник ИМЭМО А.Г. Володин, доктор экономических наук, руководитель центра ИМЭМО С.В. Жуков, кандидат исторических наук, зав. отделом ИВ РАН Т.А. Карасова, кандидат исторических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО Э.Е. Лебедева, кандидат философских наук, руководитель Центра Азии и Ближнего Востока РИСИ Е.В. Супонина. Предлагаем вниманию читателей доклад и некоторые выступления, представленные на Ученом совете.
Выступление Д.Б. Малышевой
Ближний Восток (или Западная Азия по классификации ООН) представляет собой обширный регион, простирающийся от Суэцкого канала и пролива Босфор до Персидского залива. Вокруг этого пространства ведется большое количество споров и переговоров, строятся заговоры, завязываются многочисленные международные интриги и - что печальнее всего - происходят ожесточенные кровопролития, жертвами которых все чаще становятся гражданские лица.
Прежде всего - несколько предварительных замечаний, позволяющих охарактеризовать предмет анализа, хронологически затрагивающего преимущественно первое десятилетие и первые годы второго десятилетия XXI в.
Под конфликтом мы понимаем действия по разрешению социально-политических, национально-этнических, религиозных и иных противоречий с применением вооруженного насилия. К этой категории относятся гражданские войны и такие этнические конфликты, когда группы людей, идентифицирующих себя как самостоятельный этнос, порой инорелигиозный, стремятся к государственному обособлению.
В XXI в. на Ближнем Востоке имело место несколько межгосударственных конфликтов; наблюдалась здесь и практика силового решения конфликтных ситуаций посредством международных «гуманитарных интервенций». Кроме того, в последние годы международное вмешательство проявилось в более активной организации переговорно-трансформационного процесса, центральные места в котором заняли США, Саудовская Аравия, Катар (иногда при участии ООН). Возросла посредническая роль в конфликтах региональных организаций - Совета сотрудничества арабских государств Персидского Залива (ССАГПЗ) и Лиги арабских государств. Но все же большая часть конфликтов на Ближнем Востоке -внутреннего характера, несмотря даже на то, что они часто вовлекают в свою орбиту соседние страны, заинтересованные стороны, региональные державы.
Относительно новое явление в регионе - увеличение числа так называемых негосударственных конфликтов (non-state conflicts). В них транснациональные иррегулярные вооруженные формирования типа «Аль-Каиды» противостоят либо правительствам, либо гражданскому населению, которое становится объектом насильственных или террористических действий со стороны таких негосударственных субъектов.
Что касается другого предмета нашего анализа - Ближнего Востока, то он представляет собой одну из важных несущих конструкций современной мировой экономики и всей системы международных отношений. Его значимость для мировой экономики определяется в немалой степени тем, что регион является одной из крупнейших ресурсных «кладовых» развитых индустриальных государств, а также таких развивающихся стран и растущих держав, как Китай и Индия. Не удивительно, что военно-политическая и экономическая ситуация на Ближнем Востоке в
значительной степени влияет на состояние мирового рынка энергоносителей, а также на рынок вооружений. Помимо этого, что немаловажно, Ближний Восток - это и своего рода сердцевина «мира ислама», особый религиозно-культурный ареал, влияющий на положение дел в межцивилизационных отношениях в Европе и в других частях мира, - там, где наряду с представителями иных конфессий, имеется значительное количество приверженцев ислама.
Но Ближний Восток - это на сегодняшний день один из наиболее неспокойных регионов мира. По числу конфликтов он может соревноваться с Африкой, занимающей первое место в этом печальном списке. По подсчетам СИПРИ, из 69 вооруженных конфликтов в мире с 2001 по 2010 г. восемь (т.е. 12% всех конфликтов) приходится на Ближний Восток.
Конфликты в таком геостратегически значимом регионе, как Ближний Восток, равно как и в целом, положение в затронутых вооруженными противостояниями «проблемных», «неустойчивых государствах» (fragile states), выходят в глобальной повестке дня в сфере содействия международному развитию на передний план. Действующая в рамках Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) «Международная сеть по нестабильным и затронутым конфликтами государствам» насчитала в 2000-е годы в мире 47 таких стран с населением около 1,5 млрд человек. С началом арабских революций на Ближнем Востоке и в Северной Африке число «проблемных государств» возросло, и они пополнили список нуждающихся в помощи со стороны ООН, ОЭСР, международных банковских структур1.
Кризисные явления на Ближнем Востоке возникают по многим причинам. Это и серьезная раздробленность стран региона, которые разделены по конфессиональному, национальному, политическому и прочим признакам, и столкновение интересов мировых центров, склонных все чаще прибегать к военной силе. Специфическим фактором, усиливающим конфликтность в регионе, стали демографические сдвиги, которые привели в ряде «проблемных стран» к резкому увеличению численности молодежи, по большей части лишенной работы. Обращает на себя внимание и то, что возникшие в XXI в. новые международно-политические реалии автоматически не ликвидировали предрассудки и вражду,
1 См. подробнее: Доклад о мировом развитии 2011. Конфликты, безопасность и развитие. Вашингтон, Международный банк реконструкции и развития / Всемирный банк, 2011.
копившиеся на Ближнем Востоке десятилетиями, не приблизили оппонентов к разрешению конфликтов.
Это касается в первую очередь арабо-израильского, или, как его иначе называют, ближневосточного конфликта, во многом определяющего политическое лицо региона, но в обозримой перспективе, скорее всего, не решаемого. В основе этого самого застарелого в современную эпоху противоборства лежит противостояние между арабами-палестинцами и евреями из-за права на территорию, которую каждый из обоих народов считает своей. Это обстоятельство делает позиции сторон особенно непримиримыми, серьезно затрудняя поиски выхода из ситуации. Кроме того, она была значительно усугублена интернационализацией конфликта в эпоху холодной войны, когда СССР и США в рамках противостояния двух возглавлявшихся ими военно-политических блоков окрасили арабо-израильский конфликт идеологически. Палестинская проблема, являющаяся средоточием этого конфликта, по-прежнему имеет несколько аспектов:
- национальный, или собственно палестинский вопрос, суть которого состоит в обеспечении законности устремлений палестинцев к независимому национальному развитию в рамках собственного государства;
- региональный, поскольку нерешенность палестинской проблемы затрагивает интересы и судьбы всех арабских народов и особенно соседей Израиля - Египта, Иордании, Ливана, Сирии;
- международный, одно из центральных мест в котором занимает проблема Иерусалима: принадлежность города (в том числе и с использованием религиозной мотивации) оспаривается как еврейской, так и арабской сторонами.
Арабо-израильский конфликт усугублен ростом напряженности в палестинской среде, расхождением между идеями арабского национализма, последовательным сторонником которого остается Организация освобождения Палестины (ООП), и политизированным исламом, являющимся основой деятельности самой известной на оккупированных территориях радикальной группы -Движения исламского сопротивления (ХАМАС). Неоднозначный по своим результатам «демократический процесс» в Палестинской национальной автономии (ПНА) привел к власти вполне законным путем ХАМАС, который 25 января 2006 г. выиграл выборы в Законодательное собрание ПНА - палестинский парламент. С этим не может смириться светский ФАТХ, занимавший до того в Палестине доминирующие позиции. Принятое 30 ноября 2012 г. реше-
ние Генеральной Ассамблеи ООН о предоставлении ПНА статуса государства - наблюдателя ООН может на какое-то время укрепить пошатнувшиеся позиции лидера ФАТХ Махмуда Аббаса, но едва ли повлияет на изменение правового положения Западного берега реки Иордан, откуда Израиль уходить не собирается.
Пока же между ХАМАС и ФАТХ идет междоусобица, временами ставящая ПНА на грань гражданской войны. Ситуацию здесь едва ли можно считать разрешенной, в том числе и потому, что лидеры ХАМАС по-прежнему отказываются признавать право Израиля на существование, что делает новые вспышки насилия почти неизбежными.
0 степени непримиримости Израиля и ХАМАС говорят несколько недавних конфликтов, основными целями которых явилось уничтожение Израилем военной инфраструктуры ХАМАС и предотвращение ракетных обстрелов своей территории. В декабре 2008 г. и начале 2009 г. в секторе Газа Израилем была проведена операция «Литой свинец» (тогда, кстати, в отличие от многих арабских государств ХАМАС поддержал Катар, что впоследствии усилило его влияние на это движение, имеющее также тесные связи с Ираном). А в ноябре 2012 г. Израиль провел операцию «Облачный столп», которая, помимо всего прочего, имела целью испытание в боевых условиях новой тактической системы ПРО «Железный купол», предназначенной для перехвата неуправляемых тактических ракет на дальности от 4 до 70 км. Эта операция была также и определенным посылом Ирану, с которым Израиль вот уже несколько лет балансирует на грани войны.
Другим, менее продолжительным, нежели арабо-израильский, но также достаточно значимым, является иракский конфликт. Он начался 20 марта 2003 г. с инициированной США операции «Иракская свобода». Она проводилась в рамках объявленной США «Глобальной войны против терроризма» и вслед за вторжением в 2001 г. в Афганистан. В операции участвовало 49 государств, в числе которых было и одно арабское - Кувейт, что неудивительно, ибо в августе 1990 г. оно подверглось нападению саддамовского Ирака.
1 мая 2003 г. многонациональные силы во главе с США завершили военную часть операции; к лету 2009 г. из Ирака ушли контингента стран - союзниц США, а к декабрю 2011 г. - американские и британские подразделения. Тем не менее итоги военной операции многонациональных сил в Ираке неоднозначны. Позитивными результатами были свержение диктаторского режима
Саддама Хусейна, создание определенных условий для трансформации страны (этот процесс Дж. Буш назвал в 2005 г. «пурпурной революцией» по аналогии с «бархатными революциями», произошедшими по окончании холодной войны в Восточной Европе); Ирак не представлял, как при Саддаме, угрозу для своих соседей. Однако в проведенном американцами политическом эксперименте по демократизации Ирака ставка была сделана на шиитов и курдов как на наиболее пострадавшие при режиме Саддама общины (сунниты во времена правления Саддама Хусейна занимали главенствующее положение в государственных структурах Ирака). Это обернулось яростным сопротивлением баасистов и суннитов, к которому активно присоединилась и «Аль-Каида», имеющая здесь самоназвание - «Исламское государство Ирака». Эта организация призывает к военному джихаду, совершает террористические акты с использованием смертников. Созданная в Ираке политическая конструкция оказалась нестабильной, и ее расшатывает возобновившийся межконфессиональный конфликт. В результате конфликта в одном только 2006 г., когда Ирак захлестнула волна насилия, там ежемесячно погибали более 1000 граждан, а около 365 тыс. человек стали беженцами1.
Возобновившееся, в том числе и как следствие иностранной оккупации Ирака, противоборство между шиитами и суннитами превращает это государство - наряду с Йеменом, Бахрейном, Сирией, где имеются крупные шиитские общины, - в площадку ирано-саудовского соперничества.
К числу «замороженных», но сохранивших в XXI в. статус-кво конфликтов можно отнести кипрский и курдский. В первом случае речь идет о территориальном конфликте относительно острова Кипр между греко-киприотами и турками-киприотами. С начала XXI в. по инициативе ООН между сторонами ведутся переговоры о воссоединении. Их, однако, осложнило принятие в 2004 г. Республики Кипр в Евросоюз, что де-факто стало признанием суверенитета греко-киприотского государства. Его отказывается признавать Турция, и это является формальным препятствием (наряду с другими) для принятия ее в ЕС. Кроме того, неожиданно открытые в Средиземноморье газовые месторождения и планы
1 См.: UNHCR worried about effect of dire security situation on Iraq's displaced. Опубликовано 13.10.2006 на сайте Агентства ООН по делам беженцев (The UNHCR. The UN refugee agency) (http://www.unhcr.org/news/NEWS/452fa 9954html).
Республики Кипр их разрабатывать породили пока еще дипломатический конфликт. На одной его стороне - Республика Кипр, Греция и Израиль, на другой - Турция и Турецкая Республика Северного Кипра.
В Турции правительство вовлечено во внутренний вооруженный конфликт с различными курдскими повстанческими группами. Начиная с восстания турецких курдов в 1984 г., более 40 тыс. человек стали жертвами конфликта, который то затихает, то возобновляется. После достижения летом 2010 г. соглашения о прекращении огня в 2011 г. конфликт разразился вновь. Однако 22 марта 2013 г. лидер курдских сепаратистов Абдуллах Оджалан, отбывающий в Турции пожизненное заключение за государственную измену, призвал своих сторонников вывести боевые отряды с турецкой территории и начать мирные переговоры. А 24 марта глава военного крыла признанной ООН террористической организацией Рабочей партии Курдистана, которая ведет вооруженную борьбу за создание на юго-востоке Турции независимого курдского государства, заявил о прекращении огня.
С началом сирийского конфликта курдская проблема обрела новое измерение ввиду заметной активизации курдов, населяющих граничащие с Турцией северные районы Сирии. Там местные курды, живущие, кстати, в отличие от Ирака и Турции разрозненно, стремятся к созданию автономии по образцу Иракского Курдистана, или, как он официально именуется «Курдского района Ирака», имеющего по новой Конституции Ирака статус автономии, но де-факто являющегося полунезависимым государственным образованием в составе Ирака. В создании курдской автономии на сирийской территории заинтересованно участвует президент «Курдского района Ирака» Масуд Барзани, который покровительствует сирийскому Курдскому национальному совету. Так что у Турции имеются серьезные основания опасаться появления на своих границах, наряду с иракским Курдистаном, еще и Курдистана сирийского, а главное - усиления там влияния Рабочей партии Курдистана, что с точки зрения дальнейших перспектив, сулит Турции обострение противоречий с курдами.
С 2010 г. конфликтный потенциал Ближнего Востока усугублен событиями, больше известными за пределами арабского мира как «арабская весна». В самом Ближневосточном регионе этот мощный общественно-политический подъем, временами заставляющий вспомнить о национально-освободительных движениях на Ближнем Востоке в XX в., трактуют по-разному - «рево-
люция», «восстание» или «пробуждение». Оно, начавшись в Тунисе и Египте, завершилось потом в Ливии; отголоски его дошли до Йемена и Бахрейна, а в Сирии «арабское пробуждение» приобрело уже совсем немирный характер, трансформировавшись из протест-ного движения в гражданскую войну с вовлечением в нее внешних сил. По мере нарастания внутрисирийского противостояния ключевую роль в нем стали играть суннитские фундаменталисты, и конфликт между властями и вооруженной оппозицией приобретает сегодня все больше черт межконфессионального, учитывая, что властные позиции в Сирии занимают выходцы в основном из ала-витской общины (она составляет 10-12% населения республики).
Каждый день конфликта уносит немало жизней. По данным ООН, в Сирии, где до конфликта проживали 20,7 млн человек, погибли около 70 тыс., 2 млн составили перемещенные лица и почти 1 млн - беженцы, укрывшиеся в основном в Иордании, Ливане, Турции, Ираке и Египте. Только с января 2013 г. более 400 тыс. сирийцев стали беженцами1.
Главная особенность конфликта в Сирии состоит в том, что в нем, в отличие от большинства других вооруженных противоборств, заметное место в рядах оппозиции, борющейся с оружием в руках против законной государственной власти и сохранившей ей верность армии, занимают транснациональные иррегулярные вооруженные формирования. Хотя для их участников гражданство или национальность существенного значения не имеют, они не являются классическими наемниками. Но «сражаясь за идею», совершая акты террора под флагом джихада и «мученичества во имя веры», они сознательно пренебрегают международным гуманитарным правом, стремятся к максимализации наносимого ими ущерба.
Модифицировалось в Сирии и иностранное вмешательство: в отличие от Ирака и Ливии, где имело место прямое американо-натовское вооруженное вторжение, в Сирии США и европейские страны вместе с их ближневосточными партнерами избегают прямой военной интервенции. Они прибегают здесь к другому способу - ведению боевых действий извне внутренними силами, оказывая в рамках этой стратегии логистическую и военную поддержку противостоящим Асаду оппозиционным силам. В формате «Друзей Сирии» Запад и его партнеры представляют интересы сирий-
1 Cm.: Syria conflict: Refugees number a million, says UN. 06.03.2013 (http://www.bbc.co.uk/news/world-middle-east-21676542).
ской оппозиции (главным образом Свободной сирийской армии и Национальной коалиции оппозиционных и революционных сил) в ООН и на других международных площадках. Имеют место и иные формы косвенного, но весьма действенного участия иностранных государств в смене режима в Сирии. 28 марта 2013 г. Евросоюз на заседании совета министров иностранных дел не продлил для своих государств-членов эмбарго от 1 марта 2013 г. на ввоз на территорию Сирии оружия и боеприпасов. Кроме того, в середине марта стало известно о переброске из Иордании около 300 боевиков, которых американские специалисты на своих военных базах обучали военному и диверсионному искусству.
Логика происходящих событий подтверждает, что изменить ситуацию в Сирии политико-дипломатическим путем не удается. США и европейские страны не смогли добиться однозначного осуждения по ливийской модели режима Асада в Совете Безопасности ООН из-за позиции, занятой Россией и Китаем. Кроме того, как обнаружилось в ходе противостояния в Сирии, режим Асада пользуется поддержкой значительно большего числа людей, чем предполагалось изначально. И дело не в личных симпатиях простых сирийцев к Асаду, а в том, что люди боятся альтернативы, опасаются смены традиционно светской парадигмы Сирии на радикально-исламистскую, что грозит меньшинствам (алавитам, христианам, армянам и пр.) не просто ущемлением их гражданских прав, а физическим уничтожением. И надо сказать, что «шариатизация» политико-правовой системы Сирии в будущем не такая уж фантазия. В марте 2013 г. две крупные группировки, играющие значительную роль в антиасадовском восстании и прославившиеся своим непримиримым отношением ко всем отступникам и «неверующим» (речь идет, конечно же, в первую очередь об ала-витах) - Джабхат ан-Нусра (Фронт поддержки), включенный в США в список террористических организаций, а также Катаиб Ахрар аш-Шам (Батальоны свободных сирийцев), - призвали к замене режима в Сирии исламским государством, основанном на салафитских принципах.
«Арабское пробуждение» опрокинуло сложившуюся архитектуру Ближнего Востока, где центральное место занимал Египет, что определялось его историческим влиянием в арабском мире, особыми отношениями с США, Израилем и аравийскими монархиями Персидского залива. Трансформация региона в ходе победного шествия «арабской весны» шла также на фоне выстраивания Западом новых отношений с «умеренными исламистами» в надеж-
де привить им демократические ценности, беспрецедентной политической активности «неоосманской» Турции, а также Саудовской Аравии и Катара. Целью последних стало переформатирование Арабского Востока путем замены здесь светских режимов на религиозно-ориентированные и союзные суннитско-фундаменталист-ские силы в их противостоянии шиитской «волне», поднятой и направляемой, как считается, историческим соперником аравийских суннитских правителей - Ираном.
«Арабская весна» создала и опасность образования пояса государств от Мавритании до Судана, находящихся в той или иной зависимости от сил политического ислама и «Аль-Каиды». Да и в целом конфликты на Ближнем Востоке, где многие процессы взаимосвязаны, не ограничиваются пределами того государства, где они происходят, воздействуя на своих соседей или даже на целые регионы.
Так, дестабилизация Сирии и Ирака сказывается на Иордании, на которую влияет также ситуация на Западном берегу реки Иордан, где Израиль отказывается идти на уступки палестинцам. Нарастает напряженность в Ливане в связи со втягиванием его во внутриполитическую и межконфессиональную смуту в Сирии: в то время как ливанская «Хезболла» и местные алавиты заявляют о поддержке официального Дамаска, сунниты Ливана, симпатизирующие сирийским противникам Асада, организовывают переправку через ливано-сирийскую границу нового пополнения бойцов (так же, как это делает Турция, которая де-факто стала плацдармом для вооруженного вторжения оппозиционеров в Сирию). 18 марта 2013 г. сирийские правительственные войска нанесли серию ракетно-бомбовых ударов по территории Ливана в отместку за нежелание правительства Ливана прекратить пропуск вооруженных боевиков через свою границу. Однако Ливан, имеющий самую слабую армию на Ближнем Востоке, едва ли в состоянии контролировать собственные границы или прекратить деятельность сирийских оппозиционеров на своей территории. В традиционно неспокойной зоне африканского Сахеля (куда перекинулась конфликтность с арабского Востока) разгораются конфликты в Мали, Нигере. Есть и другие потенциальные зоны, где в любой момент может вспыхнуть острый внутриполитический кризис. Это, в первую очередь, Иран, который вот уже несколько лет живет под угрозой иностранного вторжения.
Между тем, как это ни парадоксально, именно Иран, а также Сирия сдерживают волну радикального исламизма на Ближнем
Востоке. Если произойдет смена режима в Сирии, а потом и в Иране, это приведет к ряду трудно прогнозируемых, но явно негативных последствий. К примеру, резко активизируются азербайджанская и курдская карты, падет барьер, сдерживающий суннит-ско-фундаменталистскую экспансию, влияние исламистского экстремизма и «неоосманизма». Конкретно это может выразиться в пополнении за счет выходцев из стран Ближнего Востока рядов тех, кто является принципиальным противником любых легальных методов борьбы и готовы прибегать к террору для достижения политических целей; в контрабанде оружия, боеприпасов, укреплении инфраструктуры терроризма; в распространении идеологии радикального политического ислама. Все это - серьезные вызовы для России, что побуждает ее к более активным действиям, нацеленным на противодействие применению военной силы в регионе.
Однако влиять на конфликты России, как и Западу, становится все сложнее, тем более что ситуация на Ближнем Востоке очень быстро меняется. Иран приближается к созданию атомного оружия, что будет усиливать конфликтность, причем не только со стороны Израиля и Запада, но и со стороны арабских соседей Ирана - аравийских монархий - участниц ССАГПЗ. Отношения Израиля со всеми его арабскими соседями плохие, как никогда за последние 20 лет; не предвидится и разрешения палестинской проблемы. Под вопросом стабильность в Египте, который традиционно играл серьезную роль в ближневосточной политике. Попытки пришедших там к власти «Братьев-мусульман» выстраивать исламское государство в стране, где уже более или менее сложилось светское, не способствуют сохранению стабильности в обществе, не приближают его к консенсусу. Наконец, вмешательство Турции, претендующей на роль новой региональной державы на Ближнем Востоке, во внутренний сирийский межконфессиональный и политический конфликт еще больше усложняет и обостряет ситуацию.
* * *
Подведем некоторые итоги сказанному
Международное сообщество так и не сумело найти оптимальную стратегию решения конфликтов на Ближнем Востоке. С одной стороны, на Западе считают, что народные восстания против авторитарных режимов обусловлены экономическими проблемами, задачами модернизации государств, а потому такое народ-
ное волеизъявление не должно подавляться насильственно. Другое дело, что поддержка Западом оппозиции, в том числе и посредством военной силы, ведет совсем к иным результатам, нежели те, на которые на Западе рассчитывали: к власти приходят вовсе не демократы, а враждебно настроенные по отношению к своим ситуативным спонсорам исламисты. Неслучайно западные политики и эксперты все чаще называют процесс, развивающийся в переживших революции арабских странах, «арабской зимой».
Позиция России диктуется ее убежденностью в том, что всякого рода «гуманитарные интервенции», связанные с применением силы, должны осуществляться строго под контролем ООН. Недопустимой считают в Москве и смену режимов при помощи вмешательства извне. Это связано с озабоченностью теми последствиями, к которым, как показала международная практика, приводит свержение неугодных внешним силам режимов. В Ливии после Каддафи, в Афганистане, Ираке и, скорее всего, в Сирии Россию беспокоит не сам факт падения режимов, которые на деле вовсе и не так дружественны ей. Справедливую озабоченность российских политиков и дипломатов вызывает возникающие в результате интернационализации конфликтов общий хаос, фактический распад стран, разграбление там запасов оружия, накопленных свергнутым режимом, которое распространяется по региону и за его пределы. В России также крайне встревожены усилением угрозы терроризма, а также влияния в мире и, в частности, в российских мусульманских регионах радикальной исламистской идеологии.
Время покажет, удастся ли на Ближнем Востоке совместить поиск приемлемого и эффективного баланса между необходимым движением к переменам и сохранением стабильности. Пока же регион погружен в очередной сложный виток турбулентности, и можно только надеяться, что ближневосточным странам удастся выйти из нее, и тогда в обозримой перспективе число «проблемных государств» в мире начнет сокращаться.
Г.И. Мирский. Д. Малышева выступила с интересным, содержательным докладом, в весьма ограниченных рамках которого она сумела коснуться ряда важнейших проблем исключительно сложного и бурного региона. Но многое еще, естественно, можно добавить. Я хочу сказать несколько слов по поводу исламистов и Сирии.
Исламисты - это приверженцы радикального политического течения фундаменталистского толка, призывающие мусульман-
ское общество вернуться к «золотому веку» чистого ислама. Термину «фундаментализм» в арабском языке соответствует понятие «салафийя» (от слова «салаф», предки), и «крайних исламистов» называют салафитами. У нас их зовут ваххабитами, хотя на самом деле ваххабизм - это одна из сект суннитского толка ислама, идеология которой господствует в Саудовской Аравии, а также стала основой экстремистского учения Усамы бен Ладена, создателя террористической глобальной сети «Аль-Каида». Мне пришлось однажды встретиться с узбекскими ваххабитами, откровенно объяснившими, что их целью является создание исламского государства - сначала в Узбекистане, затем в Казахстане и, наконец, в Татарстане. Получившим распространение термином «джихади-сты» обычно обозначают тех салафитов, которые не ограничиваются стремлением построить исламское государство в своей стране, но призывают к «глобальному джихаду», трактуемому ими как священная война против неверных с целью возрождения Халифата. Пример «просто салафитов» - «Талибан», салафитов-джихади-стов - «Аль-Каида». Мракобесная бесчеловечная практика и тех, и других хорошо известна.
Беда в том, что джихадизм - это не какое-то чуждое, неисламское течение. Даже если его назвать злокачественной опухолью на теле ислама, который никак не может считаться религией насилия и террора, все равно приходится признать, что джихадизм, исламизм базируются на одной из аутентичных исламских традиций, берущих свое начало в глубокой древности, в военных походах пророка Мухаммеда. Это лишь одна из традиций, но она имеет свои корни в исламе, а не привнесена откуда-то извне. Именно поэтому ей страшно трудно противостоять. Но необходимо. Ислам не смог выработать в себе противоядия против экстремизма - вот в чем проблема.
Что общего могут иметь «Братья-мусульмане» и «Ан-Нахда», организации, играющие сегодня первую скрипку в Египте и Тунисе, с исламистским интернационалом? Именно этот вопрос является сейчас одним из важнейших. Демократы надеются, что эти исламистские организации, считающиеся умеренными на фоне салафитов-джихадистов, будут соблюдать права человека, допустят плюрализм мнений и откажутся от попыток насаждения бесчеловечных практик шариата в экстремистской версии. Но это еще вопрос - смогут ли и захотят ли они менять кожу или хотя бы постепенно избавляться от своих броских исламистских одежд, которые и создали им репутацию. А если при этом еще и с эконо-
микой дела пойдут не так, как ожидает народ, всегда надеющийся на быстрые перемены к лучшему после избавления от ненавистной старой власти? На «Братство» обрушатся и единомышленники -салафиты - за отход от исламских принципов, и светские силы, включая военных, - за неспособность вывести страну из кризиса. Тогда, безусловно, можно ожидать раскола внутри организации, и поднимут голову все ее враги. Запад добивается введения египетским правительством мер экономии. Но не только. Нужны гарантии того, что не будет никакой радикальной исламизации. Каирским властям необходимо возрождать туризм, получать кредиты из-за рубежа, звать, приглашать иностранных инвесторов. Но ради этого придется чем-то жертвовать, отказаться от введения шариата в его максималистском значении, близком к мракобесным установкам «Аль-Каиды» или «Талибана».
Итак, исламисты, играющие сейчас первую скрипку на политической арене Египта и Туниса, оказались между Сциллой и Харибдой: идти по пути исламизации и внедрения шариата в суровой пуританской форме, как это предписывает их идеология, - означает риск оттолкнуть от себя Запад и не получить ни кредитов, ни иностранных инвестиций. Тогда экономика может рухнуть окончательно, и разочарованное, рассвирепевшее население сбросит исламистов с вершин власти - вероятно, надолго, если не навсегда. А отказаться от давно разработанной и разрекламированной идейной платформы - значит подставить себя под удар более радикальных, экстремистски настроенных единомышленников.
Теперь Сирия. То, что там происходит - это уже не бедствие, даже не трагедия, а настоящая катастрофа. На наших глазах гибнет страна. Первоначально все было похоже на ставшую уже привычной «арабскую весну». Как в Египте, Тунисе, Йемене борьбу, еще в форме уличных демонстраций, вели молодые люди из среднего класса. Но правящий сирийский режим отличался двумя особенностями: во-первых, он не просто авторитарный, а почти полностью тоталитарный, однопартийный, вождистский, идеологизированный, кагебешный. Во-вторых, в Сирии, как в Ираке, первостепенное значение имеют противоречия конфессионального характера. Поэтому получилось не так, как в Египте и Тунисе, а гораздо хуже, ближе к тому, что было в Ливии. Жестокие репрессии со стороны власти привели к эскалации конфликта, превращению его в гражданскую войну.
Стал усиливаться фактор межконфессиональной борьбы, и поскольку одной из сторон здесь являются сунниты, составляю-
щие большинство населения, в Сирию стали проникать из других арабских стран все больше суннитов-боевиков, таких же, как те, которые в свое время нахлынули в Афганистан для борьбы с Советской армией, а затем в Ирак, чтобы бить американцев. Эти люди играют авангардную роль в оппозиции благодаря своей идейной убежденности, энергии, свирепости и умению привлекать массы простыми и понятными лозунгами.
План Кофи Аннана не работал с самого начала, и вряд ли кто-то верил в то, что воюющие стороны перестанут стрелять, Асад уведет войска в казармы из городов, позволяя повстанцам их захватить, или же в то, что повстанцы сложат оружие, а потом те и другие соберутся за круглым столом и начнут формировать коалиционную власть, идя на неизбежные уступки и достигая компромисса.
Гражданская война - это война до победного конца, беспощадная борьба на уничтожение. Диалог, компромисс, переговоры? Кто может себе представить Ленина и Колчака, обсуждающих за столом переговоров вопрос о коалиционном правительстве? Может быть лишь один вариант, при котором воюющие стороны согласятся на ничью - это если на них надавит мощная внешняя сила. И в данном случае такая сила есть - это ООН, которая в крайних обстоятельствах имеет право даже послать вооруженные силы, миротворцев, чтобы буквально заставить дерущихся образумиться. Именно в этом и мог заключаться единственный шанс плана Кофи Аннана. Но при условии солидарных действий ООН. Однако это оказалось нереальным с самого начала: в первой же резолюции Совета Безопасности, представленной Западом, наши дипломаты обнаружили формулировки, которые в случае чего могли быть истолкованы как оправдание интервенции. И понять эти опасения можно - вспомним прошлогоднюю Ливию.
Сбросить режим Асада американцам хотелось бы, поскольку Сирия - единственный союзник Ирана. Но воевать ради этого? Ирак многому научил. Недаром, уходя в отставку, руководитель американского военного ведомства Роберт Гэйтс сказал: «Любого будущего министра обороны, который опять посоветует президенту послать крупные американские сухопутные силы в Азию или на Ближний Восток и в Африку, надо будет отправить на обследование к психиатру». И в Англии или Франции не найдешь человека, который согласился бы пожертвовать жизнью хотя бы одного «нашего парня», солдата, для свержения какого-то арабского диктатора.
Может реализоваться видоизмененный ливийский сценарий: создается «гуманитарная зона» на границе с Турцией, убежище для спасающихся от перекрестного огня гражданских беженцев, в этой зоне концентрируются силы «Свободной сирийской армии», рассчитывающей как раз там и создать с помощью турок свой плацдарм, свой «Бенгази»; Асад, дабы этого не допустить, бросает туда армию, образуется новый очаг военных действий, оппозиция обращается за помощью к Западу, чтобы ударами с воздуха парализовать правительственные войска. Это был бы максимум того, на что готов пойти Запад, и то неохотно - ведь Асад получил от России несравненно более мощные средства ПВО, чем Каддафи.
И чем дольше продолжается война, тем большую роль в стане оппозиции играют исламистские экстремисты, джихадисты, оголтелые отморозки типа боевиков «Аль-Каиды» или «Талибана». Что будет, когда они захватят власть, - не хочется даже думать. Горе алавитам и всем шиитам, горе христианам и курдам.
И чем дольше будет идти война, унося жизни десятков тысяч людей под аккомпанемент бесполезных разговоров о необходимости диалога, переговоров и т. д., тем больше шансов на то, что в конце концов верх возьмут самые изуверские и беспощадные группировки, в первую очередь «Джабхат ан-Нусра», ответвление «Аль-Каиды». Именно они, как я уже сказал, сейчас вышли на ведущие позиции в повстанческом лагере благодаря своим высоким боевым качествам, а также помощи, которую они получают от Саудовской Аравии и Катара. Эти отморозки и изуверы своими зверствами уже восстановили против себя другие вооруженные группировки оппозиции, главным образом Свободную Сирийскую армию, пользующуюся поддержкой западных держав и Турции. «Джабхат ан-Нусра» объявлена американцами террористической организацией, что вполне логично, если учесть, что тон в ней задают те же самые суннитские боевики, верные последователи Усамы бен Ладена, которые еще несколько лет тому назад в Ираке убивали американских солдат. Можно, правда, надеяться на то, что люди «Аль-Каиды» и в Сирии переиграют сами себя так же, как это произошло шесть лет тому назад в Ираке, когда даже местные суннитские боевики, шокированные их безобразным поведением, решили, что «Америка - это плохо, но "Аль-Каида" - еще хуже». Уже слышны разговоры о «второй войне» в Сирии - между умеренными и оголтелыми повстанцами, причем Запад, естественно, должен помогать первым. Было бы уж полным абсурдом, если бы американцы в Сирии оказались де-факто союзниками ис-
ламистских террористов, которые открыто заявляют, что их главная цель - не столько свержение режима Асада, сколько создание «Исламского государства Ирака и Леванта». Но открытие «второго фронта» в сирийской гражданской войне не принесет облегчения народу, а лишь усилит тенденцию к расколу страны (надо еще учесть рост сепаратистских настроений среди сирийских курдов), к превращению Сирии в некое подобие Ирака, Афганистана и Ливии одновременно: межконфессиональная война и борьба за власть враждующих исламистских группировок.
Н.А. Косолапов. Мои комментарии будут касаться проблемы теоретического различения конфликта и войны как явлений; специфических функций конфликта вообще и его перспектив в современном мире и вероятного места стран Ближнего и Среднего Востока в осуществлении этих функций в мире в обозримом будущем.
С позиций политической теории конфликт и война - по форме нередко схожие, но по сути и содержанию принципиально и качественно разные явления. Главное различие между ними в том, что война имеет место между сторонами, которых «соединяет» лишь крайняя степень взаимной вражды. Поэтому война нередко ведется не просто на победу, но на уничтожение противника. По той же причине война сама по себе ничего не создает, она лишь расчищает место для какого-то последующего строительства.
В конфликте стороны объективно объединены, хотя субъективно, как правило, считают себя противостоящими, разъединенными некими реалиями и / или желаемым будущим, которые, однако, не устраивают хотя бы одну сторону. Выход из подобной ситуации - в изменении ее самой и / или ее связей с окружающей социальной средой. Поэтому конфликт всегда что-то видоизменяет или создает, это его главная социальная функция. Поэтому же конфликт, в отличие от войны, не предполагает уничтожения оппонента.
В тех системах международных отношений, что существовали до этапа глобализации, доминировали войны. Делились территории, заморские владения, сферы влияния, т.е. так или иначе видоизменялась сеть, какой является система международных отношений. Но при всех переделах сама эта система всегда так и оставалась сетью. Конфликты имели место обычно внутри государств и империй. Их итогом в отдельных странах были разгром мятежников и укрепление власти либо смены режимов, политического устройства, в империях - отпадение ее отдельных частей,
полный распад. То есть во всех подобных случаях происходило существенное изменение потенциала и / или конфигурации «вертикали власти» по сравнению с ее же доконфликтным состоянием.
Правомерно заключить, что война трансформирует сетевые структуры, конфликт выстраивает и / или изменяет иерархические. Изменения могут касаться как форм сетей и иерархий, так и их содержания или того и другого. На практике жесткой границы между войной и конфликтом как явлениями нет. Одно и то же недружественное взаимодействие может одним участникам представляться войной, другим - конфликтом. Но как идеальные модели и как политические феномены войну и конфликт целесообразно четко различать.
Международно-политическая глобализация открыто заявила о себе в 2000-е годы. Но прелюдией к ней стала биполярная конфронтация 60-80-х годов XX в. В условиях конфронтации шел процесс вертикальной интеграции каждой из двух противостоявших группировок: лидеры евроатлантического сообщества - США и соцсодружества - СССР стремились политически и неформально прочнее закрепить вокруг себя союзников. Доконфронтационная система международных отношений оказалась как бы разорвана на три части. Сеть межгосударственных отношений в частях-противниках была дополнена вертикалью лидерства одной из сверхдержав. В сегменте развивающихся стран движение неприсоединения не обрело мощного лидера. Как следствие, эта часть системы международных отношений не выстроила даже подобия своей вертикали, осталась внутренне неинтегрированной и в итоге «растворилась» в нынешнем мироустройстве.
С распадом СССР вертикаль евроатлантического сообщества стала основой международно-политической глобализации, придав ей «США-центричность». Никакой альтернативной вертикали пока нет; восстановилась сетевая целостность остатков системы международных отношений, но уже в условиях зачатков вертикали глобальной. Последняя может быть моно- или мультиполярной, но ее глобальная природа от этого не изменится.
Политический «спрос» на конфликты совпал с началом строительства двух биполярных вертикалей. Именно с этого времени понятие «война» постепенно замещается в мирополитиче-ском обороте термином «конфликт». Видимо, это не было случайностью. Вертикаль порождает сопротивление ей, но одновременно
и карательную практику со стороны самой вертикали1. При этом, если на периферии системы межгосударственных отношений по-прежнему возможны и периодически возникают войны, то вблизи вертикали - внутристрановой, международно-региональной и / или глобальной - имеют место только конфликты. Это закономерно: вертикаль занимается созданием норм, институтов, политий; и здесь нужны не только убеждение и пряники, но и кнут. Страх -важный и эффективный политический ресурс, а конфликт - один из способов накачки, подтверждения и использования этого ресурса.
Ближний Восток выполнял здесь особые функции. С середины 40-х и до начала 60-х годов это была главная арена молчаливого сотрудничества СССР и США, направленного на демонтаж роли Великобритании и Франции как прежних лидеров довоенной системы международных отношений. С 60-х и до конца 80-х годов события в регионе играли свою роль в системе биполярной конфронтации и взаимного ядерного сдерживания СССР и США.
В постсоветский период, и особенно с рубежа 2000-х годов, с началом международно-политической глобализации Ближний Восток, Северная Африка и Средний Восток становятся одной из арен отработки норм, правил, процедур таких ключевых элементов политической глобализации, как nation-building2. Цель и функция политической глобализации - создание политической системы глобального мира, а не просто очередного сетевого миропорядка, как бывало в прошлом. Эта функция объективно влечет за собой растущий спрос на конфликты по трем взаимосвязанным направлениям: переустройство государств извне, сопряжение внутри-страновых и транснациональных процессов социально-политических перемен, а также прецедентное обеспечение расширяющегося диапазона глобального управления.
Представляется, что задача науки в этих условиях - разработка теории и технологий ведения конфликтов различных типов с прицелом на повышение эффективности и минимизацию человеческих затрат. Ориентация на политическое урегулирование
1 При внимательном теоретическом анализе все военные операции, осуществлявшиеся США, НАТО и СССР / Россией с начала 60-х годов и по настоящее время, были не чем иным, как карательными операциями, нацеленными против «внутреннего врага» и / или против внешних сил и стран, бросавших прямой или имплицитный вызов стране - претенденту на лидерство в своем союзе и / или в мире.
2 Nation-building - процесс формирования национальной идентичности, опирающийся на политические институты, культурные ценности и традиции.
конфликтов без разработки теории их ведения - теоретически и политически ущербная, проигрышная позиция.
Е.С. Мелкумян. Несмотря на сложность поставленной задачи, Д. Б. Малышева смогла представить всесторонний анализ конфликтных ситуаций на Ближнем Востоке. Проблемы, связанные с «арабской весной», вызвали наиболее оживленные дискуссии. Говоря о роли арабских монархий, возросшей после протест-ных выступлений в арабских странах, необходимо затронуть вопрос о причинах активизации их деятельности и деструктивном или же, напротив, позитивном воздействии на региональную ситуацию.
В связи с этим обратим внимание на следующие немаловажные факты. Массовые выступления, охватившие некоторые арабские монархии, не привели к падению там правящих режимов, тем самым подтвердив их устойчивость и легитимность. Более того, выступления проходили не под лозунгом смены режима. Требования протестующих касались необходимости углубления политических реформ, борьбы с коррупцией и решения насущных социально-экономических проблем. Причем массовые акции протеста вообще не затронули некоторые монархические государства Залива - в их числе Саудовскую Аравию, Катар и Объединенные Арабские Эмираты.
Протестным движением в Королевстве Бахрейн руководила парламентская оппозиция. Ее главное требование - создание «выборного правительства», т.е. премьер-министром должен стать лидер победившей на выборах организации. В последние годы такой организацией была шиитская группировка «Исламская ассоциация национального единства» - «Аль-Вифак», составлявшая костяк парламентской оппозиции, куда входили также демократы и либералы, не подчеркивавшие своей конфессиональной принадлежности. Эта группировка потребовала ликвидации монархии и образования исламской республики (что не было поддержано большинством участников протестного движения). Выполнение этого требования привело бы к трансформации политической системы, основанной на власти правящей семьи Аль-Халифа, ее представитель традиционно назначался премьер-министром, равно как и все ключевые министры бахрейнского правительства. Однако правительство Бахрейна, опасаясь, что деятельность этой группировки поддерживал Иран, обратилось к своим партнерам по ССАГПЗ за помощью. В Бахрейн были направлены вооруженные формирования из состава объединенных сил Совета сотрудничест-
ва «Щит полуострова», укомплектованные, главным образом, саудовскими военнослужащими. Они не принимали непосредственного участия в разгоне демонстрантов. Но их присутствие должно было, по официальным заявлениям властей, сдержать агрессивные намерения Тегерана. Бахрейнское руководство полагает, что некоторые иранские политические силы не отказались от идеи аннексии Бахрейна. Эти формирования и в дальнейшем, уже после спада протестных выступлений, не оказывали давления на развивавшийся в стране политический процесс. Всего в Бахрейне в ходе демонстраций погибли, по данным правозащитных организаций, не более 70 человек.
Монархии Залива смогли активно участвовать в решении проблем, возникших в арабском мире из-за длительного противостояния между оппозицией и правительством, потому что в пределах их собственной территории протестное движение отсутствовало либо было минимальным. Это - один из факторов, способствовавший тому, что наибольшую активность в регионе арабского мира проявили Саудовская Аравия и Катар.
В то же время все государства - члены Совета сотрудничества были вовлечены в решение проблем, возникших в регионе Ближнего Востока. Их деятельность была направлена на стабилизацию региональной ситуации. Неслучайно, что именно члены ССАГПЗ выдвинули инициативу по урегулированию положения в Йемене, благодаря которой удалось добиться отстранения от власти президента Ахмеда Салеха (это было главным требованием оппозиции) и не допустить начала широкомасштабной гражданской войны. Йеменский сценарий государства члены Совета сотрудничества предлагали осуществить и в Сирии. Их предложение нашло поддержку со стороны Лиги арабских государств, но из-за позиции России не было реализовано. Расхождение между Россией и членами Лиги арабских государств в будущем создаст неблагоприятные перспективы для развития отношений между Россией и арабским миром.
Для арабских монархий Залива смена режима в Сирии имеет принципиальное значение. Они осудили режим Б. Асада за то, что действия правительственных войск привели к массовым жертвам среди мирного населения и потребовали его ухода. Позиция этих стран по сирийскому вопросу, вне всякого сомнения, связана и с их стремлением ослабить Иран, который не только признан государствами Совета сотрудничества главным стратегическим противником, но и является союзником правящего сирийского режи-
ма. В то же время монархии заинтересованы в скорейшем прекращении гражданской войны в Сирии, потому что ее продолжение будет и дальше дестабилизировать ситуацию в регионе, что не выгодно арабским государствам Залива - крупнейшим поставщикам энергетического сырья на мировой рынок. Экономические интересы этих государств подталкивают их к тому, чтобы предпринимать действия, направленные на обеспечение региональной безопасности.
В.Г. Хорос. У меня некоторые соображения по поводу внешнего фактора событий на Ближнем Востоке. В.Л. Шейнис задал вполне резонный вопрос: почему западные державы, в частности США, в конфликтах в арабских странах или между арабскими странами поддерживают те силы, после прихода к власти которых у них (т.е. у западных держав) возникают более серьезные проблемы, чем прежде? Ответ на этот вопрос Д.Б. Малышевой (хотя в целом ее доклад мне понравился) не вполне удовлетворил: мол, западные лидеры шли вслед за событиями, которых они не ожидали, они надеялись, что оппозиционные исламисты будут относиться к ним лояльно, отстаивать демократические принципы и прочее. Уж что-что, а пассивными в своей внешней политике западные страны, прежде всего США, не были никогда и наивность не проявляли.
Напротив, уже в случае с Ливией удивили неординарная активность и жесткость западного вмешательства в этот конфликт. При том, что Каддафи, конечно, не самая симпатичная политическая фигура, в последние годы он был вполне лоялен к Западу, а внутри страны за счет нефтедолларов сохранял социальную стабильность. Тем не менее западная коалиция не только всячески поддержала «повстанцев» (среди которых преобладали пришлые боевики, в том числе из «Аль-Каиды»), но и пошла на прямое военное вмешательство, только благодаря которому существующая власть была свергнута. А результат? Убийство американского посла после прихода исламистов и политический разброд в стране, скорее всего надолго.
В Сирии прямого военного вмешательства со стороны Запада нет. Но есть та же безоговорочная поддержка исламистских боевиков из «Фронта Аль-Нусра», «Черного батальона Аллаха», «Аль-Каиды» и других (среди которых собственно сирийская оппозиция остается на вторых ролях), снабжение их оружием, демо-низация «преступного режима» Б. Асада в СМИ, наконец, блокирование попыток мирного урегулирования, о чем откровенно
сказал Кофи Аннан после своей отставки с должности спецпредставителя ООН в Сирии. Политика, как видим, повторяющаяся и так или иначе «способствующая» хаотизации Ближнего Востока.
Возникает вопрос: зачем? В Интернете и некоторых СМИ не так давно появились сообщения об американских планах так называемого переформатирования Ближнего Востока. Об этом, в частности, говорил бывший командующий войсками НАТО генерал Уэсли Кларк. Он даже называл порядок «переформатирования», т. е. смены существующих режимов: Ирак, Сирия, Ливан, Ливия, Сомали, Судан, Иран1. Ну что ж, в трех случаях уже совпало...
К этому можно добавить «цифровую дипломатию» - воздействие на население той или иной страны через социальные сети в Интернете. Такое влияние, безусловно, имело место в процессе развития событий «арабской весны». В настоящее время США уже организовали порядка полутора сотен «виртуальных посольств» в различных странах, включая государства арабского Востока.
У меня нет достаточно аргументированного объяснения вышеописанной политики США и подыгрывающих им стран Запада. Надо повнимательней присмотреться к дальнейшему ходу событий. Но если этот внешнеполитический курс действительно ориентирован на хаотизацию ближневосточного региона, то это, на мой взгляд, - стратегическая ошибка, которая не принесет выгод самому Западу. Прецеденты ошибок были: переоценка шахского режима в Иране, оккупация Ирака под ложным предлогом наличия там оружия массового поражения, наконец, хаотизация Ливии. Что произойдет дальше, поживем - увидим.
А.Г. Володин. Значение доклада Д.Б. Малышевой прежде всего в том, что она убедительно показала усложнение социально-политической ситуации на Ближнем Востоке, которое проявляется в постоянно возрастающей конфликтности взаимоотношений этносов. Эта конфликтность затрагивает жизнь всех без исключения национальных групп и при этом распадается на множество взрывоопасных «головоломок» - сирийскую, турецкую, палестино-израильскую, иракскую, иранскую, аравийскую и т.д. Одна лишь попытка представить коллегам «головоломку головоломок» современности есть несомненная заслуга автора.
Ограничусь рассмотрением нескольких обстоятельств, имеющих непосредственное отношение к деятельности отечест-
1 См.: http://www.youtube.com/watch?v=fSNyPSOfXpU&feature=player_em-
Ье<111е11
венной дипломатии и фундаментальным проблемам внешней политики России.
В связи с «сирийским кризисом» целесообразно выделить несколько моментов. Во-первых, несмотря на отчаянное давление извне (и изнутри), социально-политическая коалиция секуля-ристских сил не распалась, тем более что «демонстрационный эффект» творческого бессилия начинает проявляться в тех арабских странах, где исламисты уже пришли к власти: тупиковый характер подобной «модели» развития очевиден большинству сирийцев. Во-вторых, часть американского внешнеполитического истеблишмента, включая госсекретаря Дж. Керри, сознает необходимость сохранения секуляристского характера сирийского общества, и это -в интересах Америки, поскольку расширяет для нее (а также для России и Китая) «коридор возможностей» при урегулировании «сирийского кризиса». В-третьих, «исламистское» разрешение сирийского кризиса выталкивает на «полосу неопределенности» стратегического союзника Америки - Израиль, что едва ли будет приветствоваться влиятельными силами в США. Словом, сирийский кризис придется урегулировать путем сложного компромисса, который должен иметь институционализированный, т.е. дого-ворно зафиксированный характер.
Позицию Турции значительно осложнили ее собственные правящие круги. Длительный экономический рост в этой стране побудил часть ее правящего истеблишмента ринуться на рынки Ближнего Востока. Подобная легко объяснимая экономическая экспансия была дополнена идеологией «неоосманизма», которая вряд ли будет встречена с симпатией в арабских странах, переживших длительный период турецкого колониализма. Такая агрессивная внешнеполитическая линия, на мой взгляд, вывела среди прочих факторов из летаргического состояния постмубараковский Египет, руководители которого стремятся нейтрализовать влияние Турции на Ближнем Востоке активной внешней политикой, включая восстановление связи с Ираном. Помимо этого, следствием поддержки Турцией сирийских повстанцев станет перенапряжение ее внутренних сил, поскольку западные союзники опасаются, что открытая поддержка ими Анкары может привести к «большой войне» на Ближнем Востоке с труднопрогнозируемыми последствиями, в том числе для самого Запада. Наконец, специалисты прекрасно понимают: шансов даже частично решить курдскую проблему в настоящее время мало. Кроме того, более 85% населения Турции против военного конфликта с Сирией, а действовать
на нескольких фронтах, с учетом сложной внутриполитической ситуации, Анкара не сможет.
Еще один производный от ближневосточной «головоломки» вопрос: какова судьба «нефтяных монархий» Персидского залива, ведомых Саудовской Аравией? Известно, что в этом субрегионе замедляются темпы роста, что часть отстраненных от власти элит «нефтяных монархий» лелеет идею представительной / конституционной монархии, способной более адекватно представлять интересы политических «верхов» государств Аравийского полуострова и т.д. Не станет ли крошечный Бахрейн детонатором взрыва политических систем монархий, т.е. не выполнит ли он роль Туниса двухлетней давности? Тем более что саудовское государство сильно рискует, продолжая конфликт с Сирией (а значит, и с Ираном), в котором будут только побежденные. И это происходит тогда, когда США начинают проводить новую, более реалистичную и взвешенную политику в отношении Ирана. Наконец, «постамериканское» урегулирование в Афганистане создает угрозу политическим системам «нефтяных монархий» в том смысле, что делает слабозащищенным восточный фланг их системы обороны в условиях не снижающего свою геополитическую активность Ирана.
Происходит (объективно) быстрый рост демографического потенциала мусульманских государств. Некоторые их лидеры выступают с позиций радикальной исламизации данных обществ, в том числе в форме халифата. В этой связи архиважной и архисложной становится задача сохранения секуляризма как принципа функционирования политических систем ближневосточных государств, да и не только их. О Сирии уже было сказано. Еще одной силой, противостоящей радикализму исламского толка, объективно является Израиль (при всей критике внутренней и внешней политики этого государства). Возникает естественный вопрос: способен ли Запад во главе с Америкой в одиночку отстаивать идеи секуляризма в международных отношениях, в частности в данном регионе?
Распад биполярного мира повлек за собой ослабление международных институтов урегулирования конфликтов. Уход с исторической сцены «советского неоколониализма» лишь подчеркнул неспособность США управлять миром на основе модели «унипо-ля». Ливия и Сирия сделали пересмотр «американоцентричного миропорядка» безотлагательным. ООН, очевидно, уже не справляется с функциями урегулирования конфликтов и решения других
неотложных и перспективных проблем человечества. Поэтому необходимы не частичные реформы основного международного института (точнее, разговоры о реформах), а содержательный консенсус широкого круга государств, принимающих активное участие в мировой политике и способных отстаивать не только свои интересы, но и цели других, менее влиятельных стран. Таков, на мой взгляд, главный геополитический урок событий 2011-2013 гг. на Ближнем Востоке.
Э.Е. Лебедева. Я хочу поддержать тезис докладчика о том, что конфликтность с арабского Востока перекинулась на традиционно неспокойную зону африканского Сахеля и Африки южнее Сахары, где «просыпаются» застарелые конфликты и разгораются новые. Ярчайший пример этого - кризис в Мали.
В начальной стадии он выглядел очередным мятежом туарегов-сепаратистов. Однако неожиданно для всех они под руководством Национального движения за освобождение Азавада (НДОА) в апреле 2012 г. захватили северные провинции страны, т. е. примерно половину территории Мали, и провозгласили создание Независимого государства Азавад (НГА). Этот успех НДОА стал следствием нарушения политического баланса в сахарско-сахельской зоне после свержения М. Каддафи, который десятилетиями умело разыгрывал туарегскую карту. Он поддерживал автономистские устремления туарегов1, многим из них давал приют в годы сильнейших засух в Сахеле; после неудачных антиправительственных выступлений на родине в 1990-1995 и 2007-2009 гг. около 2 тыс. туарегов служили в ливийской армии. Одновременно М. Каддафи предоставлял правительствам беднейших западноафриканских стран значительную финансовую помощь, которая шла в основном на оснащение их вооруженных сил. После падения режима М. Каддафи этот денежный поток иссяк, малийская армия оказалась без оружия и продовольствия, военные на севере страны занялись мародерством. А вот вернувшиеся из Ливии туареги, принимавшие там участие в гражданской войне, обладали возросшим (как следствие «арабской весны») национальным самосознанием, боевым опытом и огромным количеством современного вооружения. Повстанцы НДОА воспользовались также фактическим безвластием в Мали и полной деморализацией правительственной армии после государственного переворота, совершенного
1 Из 5,5 млн туарегов 1,72 млн проживают в Нигере, 1,4 - в Мали, 1,025 -в Алжире, 0,6 - в Буркина-Фасо и 0,56 млн - в Ливии.
22 марта 2012 г. младшими офицерами в столице страны Бамако и спровоцированного тем, что центральное правительство не смогло обеспечить боеспособность армии и остановить распад страны.
Но к июлю 2012 г. вся территория Азавада оказалась под контролем соратников НДОА по антиправительственной борьбе -исламских экстремистов из группировок «Ансар ад-Дин» (Защитники веры), «Аль-Каида в странах исламского Магриба» (АКИМ) и «Движение за единство и джихад в Западной Африке». Руководство НДОА в этих условиях отказалось от идеи независимости в пользу автономии. Среди исламских радикалов, особенно в АКИМ, было много арабов, как местных, так и из стран Магриба, а также суданцев, пакистанцев и афганцев. И в отличие от светских туарегов из НДОА, джихадисты хотели захватить власть во всей стране и заставить малийцев, 90% которых - мусульмане-сунниты, жить по законам шариата. С этого момента конфликт в Мали приобретает новое качество. Намерение джихадистов создать Исламское государство Мали, наладить сотрудничество с исламистскими группировками в других западноафриканских странах ставили под удар не только экономические интересы Франции, но и в целом активы иностранных компаний в регионе. Под вопросом оказалось само существование «хрупких государств» и, как результат, - образование зон «неконтролируемой анархии»1 в регионе.
Поэтому когда исламисты продвинулись на контролируемую правительством территорию в центральной части Мали и заняли 10 января 2013 г. город Кону, что открыло дорогу на Бамако, французская авиация на следующий день начала бомбить позиции исламистов. Через три недели франко-малийская операция «Сервал» была завершена. Исламисты, покинувшие северные города перед лицом превосходящих сил, укрылись в труднодоступной местности и перешли к тактике партизанской и диверсионной войны.
Операция «Сервал» оказалась весьма затратным мероприятием: она обошлась Парижу в 100 млн евро. Но и по ее завершении французская авиация была задействована в уничтожении баз боевиков в горных районах Мали на границе с Алжиром. Посы-
1 Французская атомная госкорпорация Агеуа ежегодно поставляет во Францию около 3 тыс. т нигерского урана, что составляет треть годовых нужд АЭС страны. При этом атомная энергетика имеет для Франции стратегическое значение, так как обеспечивает около 75% энергобаланса страны. Эта госкорпорация приступила к разработке урановых месторождений и на севере Мали.
лать свои войска в Мали ни европейцы, ни американцы не собираются. Их помощь французам ограничивается логистикой, материально-техническим обеспечением, транспортом, системами наблюдения и разведки, обучением малийской армии. Правительственные же войска и подразделения Экономического сообщества стран Западной Африки (ЭКОВАС), на которых возложено обеспечение безопасности в ранее освобожденных городах и районах Мали, не способны самостоятельно противостоять исламистам. Зато малийские военные проводят «зачистку» городов от всех, кого они посчитали исламистами. Спецпредставитель ООН по борьбе с геноцидом сообщил о фактах массовых расстрелов арабов и туарегов, разграбления их собственности, что не способствует возвращению беженцев в северные провинции Мали. По оценкам Верховного комиссара ООН по делам беженцев, с начала 2012 г. места своего постоянного проживания там покинули 430 тыс. человек. Тяжелую гуманитарную ситуацию на севере усугубляет нехватка продовольствия и медикаментов в условиях страшной засухи. Главное же там - вакуум государственной власти, который заполняют враждующие между собой мафиозные кланы, командиры вооруженных группировок и т.п., основным источником доходов которых является контрабанда оружия, наркотиков, сигарет.
Франция очень боится увязнуть в малийском конфликте, и с апреля она начала вывод своих войск. Париж поддержал просьбу правительства Мали о переводе под эгиду ООН миротворческой операции в стране. Одновременно французы, памятуя о захвате исламистами в середине января 2013 г. иностранных заложников на газовом объекте в Алжире, направили на север Нигера отряды спецназа для охраны урановых рудников, являющихся важным источником сырья для французских АЭС. В конце февраля исполняющий обязанности президента Мали Д. Траоре - явно под давлением Франции и ЭКОВАС - заявил о готовности правительства к переговорам с представителями НДОА, если оно «откажется от территориальных претензий», и о создании Комиссии по диалогу и воссоединению. Однако если правительство не пойдет на предоставление северным провинциям какой-либо формы самоопределения, работа комиссии будет безрезультатной.
В этих условиях первостепенное значение приобретает решение так называемого туарегского вопроса, в котором туго переплелись противоречия социокультурного (расового) и экономического характера. Нынешний кризис углубил взаимное неприятие, вражду между туарегами-кочевниками, принадлежащими к
берберским племенам, и оседлым негроидным большинством населения страны, в исторической памяти которого сохранился образ туарегов как грабителей и разбойников. В свою очередь туареги, особенно светлокожие («белые») из аристократических кланов, с доколониальных времен воспринимают чернокожих как рабов и не хотят подчиняться центральной власти, находящейся в их руках. Туареги жалуются на централизацию власти, а главное - на огромный разрыв в жизненном уровне северян и южан, на недостаток внимания правительства к развитию экономики северных провинций. Центральные же власти оправдываются их отдаленностью, малонаселенностью (менее чем 10% всего населения Мали) и высокой стоимостью инвестиций в Сахару.
Неспособность / нежелание правящих элит государств са-харско-сахельской зоны решать туарегский вопрос и - шире - заниматься развитием периферийных районов, слабость государственных институтов, системная коррупция, массовая бедность в условиях отсутствия в этих странах чувства национальной идентичности, а, значит, и легитимности государства являются причинами дальнейшей дестабилизации сахарско-сахельских государств. И все более возрастающую роль в этом процессе играют тесно и активно взаимодействующие исламистские группировки, а также формирование альянсов джихадистов с наркоторговцами и другими преступными синдикатами в целях финансирования своей террористической деятельности.
Резко возрастает угроза ухудшения ситуации в Нигерии -крупнейшей африканской стране, одном из двух центров силы в Африке южнее Сахары и важном торгово-экономическом партнере США, Китая и ЕС. На севере Нигерии уже несколько лет бесчинствуют террористы из радикальной группировки «Боко харам», часто называемой «Черным Талибаном». По сведениям американских военных, группировка наладила контакты с АКИМ. По мнению командующего АФРИКОМ генерала К. Хэма, в сахарско-сахельской зоне складывается джихадистская дуга, которая тянется из Нигерии через Мали и Ливию в Сомали. Что же касается малийского кризиса, то перспективы его урегулирования в ближайшем будущем не просматриваются. А малийскую мифотворческую миссию ждет судьба подобных ооновских миссий в Сомали и ДРК, т.е. она будет многолетней, очень затратной и малоэффективной в плане восстановления государственного суверенитета над всей территорией Мали.
Е.В. Супонина. Нестабильность на Ближнем Востоке затянется. Возможны новые конфликты и новый передел границ, сходный по масштабам с событиями первой половины XX в. Экономическая ситуация в регионе останется тяжелой. Кстати, я не считаю сам по себе передел границ катастрофой, мы ведь тоже жили в государстве, которого уже нет, - в Советском Союзе. Вопрос в том, как сделать эти процессы менее болезненными для людей и менее опасными для международных партнеров. И дело не только в Ближнем Востоке. «Мир переживает беспрецедентный по историческим меркам переходный период», - говорил министр иностранных дел России Сергей Лавров, подводя в этом году в Москве итоги минувшего 2012 г. На международной арене, по его словам, «формируется новая расстановка сил».
Исходить надо из того, что с новыми задачами в одиночку справляться будет сложно. О необходимости объединить усилия и делать ставку на «мягкую силу» заявил президент США Барак Обама во время инаугурации 21 января 2013 г. и в выступлении перед конгрессом 12 февраля. Отметим при этом такую тенденцию: американцев и их лидера интересуют внутренние проблемы, а международные - ровно в той степени, в какой это касается внутреннего развития. Из волнующих проблем главными оказались и те, что важны также и для России, например сокращение ядерных арсеналов, борьба с терроризмом и структурами типа «Аль-Каиды».
Еще одна болезненная для всех тема - вывод войск НАТО из Афганистана. И здесь все-таки хорошо бы по возможности иметь в виду, что угрозу интересам России несет не сам вывод этих войск как таковой - ведь уход иностранных войск многими афганцами приветствуется. В связи с этим мне кажется слишком прямолинейной формулировка, содержащаяся в той части новой концепции внешней политики России, где говорится про региональные приоритеты, - о том, что и сам вывод этих войск тоже «несет серьезную угрозу безопасности России». Это может быть и так, но дело в нюансах подачи. На мой взгляд, делая публичные заявления на эту тему, не надо забывать о том, что афганцы, как и многие другие народы, стремятся к суверенитету и хотят самостоятельно распоряжаться своей судьбой. И в этом их надо поддержать. А вот сохраняющийся в Афганистане кризис, который после ухода войск неизбежно усилится, действительно представляет серьезную угрозу. Здесь и торговля наркотиками, и активность экстремистских
группировок, их связи с Центральной Азией и другими регионами, в том числе с Ближним Востоком.
Афганцам надо идти к подлинной независимости, пусть этот путь и усыпан маковой соломкой, а не розами. То же в Ираке: если там сейчас плохо, это не значит, что при Саддаме было хорошо. Я уверена, что от стереотипов такого рода - восточным народам лучше жить либо при диктатуре, либо под иностранной оккупацией - надо избавляться.
Для России на этом фоне очень важно стремление Б. Обамы мирным способом решать международные проблемы. Президент США прав, когда говорит, что «надо еще уметь выиграть мир, а не только войну». Ведь ни в Афганистане, ни в Ираке американцам и их союзникам так до сих пор и не удалось «выиграть мир», не получилось добиться стабильности в этих странах и вокруг них. Напротив, возникают новые очаги напряженности. Несмотря на имеющиеся разногласия, мы все находимся в одной лодке в этом бушующем море перемен.
Фундаментальные причины волнений на Ближнем Востоке коренятся, прежде всего, в долго накапливавшихся социально-экономических проблемах. А такие проблемы, как ослабление роли среднего класса, коррупция, огромный разрыв между самыми богатыми и бедными, есть не только в арабских странах (где эти проблемы уже привели к потрясениям), но и в Европе, России, США.
Надо признать, что иногда споры о частностях заслоняют собой серьезные вопросы, требующие осмысления. А между тем от Москвы и Вашингтона многие на Ближнем Востоке ждут совместных разумных решений, способных остановить кровопролитие. Так, отнюдь не отпала необходимость сообща определиться с тем, что такое «ответственность по защите» и что такое «гуманитарная интервенция». Как и когда их можно проводить? Каковы критерии? И кто должен нести ответственность за неуспех такого рода операций? Получается, приходится действовать в правовом вакууме, да еще при наличии серьезных расхождений по этим ключевым вопросам. А это опасно.
О том, что договоренности между Россией и США и их объединенные усилия наверняка могут привести к положительному результату в Сирии, мне говорили приезжавший в начале марта 2013 г. в Москву для переговоров в МИД генерал Манаф Тласс, а также многие другие сирийские оппозиционеры. Звучит, быть может, идеалистично, но этого результата в регионе ждут. Россиянам
и американцам пора бы перестать воспринимать Ближний Восток как арену противостояния, это пережиток холодной войны, и от этих фантомных болей надо избавляться. Недопустимо также, чтобы под предлогом появления новых проблем мы забывали о необходимости решения застарелых конфликтов. Отойдя сейчас на второй план, они еще преподнесут сюрпризы. Возьмите проблему Палестины - ее нельзя оставлять без внимания, но успехами на этом направлении международные посредники похвастаться не могут.
Так что не стоит думать, что в ближневосточных делах мы являемся всего лишь сторонними игроками или наблюдателями. Это - общие проблемы. Да и в современном взаимосвязанном мире уже просто невозможно локализовать проблему в отдельно взятом месте. События в Сирии, например, могут привести к гибели имама в Бельгии, как это случилось при поджоге экстремистом мечети в Брюсселе в марте 2012 г. И чтобы справляться с этими и другими вызовами, надо вести диалог, активизировать контакты между экспертными и общественными организациями различных стран, включая Россию, вместе искать ответы на новые вопросы. Нужно действовать сообща. Пришла пора объединять усилия.
Материал подготовила И. Лабинская.
«Мировая экономика и международные отношения», М., 2013 г., № 10, с. 3-18.
