Конфликт официальных и «Теневых» нормкак судьба современных обществ Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Р.З. Рувинский

Рувинский Роман Зиновьевич — кандидат юридических наук, доцент кафедры теории и истории государства и права Нижегородская правовая академия

Конфликт официальных и «теневых» норм как судьба современных обществ

Когда мы беремся рассуждать о тенденциях развития права, о будущем государственных институтов и возможном сглаживании острых углов в правовой сфере, каковыми являются разнообразные юридические коллизии и конфликты, нам следует хорошо осознавать специфику исторического времени, о котором мы говорим, духовно-историческое состояние общества, в котором действуют изучаемые нами институты. В этом плане заслуживающим внимания представляется точка зрения американского социолога Иммануила Валлерстайна, на рубеже XX — XXI веков поставившего своего рода диагноз ныне существующей модели общества, современному социальному порядку. По мнению ученого, данная модель «вступила в стадию завершающего кризиса и вряд ли будет существовать через пятьдесят лет». «...переходный период, — рассуждает Валлерстайн, — будет грозным временем потрясений, поскольку цена перехода крайне высока, его перспективы предельно неясны, а потенциал воздействия небольших изменений на итоговый результат исключительно велик»1. Маркерами, указывающими на состояние подступающего (или уже наступившего?) кризиса для Валлерстайна являются крах прежних идеологий, утрата доверия общества к ранее существовавшим экономическим моделям, подрыв легитимности современных государств в массовом сознании, а также кризис господствовавшей в XIX — XX веках научной картины мира и самой науки как организованного знания, но первый — и быть может, наиболее значимый — вывод, который делает ученый, состоит в том, что «прогресс, вопреки всем наставлениям Просвещения, вовсе не неизбежен». «.я ожидаю серьезных потрясений, сопоставимых с теми, свидетелями которых мы были в 90-е годы, распространяющихся от босний и руанд нашего мира до более богатых (и, предположительно, более стабильных) регионов мира будущего (таких, как Соединенные Штаты)»2, — это более чем серьезный диагноз нашего времени, исходящий из уст одного из наиболее уважаемых и востребованных сегодня мыслителей, из уст человека, которого вряд ли можно обвинить в пессимизме и фатализме.

Мы действительно оказались в очень непростом временном промежутке. Переживаемое нами историческое положение характеризуется кризисом практически во всех сферах общественной жизни. Помимо усугубления многих старых проблем (социальное неравенство, нищета, неоколониальные практики в международных отношениях), возникают специфически новые (международный терроризм, киберпреступность, рост экологических проблем, удорожание полезных ископаемых и т. д.). Становится все очевиднее, что жить, как прежде, как привыкли, более невозможно, но все еще нет никакой ясности относительно того, в каком направлении идет развитие, к чему движется мир. Такая неопределенность позволяет одним продолжать делать вид, что ничего существенно нового не происходит (хотя это дается им все труднее), других же, напротив, погружает в фаталистические и едва ли не апокалиптические мысли о конце времен. Очевидным в любом случае, однако, является то, что со всеми как старыми, так и специфически новыми социальными проблемами разбираться приходится не кому-то, а современным государствам. По крайней мере, граждане по-прежнему именно от государств ожидают решения своих проблем и борьбы со специфически современными угрозами.

Говоря о государстве как модели организации, на которую до сих пор в своих потребностях, чаяниях и нуждах полагается подавляющая часть населения планеты, мы должны понимать, что оно, государство, представляет собой абстракцию, форму, которая может быть наполнена различным содержанием. Грубо говоря, все или большинство надеются на государство, но каждый имеет в виду что-то свое, у каждого имеются свои ожидания насчет того, что государственный аппарат должен делать в первую очередь, а от чего ему следует воздерживаться, и на каких принципах должна строиться государственная политика. У каждого есть свои представления о благом и правильном, а потому реально существующая (а не только воображаемая в мышлении) государственная машина должна так или иначе на что-то полагаться в своих решениях, на чем-то основывать эти решения, чтобы они были понятны гражданам и с согласием принимались бы в обществе.

1 Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. М.: Логос, 2004. С. 5—6.

2 Там же. С. 6.

В то же время необходимо осознавать, что сегодня — в эпоху, которую философы нередко называют «эпохой Постмодерна»1 — нет единой (или хотя бы действительно разделяемой большинством) общественной морали, поскольку само общество представляет собой сложный гетерогенный комплекс противоборствующих друг с другом групп с различными (подчас мнимыми) интересами. Эти группы различаются между собой по национальному, конфессиональному, имущественному признакам, по признаку принадлежности к коренному населению соответствующего региона или к приезжим, по признаку проживания в центре страны или на ее периферии и т. п. В каком-то смысле такая картина не является новой, поскольку такого рода разделения имели место всегда, и ни одно общество, за исключением разве что первобытного, не является полностью однородным. Дело, однако, состоит в том, что еще в прошлом веке существовали вполне ясные перспективы объединения и реформирования общества вокруг той или иной устойчивой социальной общности (класса, нации) и на основе присущей этой общности идеологии, тогда как в современных сложно организованных обществах ни одна социальная группа не способна претендовать на подлинную идейную гегемонию и выступать в качестве субъекта, интегрирующего социальное пространство2.

Встает вопрос: на что же опираться государству в реализации своей политики, на чем ему строить свою легитимность?

Хотя во многих современных государствах сегодня предпринимаются попытки — подчас довольно успешные в краткосрочной перспективе — сплотить общество с помощью той или иной квазипатриотической риторики, каковой, к примеру, в России является риторика «Крымского консенсуса»3, единственным реальным социальным регулятором, на который государство сегодня способно эффективно опираться, является позитивное право. В то же время особенность современного историко-политического положения заключается в том, что в большинстве стран мира само официальное позитивное (то есть исходящее от государства) право далеко от того, чтобы выступать подлинно общим знаменателем разнонаправленных интересов.

Ученые все чаще описывают нынешнее состояние нормативного регулирования общественных отношений в терминах «инфляции правовых норм» и растущей аномии4. Но в чем же состоят причины снижения авторитета официального права?

По нашему мнению, таких причин несколько:

1. Современное законотворчество осуществляется людьми, которые лишь формально могут считаться представителями народа. Статистика явки избирателей на выборах в России5, равно как и в других странах6, а также круг участвующих в выборах политических сил наглядно свидетельствуют о том, что институты представительной демократии в большинстве случае призваны играть всего лишь декоративную роль. Предоставляя населению возможность раз в несколько лет отдать свои голоса заранее отобранным и почти ничем друг от друга не отличающимся кандидатам, выборы на самом деле служат средством выпуска накопившегося в обществе недовольства. Не представляя ничьих интересов, кроме интересов самих «народных избранников» и аффилированных с ними групп, парламентские институты на деле являются лишь симулякрами народного волеизъявления. Формальное существование институтов представительной демократии по идее должно выполнять легитимирующую функцию, наделять легитимностью решения органов государственной власти и, соответственно,

1 См.: Harvey D. The Condition of Postmodernity: An Inquiry Into the Origins of Cultural Change. Cambridge: Blackwell, 1989; Кутырев В.А. Философия постмодернизма: научно-образовательное пособие для магистров и аспирантов гуманитарных специальностей. Н. Новгород: Изд-во Волго-Вятской академии государственной службы, 2006.

2 См. подробнее: Рувинский Р.З. Юридический релятивизм, техника и кризис индустриального общества // Вопросы правоведения. 2014. № 2 (24). С. 49—60.

3 См.: Шатилов А.Б. «Крымский консенсус» российской элиты: причины и последствия // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2015. № 2 (18). С. 6—13.

4 Gar^a de Enterma E. Justicia y seguridad jumdica en un mundo de leyes desbocadas. Madrid: Civitas Ediciones, 2006. P. 47—48; Pamparacuatro Marión J. En torno a la crisis del derecho // Revista de Derecho Poético. 2015. № 92. P. 165—194; Гарчуков А.Г., Ладнич Н.А. «Инфляция законодательства» — причины и способы преодоления // Вестник ЗабГУ. 2013. № 7. С. 134—141.

5 Официальная явка на выборах в Государственную Думу Федерального Собрания РФ, прошедших 18 сентября 2016 г., составила 44% (см.: Результаты выборов по федеральному избирательному округу // ЦИК России. URL: http://www.vybory.izbirkom.ru/region/region/izbirkom?action=show&root=1&tvd=100100067795854&vrn=1001000677 95849&region=0&global=1 &sub_region=0&prver=0&pronetvd=0&vibid=100100067795854&type=242). Даже если принять за чистую монету официальные данные, статистика получается неутешающей: федеральные законы принимаются простым большинством депутатов, которых выбрала определенная (не подавляющая) часть тех, кто пришел на выборы, а в выборах принимало участие менее половины населения. Получаются законы, диктуемые меньшинством для большинства от имени большинства.

6 Редкие, но примечательные случаи признания выборов несостоявшимися по причине недостаточной явки избирателей (так, Республика Сербия не имела законно избранного президента с декабря 2002 г. по июль 2004 г., так как трижды на выборах «проваливалась» явка) наглядно объясняют, почему все в большем количестве государств порог явки отменяется либо доводится до «приемлемого» минимума.

производимые ими юридические нормы, однако год от года этот легитимирующий потенциал иссякает, поскольку все большая доля населения убеждается в бесполезности каких-либо электоральных процедур.

2. В последние десятилетия в России и по всему миру наблюдается тенденция к гиперюридиза-ции общественных отношений1, выражающаяся в практике правового регулирования все более широкого круга социальных вопросов. Данный феномен, по-видимому, связан со стремлением маскировать решение различного рода возникающих в обществе проблем с помощью правотворчества, осуществляемого зачастую в авральном порядке2. Следствием такого избыточного правотворчества является появление комплексов неработающих, ненужных, а зачастую и вредных правовых норм3.

3. Рассматриваемое субъектами правотворческой деятельности прежде всего в качестве технического, ценностно нейтрального инструмента, право перестает быть ценностной сферой и, тем самым, все в большей мере отдаляется от рядовых граждан. Все менее понятное, все более сложное, все в меньшей степени соотносящееся с действительными интересами и нуждами широких масс, оно лишается своего авторитета в глазах членов общества. Для характеристики нормативных правовых актов, принимаемых государственными органами, все чаще подходит термин немецкого правоведа Карла Шмитта — «моторизованные законы» (motorisierte Gesetze)4.

Неизбежным становится поиск иных, альтернативных социальных регуляторов, способов разрешения социальных конфликтов и противоречий. Напротив, все больший авторитет и вес в обществе приобретают различные проявления так называемого «теневого права»5.

Если нормы официального права и, как следствие, официальные государственные институты и правовые процедуры все в большей мере оказываются бесполезными с точки зрения рядового гражданина, если они накладывают на него все больше обременительных обязанностей и ограничений, а реализацию его социальных интересов делают только более проблематичной (в силу неоднозначности норм и сложности закрепленных ими процедур) — тогда в глазах этого гражданина право является чем угодно, но не тем, что следует уважать. Если, допустим, судебный порядок защиты нарушенных субъективных прав и законных интересов требует значительного времени, серьезных материальных затрат и «на выходе» не гарантирует сколь-либо положительного результата, тогда для гражданина будет вполне логичным задуматься об обращении к каким-то иным, внеправовым средствам реализации собственных интересов... — например, к представителям криминальной среды, так называемым «решальщикам». С другой стороны, кажущаяся ценностная нейтральность, инструментальность официального позитивного права, широко распространенное в рамках современного конституционализма табу на сколь-либо целостное мировоззрение (политическое, религиозное)6 делает привлекательными учения наиболее радикальных антиправительственных политиков и фундаменталистских проповедников.

Описанные симптомы позволяют прогнозировать грядущий конфликт (или, вернее, конфликты, вспыхивающие здесь и там, в различных точках Земного шара, по различным поводам) официальных государственных институтов с иными источниками социальной власти, официальных позитивно-правовых норм с «теневыми» нормами.

Конфликт официального права с «теневыми» нормами при сохранении наблюдаемых сегодня тенденций, по всей видимости, является судьбой, своего рода злым роком современных обществ. Нарастание противоречий между этими двумя (на самом деле, множеством, поскольку «теневое право» не является чем-то единым, а наоборот является проявлением юридического плюрализма) средами социальной регуляции неизбежно. С высокой долей вероятности можно предположить, что в наиболее острую фазу коллизия официального и «теневого» права вступит тогда, когда общество

1 Подробнее см.: Pamparacuatro Marlon J. En torno a la crisis del derecho P. 169—171; Власенко Н.А. Кризис права: проблемы и подходы к решению // Журнал российского права. 2013. № 8. С. 47; Толстик В.А. Правовой тоталитаризм: стратегия правотворчества или движение по инерции? // Юридическая техника. 2015. № 9. С. 760.

2 См.: Рувинский Р.З. Законотворчество в условиях современных политических кризисов: тенденции, риски, стратегия // Юридическая техника. 2015. № 9. С. 638—643.

3 Примером необдуманного, поспешного и, очевидно, неработающего законотворчества является, на наш взгляд, принятие Федерального закона от 30.12.2015 № 462-ФЗ «О внесении изменений в Воздушный кодекс Российской Федерации в части использования беспилотных воздушных судов», закрепившего, в частности, обязательную государственную регистрацию беспилотных летательных аппаратов массой более 0,25 кг и таким образом распространяющего свое действие даже на игрушечные вертолеты и квадрокоптеры. Такие законодательные акты перегружают не только нормативную систему, но и органы исполнительной власти, возлагая на последних излишнюю, бесполезную, но значительную по своему объему работу.

4 См.: Schmitt C. Die Lage der Europдischen Rechtswissenschaft. Tübingen: Internationale Universitqts Verlag, 1950. S. 20.

5 О теневом праве см.: Баранов В.М. Теневое право // Баранов В.М. Очерки техники правотворчества. Избранные труды. Н. Новгород: Нижегородская академия МВД России, 2015. С. 213—231.

6 Согласно ст. 13 Конституции РФ «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».

окажется на пике кризиса, а государство будет явно не в состоянии справляться с решением встающих перед ним задач. Тогда социальные институты, находившиеся в тени, проявят себя в полной мере, а требования законодательства не будет выполнять уже никто. И организации, подобные ближневосточному ИГИЛ, перестанут быть всего лишь «страшилкой» из выпусков теленовостей...

Пока, вероятно, никто не способен предложить четкого, работающего плана предотвращения описанной нежелательной ситуации. Однако, очевидно, что поиск выхода из сложившегося кризиса в правовой сфере предполагает пересмотр принятых сегодня подходов к правотворчеству, пониманию права и правовому мышлению.