CC BY
29КОНСТИТУЦИОННЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ
Конфликт конституционализма и демократии в Восточной Европе: за пределами парадигмы переходного периода*
Даниэль Смилов
В статье рассматривается концепция квазиконституционализма, предполагающая использование широко распространенных, но не имеющих юридически обязывающей силы ограничений власти политического большинства в таких областях, как экономическая политика, международные отношения, социальная политика и в ряде других. На основе изучения опыта Болгарии автор показывает, что вступление в ЕС усилило квазиконституционные ограничения в отношении политического процесса в стране. В отличие от них черты подлинного конституционализма не получили равноценного развития.
^ Конституционализм; квазиконституционализм; парламентаризм;
Европейский Союз; демократия; политический режим
Настоящая статья посвящена сложным по своему характеру проблемам, которые касаются болгарского конституционализма. С одной стороны, Конституция Болгарии, принятая в 1991 году, предусматривала мажоритарную систему, в рамках которой воля политического большинства ограничивалась лишь в незначительной степени. С другой стороны, с 2001 года политический процесс в Болгарии стал в значительной мере основываться на консенсусе относительно наиболее значимых политических вопросов. Появилось понятие «либерального консенсуса», ценность которого признается ведущими политическими партиями.
Я полагаю, что этот консенсус и его ин-ституционализация в рамках определенных
* Статья подготовлена на основе доклада, представленного в рамках Международной научно-практической конференции «Конституционные и политические процессы в Центральной и Восточной Европе: двадцать лет спустя», организованной Институтом права и публичной политики 17-18 февраля 2012 года в Москве.
процессов, структур и стратегий приобрел квазиконституционный статус. Квазиконституционализм служит той же цели, что и конституционализм как таковой: он отграничивает определенные политические сферы от обычной мажоритарной политики, то есть от политических устремлений и требований большинства. Я анализирую связь между конституцинализмом как таковым и квазиконституционализмом, взаимодействие между ними, а также общее воздействие квазиконституционализма на представительную демократию. Большая часть внимания научного сообщества сосредоточена на противоречиях между демократией и конституционализмом как таковым (проблемах легитимности судебного надзора, жестких конституций и т. п.). Квазиконституционализм (как более неформальный вид конституционализма, но необязательно менее ограничительный в том, что касается воли большинства) также находится в очень интересном и противоречивом взаимоотношении с представительной демократией. Я полагаю, что в современной поли-
тике явление квазиконституционализма становится все более и более важным. Существуют интересные связи между ростом неформального квазиконституционализма и ростом популизма как реакции на расширяющееся влияние квазиконституционализма. Более того, усиление квазиконституционализма необязательно ведет к укреплению конституционализма как такового. Я проиллюстрирую эти идеи на примере Болгарии — страны, которая вступила в ЕС в 2007 году.
Пример Болгарии демонстрирует, на мой взгляд, тенденции, которые являются общими для всей Центральной и Восточной Европы. Двадцать лет назад процесс перехода начался в регионе под лозунгом «хватит экспериментов». Этот лозунг означал наличие определенной ясности относительно предстоящих целей, которые можно было бы кратко обозначить с помощью связующего понятия «либеральной демократии». Либеральная демократия — это определенная комбинация прав, принципа разделения властей и народного суверенитета. Все три ингредиента важны для получения стабильной и устраивающей всех комбинации. Но в каких пропорциях необходимо смешивать эти ингредиенты? Какова степень допустимых ограничений для воли большинства? Насколько гибкой должна быть конституция? Двадцать лет назад казалось, что на эти вопросы существуют четкие ответы: страны Восточной Европы просто должны были следовать западным моделям зрелых демократий. Я бы сказал, что эти вопросы снова стали актуальны для стран этого региона по двум причинам. Во-первых, это так называемый рост нового популизма: образование сильных мажоритарных движений вокруг харизматических лидеров, в частности Орбана в Венгрии, братьев Качиньских в Польше и т. д., которые способны стать своеобразным тестом для существующих конституционных установок. Во-вторых, это процесс интеграции в ЕС, который укрепляет не только формальные, но и неформальные конституционные правила, как я собираюсь продемонстрировать дальше.
Эти два процесса угрожают разрушить традиционный баланс между властью большинства и конституционными ограничениями власти в либеральной демократии. В связи с этим возможно появление дисбаланса, который может иметь две формы. С одной сторо-
ны, это опасность агрессивного мажорита-ризма и националистического популизма. В подобных ситуациях большинство предпринимает попытку нарушить существующие конституционные правила и ограничить полномочия меньшинства и оппозиции. Может иметь место также обратный перевес, который я называю суперконституционализа-ция. Такой перевес подразумевает переход власти от демократически избранных институтов к независимым, исполнительным или наднациональным органам. Такая передача власти может произойти как формальным, так и неформальным путем: неформальный путь я называю квазиконституционализмом.
Если процесс, который я описываю в настоящей статье, существует, это означает, что Центральная и Восточная Европа вступили в новую эру экспериментирования: мудрые рецепты, полученные от Запада, уже недостаточны для адекватной реакции на возникающие вызовы. Вопрос, который встает перед нами, заключается в следующем: являются ли вызовы, с которыми мы сталкиваемся, лишь временной причиной отклонения от традиционной модели либеральной демократии или же речь идет о более длительной трансформации? Настоящее исследование не имеет целью ответить на данный вопрос: вместо этого, анализируя развитие популизма и суперконституционализации, оно пытается подготовить почву для более глубокого понимания противоречий, имеющих место в рамках современной либеральной демократии, которое может дать нам понимание ее перспектив в Восточной Европе.
1. Основы мажоритаризма: конституционные традиции и новая болгарская демократия
Новая Конституция Болгарии была принята в результате горячих дебатов 12 июля 1991 года Великим народным собранием — учредительным представительным органом, созданным с целью подготовки правового фундамента для перехода к демократической системе правления. Болгарская социалистическая партия (БСП), правопреемник бывшей Коммунистической партии, имела в Собрании абсолютное большинство голосов и возможность контролировать процесс подготовки Конституции Болгарии1.
Это доминирование привело к ситуации, в которой часть представителей оппозиции, возглавляемая Союзом демократических сил (СДС), отказалась подписывать Конституцию. Поскольку Конституция не подлежала ратификации посредством референдума, это был фактор, который, по крайней мере теоретически, как предполагалось, должен был бросить тень сомнений на легитимность документа и его надежность как фундамента для установления верховенства права2. Как бы то ни было, это не стало самой большой проблемой этого документа: в процессе своего практического применения Конституция постепенно завоевала достаточную легитимность.
По причине сложного сочетания традиционализма и политической инерции разработчики болгарской Конституции заложили основы системы разделения властей с серьезным уклоном в сторону представительного органа — Народного собрания (далее — Собрание)3. «Традиционалистская» риторика, звучавшая в процессе обсуждения проекта Конституции, использовала некоторые хорошо известные темы национальной конституционной мифологии, которые были связаны с первой Конституцией Болгарии, принятой в Велико Тырново в апреле 1879 года. Хотя Конституция 1879 года учреждала монархическую форму правления, в то же время создание однопалатного парламента, введение всеобщего избирательного права для мужчин и, особенно, демократичность процесса разработки и принятия данного документа задали мощный эгалитарный и мажоритарный вектор развития болгарской государственности.
Риторика «коммунистической законности», с другой стороны, продолжала использовать аргументы, сформировавшиеся в рамках коммунистической идеологии, — не всегда в результате интеллектуальной или политической убежденности, а зачастую неосознанно и в результате отсутствия других привычных альтернативных решений. Местом пересечения этих двух подходов стала в некоторой степени «руссоистская» конституционная теория болгарского конституционализма4.
Первой стандартной доктриной, на которую оказала влияние данная теория, было понятие «парламентской демократии». В соответствии с параграфом 1 статьи 1 Конституции Болгария является республикой с парла-
ментской формой правления. Значение этой нормы заключается в том, чтобы подчеркнуть ту выдающуюся роль, которую играет Собрание в политическом процессе, и обозначить тот факт, что этот институт будет выражать общую волю народа, который является единственным носителем государственного суверенитета (параграф 2 ст. 1). Для того чтобы обеспечить наиболее легитимную передачу суверенной власти от народа к Собранию, после опыта применения смешанной системы болгарское избирательное законодательство стало предусматривать чистую пропорциональную модель с четырехпроцентным барьером5.
Привилегированное положение Собрания в конституционной системе Болгарии поддерживается также другой стандартной конституционной доктриной — доктриной разделения властей (ст. 8). Поскольку парламент признается органом, ответственным за принятие решений, строгая интерпретация принципа разделения властей сохраняет это право исключительно за ним, одновременно понижая роль исполнительной власти до администратора, исполняющего волю законодателя.
Два базовых элемента конституционного устройства современной Восточной Европы — институт президентства и конституционный суд — в данной работе исследуются в незначительной степени. Никто не сомневается в необходимости их существования, хотя были определенные дебаты относительно их роли в конституционной структуре. Влияние руссоистской теории становится еще более очевидным в том, как устроен институт президентства: поскольку ответственность за принятие решений в значительной степени возлагается на парламент, глава государства, избираемый прямым голосованием на срок пять лет, значимых полномочий лишен. Даже в тех случаях, когда президент имеет возможность вмешаться в политический процесс, это вмешательство практически оказывается формальным, ограничивающимся созданием необходимых условий для продолжения нормального функционирования других институтов. В результате законодательная и исполнительная власти строго разделены между Советом министров и Собранием, в то время как Президент в основном является арбитром, наделенным так называемыми «нейтральными полномочиями»6.
Единственным элементом, который принципиально не вписывается в руссоистскую теорию, являются конституционные суды, которые ограничивают свободу усмотрения собрания пределами, установленными в конституциях (полномочие, усиливаемое сложной процедурой внесения поправок). Как бы там ни было, с самого начала в том, что касалось этого органа, имели место признаки некоторого самоограничения, которое делало его роль менее значимой, чем, например, хорошо известная в этом отношении роль Конституционного суда Венгрии7. Хотя руссоистская теория, положенная в основу конституционного устройства, не способствовала созданию благоприятных условий для прямых или периодически повторяющихся нарушений прав человека или для возникновения неких разновидностей подавляющего мажо-ритаризма, она тем не менее имела одно негативное последствие в первые пять лет болгарского переходного периода: концентрация властных полномочий у Собрания привела к деформации отношений между законодательной и исполнительной властями и появлению слабых кабинетов — как в плане длительности их существования, так и в плане проводимой ими политики. Стремление придать Народному собранию статус верховенства в конституционной структуре было столь всепоглощающим, что один профессор конституционного права выдвинул идею о том, что наделение правительства правом законодательной инициативы несовместимо с принципом разделения властей (в парламентской системе)8. Законодательство было не только областью, в которой Собрание должно было стать основным действующим лицом: его функции распространились даже дальше, чем это обычно имеет место в большинстве парламентских республик. Например, Собрание практически получило контроль над общественными электронными СМИ (посредством создания Наблюдательной комиссии)9, оно получило монопольное право на инициирование референдума (п. 5 ст. 84 — укрепление взаимоотношений между «суверенной волей» и ее единственным подлинным проводником), а также монополию на право введения военного положения (п. 12 ст. 84)10.
Все эти нормы создают впечатление, что подобный политический режим должен функционировать под руководством партии боль-
шинства в Собрании. И действительно, такая расстановка сил наблюдалась в Болгарии в 90-х годах. В период с 1992 по 1996 год в правительстве доминировала БСП — наследница Коммунистической партии. И наоборот, в 1991-1992 и 1997-2001 годах правительство контролировалось демократическими партиями реформистского толка. Политическая жизнь была идеологически напряженной, и общество было расколото. Мажоритарная конституционная модель предполагала концентрирование значительной политической власти в руках парламентского большинства и правительства. Со стороны политической оппозиции непрерывно звучали заявления о том, что правящие партии вмешивались в те области, которые должны быть свободны от однопартийной политики, такие как общественные электронные СМИ, судебная система и другие структуры.
Все это весьма неожиданно закончилось в 2001 году, когда и бывшие коммунисты, и демократические реформаторские партии были отброшены в сторону новым популистским игроком - движением в поддержку бывшего царя Болгарии Симеона II (Национальное движение Симеон Второй — НДСВ). С тех пор поляризация политической и общественной жизни существенно снизилась. Это произошло в отсутствие каких-либо значительных изменений в Конституции. В следующих разделах мы рассмотрим идею о том, что это произошло в основном посредством квази-конституционализации отдельных элементов демократической политики, ограничивающей пространство для маневра и для конкуренции основных политических игроков.
2. Процесс вступления в ЕС и квазиконституционализм
Одним из очевидных объяснений головоломки квазиконституционализма является процесс вхождения в ЕС: сверхзадача по вступлению в ЕС сделала различия между ведущими политическими партиями менее значимыми. И, разумеется, ЕС имеет огромное влияние на болгарский конституционализм и демократическую политику. ЕС был единственным и самым влиятельным фактором в расстановке общественно-политических приоритетов в последние десять лет. Сверхцелью болгарских правительств было вступление в
этот престижный клуб государств. Таким образом, соответствие требованиям ЕС, создание правительственных структур, которые соответствовали бы общим стандартам, гармонизация законодательства и другие подобные меры были правительственными задачами наивысшей важности. Эти задачи могли порой расцениваться правительствами даже как более важные, нежели победа на выборах: так или иначе, после 1997 года ни одно действующее правительство не было избрано повторно, в то время как все они следовали в основном одним и тем же курсом по отношению к ЕС. Действительно, соответствие требованиям и нормам ЕС иногда требовало творческого подхода. Верно также и то, что в процессе переговоров имело место недопонимание с обеих сторон, что болгарская государственная система была и осталась неэффективной и некомпетентной в определенных областях и что наступление непредвиденных последствий было неизбежно. Но в целом все эти побочные эффекты бледнеют по сравнению с достижениями. Вступление в ЕС было наиболее важным и самым успешным политическим проектом, который демократические институты Болгарии реализовали со времен падения старого режима в 1989 году.
Успешная акция — это хороший капитал для любого правительства и в особенности для демократии. Он способствует росту легитимности, по мере того как народ воспринимает что-либо как достижение. Это определенно верно в случае с Болгарией: никто до сих пор серьезно не ставил под сомнение положительное значение участия Болгарии в ЕС. Даже националистическая популистская партия «Атака», появившаяся после выборов 2005 года, не выступала против вступления в ЕС. В Парламенте ЕС, где «Атака» была представлена в 2007 году, эта партия способствовала созданию фракции, настроенной скептически по отношению к идее объединенной Европы, вместе с другими единомышленниками вроде Ле Пена. Но ее «первородным грехом» (для этой компании) оказалось то, что она не была «евроскептической» с момента появления. Евроскептицизм, хотя и проявляет в стране тенденцию к росту, все еще не является определяющим в отношении граждан Болгарии к ЕС.
Поэтому вступление в ЕС, вне сомнений, укрепило болгарскую демократию и в значи-
тельной мере способствовало необратимости демократического процесса11. Ностальгия по поводу старого режима в Восточной Европе является в целом довольно сильной, но представляется, что к настоящему времени она стала, по крайней мере в Болгарии, по большей части поверхностной и личностно окрашенной. Когда речь заходит о выборе формы правительства, для болгар демократия является выбором номер один, и этот факт не должен недооцениваться в стране, где нет демократической традиции, заслуживающей упоминания. В исторической перспективе демократически избранные правительства обычно приводили Болгарию к «национальным катастрофам», в особенности в период балканских войн (1912—1913) и Первой мировой войны. В оставшийся период истории, предшествовавший коммунизму, имело место доминирование разнообразных авторитарных режимов, в большинстве из которых ключевую роль играл царь Борис III. Все это было гораздо более значительным по сравнению с демократическими выборами его сына Симеона II на пост премьер-министра Болгарии в 2001 году, и тем, что он поставил свою политическую карьеру в зависимость от голосования болгарских граждан.
Аналогично дела обстоят с другим историческим конкурентом демократического строя в Болгарии — коммунизмом. Его главным носителем в первой половине 90-х годов была правопреемница коммунистов советского типа — Болгарская социалистическая партия. К 1997 году эта партия, как бы там ни было, была серьезно реформирована: она оставила все идеи относительно «третьего пути» (понимаемого как гибрид коммунизма и капитализма), экспериментирование с которым привело страну к финансовому коллапсу в 1996 году. Отчасти для того, чтобы стать приемлемым вариантом для партнеров в ЕС, к 1999 году БСП преобразовалась до неузнаваемости: она стала партией, которая призывала к вступлению Болгарии в НАТО (хотя и критиковала НАТО за бомбежки Югославии). В 2005 году это уже была партия, целиком поддерживающая евроатлантические ценности и полностью разделяющая постулаты неолиберальной экономической политики. В 2007 году правительство, возглавляемое БСП, ввело фиксированный десятипроцентный налог на доходы частных лиц и организа-
ций и пыталось подавить забастовку учителей государственных школ, требовавших повышения зарплаты. Однако, так же как и в случае с Симеоном II, популярность этой партии неуклонно падает.
Все это доказывает, что никто не смог бы серьезно утверждать, будто вступление в ЕС имело какие-то иные последствия, помимо общего положительного влияния на болгарскую демократию. Оно помогло укреплению демократических устоев и снизило уровень недоверия в обществе. И все же болгарская демократия в том виде, в котором она существует в настоящее время, не оправдала возлагавшихся на нее надежд и лишила население связанных с нею иллюзий. Отдельные черты общественной жизни Болгарии могли бы обеспокоить аналитиков и теоретиков. Вот, например, некоторые из них:
— низкий уровень доверия населения к представительным структурам власти, в особенности парламенту и ведущим политическим партиям;
— низкий уровень участия в демократическом процессе: выборы, членство в партиях, ограниченный объем пожертвований партиям;
— более эффективная политическая мобилизация тех слоев населения, которые в рамках переходного периода потерпели «неудачу», чем у тех, кто оказался в «победителях», что приводит к радикализации процесса представительной демократии;
— постоянное появление новых популистских политических партий и движений, лидеры которых обладают харизмой, выступающей своего рода заменой партийной структуре и внятной партийной программе, отсутствующих у подобных сил;
— возрастающее внимание к «проблемам идентичности» в политических платформах ведущих политических партий;
— чрезмерная независимость судебной системы (включая Конституционный суд) — до той степени, когда эти учреждения становятся корпорациями, обслуживающими собственные нужды.
3. Европеизация и рост нового популизма
Все вышеперечисленные черты, как представляется, снижают качество болгарской
демократии и в любом случае способствуют сохранению ситуации, при которой демократический порядок не выполняет своей роли и вызывает неудовлетворенность населения. Общество твердо верит в то, что политические элиты коррумпированы и некомпетентны, что именно они (вместе с организованной преступностью) в основном и получили выгоды от смены политической системы и что необходимы сильные лидеры, которые наведут порядок в политической сфере. В недавней общественно-политической литературе все эти процессы описывались как «рост по-пулизма»12.
Популисты выигрывают от того, что программы у ведущих политических партий во многом повторяются, особенно в вопросах социально-экономической сферы. Население с трудом находит различия между позициями традиционно левых и правых в том, что касается ключевых вопросов экономической политики. Например, как уже упоминалось, БСП (как считается, эта партия остается левой) ввела десятипроцентный подоходный налог: мера, которая является типично правой. Подобным же образом все политические партии практически поддерживают неолиберальную экономическую политику финансовой рациональности и дисциплины, которая необходима для вступления Болгарии в евро-зону.
Таким образом, явление нового популизма может быть частично объяснено как реакция на квазиконституционализацию политики. Поскольку квазиконституционализм сузил пространство для политической конкуренции в социально-экономической сфере, такие проблемы, как противодействие коррупции, национализм, идентичность и им подобные, выходят на передний план в нынешней политике. В выдвижении на первый план этих проблем популисты очень сильны. В целом, политические партии и движения, которые тем или иным способом ставят под сомнение «консенсус переходного периода», становятся все более популярными среди определенных групп населения, которые считают, что основные политические партии не представляют их интересов. «Консенсус переходного периода», который также иногда именуется «либеральным консенсусом», был лозунгом этих партий, а также партий, которые сделали наибольший вклад в то, чтобы Болгария
стала членом ЕС. Основными элементами такого консенсуса являются следующие:
— приверженность евроатлантическим ценностям: участие в ЕС и НАТО; приверженность конституционным принципам, таким как права человека, разделение властей и др.;
— финансовая осмотрительность и дисциплина в соответствии с концепцией неолиберальной экономической политики;
— приверженность таким либеральным социальным ценностям, как права меньшинств, толерантность по отношению к этническим и сексуальным различиям;
— отказ от националистической риторики.
Начиная с 2005 года, два последних элемента этого консенсуса оказались подвергнуты влиянию ряда постоянно усиливающихся негативных тенденций в болгарской политике. Возникновение националистических популистских партий, таких как «Атака», стало кульминацией этого процесса. Однако и более «мягкие» версии популизма обыгрывают идею пересмотра некоторых других позиций в рамках консенсуса, включая евроатланти-ческий аспект.
И здесь мы приходим к главному парадоксу в отношении связи между участием в ЕС и качеством болгарской демократии. С одной стороны, как уже говорилось, вступление в ЕС было чрезвычайно полезным для укреп -ления демократии в стране. С другой стороны, наиболее важные сторонники этого членства, а также европейских ценностей постоянно терпят унизительные политические поражения. Как политическая партия Ивана Костова (которая была у власти в 1997— 2001 годах), так и партия Симеона II (находился у власти в 2001—2007 годах) в настоящее время в огромной степени потеряли доверие общества (поддержка этих сил сегодня составляет около двух процентов). Социалисты (ведущая коалиционная партия) потерпела серьезное поражение на парламентских выборах 2009 года (см. табл. 1).
4. Ограничения демократической политики: концепция квазиконституционализма
Под «конституционализмом» обычно понимаются возлагаемые на политических игроков обязательства, связанные с соблюдением
Таблица 1
Результаты парламентских выборов 2009 года
№ Партия Отданные голоса Процент от общего числа голосов
1 Порядок, закон и справедливость 174582 4,13
2 Лидер 137795 3,26
3 ГЕРБ 1 678641 39,72
4 Движение за права и свободы (ДПС) 610521 14,45
5 АТАКА 395733 9,36
6 Коалиция за Болгарию (БСП) -(кроме Болгарской социалистической партии, в Коалицию входят и другие партии. - Примеч. пер.) 748 1 47 17,70
7 Синяя коалиция (УДФ и «Демократы за сильную Болгарию») 285 662 6,76
ограничительных принципов в форме гражданских прав, а также разделения властей13. Процесс, предшествовавший вступлению в ЕС, помог укрепить ограничения, налагаемые на политическую власть большинства, главным образом, посредством закрепления «переходного либерального консенсуса» как условия вступления в ЕС. Если мы проведем анализ копенгагенских политических критериев вместе с требованием о «действующей рыночной экономике... способной выдержать давление конкуренции», то мы увидим, что эти условия фактически пересекаются с обязательствами, связанными с переходным консенсусом. Ни один серьезный политический игрок в Болгарии не может отказаться от этих обязательств — это обстоятельство, в общем, и придало им квазиконституционный статус.
Этот процесс мог бы быть охарактеризован как «квазиконституционализация» политики, поскольку он проникает в политическую практику намного глубже, чем действительное влияние, оказываемое на нее конституциями как таковыми. Формальные характеристики квазиконституционализма следующие:
— с точки зрения времени, как предполагается, квазиконституционные ограничения должны «пережить» действующую политическую власть;
— эти ограничения имеют более широкий охват и более глубокое воздействие, нежели ограничения конституционализма как такового: они охватывают экономические, социально-политические аспекты, внешнеполитические отношения и тому подобные аспекты;
— в целом, они не имеют юридически обязывающей силы: они не являются формальными, правовыми ограничениями;
— если политические элиты нарушат данные обязательства, они будут подвергнуты серьезной критике как со стороны общества в целом, так и со стороны внешнеполитических партнеров, или же с обеих сторон. Иными словами, политическая цена за их нарушение очень высока;
— квазиконституционные ограничения могут быть институционализированы, то есть воплощены в формальных институтах. Парламент может в принципе упразднить такие институты, однако цена этого будет высокой не только в политическом смысле, но и в смысле временных затрат парламента, его экспертного потенциала и иных «транзакци-онных издержек»;
— квазиконституционные ограничения обычно соблюдаются всеми основными политическими игроками;
— обычно эти ограничения являются предметом широкого социального консенсуса. Тем не менее этот консенсус может представлять собой весьма динамичное явление; в любое время могут появиться группы, выступающие против отдельных элементов квазиконституционных ограничений. Важно, чтобы ограничения были в целом приемлемы для общества.
Более конкретными формами проявления квазиконституционализма в Болгарии были следующие.
Квазиконституционные ограничения экономического характера
До 1996 года свобода усмотрения болгарского правительства в сфере экономической политики была довольно значительной. В течение этих первых лет переходного периода БСП охотно участвовала в экономических экспериментах: она отложила процесс приватизации, ослабила финансовую дисциплину, финансируя убыточные государственные предприятия, шла на другие подобные меры. В результате экономическая ситуация в стране к концу 1996 года существенно ухудшилась, а банковская система практически развалилась. Для того чтобы справиться с гиперинфляцией и восстановить доверие к банковской системе, болгарское правительство
создало валютный комитет, который прикрепил курс болгарского лева к курсу евро (а ранее — к курсу немецкой марки). Это стало первым серьезным ограничением свободы политического усмотрения в сфере экономики, которое лишило правительство права изменять курс болгарской валюты. Вторым важным ограничением стало заключение различных соглашений с МВФ и Всемирным банком, предусматривавших предоставление займов в обмен на быстрые реформы в сфере приватизации и улучшения работы административного аппарата. Все это в значительной мере ограничило пространство для реализации радикально иных экономических мероприятий. Постепенно две основные партии — УДФ и в большей мере социалисты (БСП) — признали эти ограничения полностью легитимными. Это признание в значительной степени сблизило их экономические программы и сделало их после 1997 года практически неотличимыми. Начало переговоров, предшествовавших вступлению в ЕС, только подтвердило и дополнительно легитимизировало уже существовавшие экономические ограничения. В итоге переговоров обозначился еще один вопрос — потенциальное вхождение в еврозону, что также потребовало бы строгой финансовой дисциплины в соответствии с требованиями неолиберальной политики.
Квазиконституционные ограничения в политической сфере
Вступление Болгарии в ЕС и НАТО практически привело к установлению «политического наблюдательного совета» за деятельностью болгарского правительства. Оно было обязано регулярно докладывать Европейской комиссии о продвижении реформ, по которым были достигнуты соответствующие соглашения, а также координировать свою внешнюю политику с партнерами из ЕС и НАТО. Пространство для независимых инициатив все больше сужалось, хотя, конечно же, оно не могло исчезнуть полностью. Например, хотя в целом болгарское население не поддерживало действия НАТО против режима Милошевича в Сербии, правительство под руководством партии УДФ Костова дало свое согласие НАТО на использование воздушного пространства Болгарии для атак против Югославии. Единственным актом не-
повиновения был отказ принять на территории Болгарии албанских беженцев.
В области администрирования правосудия влияние Европейской комиссии было очень сильным — это факт, который был хорошо изучен и документирован. Общий итог мониторинга и выполнения этих условий был в целом позитивным с точки зрения модернизации страны. Однако необходимо сказать, что политические приоритеты устанавливались болгарским правительством совместно с Комиссией. Благодаря этому совместному процессу принятия решений некоторые проблемы формулировались как политические приоритеты, гораздо более актуальные для общества, чем они были бы в иных обстоятельствах. Таким образом, реформирование судебной системы в период между 2002 и 2009 годами приобрело статус сверхзадачи. То же самое применимо к борьбе с коррупцией и организованной преступностью. Однако области, в которых ЕС был не столь заинтересован, такие как реформа государственной системы образования и здравоохранения,си-стематически игнорировались сменяющимися правительствами. Распределение бюджетных средств является надежным индикатором: в то время как бюджет судебной системы с каждым годом существенно возрастал (а также зарплаты судей), бюджет системы образования оставался относительно неизменным (а с ним и зарплаты учителей и преподавателей вузов). Эта ситуация стала причиной забастовки школьных учителей осенью 2007 года, которая стала крупнейшим протестом, когда-либо имевшим место в Болгарии после перемен, произошедших в 1989 году.
Конституционные и квазиконституционные ограничения в судебной системе
Конституционный суд и система правосудия Болгарии серьезно укрепили свои позиции на протяжении переходного периода. Конституционный суд должен рассматриваться как часть конституционализма как такового, основанного на конституционализме порядка, а не как квазиконституционное или квазиконституционалистское ограничение. Суд имеет правовые полномочия контролировать инициативы политического большинства, признавая недействительными акты парламента. Однако реализация этих полномочий зависит
от того, как этот орган их использует. Как уже упоминалось, в сравнении с Конституционным судом Венгрии болгарский Конституционный суд не склонен к судебному активизму: во многих сферах он, скорее, ограничивает себя, оставляя политическому большинству больше пространства для маневра. Однако в ряде областей Конституционный суд Болгарии проявлял себя очень активно в смысле толкования абстрактного и неопределенного языка Конституции Болгарии языком, отличным от языка представителей правящего большинства.
Так, на протяжении 90-х годов Конституционный суд Болгарии, выступив против воли политического большинства, вывел из области политической конкуренции по крайней мере четыре политически значимых вопроса: реституцию сельскохозяйственных земель, реституцию городских объектов недвижимости, судебную независимость, независимость общественных электронных СМИ. Во всех этих четырех областях существовала серьезная политическая конфронтация. В первых двух из них несогласие имело место между левыми и правыми: БСП и Союзом демократических сил. Социалисты были против реституции собственности, национализированной во времена коммунистического режима, и вместо нее ввели схему компенсации стоимости имущества посредством облигаций государственного займа. Партия УДФ, с помощью решительного содействия Конституционного суда, одержала верх: принцип полной реституции национализированной сельскохозяйственной собственности был возведен в ранг конституционного принципа.
В том, что касается независимости судебной системы и СМИ, линия политического раздела пролегала не столько между левыми и правыми, сколько между правительством и оппозицией: на протяжении 90-х годов правительства Болгарии пытались установить контроль в этих областях. И вновь Конституционный суд вмешался, чтобы пресечь эти попытки.
В целом, влияние Конституционного суда в этот период может быть оценено как позитивное, но опять-таки побочным эффектом этого вмешательства было ограничение пространства для политической конкуренции как следствие конституционализации этих вопросов.
В начале своей деятельности Конституционный суд в основном концентрировался на вопросах независимости судебной власти, истолковывая, однако, этот принцип таким образом, чтобы избежать существенного реформирования судебной системы. Это привело Суд в целом к конфликту с политической элитой: большинство партий в настоящее время хотели бы провести более радикальные реформы, чем это позволил бы Конституционный суд. Во всяком случае, конститу-ционализация концепции, существенно ограничивающей возможность вмешательства в судебную систему, сделала еще более вероятными перспективы появления радикально отличных идей в области судебной реформы — политической сферы, которая в период 2001—2007 годов имела приоритетное зна-
чение14.
Международные суды, особенно Европейский Суд по правам человека, имели аналогичное влияние на болгарский политический процесс. Думается, что одним из таких вопросов являлась легитимность партий, представляющих этнические меньшинства. Давление со стороны Совета Европы и его органов было ключевым для легитимизации Движения за права и свободы, которое, надо сказать, в целом является партией этнического меньшинства. В отсутствие подобных зарубежных стандартов такая легитимизация была бы более сложной (все вышеперечисленное не говорит о том, что стандарты европейской Конвенции озащите прав человека и основных свобод относительно политической свободы полностью реализуются в Болгарии).
В связи с квазиконституционными судебными ограничениями воли политического большинства стоит отметить возрастающее влияние и автономию болгарской судебной системы. Наглядным примером может служить Верховный административный суд Болгарии (ВАС). Этот орган пытается играть важную роль в некоторых крупных приватизационных проектах, начатых правительством Симеона II в период 2001—2005 годов. В коалиции с одним из политических игроков ВАС содействовал блокированию инициатив по приватизации табачной компании-монополиста «Булгартабак». ВАС также поставил под угрозу срыва одну из крупнейших образовательных реформ, объявив (временно) не-
действительным введение экзаменов на аттестат о полном общем среднем образовании. Все эти примеры показывают, что политическое большинство сталкивается с растущей конкуренцией со стороны независимых судебных органов в процессе принятия решений: ограничение их влияния становится все более ощутимым. Продвижение со стороны ЕС таких идей, как усиление роли судов, судебная независимость и т. п., в действительности увеличили эти тенденции.
Квазиконституционные ограничения со стороны НПО
Неправительственные организации (НПО) не стали значимым ограничительным фактором в политическом процессе в Болгарии, по крайней мере, в сравнении с другими вышеперечисленными. Тем не менее имели место примеры, когда НПО удавалось поставить перед политическими игроками определенные цели и приоритеты. Наиболее выдающимся примером этого были антикоррупционные программы, разработанные группой неправительственных организаций «Коалиция 2000» и Центром изучения демократии (болг. Център за изследване на демокрация-та. — Примеч. пер.). При помощи значительной зарубежной поддержки, полученной от Агентства США по международному развитию (^АГО), «Коалиции 2000» удалось повысить осведомленность общества о коррупции и способствовать тому, чтобы борьба с коррупцией стала для правительства главным приоритетом. В то время как результаты этих усилий являются предметом для дискуссий, вне всяких сомнений, проблема как таковая, так же как и стратегии для ее решения (измерение коррупции, составление планов действий, создание антикоррупционных комиссий и других органов), были практически навязаны политическим игрокам неправительственными организациями и иностранными донорами. ЕС придал усилиям НПО в области борьбы с коррупцией дополнительную легитимность и заставил правительства отнестись к ним серьезно.
Все эти аргументы позволяют предположить, что вступление в ЕС способствовало укреплению квазиконституционализма, который налагает всесторонние и глубокие ограничения на политический процесс. Парадок-
сальным образом эти ограничения имеют сомнительное влияние на конституционализм как таковой, который в основном сводится к соблюдению формальной Конституции и приведению в действие ее защитных механизмов, таких как Конституционный суд. Иными словами, в то время как квазиконституционные ограничения в период, предшествовавший вступлению в ЕС, были в центре внимания, формальные конституционные ограничения находились не в столь выгодном положении. Это особенно хорошо прослеживается в ситуации с Конституционным судом, деятельность которого была наиболее продуктивной в 90-х годах и для которого переходный период 2001—2007 годов был кризисным. Давайте рассмотрим это явление подробнее на примерах, содержащихся в следующем анализе.
5. Квазиконституционализм
и представительная демократия
Парламентарный государственный строй Болгарии развивается по пути усиления кабинета и исполнительной власти, которые были популярными в Европе после Второй мировой войны и были закреплены в большинстве конституций, принятых в этот период (в первую очередь в Основном законе Германии, хотя элементы этой стратегии могут быть найдены в Конституции Италии, а также во французских конституциях Четвертой и Пятой республик)15. Иногда эти идеи группируются под заголовком «рационализированный парламентаризм», хотя научная теория относительно конституционных техник и механизмов, которые подпадали бы под эту категорию, отсутствует16. Классическим примером такой техники является германский «конструктивный вотум недоверия», созданный для предотвращения парламентских кризисов путем сочетания выражения недоверия главе кабинета с голосованием по вопросу избрания его преемника. Большинство подобных техник нацелены на создание продолжительно действующего и стабильного парламентского большинства, способного сформировать и поддержать правительство.
Рационализация парламентаризма затрагивает многие области конституционного права, но главным образом к ним относятся следующие: а) избирательные процедуры
(введение процентных барьеров во избежание чрезмерной фрагментации парламента, запрет на роспуск парламента и новые выборы в определенных случаях, ограничение свободы усмотрения президентов и исполнительных органов по принятию решений о роспуске парламента и проведению внеочередных выборов и т. д.), б) формирование кабинета (ограничение президентских прерогатив в вопросах назначения премьер-министра, ускорения и упрощения процедуры и т.д.), в) процедуры, связанные с политической ответственностью (ограничение возможностей по инициированию вотума недоверия правительству), а также г) законодательный процесс (обеспечение доминирования правительства в законодательном процессе, ограничение влияния президента, оппозиции или отдельных депутатов).
Конечно же, возможности для направления депутатских обращений, запросов, формирования комиссий по парламентскому расследованию, объявления вотума недоверия продолжают существовать, и оппозиция зачастую к ним прибегает.
Каждую пятницу болгарские министры выступают с докладом перед парламентом, и это транслируется по телевидению. Иногда оппозиция использует свое право инициировать вотум недоверия, дебаты по поводу которого также зачастую передаются по телевидению. Ни одна из этих мер не может серьезно повлиять на стабильность правительства и его контроль над законодательным процессом в парламенте в обычных ситуациях. На протяжении семнадцати лет ни один вотум недоверия не закончился отставкой правительства. Имели место досрочные выборы после ухода правительства в отставку и один чрезвычайный случай, когда правительство ушло в отставку после депутатского вотума недоверия (1992).
Для того чтобы институт подотчетности правительства действовал в рамках модели «рационализированного парламентаризма», необходимо наличие относительно стабильных партий, имеющих четкие программы. Разумеется, «рационализация» предлагает очень сильные институциональные стимулы для создания стабильного парламентского большинства и партий в целом, даже в таких политических контекстах, в которых не существует пользующихся авторитетом партий
с хорошо продуманными программами и длительной демократической традицией. Но, конечно же, политические партии не могут быть только побочным эффектом определенных процедур: они нуждаются в некотором программном содержании, они также должны исповедовать определенные принципы, а их идеологическая платформа должны быть целостной. Эти три составляющие в действительности являются ключевыми для обеспечения подотчетности исполнительной власти в моделях, построенных по принципу «рационализированного парламентаризма».
В этом имеется следующая логика:
— избиратели голосуют за определенные идеи и конкретные политические стратегии;
— избиратели посылают в парламент организацию (партию), которая является проводником этих идей и стратегий;
— партия избирает правительство и поддерживает его функционирование до тех пор, пока оно придерживается ее программы;
— презумпции, на которых базируется эта модель, таковы: граждане привержены определенной программе/идеологии, и партия также следует этим программным принципам;
— сохранение этой цепи в действительности является ключевым для механизма подотчетности правительства.
Отдельные элементы политического процесса, наблюдаемые в Болгарии, фактически представляют собой угрозу для этой цепи, которая является крайне важной для функционирования механизма ответственности в системе рационализированного парламентаризма. Давайте, к примеру, предположим, что люди не только не интересуются партийными программами, но и считают их бессмысленной партийной «вывеской». Если это так, тогда значение в политическом процессе других институтов, таких как органы исполнительной власти, органы правосудия, правительство и прочие учреждения, может вырасти.
В следующем разделе будет показано, что падение доверия населения к институтам представительной демократии может быть связано с ростом политического популизма. Поскольку популизм в определенной мере является реакцией на перегибы квазиконституционализма, такая утрата доверия к представительным демократическим институтам
может быть связана с феноменом квазиконституционализма как таковым.
Интеграция в ЕС и ее влияние на вертикальную политическую ответственность: понижение доверия к партиям и представительным политическим структурам
Болгария присоединилась к Европейскому Союзу, имея чрезвычайно низкий уровень доверия к представительным институтам (см. табл. 2). Во время перехода не было ни одного сколь-нибудь значимого периода, когда основные институты государства пользовались стабильной поддержкой населения; более того, парадоксальным образом падение уровня доверия населения к представительным институтам в какой-то мере стало даже более ярко выраженным после укрепления демократии в Болгарии. Особенно начиная с 2000 года наиболее повторяющаяся модель, зафиксированная в опросах, была следующей: резкий подъем ожиданий после первых нескольких месяцев, следующих за формированием нового парламента и правительства, и дальнейший провал в оценках, который остается стабильным до самого окончания срока их полномочий.
Таблица 2
Доверие к институтам, %
Доверие Недоверие
ЕС 25* Болгария ЕС 25 Болгария
Политические партии 22 10 72 84
Парламент 38 17 54 75
Правительство 35 24 59 66
Судебная система 48 20 47 73
Профсоюзы 38 13 48 64
* ЕС25 - Европейский Союз в составе 25 государств-членов. Источник: National Report: Executive Summary: Bulgaria // Eurobarometer 66: Public Opinion in the European Union. Autumn 2006.
Относительная значимость важнейших органов власти с точки зрения болгарского общества выглядит следующим образом:
0 Парламент и система правосудия (органы расследования, органы уголовного преследования и суды). Непрекращающееся негативное отношение к системе правосудия отражает принципиальное недоверие граждан к способности соответствующих институтов охранять справедливый правопорядок, обеспечивать стабильность и равенство всех
Таблица 3
Отношение к парламенту, судебной системе, прокуратуре, органам внутренних дел, %
Парламент VIII.05 IX.05 XI.05 I.06 IV.06 V.06 VI.06 VIII.06 X.06 XII.06 III.07 IV.07
Позитивное 44 38 28 24 19 18 18 21 22 20 23 20
Негативное 46 53 68 73 78 78 81 77 75 78 75 76
Затруднились ответить 10 9 4 3 3 4 1 2 3 2 2 4
Суд 111.02 IV.03 11.04 I.05 I.06 XII.06 III.07 IV.07
Позитивное 22 16 17 26 23 21 22 20
Негативное 69 79 61 68 71 71 73 75
Затруднились ответить 9 5 22 6 6 8 5 5
Прокуратура 111.02 IV.03 11.04 I.05 I.06 III.07 IV.07
Позитивное 18 15 16 23 22 27 23
Негативное 70 79 59 69 71 66 69
Затруднились ответить 12 6 25 8 7 7 8
Органы внутренних дел 111.02 IV.03 11.04 I.05 I.06 XII.06 III.07 IV.07
Позитивное 25 18 19 27 22 23 25 21
Негативное 63 75 55 65 70 66 68 71
Затруднились ответить 12 7 26 8 8 11 7 8
Источник: Alpha Research Ltd., Общенациональное репрезентативное исследование, N=1 000, стат. погрешность: ±3,2 %
Таблица 4
Отношение к правительству, %
VIII.05 IX.05 XII .05 I.06 II.06 IV.06 V.06 VI.06 VIII.06 IX.06 XI.06 XII.06 I.07 III.07 IV.07
Позитивное 58 45 34 37 34 30 32 31 36 39 43 39 43 38 34
Негативное 36 45 58 56 61 63 63 67 62 58 53 56 55 60 64
Затруднились ответить 6 10 8 7 5 6 5 2 2 3 5 5 2 2 2
Источник: Alpha Research Ltd., Общенациональное репрезентативное исследование, N=1 000, стат. погрешность: ±3,2 %
перед законом. В этом смысле судебные институты, по мнению граждан, не выполняют свою роль по исправлению ошибок, возникающих как следствие политических решений, а представляются очередной структурой, обеспечивающей сохранение привилегий, безнаказанность и неприкасаемость элиты. В апреле 2007 года недоверие парламенту выразили 76 % респондентов, суду — 75 %, а следствию — 71 %. После 2009 года эти показатели улучшились, однако неизвестно, как долго эта тенденция сохранится. Таким образом, до настоящего времени сценарий был следующим: короткий период энтузиазма после выборов, за которым следуют годы очень низкого уровня доверия. (См. табл. 3.)
и) Правительство: на начальном этапе деятельность правительств сопровождается высокими рейтингами одобрения населения, но впоследствии эти рейтинги очень быстро падают. Начиная с 1989 года ни одна из правящих партий не была переизбрана в Болгарии
на второй срок. В целом, правящая партия оставалась на следующий срок всего в двух случаях (в 1994 году БСП получила абсолютное большинство после того, как она находилась в составе коалиционного правительства, а в 2005 году царистская НДСВ осталась как младший партнер в «большой коалиции»). Уровень доверия правительствам во второй половине срока их полномочий является низким не только по абсолютным показателям, но и в сравнительном измерении. (См. табл. 4.)
ш) Несмотря на отчуждение избирателей, сокращающееся влияние традиционных партий и рост антисистемной риторики с сильным социальным отголоском, большинство болгарских избирателей (54 %) полагают, что политические партии являются важным элементом современного государства и должны развиваться. В тоже время критическая оценка деятельности партий в Болгарии остается на прежнем уровне, и по этой при-
чине большая часть населения считает, что они «должны быть ограничены» (38 %).
Сильное разочарование в политических партиях в последние годы находит свое подтверждение в серии исследований общественного мнения. Подавляющее большинство населения — 80 % избирателей — убеждены, что болгарские политические партии не способны управлять страной. Мнение о низкой эффективности правительства основано на понимании того, что деятельность политических игроков связана с обеспечением интересов кругов, близких к партийному руководству.
В результате в конце 2006 года только 33 % электората указали партию, которая представляет их интересы. В качестве не имеющих отношения ни к одной партии определили себя представители всех социальных и демографических групп. Единственным исключением являются представители сообщества этнических турок, которые заявили, в соотношении 58 % к 38 %, что существует партия, представляющая их интересы.
Чем выше социальный и экономический статус избирателей, тем сильнее их убежденность в том, что они не представлены надлежащим образом. Эта тенденция четко подтверждает гипотезу о том, что избиратели, «преуспевшие» в результате переходного периода, становятся более отчужденными по отношению к политике, чем реальные или мнимые «проигравшие»: это, без сомнения, должно привести к определенной радикализации партийного спектра.
Помимо проблем с управлением, причины для растущего пессимизма коренятся в убеждении в том, что руководство имеет полный контроль над своими партиями (50 %), в то время как внутренние партийные нормы и процедуры нарушаются (32 %).
В апреле 2007 года партия ГЕРБ — популистский игрок новой волны — стала единственной политической организацией, которой удалось заручиться значительным доверием общества, остающегося по-прежнему очень поляризованным (46 % доверяющих против 44 % недоверяющих). Партии правящей коалиции находятся в большей степени в секторе недоверия: БСП - 56 %, НДСВ - 72 %, МРФ — 81 %. Отношение к правой оппозиции очень негативное: УДФ — 77 %, ДСБ — 84 %, ИМРО — 68 %. (Эти тенденции только
подтвердились в ходе парламентских выборов 2009 года. См. табл. 1.) То же самое касается националистической партии «Атака», по отношению к которой с момента ее появления и до настоящего времени имеется устойчивый уровень недоверия на уровне от 72 до 77 %.
Заключение
Основные выводы данного исследования заключаются в следующем.
Вступление в ЕС закрепило ряд неформальных, но весьма обширных ограничений политического процесса в Болгарии, которые получили название «квазиконституционализм».
Эти ограничения имеют основополагающие последствия для качества болгарской демократии. С одной стороны, они сделали демократический процесс необратимым и способствовали укреплению демократии. С другой стороны, как бы там ни было, они ограничили пространство политической конкуренции между ведущими политическими партиями. Это снизило их потенциал в области мобилизации общественной поддержки и создало пространство для появления новых политических игроков популистского толка, продвигающих националистические идеи и выступающих за личную честность и порядочность политиков.
Реальный конституционализм между тем оказался в невыгодном положении: пострадали легитимность и статус Конституционного суда; в аналогичной ситуации оказалась и сама Конституция.
Вступление Болгарии в ЕС и появление в политической практике квазиконституционализма не помогло предотвратить ослабление доверия населения к представительным институтам, в особенности к политическим партиям, что поставило под серьезное сомнение идею ответственного и подотчетного правительства.
В целом, вступление в ЕС убедило болгарских избирателей в том, что принцип демократии должен иметь первостепенное значение при осуществлении государственной власти. Но в то же время оно не принесло удовлетворения теми формами и способами, в каких этот принцип действует. И в самом деле, пока болгарская демократия не оправ-
дала возлагавшихся на нее надежд и вызывает недовольство общества. Вхождение в ЕС имело по крайней мере одно непредвиденное последствие: усилив квазиконституционализм, оно способствовало дальнейшему снижению доверия к демократии. Многие граждане Болгарии убеждены в том, что демократия не имеет большого значения, поскольку значительная часть решений больше не зависит от воли политического большинства. Возможно, эти процессы произошли бы и в том случае, если бы Болгария так и не вошла в ЕС — это только послужило усилителем существующих тенденций. В любом случае, если состояние демократии вызывает серьезные опасения, относиться к ним поверхностно, просто как к «болезням роста» непозволительно.
Даниэль Смилов - директор программ Центра либеральных стратегий, София, доцент кафедры политической теории факультета политологии Софийского университета, приглашенный профессор сравнительного конституционного права в Центрально-Европейском университете, Будапешт. Доктор философии фРЫ1), доктор права (SJD).
Перевод с английского Е. Бурмицкой.
1 По вопросу деятельности Великого народного собрания по подготовке текста Конституции см.: East European Constitutional Review. Vol. 1. No. 1 1992. P. 4.
2 См.: Ackerman B. The Future of the Liberal Revolution. New Heaven, CT: Yale University Press, 1992.
3 О болгарском конституционализме см.: Smi-lov D., Jileva E. The Politics of Bulgarian Citizenship: National Identity, Democracy, and Other Uses // Citizenship Policies in the New Europe / Ed. by R. Baubock, B. Perchinig, W. Sievers. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2009. P. 211-246.
4 См.: Friedrich C. The Political Theory of the New Democratic Constitutions // Constitutions and Constitutional Trends since World War II / Ed. by A. J. Zurcher. New York: New York University Press, 1951. P. 18-19. Согласно автору, понятие «Руссоистская традиция» необязательно осно-
вывается на работах Руссо как таковых, но является чем-то, что ассоциируется с его трудами и взглядами со времен Французской революции: радикальный мажоритаризм. Для К. Фридриха пафос конституционализма в Европе после Второй мировой войны характеризовался очень сильным влиянием мажоритарной традиции, хотя в разных странах его степень варьировалась. Падение коммунизма привело к идеологическому замешательству, которое наиболее органичным образом было вытеснено элементами руссоизма. Однако в различных странах это привело к отличающимся конституционным решениям.
5 Детальное описание избирательных систем, применявшихся в Болгарии с 1990 года, см.: Kolarova R., Dimitrov D. Electoral Laws in Eastern Europe: Bulgaria // East European Constitutional Review. Vol. 3. 1994. No. 2. P. 50-55.
6 Близнашки Г. Функции на президентската институция в България // Правна мисъл. 1992. № 3. С. 5. Идея нейтральных полномочий, возлагаемых на главу государства, возможно, впервые была в свое время выдвинута Бенжаменом Констаном: «Но, может быть... возможно сделать монарха нейтральным арбитром, возвышающимся над балансом разделенных властей? Бенжамен Констан в своих знаменитых "Размышлениях о конституциях и их гарантах" (1814) предлагает именно это» (Friedrich C. Op. cit. P. 186).
7 См.: Kolarova R. Bulgaria: A Self Restricting Court // East European Constitutional Review. Vol. 2. 1993. No. 2. P. 48-50.
8 См.: Бойчее Г. Конституция на гражданкото общество и на правовата държава // Правна мисъл. 1991. № 2. С. 5.
9 См.: Kolarova R., Dimitrov D. Media Wars in Sofia // East European Constitutional Review. Vol. 2. 1993. No. 3. P. 48-51.
10 Ян Элстер, например, отмечает: «Система, в которой имеется наименьшее [среди стран Восточной Европы] количество сдержек и противовесов, существует в Болгарии» (Elster J. On Majoritarianism and Rights // East European Constitutional Review. Vol. 1. 1992. No. 3. P. 23).
11 См. недавний опрос, подтверждающий факт укрепления продемократических взглядов среди болгарского населения: Two Decades After the Wall's Fall: End of Communism Cheered But Now With More Reservations. Pew Research Center, 2009 (http://pewglobal.org/reports/pdf/267.pdf). См., в частности, таблицы на с. 6 и 21 доклада.
И вновь, наряду с венгерским населением, болгарские граждане демонстрируют наименьшую удовлетворенность тем, как действует демократия в их странах (76 %). В этом смысле болгарская демократия может рассматриваться как сильная (без альтернатив), но фрустрированная и в какой-то степени негативно оцениваемая.
12 Более подробный анализ случаев, свидетельствующих о росте популизма в Восточной Европе, см.: Populist Politics and Liberal Democracy in Central and Eastern Europe / Ed by G. Mesez-nikov, O. Gyarfasova, D. Smilov. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2008 (http://www.ivo.sk/ buxus/docs// publikacie/subory/Populist_politics. pdf). О популизме в более широком смысле см. также: Mudde C. In the Name of the Peasantry, the Proletariat, and the People: Populism in Eastern Europe // Meny Y., Surel Y. Democracies and the Populist Challenge. Basingstoke: Palgrave, 2002. P. 214-232; Mudde C. The Populist Zeitgeist // Government and Opposition. Vol. 39. 2004. No. 4. P. 542-563.
13 См.: Constitutionalism: Philosophical Foundations / Ed. by L. Alexander. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. См. также: Bellamy R. The Political Form of the Constitution:
the Separation of Powers, Rights and representative Democracy // Bellamy R., Castiglione D. Constitutionalism in Transformation: European and Theoretical Perspectives. Oxford; Cambridge, MA: Blackwell, 1996. P. 25-44.
14 Более подробный анализ см.: Smilov D. EU Enlargement and the Constitutional Principle of Judicial Independence // Spreading Democracy and the Rule of Law?: Implications of EU Enlargement for the Rule of Law, Democracy and Constitutionalism in Post-Communist Legal Orders / Ed. by W Sadurski, A. Czarnota, M. Krygier. Dordrecht: Springer, 2006. P. 313-334.
15 См.: Dunner J. Stabilisation of the Cabinet System in Western Europe // Constitutions and Constitutional Trends since World War II / Ed. by A. J. Zurcher (http://clclibrary-org.tripod.com/ Eeu.html).
16 Авторство этого термина часто приписывается Борису Миркину-Гецевичу, см.: Mirkine-Gue-tzevitch B. Les nouvelles tendances du droit constitutional. Paris: M. Giard, 1931. О ситуации «рационализированного парламентаризма» в Восточной Европе см.: Tanchev E. Parliamentarism Rationalised // East European Constitutional Review. Vol. 2. 1993. No. 1. P. 33-35.
