КОНСТИТУЦИОННАЯ РЕТРАДИЦИОНАЛИЗАЦИЯ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ И РОССИИ Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

ТЕОРИЯ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА

Конституционная ретрадиционализация в Восточной Европе и России

Андрей Медушевский*

В статье исследуется логика конституционной трансформации в странах Восточной Европы и России на протяжении периода, начавшегося с крушения коммунизма в 1990-е годы до последних правовых и политических сдвигов. Вне сомнения, первоначальный либеральный импульс, вдохновлявший весь процесс демократического перехода в странах региона, перестал действовать и сменился новой консервативной политической ориентацией, коренящейся в чувствах отчуждения, разочарования, неуверенности и агрессивной националистической реакции в отношении конституционной модернизации. Почему этот тренд проявляет себя столь отчётливо и оказывается столь влиятелен в текущей повестке конституционных контрреформ и где пролегают естественные границы его завершения? Чтобы ответить на этот вопрос, автор использует ранее выдвинутую концептуальную схему - теорию конституционных циклов, которая раскрывает динамику правовой трансформации как смену социальных предпочтений - отказа от старой конституции, принятие новой и последующей фазы конституционной неопределённости, потенциально способной завершиться более или менее выраженной реставрацией традиционных форм и методов конституционного регулирования. Этот большой конституционный цикл близок к завершению в Восточной Европе и России, что делает актуальным обращение к такому феномену, как конституционная ретрадиционализация (или реконституционализация). С этих позиций автор представляет теоретические основания исследования, анализирует типологию и основные характерные черты процесса конституционной ретрадиционализации в странах региона, его явные и неявные функции в политико-правовом развитии, обращаясь к таким темам, как поиск новой идентичности, консервативный пересмотр фундаментальных прав, авторитарные корректировки системы разделения властей, подавление независимого конституционного правосудия, регулирование публичной политики. Представая очевидным вызовом классическим европейским либеральным ценностям, этот тренд, заключает автор, имеет свою внутреннюю логику и границы. Ключевым водоразделом служит судьба политического плюрализма, независимой конституционной юстиции, а также способность элит защитить или отвергнуть эти ценности во имя собственных интересов.

^ Восточная Европа; Россия; конституционные циклы; конституционная ретрадиционализация; суверенитет; национальная идентичность; фундаментальные права; парламентаризм; конституционное правосудие; РО!: 10.21128/1812-7126-2018-1-13-32 правовые контрреформы

1. Введение

В глобальной перспективе такие явления, как «кризис демократии», «сумерки конституционализма», рост популизма, ведут к пересмотру устоявшихся представлений о логике демократического транзита1. Однако эти дис-

* Медушевский Андрей Николаевич - доктор философских наук, ординарный профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», Москва, Россия (e-mail: amedushevsky@

куссии часто ведутся без выяснения специфики отдельных регионов мира. Восточноевропейский регион выделяется отсутстви-

mail.ru). Статья подготовлена в ходе проведения исследования (проект № 17-01-0048) в рамках программы «Научный фонд Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики" (НИУ ВШЭ)» в 2017-2018 годах и в рамках государственной поддержки ведущих университетов Российской Федерации «5-100».

1 См.: Dobner P., Loughlin M. The Twilight of Constitutionalism? Oxford : Oxford University Press, 2010.

ем устойчивых конституционных традиций, слабостью национальной государственности, парламентаризма и политических партий, но одновременно быстрой динамикой конституционного экспериментирования2.

Смысл переходного периода, осуществлявшегося в странах восточноевропейского региона с крушением СССР начиная с 1990-х годов, определялся как восстановление суверенитета в форме догоняющей конституционной модернизации — адаптации ценностей, норм и институтов продвинутых либеральных демократий во имя демократической консолидации и устойчивого развития. Этот тренд определил столкновение идеологии национализма с идеологией либерализма, прежде всего концепцией правового государства, заложив противоречия легитимации переходных политических режимов. Страны региона, включённые в орбиту влияния Европейского Союза, сейчас вновь пребывают в поиске национальной идентичности, конституционных ориентиров, находятся в зоне перманентной политической турбулентности. Логика их развития определяется советским прошлым, текущим состоянием политических режимов, а также внешними факторами воздействия на них.

Конституционная модернизация в настоящее время сменилась системной ретрадицио-нализацией — пересмотром картины будущего, ценностей и стратегических установок, которые лежали в основе переходного периода от коммунистических диктатур к либеральной демократии западного типа. Магистральной темой современных дебатов стал конфликт популизма и либерального конституционализма, а её обсуждение привело к появлению новых понятий — «популистский конституционализм», «конституционный популизм», «пристрастный конституционализм», заставив задуматься о сохранении «минимального ядра» ценностей либеральной демократии и классического европейского конституционализма в условиях доминирования консервативных социальных запросов. В задачу данной статьи входит понять причины этого процесса, выявить типологию его проявлений в конституционных изменениях,

2 Под восточноевропейским регионом здесь и далее по-

нимаются страны, входившие ранее в орбиту советского влияния.

определить границы реставрационного тренда и пути его преодоления.

2. Теоретические предпосылки исследования: насколько подтверждается теория конституционной цикличности?

Методология данного исследования определяется нами как когнитивный конституционализм — направление, призванное выявить психологические параметры правового конструирования реальности, то есть факторы, определяющие формирование информационной сферы, новой картины мира, смены установок социальной и когнитивной адаптации, лежащие в основе конституционного проектирования. С позиций данного подхода нами, во-первых, представлена критика господствующих интерпретирующих концепций, во-вторых, предложена новая, в-третьих, выдвинута система критериев оценки потенциально возможных стратегий развития конституционализма.

Теория демократического транзита, безраздельно господствовавшая на протяжении всего переходного периода, соединяла научную и идеологическую составляющую, то есть выступала одновременно как попытка объяснения переходного процесса и его политическая легитимация. С этим связан ряд ограничений теории: чрезвычайная абстрактность (невнимание к различиям исходных предпосылок движения к демократии в разных регионах мира и отдельных странах); линейность (игнорирование возможных сбоев и возвратных движений в процессе демократического перехода) и телеологичность (представление о торжестве либеральной демократии как неизбежной конечной цели движения). В целом, критики теории транзита справедливо указывали на её сходство с предшествующими представлениями эволюционизма, позитивизма и европоцентризма XIX — начала XX веков — стремление объяснить реальность иных культур с позиций доминирующих ценностей и категорий западноевропейской культуры. Неадекватность данной теории выражается простым выводом: она не смогла объяснить феномен конституционной ретради-ционализации.

В противоположность теории демократического транзита нами была выдвинута (в

2005 году) теория конституционных циклов, обобщившая причины их воспроизводства и повторяемости в разных регионах мира3. В основе конституционной цикличности, как было показано, лежит меняющееся соотношение между позитивным правом и правосознанием общества, то есть изменением когнитивных установок, требующих корректировки менее подвижных правовых конструкций. Существо циклической динамики схематично определяется как смена трёх фаз: деконсти-туционализации (ослабление легитимности и отмена старой конституции), конституциона-лизации (принятие новой конституции и распространение её принципов и норм на отраслевое право) и реконституционализации (внесение в действующую конституцию изменений, означающих движение вспять, в направлении норм и практик, фиксировавшихся прежней конституцией). Таким образом, полный конституционный цикл означает в известном смысле возвращение к исходной точке, с которой началось движение. Речь идёт, конечно, не о простом повторении (хотя оно также имеет место в виде восстановления ранее действовавшего Основного закона), но скорее о стадиальном сходстве, вообще апелляции к «традициям» (при всём различии их интерпретации). Эта последняя фаза (рекон-ституционализации) может привести к завершению цикла, то есть к возвращению в состояние, существовавшее до начала конституционного кризиса. Вероятность выраженной конституционной ретрадиционализации, как отмечалось нами, особенно велика в переходном обществе, где демократические институты не укоренены, конституция не воспринимается как ценность, а массы недостаточно интегрированы в политический процесс.

Под конституционной ретрадиционализа-цией следует понимать такой процесс изменения ценностей, принципов и норм правовой системы, который ведёт к отказу от их интерпретации действующей конституцией, выражается в их полной или частичной ревизии, а в перспективе направлен на их замещение ценностями, принципами и нормами, заимствованными из предшествующей политико-правовой традиции. В странах рассматриваемого региона, Восточной Европы и России,

3 См.: Медушевский А.Н. Теория конституционных циклов. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005.

данный процесс выражается на уровне ценностей — в замене либеральной их трактовки консервативной; на уровне принципов — в выстраивании их новой иерархии (основанной на гипертрофированном позиционировании национального суверенитета) и корректировке смысла в семантическом отношении; на уровне норм — в принятии законодательных положений, направленных на пересмотр, ограничительную трактовку и/или изменение институтов и процедур независимого судебного толкования в пользу реставрационного курса. Процессы конституционной ретради-ционализации имеют неодинаковую степень выраженности и интенсивности проявления в странах региона, но повсюду демонстрируют общий консервативно-популистский тренд, подрывающий действенность системообразующих документов ЕС и выступающий вызовом как классическому либеральному конституционализму, так и его пониманию эпохи посткоммунистической трансформации.

Сделанный нами 12 лет назад прогноз о возможности завершения постсоветского транзита реставрационной фазой подтвердился с высокой степенью точности. Ни у кого не вызывает сомнений, во-первых, сам факт конституционной ретрадиционализации, поскольку она не только констатируется аналитиками, но и признаётся действующими официальными властями как собственное достижение; во-вторых, смена общественных конституционных приоритетов, окрашенная не столько перспективной, сколько ретроспективной ориентацией; в-третьих, растущее преобладание консервативно-популистских идей над либеральными (вплоть до стремления принять новые конституции, фиксирующие антилиберальный тренд)4.

Обращение к теории конституционных циклов при анализе текущих процессов даёт исследователю ряд возможностей: позволяет говорить о ретрадиционализации как завершающей фазе конституционного цикла и устойчивом тренде конституционного развития; размышлять о вариативности его проявлений в различных странах региона под влиянием внутренних и внешних факторов; анализировать особенности стратегии и такти-

4 См.: Либеральные ценности и консервативный тренд в европейской политике и обществе / под ред. Г. М. Михалевой. М. : РОДП ЯБЛОКО, 2015. С. 83-93.

ки конституционных контрреформ; наконец, прогнозировать их возможный результат в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективах.

3. Конфликт легитимности и законности как источник конституционной трансформации в Восточной Европе

Легитимирующей основой государств Восточной Европы постсоветского периода стали три концепции: национального суверенитета (в виде унитарного государства), демократии (интерпретируемой как политический плюрализм и защита прав человека) и новой формы правления (в виде парламентской, смешанной парламентско-президентской или президентско-парламентской республики). Эти три компонента легитимирующей формулы неизбежно вступали в противоречие между собой: национальный суверенитет тяготел к этнической (и в ряде случаев этноконфес-сиональной) трактовке, что противоречило принципам демократии и защиты прав национальных меньшинств; демократия вступала в противоречие с авторитарной логикой политического режима, а последний стремился сохраниться путём ограничения национального и политического плюрализма и подавления оппозиции, используя для этого корректировки формы правления и институтов. В результате завышенные ожидания периода либеральной трансформации сменились её пересмотром с позиций «реализма» на консервативной фазе.

Основу либерального проекта составил ряд презюмируемых положений: 1) либеральная идеология и основанная на ней доктрина прав человека как высшее достижение общественной мысли должны утвердиться в странах региона; 2) основным методом этого утверждения выступает рецепция доминирующих моделей западного конституционализма, основанных на них экономических и политических институтов; 3) снятие ограничительных барьеров политической конкуренции ведёт к формированию полноценной многопартийности, парламентаризма и демократической консолидации на основе ценностей либеральной политической культуры; 4) этот процесс развивается спонтанно, выражая имманентные потребности общества, хотя и предполагает целенаправленные усилия но-

вых демократических элит по формированию правовых рамок, институтов и процедур; 5) результатом преобразований станет демократическая консолидация, гарантирующая устойчивое конституционное развитие. Эти положения либерального проекта, определявшие легитимность конституционных преобразований, вступили в противоречие с логикой текущих политических процессов. Символическим выражением стал провал Конституции ЕС5 и трудности принятия Лиссабонского договора 2007 года.

Итоги переходного процесса в странах восточноевропейского региона, как они видятся по его завершении (то есть по прошествии четверти века со времени начала политической трансформации), оказались иными, а в известной мере противоположными изначальным ожиданиям. Можно констатировать: 1) либеральный консенсус, господствовавший в 1990-е годы — начале 2000-х годов, сменился новым консервативным консенсусом («правый поворот»); 2) концепция приоритета европейского права вытесняется идеей защиты государственного суверенитета, причём в формах, принимающих всё более националистический и даже ксенофобский характер (порождая острые конфликты как между странами, так и внутри них); 3) формирование институтов парламентаризма и устойчивой многопартийности не только не завершено, но сталкивается с дисфункцией политических режимов и их тяготением к авторитаризму, причём безотносительно к форме правления; 4) спонтанная саморегуляция политических систем повсеместно ведёт к росту популистских настроений и представляющих их политических сил; 5) результатом стала не демократическая консолидация на основе либерализма, а политическая апатия, соответствующая практике стагнирующих политических режимов и конституционных контрреформ6.

Итоги демократического переходного периода неочевидны для наиболее развитой ча-

5 Конституция Европейского Союза: Договор, устанавливающий Конституцию для Европы / отв. ред. С. Ю. Кашкин ; пер. А. О. Четвериков. М. : ИНФРА-М, 2005. С. 93-311.

6 См.: Современный конституционализм: теория, доктрина и практика: сб. науч. тр. / отв. ред. Е. В. Алферова, И. А. Умнова. М. : ИНИОН РАН, 2013. С. 6.

сти Восточной Европы — стран Вишеград-ской группы (Венгрии, Польши, Словакии, Чехии). В этих странах констатируется спад завышенных ожиданий «революционного» периода крушения коммунизма, сохранение внутренних противоречий, незавершенность и неочевидность достижений, отсутствие ресурсов для модернизации, что даёт «немало поводов для грусти, порождаемой разочарованиями» и способствует созданию в ЕС «достаточно устойчивой протестной периферии, которая приведёт к усилению региональной обособленности»7.

Результатом стал правый поворот — рост популизма, подъём консервативной политической романтики и агрессивная реакция на новые вызовы как способ психологического вытеснения социальных неврозов. Он находит своё выражение в философии права (идея конфликта цивилизаций и поиск утраченной культурной идентичности), изменениях картины мира (критика либерального мейнстри-ма), политическом регулировании (национальный суверенитет, «сильное» государство с опорой на консервативные стереотипы). Наиболее чётко данный вектор представлен в конфликте права и легитимности — идее пересмотра конституционного права с позиций консерватизма, популизма и евроскеп-тицизма.

Эти общие когнитивные параметры формирования политико-правовых систем в Восточной Европе напоминают процессы в государствах, возникших в разных регионах мира с крушением колониальной системы во второй половине XX века. Они выражают особенности конституционного процесса в постсоветском регионе: ограниченный объём легитимности действующих режимов; конфликт легитимности и законности, права и закона, общая нестабильность конституций и частота изменений конституционного дизайна (иногда с возвратом к прежним формам, отвергнутым ранее); заимствованный характер всех конституционных инноваций; экспериментирование с формой правления или её корректировками.

7 Вишеградская Европа: откуда и куда? Два десятилетия по пути реформ в Венгрии, Польше, Словакии и Чехии / под ред. Л. Н. Шишелиной. М. : Весь мир, 2010. С. 554—557.

4. Типология процессов конституционной

ретрадиционализации в регионе

Типология процессов конституционной ретрадиционализации исходит из гипотезы о сходстве социальных процессов, определяющих вектор конституционного развития. Консервативный тренд в общественных настроениях является реакцией на три основных вызова: трудности глобализации (изменение места региона в мировом разделении труда), перемены в информационной сфере (рост и интенсификация информационного обмена с параллельным падением качества информации и увеличением возможностей манипулирования ею); резкое повышение интенсивности взаимодействия европейской культуры с другими, более традиционными культурами (миграционный кризис в Европе). Общей предпосылкой консервативного тренда стала смена завышенных ожиданий начального периода демократической трансформации разочарованием в его растущих издержках. Следствием в странах Восточной Европы стали: защитная реакция на вызовы глобализации, неготовность к быстрым (и во многом неконтролируемым) социальным изменениям, реакция на ошибки либерального периода, неспособность правительств большинства стран преодолеть текущие трудности, общая эрозия легитимности постсоветских режимов.

Концентрированным выражением тренда становится повестка конституционных преобразований в Восточной Европе, которые могут быть определены как контрреформы. Они охватили все значимые области конституционно-правового регулирования: глобальный контекст (место региона в интеграционных и дезинтеграционных процессах), ценности конституционализма; его основные принципы; масштаб и ключевые направления конституционного пересмотра; глубина ревизии действующих конституций; политические силы, инициирующие контрреформы — механизмы их прихода к власти и способы её удержания; институты и технологии конституционной трансформации; достигнутые результаты, общественная реакция на них. Совокупность этих критериев позволяет говорить о стиле консервативной конституционной ретрадиционализации. Это понятие является интегральным выражением всех

наиболее характерных параметров и положено нами в основу типологии её проявлений.

Типология проектов конституционной ре-традиционализации в соответствии с её стилем позволяет выявить специфику трёх больших регионов Восточной Европы — тех государств, которые имели опыт независимого существования в прошлом, а после крушения СССР оказались в Евросоюзе или в сфере его непосредственного влияния (конституционные контрреформы до последнего времени сдерживаются стандартами ЕС); тех, которые неожиданно обрели независимость с крушением СССР и столкнулись с проблемой выбора пути (ситуация новых постсоветских стран, где процессы конституционной ретра-диционализации связаны с общей эфемерностью и непрочностью конституционных достижений и выбором пути между ЕС и Россией); и собственно России, объявившей себя правопреемником СССР в международно -правовом измерении, но вставшей перед необходимостью выработки новой стратегии развития в глобальной системе отношений (процесс конституционных контрреформ как направленная корректировка предшествующей фазы развития). В данной статье предметом сравнения являются конституционные процессы в странах первой группы и России, то есть основных полюсах процесса ретради-ционализации.

Типология стран Восточной Европы в соответствии с масштабами и глубиной реставрационных процессов последнего десятилетия позволяет выявить пять основных групп стран: 1) Венгрия и Польша — страны, где имел место наиболее выраженный демократический транзит, не менее выраженный пересмотр его результатов, а процесс корректировки предшествующих либеральных конституционных норм в текущей перспективе достиг наибольших масштабов и чёткого выражения (новая Конституция Венгрии 2012 года и совокупность изменений, которые отражает проект новой конституции Польши 2018 года); 2) Чехия, Румыния и Болгария, Словения, Хорватия, где процессы ретрадициона-лизации выражались не столько в прямом пересмотре конституционных норм, сколько в общей корректировке законодательства с позиций евроскептицизма, а также в политических кризисах и связанных с ними институциональных реформах; 3) страны Прибалти-

ки (Эстония, Латвия, Литва) с обществами, разделёнными по национальному признаку, где процесс конституционной ретрадициона-лизации проходил в основном в завуалированной форме — ползучей ревизии (внесение изменений в преамбулы конституций и законодательство); 4) Балканы (Албания, Босния и Герцеговина, Сербия, Македония, Черногория) — страны с обществом, разделённым по национально-этническому и конфессиональному параметрам, где попытки консервативного пересмотра конституций с позиций национализма сдерживаются опасением утратить достигнутый этнический баланс; 5) Россия, которая в сравнительной перспективе выступает, несомненно, полюсом консолидации консервативно-популистского тренда, хотя демонстрирует особую логику ретрадицио-нализации.

Систематизация конституционных поправок в странах Восточной Европы позволяет заключить, что они прошли несколько стадий в своём развитии: 1) закрепление новых ценностей с принятием демократических конституций периода декоммунизации в 1990-е годы, 2) изменения, вызванные вступлением в ЕС или намерением сделать это, а также последующими поправками, связанными с выстраиванием институциональной системы (процесс, в целом завершившийся к началу 2000-х годов), наконец, 3) контрреформы, ставящие под вопрос достижения предшествующего времени (последнего десятилетия). В целом можно констатировать, что общий эффект поправок новейшего периода оказался, за отдельными исключениями, скорее негативным — не обеспечил демократической стабильности и устойчивого политического развития в большинстве стран региона8.

Классификация конституционных преобразований (или их проектов) по географическому, хронологическому и содержательному параметрам позволяет выявить ряд тем, общих для государств региона: поиск нового конституционного выражения идентичности в меняющемся мире и Европе; корректировка концепции прав человека под натиском национализма; корректировка формы правления

8 Cm.: Fruhstorfer A., Hein M. Constitutional Politics in Central and Eastern Europe: From Post-Socialist Transition to the Reform of Political System. Berlin : Springer, 2016. P. 547-576.

и разделения властей; изменение места конституционного правосудия; законодательные изменения, связанные с дисфункцией политических режимов; механизмы и технологии конституционных контрреформ, границы их осуществления.

5. Поиск новой конституционной идентичности в меняющемся мире

Решающим фактором поиска новой идентичности стали кризис Еврозоны в 2013— 2014 годах и формирование новых ориентиров в глобальной перспективе9. В рамках правого поворота и роста популизма наибольшую актуальность приобрели следующие конституционные параметры идентичности: гипертрофированное отстаивание суверенитета государств в ЕС (с позиций евроскепти-цизма); закрепление традиционных ценностей (как совокупного выражения культуры, истории и традиции); новая интерпретация государствообразующей нации (в культурном, языковом, этническом понимании) с начавшейся ревизией прав национальных меньшинств; принятие символических корректив в действующее законодательство.

Наиболее чётко этот тренд в Восточной Европе представлен в Венгрии, правящая партия («Фидес») и правительство которой сформулировали целостную программу конституционной ретрадиционализации. Конституция Венгрии, принятая в 2011 году и вступившая в силу в 2012-м, определяется как новая форма «пристрастного конституционализма» («partisan constitution»). Её принятие оценивается как символический разрыв с европейской плюралистической конституционной традицией, диссонанс в отношении ценностей и институтов ЕС, признак «коррозии европейской политической культуры», причём сам факт её появления определяется как выражение масштабной «идеологической ретрадиционализации» («Strategic ideological re-traditionalisation»)10. Действительно, Конституция основана на консервативной куль-

9 См.: Страны Центрально-Восточной Европы: влияние новых геополитических факторов на экономическое развитие и отношения с Россией : коллективная монография / под ред. И. И. Орлик, Н. В. Куликова. М. : Ин-т экономики РАН, 2016. С. 170-176.

10 Dani M. The "Partisan Constitution" and the Corrosion

of European Constitutional Culture: LSE "Europe in

туре, христианских ценностях и идеологии национализма. Она вводит доктрину «коллективной правосубъектности» народа, объединяемого исторической традицией, духовными чертами, языком и даже кровным родством, что предполагает защиту прав венгров независимо от страны проживания (не граждан, а этнических мадьяр)11. Символическим выражением новой трактовки суверенитета стало изменение названия страны — Венгрия, вместо Венгерская Республика. Выяснилось, что ЕС и Венецианская комиссия оказались не готовы к этому вызову и не способны противопоставить данному тренду практически ничего, кроме вербального осуждения и общих рекомендаций.

Конституционная ретрадиционализация в Польше, многим обязанная венгерскому сценарию, выявила сходные параметры конституционной ревизии: отстаивание суверенитета в рамках ЕС (процесс, начавшийся со вступления Польши в этот союз государств), усиление националистической риторики с характерным комплексом исторической вик-тимизации, критика либеральных реформ 1990-х годов и требование пересмотра их результатов. Трансформация конституционного строя в Польше, в отличие от Венгрии, была осуществлена не единовременно, но растянута на ряд этапов. Это связано с тем, что правящая партия «Право и справедливость» не имела квалифицированного большинства, достаточного для полного пересмотра Конституции. Однако конституционный кризис в Польше, начавшийся в 2015 году с пересмотра концепции и организации конституционного правосудия и стремления правящей партии взять под контроль основные институты государственной власти, выявил сходные интенции. В центре официальной политической риторики оказалась критика действующей Конституции 1997 года как конституции «переходного периода», устаревшего продукта либеральной эпохи, неспособного отстоять национальную идентичность, суверенитет и защиту экономических прав в изменившихся

Question" Discussion Paper Series. Paper No. 68/2013. London : European Institute London School of Economics, 2013. P. 27. 11 См.: Соломатина Е. В. Дискуссия о Конституции Венгрии 2011 г. и проблемы развития европейского конституционализма в XXI веке «Юридические науки». 2013. № 1 (11). С. 115-120.

условиях глобального развития. Правящей партией и Президентом в 2017 году была выдвинута идея принятия новой конституции — конституционного референдума в 2018 году, приуроченного к юбилею — 100-летию польской независимости. Это предложение фиксировало раскол в польском обществе: если одни считают действующую Конституцию основой демократической трансформации и не готовы отказаться от неё, то для других она исчерпала свой ресурс. Соответственно, для одних принятие новой конституции есть благо, для других — уничтожение завоеваний польской демократии. Аналитики расходятся во мнениях относительно перспектив данной инициативы, но признают, что навязываемая обществу дискуссия по конституции — политическая акция, направленная на делегити-мацию либерального конституционализма под характерным псевдопатриотическим лозунгом превращения Польши в новую Речь Посполитую.

Конституция Румынии 2003 года стала предметом консервативной корректировки. В обществе представлены дебаты по трём направлениям: идентичность (национальный язык и регионализация как решение проблемы национальных меньшинств); вопросы гражданства — его предоставления и утраты (включая вопрос о положении румынских венгров и статусе румын в Бессарабии); форма правления (разделение властей и текущие изменения под влиянием миграционного кризиса). Блок поправок к Конституции, предложенный правящей партией в 2014 году с целью выхода из конституционного кризиса, был отвергнут Конституционным судом, но это не помешало принятию ряда других консервативных изменений в законодательстве (включая семейное, уголовное и административное право). Квинтэссенцией консервативного тренда стала идея переименования страны — из Румынии в Дакию.

В странах Прибалтики конституционные преобразования вытекают из жёсткой националистической формулы о сохранении национальной идентичности, сосуществующей с сохранением института «неграждан». В Эстонии, где Конституция 1992 года в целом оставалась стабильной, вектор развития определялся общей западной ориентацией страны (поправки по результатам референдума 2003 года по вступлению в ЕС), что не

исключило конституционной трансформации по укреплению национальной идентичности. Это было достигнуто введением в преамбулу Конституции положения о цели государства и гарантий сохранения эстонского языка через века — о том, что государство обязано обеспечить не только сохранение эстонского народа, но и его языка (поправка 2007 года), передаче полного контроля над силами обороны парламенту (поправка 2011 года), снижении возрастного ценза на муниципальных выборах до 16 лет (поправка 2015 года), что, по-видимому, должно укрепить социальную опору и легитимность политического строя.

В Латвии в результате изменения текста преамбулы Конституции (2014) идентичность государства определяется как «латышский менталитет», а цель государства усматривается исключительно в обеспечении существования и развития «латышской нации, культуры и языка», что, по мнению оппозиции (выражающей настроения «неграждан»), ставит под вопрос права русскоязычного населения, сохранения его культуры, языка, доступа к образованию и вещанию на русском языке. Корректировка Конституции была предпринята после референдума 2012 года о признании за русским языком статуса второго официального языка, то есть возможности его использования в институтах самоуправления и предоставления каждому возможности получения информации как на латышском, так и на русском языке. Поскольку по результатам референдума данная конституционная поправка не была принята, в Конституции в 2014 году было закреплено спорное понятие латвийской нации, идентичность которой определяется культурой, языком и отсылкой к историческому прошлому государства, провозглашённого в 1918 году и восстановленного с окончанием оккупации в 1991 году. Критики указывали, что данное положение противоречит статье 2 Конституции Латвии, которая определяет «народ Латвии» как нацию граждан безотносительно к их этнической принадлежности. Тот факт, что эта принципиальная корректировка Конституции была проведена изменением текста преамбулы парламентом, а не конституционной поправкой (осуществление которой требует более сложной процедуры принятия и предполагает референдум), говорит, как минимум, об отсутствии консенсуса, если не конфликте в обществе.

На Балканах любая серьёзная попытка конституционных преобразований сталкивается с проблемой расколотой идентичности и незавершённости этнонациональных конфликтов. В Македонии с принятием Конституции 1991 года перманентный политический кризис содержит потенциал конституционного, ставя под вопрос существование унитарного государства. Поправками 2001 года (принятыми по результатам Охридского соглашения) в Конституции Македонии были закреплены права этнического албанского населения. Но стабилизировать ситуацию оказалось невозможно (в том числе и пакетом предложенных правительством конституционных поправок 2014 года). Факторами конфликта после парламентских выборов 2016 года стали, с одной стороны, неспособность правящей партии консолидировать парламентское большинство, с другой — стремление оппозиции сформировать таковое с участием партий албанского меньшинства, с третьей — отказ Президента в согласии на формирование правительства оппозицией с участием партий, отстаивающих растущие амбиции албанского населения. Главным аргументом против конституционных и политических реформ здесь выступает угроза унитарному государству и утраты суверенитета. Идентичность македонской государственно -сти оспаривается соседними государствами (Грецией и Болгарией), причём на уровне неприятия самого названия страны.

Итак, во всех странах Восточной Европы представлена устойчивая тенденция в интерпретации государственного суверенитета — редукция от принципа народного суверенитета к национальному и даже этническому, с попытками ревизии его конституционно-правового содержания.

6. Корректировка концепции прав человека под влиянием евроскептицизма

Ситуация конституционного кризиса в странах Восточной Европы получила наиболее полное выражение в конфликте теоретических идей, норм и политических практик. Она выявила значимые расхождения в интерпретации международного, национального и конституционного права между странами — основателями ЕС и вступившими позднее го-

сударствами Восточной Европы. Это, прежде всего, различная интерпретация концепции фундаментальных прав, зафиксированной Лиссабонским договором (положения Хартии Европейского Союза об основных правах)12, с одной стороны, и позицией ряда восточноевропейских государств (Венгрии, Польши, Румынии) — с другой. Первая волна поправок в странах Восточной Европы была направлена на усвоение европейских ценностей и интеграцию в европейские структуры (примерно с 2003 по 2010 год). Кризис Еврозоны в 2013 году, вызвавший рост евро-скептицизма, затормозил этот тренд и стимулировал поправки другой, консервативной направленности. Они отразили раскол в ЕС по вопросам культурной, религиозной и национальной идентичности, в частности неготовность стран региона следовать установкам европейского права в этой сфере.

Первое. Была скорректирована интерпретация самой традиции. Новая Конституция Венгрии 2012 года, ставшая первым системным выражением правого поворота, основана на консервативно-христианских ценностях и националистических устремлениях, существенно ограничивающих либеральную концепцию прав и свобод личности. Этот тренд выражается в подчёркнутом постулировании христианских ценностей в противовес принципу нейтральности государства в отношении всех конфессий; экстерриториальной этнически ориентированной трактовке национальных прав с параллельным расширением прерогатив государства по контролю за миграционными потоками на границе страны в противовес положениям о «пространстве свободы» внутри ЕС; пересмотре гендерных и семейных отношений (признание брака только как союза мужчины и женщины, запрет абортов). Все эти элементы новейшего венгерского конституционализма рассматриваются критиками как идущие в разрез с европейскими ценностями плюрализма, недискриминации и терпимости (статья 2 Договора о Европейском Союзе) и ставящие под вопрос отказ от «любой дискриминации по признакам пола, расы или этнического происхождения, религии или

12 Европейский Союз: Основополагающие акты в редакции Лиссабонского договора с комментариями / отв. ред. С. Ю. Кашкин ; пер. А. О. Четвериков. М. : ИНФРА-М, 2011. С. 89—95.

убеждений» (статья 19 Договора о функционировании Европейского Союза). Последующими поправками к Конституции Венгрии изменена трактовка конституционных принципов — субъективных публичных прав, свободы совести и слова. Принятые положения о защите достоинства религиозных сообществ от «речей ненависти» и праве частных лиц оспаривать в судебном порядке церковные акты представляют, по мнению критиков, угрозу свободе самовыражения. Изменение трактовки идентичности и правовой традиции с позиций религиозных ценностей отражено в других государствах региона.

Второе. Общим выражением консервативной тенденции стало принятие норм, направленных на защиту традиционных семейных ценностей в противовес установкам ЕС. В 2014 году ряд государств — членов ЕС приняли законы «об однополых браках» (Нидерланды, Бельгия, Швеция, Дания, Англия, Испания, Франция и Португалия). В Восточной Европе реакцией на них стало принятие конституционных поправок противоположной направленности. Особенно чётко данный поворот виден в Словакии, которая до последнего времени следовала исключительно в фарватере европейских стандартов. Конституция этой страны 1991 года неоднократно изменялась поправками, но они целиком ориентировались на интеграцию в ЕС (1997, 2000, 2003, 2006, 2010—2011). Изменение вектора продемонстрировано принятием новейшей конституционной поправки (2014), закрепляющей традиционную форму семьи — супружество как «единственный в своём роде союз мужа и жены». К этому решению присоединилось затем (поправками 2013—2017 годов) большинство государств Восточной Европы: Венгрия, Болгария, Польша, Румыния, Латвия и Литва, Хорватия.

Третье. Очевидна тенденция к ограничению «открытости» государств, набирающая динамику в связи с миграционным кризисом. После того как ЕС утвердил систему квот по приёму беженцев для стран-членов, правительство Венгрии инициировало референдум с целью блокировать их приём. Несмотря на провал референдума, в 2016 году премьер-министр выдвинул идею конституционной поправки, запрещающей массовый приём мигрантов без санкции парламента страны. Параллельно введены законодательные нормы,

следствием которых может стать ограничение образовательного (студенческого) обмена. В Чехии, где евроскептицизм занял прочные позиции в публичной риторике, ряд новейших законодательных поправок связан с растущим неприятием миграционной политики ЕС. Одна из них, принятая в ходе миграционного кризиса вопреки установкам ЕС о контроле над оружием, фиксирует право граждан владеть оружием в целях поддержания общественного порядка и безопасности. Новейшие законодательные поправки, утверждённые парламентом вопреки вето Сената, ужесточают условия пребывания иностранцев в стране, расширяют прерогативы государственных органов в рассмотрении заявлений о разрешении на пребывание и задержании мигрантов. В Черногории в 2015 году в законодательство об иностранцах внесены новые положения, усилившие контроль за их трудоустройством. Данные корректировки законодательства противоречат, по мнению критиков, международным и конституционным нормам, имеют репрессивный характер, нарушают права мигрантов и их судебную защиту, а их следствием может стать снижение трудовой и образовательной миграции.

Четвёртое. В странах Восточной Европы последовательно корректируется ряд фундаментальных понятий, таких как народ и нация, причём выявляется растущее противоречие двух её трактовок — как политической (или гражданской) и этнической (этнографической) нации. Последняя трактовка, исходящая из доминирующего представления о нации в этническом смысле (Венгрия, Польша, Румыния, Прибалтийские страны) ставит под вопрос защиту конституционных прав национальных меньшинств. В Венгрии этот тренд привёл к конституционному закреплению обязанности государства защищать права мадьяр за пределами государства. В Румынии тема прав человека была центральной в ходе вступления в ЕС, когда по результатам референдума (2003) в Конституции были закреплены права национальных меньшинств, в частности возможность использования их языков в органах местной администрации и судах, введены ограничения депутатского иммунитета. С тех пор, однако, консервативно-националистический тренд значительно усилился как в политической риторике, так и в политике права (текущая дискуссия о предоставле-

нии гражданства этническим румынам в Бессарабии).

Пятое. Особые трудности конституционных реформ представлены в так называемых «разделённых обществах». В ряде стран с расколотой идентичностью трактовка прав человека неизбежно сталкивается с проблемой международно-правовой защиты этнических интересов. Например, это относится к федеративной Боснии и Герцеговине, где хрупкий конституционный баланс национального представительства опирается на международные гарантии (Дейтонские соглашения), Косово (План Ахтисаари), этнически разделённой Македонии (Охридские соглашения), а также Сербии, где любая конституционная ревизия ставит проблему сохранения положения преамбулы о Косово как части территории Сербии. В свою очередь изменение Конституции Косово (например, для создания армии как атрибута суверенного государства) упирается в проблему необходимости поддержки этой реформы законодателями, представляющими этнических сербов Косово13.

В Восточной Европе констатируется конфликт национальных конституционных законов с Конвенциями о правах меньшинств, Хартией ЕС об основных правах, а также Европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, что ставит под вопрос сохранение легитимности системообразующих принципов ЕС и его политического единства, заставляя некоторых аналитиков вспомнить формулу о «неконституционной конституции»14.

7. Парламентаризм и текущая

корректировка разделения властей

Вопрос формы правления в странах Восточной Европы стал предметом обсуждения в связи с общей конституционной трансформацией, вызванной наступлением популизма, эрозией легитимности и ростом политической

13 См., например: Korenica F., Doli D. The Politics of Constitutional Design in Divided Societies: The Case of Kosovo // Croatian Yearbook of European Law and Policy. Vol. 6. 2010. P 265-292.

14 Constitutional Crisis in European Constitutional Area: Theory, Law and Politics in Hungary and Romania / ed. by A. von Bogdandy, P. Sonnevend. Oxford ; Portland, OR : Hart Publishing, 2015. P 307-308.

нестабильности. Осуществление программы правого поворота предполагает создание условий для интенсификации направленного законотворчества, пролонгирования пребывания правящих партий у власти и расширения прерогатив исполнительной власти. В парламентских системах это подразумевает модификации механизма разделения властей. В новой Конституции Венгрии 2012 года сделан упор на централизацию власти: введены новые процедуры принятия ключевых бюджетных параметров (для этого необходимо большинство в 2/3 депутатов парламента), а Президент наделён правом роспуска парламента в случае задержки в принятии бюджета. Последующие поправки привели к вступлению в силу норм, расширяющих полномочия правительства, которые ранее Конституционный суд признал неконституционными. В Польше правый поворот связан со стремлением правящей партии «Право и справедливость» упрочить и пролонгировать своё господство. Объектом критики действующей Конституции 1997 года выступает формула смешанной (президентско-парламент-ской) республики, которая интерпретируется как выражение неустойчивого компромисса политических сил переходного периода, ведущего к дисбалансу полномочий законодательной и исполнительной власти. В текущей дискуссии обсуждаются модели парламентской, полупрезидентской или президентской системы, представлена идея перехода к системе с всенародно избираемым президентом, наделённым значительными полномочиями в области внешней политики и обороны. Основная цель усматривается в создании механизмов преодоления конфликтов между законодательной и исполнительной ветвями в целях обеспечения большей легитимности власти.

Разновекторность поправок связана с особенностями принятых моделей разделения властей и необходимостью их модификаций в текущих условиях. В Чехии корректировка формы правления (осуществлённая конституционной поправкой 2012 года) выражается во введении всеобщих прямых выборов Президента. Хотя это не меняет общей формулы разделения властей (парламентская система с сильным премьер-министром), но корректирует её в пользу Президента. Это существенная реформа, поскольку Прези-

дент, избираемый на пять лет, представляет страну на международной арене и является главой вооружённых сил. В Хорватии Конституция 1990 года, напротив, закрепила модель полупрезидентской республики французского образца, создав двухпалатный парламент, но затем (в 2001 году) вернулась к концепции однопалатного парламента, соответствующей исторической традиции, и пошла на сокращение полномочий Президента. В странах Ви-шеградской группы эти изменения ориентированы на партийную политику, «когда даже в условиях многопартийности власть правящей партии настолько ассоциируется с понятием реальной однопартийности, что и само понятие демократии уже перестаёт восприниматься адекватно»15.

Инициативы конституционных поправок в области разделения властей в ряде стран связаны с политическими кризисами и осознанием трудности выхода из них. В Болгарии, где конституционный строй характеризуется инерционной стабильностью, констатируется недееспособность институтов и утрата режимом легитимности. Парламентаризм столкнулся с политическим кризисом 2016 года, который определяется даже как «переворот» — роспуск парламента и правительства, имевший результатом создание крайне непрочной многопартийной коалиции, неспособной разрешить острые проблемы: провести реформы экономики, энергетики, пенсионной системы, здравоохранения и образования, преодолеть миграционный кризис. Ключевая проблема — конфликт между парламентом, правительством и Конституционным судом в условиях роста политической нестабильности. Конституционные поправки, принятые в 2015 году, не разрешили этих проблем. В Румынии дискуссия о форме правления выявила сторонников трёх моделей — парламентской, полупарламентской и полупрезидентской и приобрела перманентный характер. Вопрос о трактовке разделения властей актуализировался в условиях политического кризиса 2012 года, но далёк от разрешения. Правящая коалиция выступила с критикой закреплённого в Конституции механизма разделения властей, в результате

15 Вишеградская Европа: откуда и куда? Два десятилетия по пути реформ в Венгрии, Польше, Словакии и Чехии / под ред. Л. Н. Шишелиной. С. 555.

сбоев которого Президент получил возможность злоупотреблять своими полномочиями, причём против него была запущена процедура импичмента (2014). Попытка принятия поправок путём референдума в 2015 году имела целью ограничение прерогатив Президента и устранение его контроля над исполнительной властью, но не завершилась успехом. Конфликт между ветвями власти — правительством, парламентом и Конституционным судом выразился в 2017 году в расколе по вопросу о принятии поправок в Уголовный кодекс (на чём настаивало правительство вопреки позиции законодателей).

В странах Прибалтики дискуссия о корректировке формы правления носит менее жёсткий характер, но также представлена. В Латвии проблема стабилизации формы правления и разделения властей решалась серией поправок, направленных на более чёткое определение прерогатив Президента (2004), изменение текста Конституции (поправки к статье 40 и отмена статьи 81 в 2007 году), повышение роли электората — предоставление ему возможности роспуска Сейма (2009). В попытке преодолеть эрозию легитимности политической системы начиная с 2014 года обсуждалась инициатива по корректировке монистической парламентской формы правления с президентом, избираемым парламентом. В 2017 году специальная парламентская комиссия предложила Сейму пакет поправок, суть которых сводилась к изменению порядка выборов Президента — путём всенародных выборов или избрания коллегией выборщиков (депутатов парламента и представителей самоуправлений) с одновременным увеличением продолжительности его мандата (с 4 до 5 лет) и сроков пребывания у власти (возможность переизбрания на следующий срок). Мотивация этих предложений состояла в стремлении обеспечить легитимность власти, расширив её социальную базу, повысить доверие населения, ограничить односторонность решений Сейма, укрепить роль Президента как независимого арбитра в разрешении конфликтов между законодательной, исполнительной и судебной властью. Президент выдвинул идею поправки, согласно которой следующий глава государства должен избираться на всеобщих выборах, но она не получила поддержки. В 2017 году была отвергнута поправка, согласно которой законодатели

могли бы избирать Президента открытым голосованием.

Таким образом, во всех странах представлены попытки корректировки распределения властных полномочий, связанные со стремлением преодолеть политическую нестабильность, обеспечить большую легитимность действующей власти или закрепить позиции правящих популистских партий. Повсеместно дискутируемый вопрос о всенародных выборах президента или пересмотре его полномочий — признак недееспособности парламентских коалиций. Если в одной группе стран эти устремления уже привели к заметной трансформации механизма разделения властей, то в других они потенциально присутствуют в проектах конституционных поправок.

8. Эрозия конституционного правосудия

в «новых демократиях»

Ключевой проблемой политических систем стран региона, возникшей с усилением популистского тренда, стало ослабление самостоятельности и независимости конституционного правосудия. Европарламент, Еврокомис-сия и Европейский Суд по правам человека до последнего времени сдерживали эти тенденции путём апелляции к общим европейским ценностям и стандартам, с помощью «мягкого права», прямой критики конституционных извращений, но не смогли остановить их. В странах региона конституционное правосудие исторически не было частью правовой традиции, возникло только в период де-коммунизации как заимствованный институт, а в последующее время столкнулось с трудностями полноценной реализации. Они увеличились в странах, где с приходом популистских партий к власти независимые суды стали восприниматься парламентским большинством как основная помеха восстановлению консервативно-авторитарных порядков.

Проблема независимости конституционных судов стала центральным вопросом повестки конституционных реформ и контрреформ. Реакция конституционных судов на популистские законодательные инициативы представлена тремя ситуациями: 1) суды в целом эффективно противостоят популизму, занимая активистскую позицию (конституционные суды стран Восточной Европы периода «демократического транзита»); 2) суды дис-

танцируются от этого тренда, делегируя решение «судьбоносных» вопросов парламентам, а фактически — правящим коалициям (в условиях парламентских кризисов в Болгарии и Румынии); 3) суды сами становятся проводником популистских настроений (конституционные суды Венгрии, Польши и Румынии после «правого поворота»).

Особенно информативна ситуация «популистского перерождения» конституционного правосудия в странах, где ранее в результате демократического перехода возникла вполне независимая и эффективная система правосудия. Конституционный суд Венгрии выступал как воплощение демократического тренда, стал даже «модельным», внося значимый вклад в общую теорию и практику судебного толкования постсоветского региона. Однако Конституция Венгрии 2012 года, принятая с победой консервативно-популистской партии «Фидес», ограничила независимость Конституционного суда, лишив его права принятия решений по вопросам бюджета, таможенной политики и налогообложения и введя надзорный орган, наблюдающий за функционированием институтов правосудия. Последующими поправками проведено масштабное ограничение независимости судебной власти: все предыдущие решения Конституционного Суда (вступившие в силу до 1 января 2012 года) были аннулированы (с сохранением их правовых последствий), а Суду на будущее предоставлен выбор — учитывать или не учитывать их при формулировке новых решений. Прерогативы Конституционного суда были ограничены: он утратил право отклонить закон, вносящий изменения в Конституцию, при условии его поддержки большинством в 2/3 депутатов парламента, хотя и приобрёл право пересмотра Конституции с процедурной стороны. Напротив, расширены полномочия других институтов (Верховного суда и прокуратуры). Председатель Верховного суда получил право инициировать конституционный пересмотр законов, перемещать дела из одного суда в другой (формально, в целях равномерного распределения нагрузки и ускорения судопроизводства). Были изменены критерии возрастных ограничений выхода судей и прокуроров на пенсию, что позволяет более гибко регулировать состав судейского корпуса.

Конституционный кризис в Польше, начавшийся в 2015 году, также связан с пере-

смотром статуса Конституционного Трибунала, играющего ключевую роль в определении конституционности законодательства, включая международные договоры. Он продемонстрировал острый «конфликт между политическим и юридическим конституционализмом»16. Контрреформа проходила в три этапа. Во-первых, на уровне процедурных и кадровых изменений. В результате победы партии «Право и справедливость» в 2015 году правящее большинство внесло в закон о Трибунале корректировки, затрагивающие процесс назначения судей, что позволяло новому правящему большинству заполнить вакансии судей, у которых истёк срок полномочий (пересмотрев решения, уже принятые парламентом предшествующего созыва). Во-вторых, на уровне законодательного ограничения компетенции Трибунала (поправки 2015 года). Отныне решение вопросов конституционности законодательства Конституционным Трибуналом стало возможно только в рамках пленума (13 судей из общего их числа — 15); все постановления принимаются большинством в 2/3 голосов судей, причём приоритетность рассмотрения дел увязана с порядком их поступления. Новое парламентское законодательство вводило процедуру отсрочки решений Конституционного Трибунала (возможной на несколько месяцев по инициативе 4 судей), а также создавало инструменты воздействия исполнительной власти на принятие его решений (возможность приостановления дел с участием Генерального прокурора в случае его неявки). Результаты контрреформы зафиксированы новым законом о Конституционном Трибунале от 22 июля 2016 года. В-третьих, конституционная контрреформа в Польше охватила другие значимые области правового регулирования, позволив правящей партии установить контроль над прокуратурой, государственными СМИ, провести ограничения конституционных прав и свобод. Основные аргументы сторон конфликта по поводу Конституционного Трибунала демонстрируют его остроту: сторонники Трибунала говорили о нарушении демократии и профа-

16 Мрозек А., Следзиньска-Симон А. Легитимность конституционных судов и принцип верховенства права: сравнительный взгляд на польский конституционный кризис // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 1(116). С. 64—79.

нации конституционного правосудия, сторонники правительства — о превращении Трибунала в сверхмощный институт, третью палату парламента, бастион «юристократии», упрекая его в политизации решений и защите отжившего либерального порядка. Несмотря на критику принятых парламентом нововведений со стороны ЕС (Венецианская комиссия) и самого Трибунала (принявшего постановление об их неконституционности), правительство, сформированное правящей партией, не пошло на отмену принятых решений. Результатом стало заявление Президента и правительства о необходимости пересмотра действующей Конституции и продвижение её нового проекта, который, по мнению критиков, представляет собой квинтэссенцию реакционных устремлений действующей власти.

Текущая волна поправок в конституции стран Восточной Европы, проводимых под давлением ЕС, чётко показывает те диспропорции, которые не удалось преодолеть в переходный период. Это — общая зависимость судебной системы от законодательной и/или исполнительной власти; сохранение партийного давления и коррупционных влияний. Преодоление этих диспропорций стало целью масштабной реформы Конституции Болгарии 1991 года (поправки 2015 года), общий смысл которой усматривается разработчиками в повышении независимости и эффективности судебной власти. В Албании поправки к Конституции 2008 года, проводившиеся в интересах партий, затронули судебную власть. Они завершились масштабной конституционной реформой 2015—2016 годов, призванной обеспечить независимость и нейтральность судебных институтов. Речь идёт об общей реформе институтов судебной системы, введении специального «механизма вето» для предполагаемой борьбы с коррупцией среди судей и прокуроров под наблюдением международного сообщества, создании института amicus curiae и т. п. Но этим реформам, как считают аналитики, не хватает целеполагани-я, и их результат пока не очевиден17. В Сербии, несмотря на десятилетие судебных реформ, независимость суда остаётся «ми-

17 Cm.: Jeha I., Cabiri Y. Evolution of the Albanian Constitution // Academic Journal of Interdisciplinary Studies. Vol. 6. 2017. No. 1. P. 31-36.

фом»18. Вообще, эрозия независимости конституционной юстиции в ряде балканских стран определяется сочетанием политических факторов и порядка формирования конституционных судов19.

Следовательно, для стран региона устойчивость институтов конституционного правосудия является нерешённой проблемой. Конфликты по вопросу независимости конституционных судов охватывают все страны, демонстрируя столкновение противоположных векторов в условиях правого поворота. Суть проблемы — невозможность сочетания популистского законодательства с сохранением независимой, нейтральной и эффективной судебной системы, построенной на принципах классического либерального конституционализма.

9. Российская конституционная ретрадиционализация: общее и особенное

В России последнего десятилетия представлен выраженный тренд конституционной ре-традиционализации, вписывающийся в концепцию больших циклов российского конституционализма20. Он охватывает сферу переосмысления идентичности страны в глобальной системе отношений, изменение ценностных категорий в направлении консервативной политической романтики, пересмотр содержания основных конституционных принципов, институтов и практик, включая соотношение формальных и неформальных практик функционирования политического режима21. Российский консервативный поворот развивается параллельно с восточноевропейским,

18 См.: Беширевич В. Миф о судебной реформе в Сербии // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 5 (114). С. 105—116.

19 См.: Мильчакова О. «Опасные связи» судей Конституционного суда (опыт стран бывшей Югославии) // Сравнительное конституционное обозрение. 2014. № 2 (99). С. 84—94.

20 См.: Медушевский А.Н. Политические сочинения: право и власть в условиях социальных трансформаций. М. ; СПб. : Центр гуманитарных инициатив, 2015. С. 287—299.

21 Предметом данного раздела статьи является именно сравнение процессов реконституционализации в Вос-

точной Европе и России. Специальный анализ конституционных изменений в России дан в других исследованиях автора.

активно взаимодействует с ним при использовании опыта и технологий конституционной ретрадиционализации. Однако процессы в Восточной Европе и России не тождественны, демонстрируя существенную специфику.

Основные различия восточноевропейской и российской версий конституционного популизма выявляются в сравнительной перспективе. Во-первых, консервативный популизм, как общая основа конституционной ретради-ционализации, различается в Восточной Европе и России по тем задачам, которые он стремится разрешить, и тем реальным вызовам, с которыми столкнулось общество. Для Восточной Европы — это угроза утраты национальной идентичности в условиях глобализации и евроинтеграции. Для России — решение проблем постсоветского урегулирования — выстраивания отношений со странами постсоветского региона, которые, неожиданно обретя независимость, сами находятся в мучительном поиске идентичности (а решение часто находят в механическом противопоставлении себя России и наивном переписывании истории). Таким образом, ключевой лозунг восточноевропейских популистов — больше самостоятельности и децентрализации, российского — больше унификации и централизации. Во-вторых, Россия, провозгласив международно-правовую преемственность с СССР, на деле в большей мере сохранила советскую легитимность, что определяет воспроизводство в сознании общества и юристов компонентов советской и имперской идентичности в трактовке ценностей, принципов и норм современного конституционализма. В-третьих, Россия, в отличие от национальных государств Восточной Европы и постсоветского пространства, является федеративным государством, что сдерживает тенденции этнического национализма, присущие странам Восточной Европы. В-четвёртых, различие западной и российской версий конституционного популизма связано с особенностями формы правления и политических режимов. Популистские партии Восточной Европы функционируют в условиях представительной демократии — парламентской или смешанной формы правления, используя её электоральные механизмы взаимодействия с массами. Российский популизм, действуя в условиях ограниченного плюрализма, ассоциирует свой приход к власти с политикой госу-

дарства и фигурой его главы — Президента, гаранта Конституции, определяющего вектор внутренней и внешней политики страны. В-пятых, характерная черта российского популизма в европейской сравнительной перспективе — его тесная связь с институтами имитационной демократии, когда соответствующие партии интегрированы в единую вертикаль власти, а в случае выхода за её рамки или неконвенционального поведения прекращают своё существование. Происходит, так сказать, делегирование «народных» популистских инициатив самой власти. В-шестых, если в функционирующих демократиях жизнь популизма ограничена (по крайней мере, в неизменных формах) одним или несколькими электоральными циклами, то в режимах ограниченного плюрализма она более устойчива, поскольку ответственность перед избирателями размывается между партиями и режимом (в рамках контролируемых государством общественных движений и организаций). В-седьмых, различны функции восточноевропейского и российского популизма: в первом случае это форма аккумуляции протеста против несовершенных институтов с целью прихода к власти, во втором — мобилизация в поддержку действующего режима, инструмент его легитимации.

Основные направления конституционной ретрадиционализации в России выражаются понятием «параллельной конституции» (или «параконституционализма»), фиксирующим растущий разрыв формальных и неформальных конституционных практик. Эволюция конституционной и политической системы начиная с 2000-х годов шла по линии ограничения принципов плюрализма, федерализма, разделения властей, местного самоуправления, в целом политического многообразия и многопартийности22. Эта корректировка, опиравшаяся на доминирование правящей партии в центральном и региональных парламентах, вела к падению роли законодательной власти, появлению квазиконституционных институтов и расширению президентских полномочий во всех значимых сферах. Аутентичная концепция смешанной формы правления (французского образца) вытеснена его

22 См.: Основы конституционного строя России: двадцать лет развития / под ред. А. Н. Медушевского. М. : Ин-т права и публич. политики, 2013. С. 282—290.

оригинальной российской трактовкой, закрепляющей сверхцентрализованный режим демократического цезаризма23. Последовательное законодательное расширение прерогатив Президента прослеживается в таких жизненно важных областях, как финансовый контроль, силовые структуры, судебная система, региональное управление. Существенные ограничения претерпела реализация принципа плюрализма — равенства партий, общественных движений, религиозных конфессий перед законом, права на легитимные формы выражения общественного протеста24. Адекватность этих изменений Основному закону не ставилась под сомнение Конституционным Судом.

Этапы продвижения проекта конституционной ретрадиционализации получали выражение в общей политической риторике, пересмотре конституционного законодательства, порядке реализации конституционных принципов во всех значимых сферах. Они представлены в конституционных поправках, последовательно фиксировавших увеличение срока полномочий Президента и Государственной Думы, соответственно с четырёх до шести и пяти лет (2008), выстраивании более централизованной системы судебной вертикали и расширении полномочий Президента, связанных с назначением прокуроров (2014), изменениями порядка формирования Совета Федерации (введение в его состав дополнительно представителей Российской Федерации, назначаемых Президентом) (2014), а также в изменениях закона о Конституционном Суде (2015), позволяющих ему, по мнению критиков, полностью или частично нейтрализовать резолюции Европейского Суда по правам человека в случаях их предполагаемого расхождения с Конституцией РФ.

Схематично, в Восточной Европе конституционный популизм — инструмент прихода к власти (смены элит), в России — её сохранения (удержания власти действующей элитой). Консервативно-популистский тренд в Восточ-

23 См.: Политические институты России и Франции: Традиции и современность: сб. науч. тр. / под ред. Д. В. Еф-ременко, Н. Ю. Лапиной. М. : ИНИОН РАН, 2014. С. 106—107, 141.

24 См.: Конституционный мониторинг: Концепция, методика и итоги экспертного опроса в России в марте 2013 года / под ред. А. Н. Медушевского. М. : Ин-т права и публич. политики, 2014. С. 163 — 164.

ной Европе — своеобразный промежуточный вариант, поскольку соответствующие партии приходят к власти демократическим путём, но стремятся закрепить своё доминирование в обществе, в том числе ограничением демократических процедур. В России конституционный популизм — ресурс традиционного авторитаризма, полноценная основа идеологии реставрационного политического режима.

10. Механизмы и технологии

конституционных контрреформ в сравнительной перспективе

Популистские конституционные эксперименты выражают поиск идентичности в расколотом обществе. Темами контрреформ становятся именно те вопросы, которые вызывают наибольшее раздражение массового сознания, порождая социальную агрессию в обществе. Это — поиск нового конституционного выражения национальной идентичности (изменение названия государства, закрепление конфессиональных приоритетов, корректировка преамбул в вопросах национальной, культурной, языковой преемственности, закрепление этнической составляющей и т. п.); пересмотр позиции в отношении международного права (отказ от безоговорочного принятия положений Европейской хартии и решений Европейского Суда по правам человека, конфликт с ЕС по вопросам миграции, ограничительное законодательство о мигрантах); изменение формы правления или её корректировка в направлении усиления партийного доминирования и исполнительной власти (дополнение монистического парламентаризма всеобщими выборами президента, противоречивые инициативы по ограничению или усилению президентской власти в тактических партийных целях); ослабление независимости судебной системы и места конституционных судов; проблемы регионального развития и регионализации, права меньшинств как внутри страны, так и за её пределами; усиление идеологического доминирования правящих партий, решение текущих проблем. В целом очевидна неустойчивость политических режимов, эклектические попытки преодолеть их недееспособность в рамках конституционной ретрадиционализации.

Масштаб ретрадиционализации определяется глубиной ревизии основ конституцион-

ного строя, интенсивностью пересмотра законодательства, а также используемыми для этого политическими технологиями. Технологии конституционной ревизии могут быть различны: принятие новой конституции (Венгрия), включение в конституцию поправок по значимым вопросам (Румыния, Болгария, Чехия и др.), изменение конституционных преамбул (Прибалтика), внесение изменений в конституционное законодательство, а также трансформация судебного правосудия и/или толкования конституционных норм (Польша). Контрреформы могут осуществляться единовременно («консервативная революция»), в несколько этапов («контрреформы»), или быть растянуты во времени (в стиле «ползучей деконституционализации»).

Избрание определённой технологии или их комбинации определяется уровнем социальной поддержки популистских сил и степени установления их контроля над властными институтами. В случае полного контроля правящей партии или коалиции над парламентом наиболее вероятно проведение конституционного референдума и принятие новой конституции (Венгрия), в случае неполного контроля (когда правящая партия не имеет необходимого большинства в парламенте для проведения поправок в Конституцию) представлено стремление изменить всю политическую систему страны с помощью законодательных и нормативных актов более низкого уровня, корректировок парламентских регламентов, не прибегая к изменению конституции (Польша), в случае раскола парламентского большинства характерно появление конституционных поправок противоположной направленности (Болгария) или последующее дезавуирование выдвинутых поправок новой коалицией (Румыния) при более или менее выраженной политизации конституционных судов.

В тех странах, где процесс эрозии конституционных ценностей, принципов и норм зашёл достаточно далеко, представлено кумулятивное воздействие разных форм конституционной ревизии. Однако цели контрреформ остаются принципиально сходными. Преодоление конституционного кризиса усматривается популистской партией в выдвижении проекта новой конституции, с его последующим принятием на референдуме. Основным препятствием ретрадиционализации выступа-

ет не столько оппозиция (из-за её слабости), сколько апатия общества, низкий уровень легитимности власти, отсутствие квалифицированного большинства, способного провести реформу, а главное — политического консенсуса. В случае успеха контрреформы возможно принятие новой конституции, закрепляющей консервативно-клерикальные ценности и авторитарный тренд: установление контроля правящей партии над судами и прокуратурой, изменение парламентского регламента, пересмотр принципа разделения властей в направлении концентрации полномочий исполнительной власти.

В большинстве стран Восточной Европы имеет место «ползучая» реконституционали-зация — частичный пересмотр законодательства и политических практик ЕС. Российский вариант ретрадиционализации идёт гораздо дальше, демонстрируя логику конституционного параллелизма, мнимого конституционализма и расширения неформальных практик.

11. Вывод: где пролегают границы конституционного популизма?

Популизм — основной противник либерального конституционализма в современном обществе. Он получает различные дефиниции в современной литературе: «конституционный популизм», «популистский конституционализм», «конституционные изменения популистской направленности» и прочие, которые, в сущности, отражают ключевую особенность данного феномена — такое прочтение конституционных норм, которое не только не вытекает из ценностей либеральной демократии, но, напротив, ведёт к её эрозии — резкому или постепенному «выветриванию» основных принципов и гарантий их реализации.

Правовым выражением этого тренда становится завершение большого конституционного цикла фазой реконституционализации — полного или частичного пересмотра ядра конституционных гарантий политических прав. Этот пересмотр «духа» правовых норм в принципе возможен без нарушения буквы закона, внешне выступая как ответ власти на запрос наименее подготовленной части общества по немедленному удовлетворению завышенных социальных ожиданий. Формой осуществления подобных требований выступает

возрождение национальных традиций, консервативных ценностей и клерикально-авторитарных стереотипов сознания.

Данный конституционный цикл чётко представлен в странах Восточной Европы и России последней четверти века, где он выражает переход от коммунистического однопартийного режима к принятию демократических конституций по западному образцу, но завершается консервативным пересмотром их ключевых ценностей, принципов и норм на современном этапе. В Восточной Европе глубина ревизии действующих конституций оказалась настолько значительна, что позволила Венецианской комиссии оценить текущие контрреформы в Венгрии и Польше как вызов демократическим принципам ЕС. Определяющее значение имело осуждение контрреформ Европарламентом, Еврокомиссией, Советом Европы, международными правозащитными организациями. Европарламент инициировал дискуссию об исключении Венгрии из ЕС (на основании статьи 258 Договора о ЕС), а конституционные контрреформы в Польше были оценены его председателем как «государственный переворот». Программа контрреформ оспаривается частью гражданского общества, прежде всего интеллигенцией и в особенности профессиональными юристами. Внутренняя оппозиция контрреформам в Венгрии и Польше приобрела широкий размах, включая массовые акции протеста, выступления парламентской оппозиции, правозащитных организаций, университетов, либеральной общественности, судей и общественных деятелей. Этого нельзя сказать о других странах региона, где оппозиция режимам ориентирована не столько на защиту конституционных гарантий, сколько на выстраивание иной версии популизма (борьба с «предательством национальных интересов», привилегиями, коррупцией и пр.).

Основными направлениями критики стали следующие компоненты контрреформа-ционной программы: общая националистическая ориентация (государственная установка на защиту доминирующих этносов как внутри страны, так и за её пределами); пересмотр структуры разделения властей, в частности ограничение полномочий Конституционного Суда, создание альтернативных контролирующих органов, деятельность которых способна привести к эрозии демократических инсти-

тутов. В качестве важного аргумента фигурирует сходство повестки восточноевропейских контрреформ с их российской моделью. Предложен даже неопределённый термин о «пути-низации» Восточной Европы, означающий её движение в направлении популизма, национализма и различных вариантов авторитаризма.

Данная критика выдвинула критерии оценки феномена популистской конституционной ретрадиционализации, определяя его рамки и возможные санкции. Однако, по общему признанию, она имела запоздалый характер и не смогла предотвратить эрозию принципов демократии и правового государства в странах Восточной Европы. Проблема заключается в том, что классическая доктрина либерального конституционализма ничего не может противопоставить этому феномену. Вырисовывается опасный признак возможности самоубийства демократии — прихода к власти антилиберальных сил конституционным путём. Возможность проведения проекта конституционных контрреформ здесь определяется приходом популистских партий к власти в результате выборов с последующим переформатированием политического пространства на основе парламентского большинства. Очевидно, что контрреформы опираются на стабильный традиционалистский электорат, приведший популистские партии к власти, но методы их проведения вынужденно корректируются в зависимости от степени противостояния им как внутри страны, так и за её пределами.

Механизмы конституционной ретрадици-онализации, которые использует популизм, интуитивно связаны с отказом от принципа идеологического плюрализма и политической нейтральности конституционного правосудия. Но они варьируются, включая весь спектр технологий конституционной ревизии — от «консервативной революции» путём созыва Конституанты или проведения национального референдума до изменения преамбул, конституционных поправок, законодательных новаций, судебного толкования, а также широкого набора экстраконституционных механизмов, выражающих лавирование политической элиты в условиях принятого «консервативного консенсуса».

Ключевая проблема — с какого времени (или с учётом каких факторов) следует кон-

статировать необратимость консервативно-популистского тренда. Таким основополагающим критерием, на наш взгляд, является отказ от принципа плюрализма или невозможность его реализации, гарантией чего остаётся сохранение независимости конституционного правосудия. В соответствии с этим критерием все страны региона могут быть разделены на три группы: те, где это ядро конституционных гарантий сохраняет значение (неважно, в результате внешнего контроля или внутренней динамики); те, где оно подверглось эрозии в результате контрреформ, и те, где оно уже утратило реальный смысл, оставаясь скорее пожеланием на будущее. Очевидно, что большинство стран региона принадлежит ко второй (промежуточной) группе, а действенность принципа плюрализма сохраняется во многом благодаря контролю ЕС за внутренней динамикой конституционной трансформации. В России, где этот внешний фактор менее значим, конституционный популизм регулируется и сдерживается исключительно прагматическими интересами самой власти.

Популистская реконституционализация имеет, однако, имманентную логику развития: дойдя до определённых пределов, она сталкивается с границами разумности и реализуемости, то есть угрозой полной деконсти-туционализации, конфликтности, непрофессионализма, утраты легитимности режима и поддержания управляемости системы. Осознание данного факта элитами есть условие их выживания в современном мире. Эта логика позволяет сохранить определённый оптимизм в отношении потенциальных возможностей преодоления популистского конституционализма.

Библиографическое описание: Медушевский А. Конституционная ретрадицио-нализация в Восточной Европе и России // Сравнительное конституционное обозрение. 2018. № 1(122). С. 13-32.

Constitutional re-traditionalization in Eastern Europe and Russia

Andrey Medushevsky

Doctor of Sciences (Philosophy), Tenured Professor, National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia (e-mail: amedushevsky@ mail.ru).

Abstract

This article examines the logic of constitutional transformation in countries of Eastern Europe and Russia during the period which started from the fall of Communism in the 1990s and up to the most recent legal and political upheavals. Without question, the initial liberal impulse that inspired the whole democratic transition in countries of the region has been dissolved and substituted by a new conservative political orientation rooted in feelings of alienation, disappointment, inconsistency, and aggressive nationalistic reaction to constitutional modernization. Why has this new trend become so visible in political life and so influential in the current agenda of constitutional counter-reforms, and where are the natural limits for its fulfillment? In order to answer these questions, the author proposes a conceptual framework: a theory of constitutional cycles that reveal the dynamism of legal transformation as the shift of social priorities from the abandonment of an old constitutional model to the reception of a new one with a subsequent phase of constitutional abeyance that potentially could result in a more or less visible restoration of traditional forms and methods of constitutional regulation. This big constitutional cycle is coming to its end in Eastern Europe and Russia, making relevant the analysis of such phenomenon as constitutional re-traditionalisation (or re-constitutionalisation). From this angle, the author presents theoretical grounds for this study, analyses the typology and main characteristic features of the constitutional re-traditionali-sation process in countries of the region, the evident and implicit functions in legal and political development regarding such items as the search of new national identity, conservative reinterpretation of fundamental legal rights, authoritarian corrections in the system of separation of powers, the suppression of independent constitutional justice, and public policy regulation. Being an apparent challenge to classic European liberal values, this trend, as the author concludes, has its own logic and limits. The crucial itinerary line in this development is the destiny of political pluralism, the real independence of constitutional justice, and the capability of elites to protect or repudiate these values for their own interests.

Keywords

Eastern Europe; Russia; constitutional cycles; constitutional re-traditionali-sation; sovereignty; national identity; fundamental rights; parliamentarism; constitutional justice; legal counter-reforms.

Citation

Medushevsky A. (2018) Konstitutsionnaya retraditsionalizatsiya v Vostoch-noy Evrope i Rossii [Constitutional re-traditionalization in Eastern Europe and Russia]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 1, pp. 13-32. (In Russian).

References

Alferova E. V., Umnova I. A. (eds.) (2013) Sovremennyy konstitutsionalizm: teoriya, doktrina i praktika: sbornik nauchnykh trudov [Contemporary constitutionalism: Theory, doctrine and practice: digest of scientific papers], Moscow: INION RAN (In Russian). Beshirevich V. (2016) Mif o sudebnoy reforme v Serbii [The myth about Serbian judicial reform]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 5, pp. 105-116. (In Russian). Bogdandy A., Sonnevend R (eds.) (2015) Constitutional Crisis in European Constitutional Area. Theory, Law and Politics in Hungary and Romania, Oxford; Portland, OR: Hart Publishing. Dani M. (2013) The"Partisan Constitution" and the Corrosion of European Constitutional Culture: LSE "Europe in Question" Discussion Paper Series. Paper No. 68/2013, London: European Institute London School of Economics.

Dobner P., Loughlin M. (eds.) (2010) The Twilight of Constitutionalism? Oxford: Oxford University Press.

Efremenko D. V., Lapina N. Yu. (eds.) (2014) Politicheskie instituty Rossii i Frantsii: Traditsii i sovremennost' [Political institutes of Russia and France: Traditions and modernity], Moscow: INION RAN (In Russian).

Fruhstorfer A., Hein M. (eds.) (2016) Constitutional Politics in Central and Eastern Europe: From Post-Socialist Transition to the Reform of Political System. Berlin: Springer.

Jeha I., Cabiri Y.(2017) Evolution of the Albanian Constitution. Academic Journal of Interdisciplinary Studies, vol. 6, no. 1, pp. 31-36.

Kashkin C. Yu. (ed.) (2005) Konstitutsiya Evropeyskogo Soyuza: Dogovor, ustanavlivayushchiy Konstitutsiyu dlya Evropy [Constitution of European Union: The treaty establishing constitution for Europe], Moscow: INFRA-M (In Russian).

Kashkin S. Yu. (2011) Evropeiskiy Souz: Osnovopolagayushchie akty v reda-ktsii Lissabonskogo dogovora s Kommentariyami [The European Union; The fundamental acts in the redaction of the Lisbon Treaty with comments], Moscow: INFRA-M (In Russian).

Korenica F., Doli D. (2010) The Politics of Constitutional Design in Divided Societies: The Case of Kosovo. Croatian Yearbook of European Law and Policy, vol. 6, pp. 265-292.

Medushevsky A. N. (ed.) (2014) Konstitutsionnyy monitoring: Kontseptsiya, metodika i itogi ekspertnogo oprosa v Rossii v marte 2013 goda [Constitutional monitoring: The concept, methods and results of the expert interview in Russia in March 2013], Moscow: Institute for Law and Public Policy.

Medushevsky A. N. (2005) Teoriya konstitutsionnykh tsiklov [The theory of constitutional cycles], Moscow: Izdatel'stvo GU HSE (In Russian).

Medushevsky A. N. (2015) Politicheskiesochineniya:pravo i vlast' v uslovi-yakh sotsial'nykh transformatsiy [Political works: the law and power in social transformation periods], Moscow; Saint Petersburg: Tsentr gu-manitarnykh initsiativ. (In Russian).

Medushevsky A. N. (ed.) (2013) Osnovy Konstitutsionnogo stroya Rossii: dvadtsat'let razvitiya [The fundamentals of the Russian constitutional settlement: twenty years of development], Moscow: Institute for Law and Public Policy. (In Russian).

Mikhaleva G. M. (ed.) (2015) Liberal'nye tsennosti i konservativnyy trend v evpopeyskoy politike i obshchestve [Liberal values and conservative trend in European politics and society], Moscow: Yabloko (In Russian).

Milchakova O. (2014) "Opasnye svyazi" sudey Konstitutsionnogo suda (opyt stran byvshey Yugoslavii) ["Dangerous liaisons" of Constitutional Court judges (the experience of the post-Yugoslavian countries). Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 2, pp. 84-94. (In Russian).

Mrozek A., Sledzinska-Simon A. (2017) Legitimnost' konstitutsionnykh sudov i printsip verkhovenstva prava: sravnitel'nyy vzglyad na pol'skiy konstitutsionnyy krizis [Legitimacy of constitutional courts and the rule of law principle: comparative outlook on constitutional crisis in Poland. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 1, pp. 64-79. (In Russian).

Orlik I. I., Kulikova I. V. (eds.) (2016) Strany Tsentral'no-Vostochnoy Evropy: Vliyanie novykh geopoliticheskikh faktorov na ekonomicheskoe razvitie i otnosheniya s Rossiey [The countries of Central-Eastern Europe: the influence of a new geopolitical factors on economic development and relations with Russia], Moscow: The Institute of Economics, RAS. (In Russian).

Shishelina L. N. (ed.) (2010) Vishegradskaya Evropa: otkuda i kuda? Dva de-syatiletiya po puti reform v Vengrii, Pol'she, Slovakii i Chekhii [Vishegrad Europe: vector of development], Moscow: Ves' Mir. (In Russian).