CC BY
28КЛАССИЧЕСКАЯ ПОЛИТЭКОНОМИЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ В УНИВЕРСИТЕТЫ
CLASSICAL POLITICAL ECONOMY: BACK TO THE UNIVERSITIES
А.В. БУЗГАЛИН
директор Института социоэкономики Московского финансово-юридического университета (МФЮА), руководитель Центра (проблемной группы) «Экономика знаний» кафедры политической экономии МГУ им. М.В. Ломоносова, д.э.н., профессор
A.V. BUZGALIN
director of the Institute of socioeconomic of the Moscow University of Finance and Law (MFUA), head of the Center (problem group) «Knowledge Economy» of the Department of political economy at the Moscow State University named after M.V. Lomonosov, Dr. Sc. Econ., Professor
Аннотация
В статье раскрываются причины, по которым в настоящее время становится особенно важным обращение к современной версии классической политической экономии. Среди них - существенные изменения в природе технологий, экономических институтов, содержании труда, обусловливающие необходимость в первую очередь качественного анализа, обращенного к содержанию производственных отношений, т.е. именно политэкономиче-скому исследованию. Показана ограниченность возможностей неоклассической экономической теории в исследовании основных фундаментальных проблем современной экономики и важность дополнения преподавания economics преподаванием политической экономии.
Abstract
In the article the reasons that make especially important the applying to the modern version of the classical political economy at the present time are revealed. Among these reasons author distinguishes fundamental changes in the nature of technologies and economic institutes and also in the content of labor, that determine the necessity of the qualitative analysis of the production relations' content, i. e. the political economy research exactly, because such qualitative analysis is the subject of the political economy. Limitation of the neoclassical economic theory' potential in the investigation of the main fundamental problems of modern economy is shown. Also the importance of the supplementing the teaching economics with the teaching political economy is argued.
Ключевые слова: политическая экономия, неоклассическая экономическая теория, преподавание экономической теории, марксизм.
Keywords: political economy, neoclassical economic theory, teaching economic theory, Marxism.
Экономическая теория последней четверти века ознаменовалась многими интересными подвижками, среди которых мы хотели бы выделить три, посвятив им прелюдию к нашей статье, призванную показать значимость выбранной автором проблемы.
Почему политическая экономия? Почему сейчас?
(Прелюдия)
Первая подвижка - все большее внимание к масштабным историческим и социопространственным сдвигам, происходящим на наших глазах. И теоретики, и практики все больше убеждаются, что «конец истории» не состоялся, и в мире начинаются существенные изменения, которые не описываются при помощи модификаций и усложнения моделей функционирования рыночной экономики. Дискурс «история» стучится в двери экономической науки.
Вторая - широко известный феномен растущего «экономического империализма». Его экспансия едва ли не очевидна: сошлемся хотя бы на то, что все больше нобелевских лауреатов получает премии по экономике за исследование не собственно экономических объектов. И это выглядит как новое торжество неоклассики. Парадокс, однако, состоит в том, что сам феномен «экономического империализма», на наш взгляд, все более становится своеобразным «доказательством от обратного» того, что экономическая теория должна рассматривать не только функционирование рынка, рыночные трансакции и «провалы рынка», но и некоторые другие, выходящие «по ту сторону» традиционной проблематики, явления. Так, размышления о критериях успешности экономического развития привели к появлению «экономики счастья», исследование «человеческого капитала» - к «открытию» долгосрочных альтруистических потребностей, обращение к феномену «социального капитала» привело к выделению отношений солидарности как важного фактора экономического прогресса, а теоретики нового институционализма всерьез анализируют не только рыночные способы взаимодействия экономических акторов даже там, где нет государственного «вмешательства»...
Третья подвижка - своеобразное «возвращение» классической политической экономии. Для большинства представителей «основного течения» экономической науки оно оказалось мало заметно. Да, в период мирового экономического и финансового кризиса резко возрос интерес к «Капиталу» К. Маркса, но что из того? Кризис если и не преодолен до конца, то для большинства стран остался в прошлом, как и интерес к марксистскому экономическому наследию.
Все, однако, далеко не столь однозначно. Более того, анализ сначала постиндустриальной экономики, а затем императивов реиндустриализации заставил сначала зарубежных, а затем отечественных авторов обратить внимание на необходимость включения в сферу исследования экономической теории процессов производства (причем не только в его роли предпосылки обмена), а серьезные общественные противоречия все чаще заставляют обращаться к проблеме реального исследования объективных экономических отношений и взаимодействий общественных со-
циальных сил, выступающих как целое, противоречий социально-экономических отношений больших социально-экономических общностей, уходя от принципа методологического индивидуализма и продвигаясь в сферу других методов исследования и другого категориального аппарата, нежели тот, что характерен для т.н. «твердого ядра» микроэкономики.
Все эти подвижки не случайны. Как мы уже не раз писали, современная экономика (мы бы сказали - экономическая система позднего капитализма) характеризуется двумя противоположными трендами. Один - тотальная экспансия рынка и капитала во все сферы жизни общества, в том числе и те, что лежат вне производства и обмена товаров и услуг в их традиционном понимании - в сферу межличностных отношений, свободного времени и т. п. Второй - развитие социально-экономических отношений, не сводимых к рынку и его «провалам».
Оба этих феномена заставляют сделать шаг «по ту сторону» «рыночноцентричной» модели экономической теории. Кроме того, присутствует и еще одно - историко-пространственное - измерение всех этих процессов, о чем мы упомянули выше.
И экономическая наука начала постепенно отвечать на эти объективные вызовы. Но делает это опять же противоречиво. В большинстве случаев используется традиционный для начальной стадии исследования прием редукционизма: новая роль человека в экономике объявляется человеческим капиталом, для исследования поисков счастья используется тот же теоретический аппарат, что для максимизации прибыли и т. д., и т.п.
Между тем была, есть и продолжает развиваться гетеродок-сальная экономическая теория, которая позволяет исследовать все эти явления при помощи адекватных им методов, языка, категориального аппарата... Это пространство экономической теории многообразно и представлено разными течениями (от классической политэкономии марксизма до посткейнсианства, включая классический институционализм и др.), во многом близкими друг к другу и в той или иной степени переплетающимися с ортодоксальной экономической теорией, но «твердым ядром» неоклассики являются методология и категориальный аппарат, вырастающие из марксизма.
На важность обращения к этому «твердому ядру» (в его современном виде) для решения проблем не только экономико-политических практик, но и теоретического экономического образования, мы хотели бы обратить внимание в этом тексте, претендующем скорее на постановку вопросов, нежели на их окончательное решение.
1. Неоклассика многое унаследовала из классической политической экономии, став теоретическим отражением превратных форм капиталистического мира
Ныне принято «забывать», что современный economics и его микроэкономические теоретические основания (теория предельной полезности, предельной производительности, вырастающие из них теории человека и его поведения, фирмы, денег и т.п.) явились одновременно и продолжением, и отрицанием классической политической экономии, прежде всего - работ Адама Смита. Что касается Рикардо и, особенно, Маркса, то неоклассика, как правило, воспринимается как нечто абсолютно не связанное с этим направлением экономической мысли.
Это утверждение правомерно лишь в определенном отношении. Действительно, все базовые положения марксистской политической экономии в неоклассике отрицаются. Это касается как предмета и метода, так и самой теории.
В первом случае неоклассика отказалась от исследования объективных экономических закономерностей (но в итоге пришла к формулировке целого ряда теоретических выводов, используемых именно как отражение законов «рыночной экономики» и частично позаимствованных из классической политической экономии) и от претензий на создание системы категорий, диалектически, на основе восхождения от абстрактного к конкретному, отражающих систему производственных отношений (но пришла к набору жестких формул, воспроизводимых как аксиомы во всех работах, основанных на «твердом ядре» микроэкономики).
Во втором случае неоклассика выступила с теоретическими альтернативами трудовой теории стоимости, теории капитала и эксплуатации и др.
Однако многое из классики (в том числе, как ни странно, марксизма) в неоклассику вошло, хотя и без каких-либо упоминаний (во всяком случае, в современных работах) о позаимствованных у оппонентов тезисах.
Выделим лишь некоторые из таких положений.
Исходная категория марксистской политической экономии капитализма - товар - предполагает единство стоимости и потребительной стоимости. Последняя есть способность вещи удовлетворять потребность другого (нежели производитель) лица, т.е., говоря современным языком, полезность вещи для покупателя. Сие есть исходный пункт любой теории полезности. Далее, неоклассика, естественно, не обходится без опоры на категорию издержек, которые в конечном счете оказываются ничем иным, как суммой затрат живого и овещненного труда. В конечном итоге оказывается, что в основе неоклассической теории цены лежит соотношение трудозатрат и полезности. Вспомнив, что при анализе формы стоимости (о котором «забывает» большинство критиков марксизма) в «Капитале» утверждается, что единственным зеркалом, в котором может отразиться стоимость товара А, является потребительная стоимость (т.е. полезность) товара Б, легко понять, что в основе неоклассики лежат во многом те же аксиомы, что и в основе марксизма. И это не случайно: их диктует практика. Другое дело, что из этих базовых понятий далее делаются прямо противоположные выводы.
Продолжим. Еще одним кажущимся парадоксом выглядит совершенно неслучайное совпадение сущностных определений рыночной экономики в классической политической экономии и неоклассике.
При всем том, что рынок в рамках последней парадигмы определяется крайне разнообразно и во многих случаях предельно общо, так что он вообще совпадает с любой системой обмена благами (в последнем случае и феодальное натуральное хозяйство, и экономика СССР оказываются всего лишь особыми видами рынка), в ядре неоклассики заложено довольно четкое понимание того, что есть рынок. Достаточно поставить перед неолиберальным экспертом вопрос о переходе к прямому продуктообмену или об увеличении бесплатного для потребителя распределения благ (например, в сфере образования или здравоохранения), или о
введении директивного планирования, или хотя бы об ограничении свободного движения товаров и капиталов, как он тут же возразит - эти меры, скажет он, ведут к ограничению или даже подрыву рыночных отношений, и.
.будет прав. Ибо де-факто он исходит из того, что атрибутами рынка являются общественное разделение труда и обособленность производителей. Уберите первое, и вы получите натуральное, до-рыночное хозяйство. Уберите (или хотя бы ограничьте) второе, и вы окажетесь в мире сознательного регулирования экономики, чего всячески стремятся не допустить последовательные сторонники свободной рыночной экономики.
Как ни странно, но марксисты в этом с ними абсолютно солидарны. Более того, восходящее еще к Смиту и Рикардо, но развитое прежде всего Карлом Марксом понимание сущности товарного производства зиждется именно на этом строгом диалектическом определении экономического пространства-времени, формой которого является рынок. Диалектическое единство общественного разделения труда, делающего труд производителей общественным, и обособленности производителей, делающей труд частным, и есть основа противоречия и единства труда абстрактного и конкретного, стоимости и потребительной стоимости, составляющих две неразрывных стороны товара - «клеточки» системы отношений товарного производства, называемой в неоклассике «рынком».
В этом смысле последовательные сторонники свободного рынка - наиболее жесткие и последовательные неоклассики - неявно, но последовательно пользуются именно марксистским, а не неким расплывчато-неопределенным, из «здравого смысла» почерпнутым определением рынка.
Другое дело, что марксисты, исходя из этого определения сущности товарного производства, делают вывод о его историческом характере, показывая причины и природу его генезиса и подрыва, его прогрессивную и регрессивную роль и т.п., а неоклассики останавливаются на констатации когда-то справедливого положения о прогрессивности (по сравнению с натуральным хозяйством) «рынка», и далее превращают последний в вечный, «естественный» и единственно эффективный способ экономической организации.
Более того, логика «Капитала», снимающая достижения предшествующей классической политэкономии, далее выводит (не постулирует, а именно выводит, проверяя теорию практикой) целый ряд других атрибутов товарного производства, также включенных неоклассикой в свой теоретический арсенал.
Выделим лишь одно из них - теорию товарного фетишизма. В рамках этого небольшого раздела К. Маркс критически развивает идею Адама Смита о т. н. «экономическом человеке», показывая, что стремление к максимизации стоимостного богатства (товаров, денег) есть не некая «естественная», вечная и от бога или от незыблемой природы человека идущая страсть, а результат господства определенного типа производственных отношений - отношений товарного производства, формирующего именно этот тип человека, его ценностей и мотивов. Соответственно, другая система экономических отношений формирует другой тип человека, примеры чему знала и знает история общественной жизни. Это простое, но принципиально важное теоретическое положение, относящееся к азбуке марксизма XIX века, неоклассика в лице лишь некоторых своих представителей и в крайне усеченном виде «открыла» только в конце ХХ столетия, когда появились теории «социального» и т. п. капитала и признание того, что человек и в долгосрочной перспективе может максимизировать не только свой частный доход, и что это надо учитывать в экономической теории.
Продолжая логику «Капитала», укажем на теорию денег, где К. Марксом были показаны не только их сущность и функции (теоретический багаж, утерянный неоклассикой, причем совершенно напрасно: он очень актуален в свете анализа противоречий современных виртуальных денег и финансовых пузырей, ибо позволяет показать причины возникновения последних и пути их снятия), но и количественную сторону. Знаменитое «уравнение Фишера», как хорошо известно, есть не более чем заимствование (причем с упрощениями) формулы количества денег в обращении, выведенной (а не постулированной, как у Фишера) в 3 главе I тома «Капитала».
К сожалению, формат статьи не оставляет автору возможности показать целый ряд других заимствований из классиков, имеющихся у неоклассиков. Ограничусь лишь упоминанием основных.
Категории безработицы, ее форм и видов; издержек, включая важные классификации издержек обращения; заработной платы как превратной формы, создающей видимость платы за труд, и ее форм; прибыли как превратной формы, создающей видимость ее создания капиталом, а не наемным работником, и нормы прибыли; специфики ссудного капитала, включая выделение капитала-собственности и капитала-функции (а это фундаментальная основа неоклассической проблемы отношений «принципал-агент» и теории «революции управляющих»); самоотрицания капитала внутри капиталистического способа производства вследствие развития акционерного капитала (исходный пункт т.н. «диффузии собственности» и «посткапитализма») и мн. др.
И это только некоторые положения «Капитала». Между тем и в ХХ веке, и в последние десятилетия появилось немало фундаментальных работ, развивающих традиции классической политической экономии и давших немало импульсов для развития теории монополистического и финансового капитала, государственного регулирования экономики, социальных ограничений рынка, глобализации и мн. др., что также в той или иной мере было воспринято «основным течением» экономической теории.
Подчеркну: дело здесь не в уточнении приоритетов. Наука всегда развивается через снятие предшествующих достижений, и то, что многие из нынешних неоклассиков являются «Иванами, родства не помнящими», есть следствие не столько их злого умысла (коего у них, скорее всего, нет), сколько пугающего всякого настоящего ученого патологического безразличия большинства представителей этого течения к фундаментальным основам своей теории, методологии теоретико-экономических исследований и истории мысли.
Дело в другом и гораздо более важном обстоятельстве. «Забвение» (а точнее - игнорирование) классических основ, легших в основу современной экономической теории, в том числе - неоклассической, и их игнорирование как в исследовательской деятельности, так и - что особенно тревожно - в процессе преподавания, ведет к потере огромного пласта знаний, абсолютно необходимых для понимания закономерностей эво/ин-волюции современной мировой и российской экономики, и провоцированию
теоретико-образовательных лакун, ведущих к очень опасным ошибкам в деятельности эконом-политиков.
Автор этих строк, в отличие от иных мировых авторитетов, не считает, что президенты и министры делают то, чему их научили их университетские профессора. Практика доказывает: эконом-политики делают то, что соответствует интересам правящего политико-экономического класса. Но, тем не менее, фундаментальное политико-экономическое образование способно влиять на общественное мнение, которое, в свою очередь, способно формировать общественный запрос на иную экономическую политику. А этот запрос, в конечном итоге, может как минимум ограничивать аппетиты правящего класса, как максимум - приводить к его замене...
Так мы вплотную подходим к ключевой проблеме нашего текста: ответ на какие вопросы экономической жизни дает классическая политэкономия и ее современные разработки?
2. Что позволяет изучить классическая политическая экономия
Во-первых, классическая политическая экономия позволяет (я бы даже сказал жестче - требует!) ставить вопросы там, где неоклассика видит готовые и вечно-истинные решения. Приведу лишь один пример. Для классической политэкономии одной из интереснейших является проблема (1) генезиса и (2) отмирания рынка. Для неоклассики оба аспекта проблемой не являются. Есть некоторая аксиома: рынок есть единственно эффективная форма аллокации ресурсов. У него существуют некоторые «провалы», которые восполняет государство и которые надо сводить к минимуму.
Так формируется то, что автор этих строк совместно с А.И. Колга-новым назвал «рыночноцентризмом экономической теории».
По-видимому, читатель уже догадался, что автор в данном случае должен будет использовать параллель с птолемеевской геоцентрической моделью Вселенной. В самом деле, давайте задумаемся, почему вплоть до ХУ-ХУП веков (а в России для [неграмотного] большинства населения аж до начала XX века) геоцентрическая модель оставалась абсолютно господствующей?
Потому, что ее противников отправляли на костер? Да, и это тоже правда. Но решение проблемы лежит в другой плоскости. Для феодальной (основанной на натуральном хозяйстве и крепостничестве) экономики, сословно-иерархической «политики» и догматически религиозной духовной жизни любая иная теория мироустройства была (1) не нужна и (2) опасна (опасна угрозой теоретической критики сложившегося миропорядка, являющейся, как правило, прологом практического изменения последнего). Именно практика той эпохи, требовавшая локальной, привязанной к общине-поместью-приходу, замкнутой, движущейся в рамках природного цикла традиционной жизни, превращала [ложную] птолемеевскую модель в необходимую и достаточную теоретическую предпосылку тогдашнего мира, а [истинную] систему Коперника-Галилея-Бруно делала ненужной и опасной. Однако гелиоцентрическая теория, наука и истина были нужны для иной практики - практики разрушения феодального мира - замкнутого социально-экономического пространства, кругового социально-экономического времени, тоталитарно-догматической идеологии.
Конечно, аналогия - не доказательство, но она вполне может послужить прологом и иллюстрацией к доказательству.
В принципе, сходная ситуация вновь наблюдается сегодня в экономической теории. Вновь - ибо XXI век повторяет (причем во многом в фарсовом виде) ситуацию казавшегося всеобщим и вечным господства рыночно-буржуазного строя позапрошлого столетия. Тогда для окончательной победы, а сейчас для самосохранения и консервации этой системы была не нужна и опасна всякая иная, кроме «рыночноцентричной», экономическая теория.
Во-первых, для экономических субъектов, практически (а не только идейно) сращенных с рыночной системой (некритично подчиненных товарному, денежному и т.п. фетишизму1), иная теория и не нужна. Их практическая экономическая
1 А это подчинение существует в той мере, в какой предприниматель ведет бизнес, ориентируясь на максимизацию прибыли и не задумываясь, на чем он делает деньги; в какой наемный работник выбирает сферу занятости, ориентируясь на максимизацию зарплаты, а не на реализацию своих душевных интенций.
жизнь сведена к набору решений, где критерием является максимизация денежного богатства и его производных в кратко- и/или долгосрочном периоде и, соответственно, им нужна лишь четко привязанная к этим практическим задачам наука. И «рыночноцентричная» теория в принципе справляется с решением этих задач.
Более того, во-вторых, эта теория оберегает этих субъектов от любых лишних, опасно критических постановок и вопросов, указывающих на наличие других, не рыночных миров. Она теоретически «доказывает» (как это в свое время делали отцы церкви, защищая постулаты Птолемея), что иного мира нет, вроде бы как бы и не было (раз уж о не-рыночном производстве, распределении и потреблении упорно «забывает» теория, то простым смертным и подавно о них знать не следует) и уж точно никогда не будет. Аминь.
Наконец, в-третьих, любая теоретическая школа, указывающая на то, что рынок не есть единственно-возможное устройство жизни, опасна, как была опасна в свое время гелиоцентрическая модель строения Вселенной: и в том, и в другом случае правящие силы отторгают вредное для них знание (правда, критиков ры-ночноцентричной парадигмы пока еще - тьфу-тьфу-тьфу - не тащат на костер). Для сохранения господства глобальной гегемонии капитала и «рыночного фундаментализма» (напомним, это термин Дж. Сороса) опасна активная пропаганда теоретических представлений, показывающих, например, что рынок как экономическая система, обслуживающая большую часть трансакций большей части человечества, окончательно победил только в... начале XX века. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн (чего стоит хотя бы самая кровавая война XIX века - между Севером и Югом в США, да и Первую мировую войну явно не большевики развязали), колониального угнетения и т.п. (В скобках заметим: economics вообще «видит» только развитые системы, а то и вообще исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих «по ту сторону» собственно экономической
теории, - компаративистики и экономики развития - хозяйственную жизнь 4/5 человечества2).
Еще более опасен тривиальный вопрос: если рынок есть особая форма координации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов, если он когда-то (как господствующая форма - всего лишь сто-двести лет назад) возник, то это означает, что рыночная экономика - не более чем исторически ограниченная, имеющая не только начало, но и конец, экономическая система? И уж совсем вредоносным станет серьезный теоретический анализ (к тому же анализ самокритичный, указывающий на собственные ошибки и грехи апологетики) реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений3.
Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю (для подчиненных без остатка рынку мещанина-потребителя и мещанина-бизнесмена) пытливость ума и вредные вопросы, но прежде всего тем, что показывает:
• историчность рыночной экономики как системы, когда-то возникшей и - как все исторические системы - когда-то долженствующей перерасти в другую экономическую систему (возможно, если следовать букве и духу марксизма, составляющей «всего лишь» базис для постэкономического «царства свободы»);
• реальные противоречия рыночно-капиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходимость ее заката;
• различие между видимостными механизмами ее функционирования и существенными чертами товарных отношений и капитала, лежащими в основе этой видимости, и скрытыми превратными формами так, как хороший макияж и модные одежды скрывают действительную внешность и возраст женщины;
2 У такого подхода, впрочем, есть свои резоны: «Капитал» тоже отражает прежде всего развитое состояние капиталистической экономики. Так что анализ прежде всего наиболее развитого вида определенной экономической системы теоретически вполне правомерен, если... если он не выдается за характеристику экономики вообще, как это происходит в случае с economics и не происходит в случае с «Капиталом».
3 Отчасти такой анализ проделан в статье А. Бузгалина «Эвристический потенциал политической экономии социализма в XXI веке» (Вопросы экономики, 2003, № 3).
• ростки и элементы реальных не-рыночных (в том числе и пост-рыночных) отношений в современной мировой экономике;
• теоретические модели, объясняющие, кто, как и почему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу, отношений.
И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно (с точки зрения адептов «рыночно-центричной» модели) не замечать как не существующие или объявлять маргинальными (что не лишено своеобразных оснований -Коперник и Галилей 500 лет назад тоже были «маргиналами»), а в случае невозможности этого - объявлять ложными. Если же и это не удается, то можно переходить и к административно-политическим методам (в демократических странах последние, как правило, используются редко и осторожно).
Во-вторых, тот же пример указывает на то, что мы видим экономику не только как функционирование микро- и макроэкономических процессов, подчиненных в общем и целом мало изменяющимся моделям рыночной системы, но и как процесс нелинейного развития и трансформации качественно различных и исторически ограниченных (имеющих «начало» и «конец») экономических систем. Эти трансформации начинаются с перехода от основанных на ручном труде, натуральном хозяйстве и внеэкономическом принуждении систем античного и азиатского способов производства к экономике преимущественно индустриальной, основанной на рынке, наемном труде и частной собственности на капитал, и идут далее к ее видоизменениям по мере генезиса (подчеркнем - нелинейного, включающего реверсивные, попятные тренды!) постиндустриальных технологий, государственного регулирования, социально-ориентированного перераспределения дохода, развития общественного сектора в наиболее передовых отраслях (образование, наука, культура, здравоохранение) и т.д.
В-третьих, классическая политическая экономия и ее современные достижения позволяют по-новому взглянуть на ключевые категории экономической жизни.
Использую только три примера: трактовку таких категорий, как «человек», «государство» и «фирма», в современной марксистской теории.
Начинать изучение основных положений классической политэкономии и, в частности, марксизма в вопросах, касающихся человека в его социально-экономическом бытии, следует с понимания того, что проблема Человека марксизмом всегда принципиально рассматривается как междисциплинарная. Не менее важно и то, что в рамках этой теории понятие Человек не случайно пишется с большой буквы, ибо его личностное развитие позиционируется как высший критерий прогресса и, соответственно, высшая мера эффективности, позволяющая сравнивать между собой различные общественные (в частности, экономические) системы.
Также в классической политэкономии показывается, что социально-экономическая природа Человека качественно различна в разных экономических системах. Соответственно, принципиально различны цели и мотивы деятельности, социально-экономические нормы поведения человека и, следовательно, социально-экономическая природа этого актора.
Следующим ключевым положением с точки зрения классической политэкономии необходимо считать то, что Человек в условиях экономической общественной формации включен в большие социально-экономические структуры (классы, страты и т. п.), которые, в свою очередь, существенно детерминируют тип его экономического поведения, ценности и мотивы, и - главное - социально-экономические интересы.
Соответственно, проблема рациональности не только в классической политэкономии, но и в экономической теории в целом должна стоять не столько как вопрос большей или меньшей рациональности, сколько в качестве проблемы особенного конкретно-исторического типа рациональности. Этот тезис позволяет сделать вывод, что в экономике существуют качественно различные типы рационального поведения человека, характерные для разных социально-экономических систем и представителей разных социальных страт.
Продолжим. С точки зрения теории марксизма, человек - это не только продукт определенных производительных сил и объек-
тивных общественных отношений (прежде всего производственных), но и творец истории. Это две противоположных и единых в рамках общественной экономической формации ипостаси бытия Человека.
Существенно, что за последние десятилетия в неоклассике и теориях, базирующихся на ее методологии, появились относительно новые разработки в области проблемы человека.
К числу таких «открытий» относятся разработки представителей нового институционализма, обнаруживших, что на процесс принятия решений и выбор индивидов влияют институты. Здесь, что называется, комментарии излишни: это прямое заимствование одного из выводов марксизма. Как мы уже не раз отмечали, представители нашей школы столетие назад показали, что, в частности, производственные отношения определяют социальный тип человека, его интересы, ценности и мотивы. «Перевод» этого тезиса с языка марксизма на язык институционализма и сведение проблемы к описанию форм производственных отношений (без анализа сущности и ее противоречий) - такова была бы «заслуга» данного направления в этом вопросе4, если бы не существенный «нюанс». А «нюанс» этот неслучаен и значим: новый институ-ционализм предлагает конкретные разработки, раскрывающие важные для процессов накопления капитала формы отчужденного бытия человека в условиях позднего капитализма. В последнем вопросе новый институционализм действительно преуспел, раскрывая вслед за Беккером все новые и новые формы «орыноч-нивания» человека и его подчинения глобальной гегемонии капитала. Для практики главных акторов рыночной системы (мы скажем жестче и определеннее: буржуазии вообще и номенклатуры глобального капитала в частности) это, спору нет, весьма важные теоретические результаты, имеющие большие перспективы практического применения.
Так и получается, что в стремлении приблизиться к реалиям экономических отношений новый институционализм вынужден
4 Подчеркнем и еще один важный пункт: как и все остальные теории, выросшие из неоклассики, новый институционализм рассматривает человека вне его конкретно-исторической и социально-классовой обусловленности.
многое заимствовать из марксизма, но делать это так, чтобы никто не заметил заимствования (для чего применяется метод переименований и «перевода» известных положений на новый «язык», что и создает видимость абсолютной новизны). Так происходит своеобразное «приспособление» теории и методологии марксизма к нуждам практики глобального капитала.
Вернемся к недавним «открытиям» неоклассики в области теории человека.
К числу таких «прозрений» относится формулировка по сути дела диалектического противоречия, указывающего на ограниченность неоклассической методологии: по признанию адептов последней, как только эта теория пытается выйти за рамки абстрактно-одномерной модели экономического человека, описание поведения индивида теряет операциональность и утрачивает удобства формализации. Так, в рамках «основного течения» возникает выбор: либо слишком упрощенная, но операциональная модель, либо учет реальной сложности объекта, но утеря опера-циональности.
На наш взгляд, однако, эта дилемма отчасти снята в некоторых современных работах, принадлежащих к неоклассической парадигме. Так, например, этой теории удается начать строить модели, учитывающие, что (1) у людей наличествуют долгосрочные устойчивые интенции к осуществлению действий, направленных на общественное, а не частное благо; (2) люди не только конкурируют, но и вступают в отношения солидарности; (3) существуют не только частные интересы индивидов, но и единые для них общественные экономические интересы.
Все эти «открытия» в основе своей повторяют основные положения марксистской политэкономии (в том числе - советской), но при этом (1) дополняют их «операциональностью» и (2) знакомят читателей, не способных (или не желающих) познакомиться с марксизмом, с важными аспектами социально-экономического бытия человека. Как таковые они заслуживают позитивной оценки, которая была бы еще выше, если бы эти авторы указывали марксистские основания своих «новых» идей, не забывая про ссылки на первоисточники. Сие, ко всему прочему, могло бы существенно помочь им в дальнейшем исследовании данного круга проблем
при помощи совместных усилий преодолевающих догматизм марксистов и «прозревших» (способных увидеть нерыночные отношения в экономике) неоклассиков.
Наконец, заметим, что для марксистской экономической теории также принципиально значимым является исследование не только индивидов, но и таких акторов, как коллективы, социальные страты, классы. Более того, важен вопрос о том, что есть общество, и может ли оно рассматриваться как самостоятельный актор, обладающий некоторыми реальными общенародными экономическими интересами.
Напоминая, что с точки зрения политической экономии общенародные интересы - это не фикция и даже не только теоретическая абстракция, а реальный экономический феномен, с которым необходимо считаться в практике и который необходимо изучать в теории, приведем только один пример. Общечеловеческий интерес сохранения и рекреации природы - это реальный фактор, обусловливающий необходимость скоординированных на международном уровне экономических действий и осуществления значимых затрат; это феномен, требующий перехода в оценке макроэкономической эффективности к показателям, учитывающим сокращение невозобновляемых природных ресурсов и загрязнения среды и т.п. А ведь этим примером отнюдь не исчерпывается спектр общенациональных интересов, которые включают массу теоретических и практических проблем социальной защиты, экономической безопасности и т.п. с соответствующей корректировкой всех оценочных показателей и не только.
Вернемся к проблеме различий в понимании ключевых акторов экономики в марксизме и economics.
Не менее сложна, чем вопрос о природе и роли Человека, проблема трактовки государства и его роли в экономике. В политической экономии государство предстает как исторически различный актор, специфический для разных экономических систем, представляющий сложную совокупность интересов (от общенародных до интересов господствующего в данном обществе класса, равно как и интересов государственной бюрократии как особой подсистемы этого института). Соответственно, роль государства
в экономике отнюдь не сводится к минимально-необходимому вмешательству, связанному с компенсацией провалов рынка. Она определяется как действия особого экономического субъекта, реализующего особый способ экономической координации -учет, контроль, регулирование, программирование и т.п., развивающего новый класс отношений собственности (общественной), распределения дохода (социальные трансферты и не только), воспроизводства и т. д.
Кажущееся сходство в определении «фирмы» в марксистской политэкономии и economics тоже оказывается видимостью.
С одной стороны, economics (и даже новый институциона-лизм) по сути дела заимствовали классическое политэкономиче-ское определение основного хозяйствующего субъекта рыночной экономики: (1) обособленный владелец товара (в развитом виде -капитала), целью которого (2) является максимизация прибыли и для которого (3) характерны планомерные внутренние и конкурентно-рыночные внешние связи. Все три пункта восходят к классическим предшественникам Маркса и развиты в «Капитале». Неоклассика воспроизводит (только несколько иными словами) и первое, и второе, и третье (в последнем особенно преуспел новый институционализм, который «открыл», что фирма -это система, в рамках которой не-рыночные связи эффективнее рыночных, повторив на новый лад старый добрый вывод «Капитала» о внутрифирменной планомерности).
С другой стороны, политэкономический подход к трактовке первичного хозяйственного звена шире и глубже. Шире, ибо он предполагает выделение такого звена в разных экономических системах. Так, в эпоху доиндустриального феодализма первичным звеном были поместье, крестьянская община; раннего капитализма - простая капиталистическая кооперация, развитого индустриального капитализма - капиталистическая фабрика, постиндустриальной системы - капитал-сеть и т. д. Глубже, ибо в политэкономии специально анализируется различие технологических основ первичного звена (на что мы указали выше), его социально-экономической формы (скажем, при капитализме она эволюционирует от мелкого товаропроизводителя до трансна-
циональной корпорации) и юридического оформления. Наконец, для политэкономии «фирма» - это ячейка, в которой отражаются (как океан в капле воды) все производственные отношения той или иной экономической системы (последнее отчасти характерно для близких к политэкономии направлений - классического ин-ституционализма и экономической социологии).
Вот почему вопрос о трактовке практически всех экономических категорий поставит перед нами те же задачи-проблемы различения и сопряжения их смыслов и места в науке ...
И все это в конечном итоге потребует ответа на ключевые вопросы:
• что и для чего изучают эти науки;
• кем поставленные задачи решают и на чьи вызовы отвечают, чьи интересы лежат в основе «социального заказа», реализуемого исследователями;
• что, как и почему они (вследствие этого) рекомендуют экономическим акторам, и каким именно акторам в первую очередь: потребителю? бизнесу? профсоюзу? государству? партии (правой? центристской? левой?) НПО? социальным движениям?5
Так мы приходим к важному выводу: практика как деятельность общественного человека, творящего историю, гораздо шире, чем бизнес в стабильном буржуазном обществе. Этот тезис позволяет нам продолжить сравнительный анализ economics и политической экономии.
5 Даже если ученый-обществовед в соответствии с заветом своего естественнонаучного собрата скажет, что его теория адресована всем, кому дорога истина, он никуда не сможет деться от того, что «истины» одних будут использовать консерваторы, других - социал-демократы, третьих - .И настоящий ученый должен отвечать на вопрос, почему его теорию использует та или иная общественная сила. И вы знаете, каким, скорее всего, будет ответ: потому, что только эта сила заинтересована в честном отображении действительного положения дел и политически неангажирована. Так, например, «экономические империалисты» в своем большинстве уверены, что такой общественной силой является бизнес, доверяющие ему граждане и представляющие их интересы партии, а все, кто им так или иначе противостоит - идеологически ангажированы (в отличие от «идеологически нейтральных» сторонников «основного течения»).
3. Потенциал неоклассической экономической теории и классической политэкономии: пределы
.А продолжим мы его апелляцией к риторическим вопросам: признаем ли мы, что мир качественно изменчив и что эти изменения особенно интенсивно происходят в последние десятилетия (постиндустриальная революция, обострение глобальных проблем, рождение и распад «реального социализма»), что чем дальше, тем больше именно они будут определять передний край нашей общественной практики, а значит, и теории; признаем ли мы, что мир глобален и его социально-экономическая жизнь несводима к функционированию рынка; более того, признаем ли мы, что необходимая для практики в широком смысле слова политико-экономическая теория несводима к узкому кругу выводов, используемых economics? Если мы признаем все это, а также примем во внимание сформулированные выше различия политической экономии и economics, то мы сможем сформулировать весьма важные методологические гипотезы, показывающие спектр проблемных полей, которые economics не охватывает вообще или рассматривает, заимствуя багаж политической экономии, причем заимствуя поверхностно, неполно и без указания на первоисточник. Этот спектр будет прямо корреспондировать с выделенной выше спецификой предмета и метода постклассической политэкономии и economics.
1. «По ту сторону» economics по сути дела остаются все вопросы исследования нерыночных экономических систем и нерыночных экономических отношений;, эта теория «рыночно-центрична»; все, что не-рынок, для нее не существует, или истолковывается по принципу «рыночноподобия», или оценивается как «провалы» рынка, которые должны быть сведены к минимуму.
2. Даже если абстрагироваться от не-рыночных систем, economics принципиально не исследует рынок (мы бы сказали, систему товарных, в частности, капиталистических отношений) как исторически-конкретную, т. е. возникающую и преходящую систему. В его рамках просто нет достаточных методологических и теоретических оснований для такого исследования.
3. Economics дает теоретические основания только для исследования механизма функциональных взаимосвязей между различными экономическими агентами. Лежащие в глубине проблемы сущности «рыночной экономики» - сложную систему производственных отношений капитализма, закономерности его эволюции, его противоречия, причины рождения, развития и заката эта теория даже не ставит и не может ставить.
4. Economics оставляет в стороне проблемы исследования реальных общественных отношений между различными большими группами людей (классами, слоями) в процессе производства и распределения, а не только обмена и потребительского выбора. Вследствие этого в основном игнорируются как производственно-экономические, так и социально-экономические проблемы, а вместе с этим экономические основы социально-классовой стратификации, понимание интересов и закономерностей поведения, противоречий и компромиссов этих сил, причин и последствий реформ и революций etc.
5. По ту сторону economics оказываются каузальные связи, характеризующие проблемы макроэкономической динамики (воспроизводства). Ответы на вопросы о причинах кризисов или их отсутствия, о причинах того или иного качества роста, соотношения роста и развития, экономических основах социально-гуманитарного прогресса (регресса) и т.п. найти в рамках стандартной макроэкономики невозможно. Последняя дает только характеристику (более или менее адекватную, ибо всегда абстрагируется от массы принципиально значимых, но не кван-тифицируемых параметров) тех или иных функциональных связей (модели роста и т. п.).
6. За небольшим исключением работ, написанных постмарксистами, economics игнорирует проблему взаимодействия материально-технических основ экономики и собственно экономических процессов. За ее бортом остаются экономические причины и последствия смены технологических укладов, не рассматривается вопрос о том, почему и как определенный тип производственных отношений определяет особый тип технической эволюции - доминирование производства предметов роскоши в эпоху позднего капитализма, вещный фетишизм рыночной
экономики, подмеченная еще Бодрийяром ориентация на производство симулякров, все более характерное для капитализма эпохи постмодерна. Эти проблемы активно разрабатываются в западной литературе, но почти исключительно вне методологии неоклассики.
7. В большинстве случаев economics малопригоден для анализа качественных социально-экономических трансформаций. Мировая экономика XX-XXI вв. знаменуется началом качественных перемен, которые в рамках economics не находят адекватного отображения, фиксируясь как либо «внешние эффекты», либо временные состояния, связанные с незавершенностью продвижения к идеальной [рыночной] модели, либо как исключения из правил. Для экономических исследований и преподавания экономических дисциплин (а это процессы, идущие в эпоху интеграции науки и образования рука об руку) в эпоху качественных изменений в общественной жизни принципиально актуальными становятся парадигмы, акцентирующие внимание на качественной стороне, причинах и природе, закономерностях э- или инволюции, прогресса или регресса экономик, критериев последних и т.п. А это означает, в частности, изучение границ и пределов систем, обладающих конкретным системным качеством, их противоречий и т. п. материи, «запретной» для economics. Такие исследования и такое образование позволяют не бояться видеть новое, адекватно его оценивать (т.е. оценивать как новое качество, тип экономики, а не особую [странную] разновидность рынка) и, что особенно важно, не впадать в редукционизм.
8. Наконец, для economics, по большому счету, существуют только те экономические параметры, которые подлежат кван-тификации, могут быть количественно выражены. От всего остального - по сути дела, от главной экономической материи, требующей применения не столько количественного, сколько качественного системного анализа, эта теория просто уходит, объявляя вненаучным все то, что нельзя «строго» (т. е. при помощи сколь угодно далекой от реалий, но математически выверенной модели) отобразить и верифицировать.
В результате сторонники исключительно математизированной (абсолютно доминирующей) ветви неоклассической теории ока-
зываются в положении героя известного анекдота, который искал не там, где потерял, а там, где светло. Объектом исследования такой теории становятся только те проблемные поля, которые отражены в той или иной статистике, представлены в виде количественных данных. Между тем экономическая статистика объективно поставлена в условия, когда она должна и может отражать преимущественно те данные, которые нужны для оптимизации принятия решений в области функционирования тех или иных акторов современной экономики, основными из которых являются те или иные формы капитала и государства. В результате огромные пласты длительных, качественных изменений в социально-экономической жизни остаются вне сферы внимания и как бы
«объективно» выпадают из сферы исследования...
***
А теперь несколько слов самокритики: классическая политическая экономия - это наука, которая ставит перед собой задачу объяснения природы и закономерностей возникновения, развития и смены социально-экономических систем.
Как таковая она оказывается мало эффективна в деле решения тех проблем, которые наиболее востребованы практикой бизнеса - проблем поиска наиболее эффективных решений в области продаж и покупок, получения и выдачи кредитов, осуществления разнообразных финансовых операций, игры на бирже, прогнозирования макроэкономических индикаторов на несколько месяцев (или, максимум, лет) вперед.
Наша наука в основном бесполезна для осуществления исследований, направленных на поиск путей улучшения функционирования тех или иных фирм и государственных структур в кратко- и среднесрочном периоде. И в этом смысле она мало полезна тем, кто платит за экономические исследования, и тем, кто хочет получать деньги за экономические исследования в современном мире.
Такова огромная бочка дегтя, в которой, на первый взгляд, тонет ложка политэкономического меда.
Однако!
Классическая политическая экономия и, особенно, ее современные разработки объективно необходимы всем тем, кто хочет понять и понимать:
• природу и стратегические закономерности э/инволюции, про/регресса современного глобального социально-экономического мироустройства и национальных социально-экономических систем. Мы были способны предсказать, и предсказали и грандиозный спад в экономиках экс-СССР в результате проведения политики «шоковой терапии», и мировой экономический кризис 2007-2009 годов;
• экономические основы формирования интересов, качественно определенных ценностей и мотивов поведения больших социальных групп, причины и стратегии их действий, борьбы, сотрудничества и т.п.;
• потенциал и пределы существующих социально-экономических систем и возможные направления, сценарии, противоречия их трансформации;
• причины и природу качественных изменений в социально-экономической жизни - от масштабных реформ до социальных революций;
• противоречия взаимосвязи и взаимообусловленности изменений в технологиях, экономических и социальных отношениях, политике, идеологии и культуре;
• объективные социально-экономические детерминанты формирования и эволюции национальных экономических систем и противоречия глобализации.
Иными словами, наша наука нужна и «рядовому» гражданину (любому - рабочему и бизнесмену, государственному чиновнику и учителю) и профессиональному экономисту в той мере, в какой он (она) хочет не слепо плыть по течению, максимизируя количество денег в кошельке и надеясь, что ему кто-то правильно предскажет завтрашний курс доллара, а понимать закономерности существующего социально-экономического процесса, его прошлое и будущее, и сознательно строить свою жизненную стратегию.
Преподавание экономической теории: к проблеме плюрализма (вместо заключения)
Даже предложенные выше весьма беглые заметки об ограниченности economics и потенциале классической политической экономии позволяют вновь, продолжая аргументы сотен известных ученых, тысяч мало- (и просто не-) известных преподавателей, десятков тысяч студентов, сделать вывод: для успешного развития экономической теории вообще, а в эпохи перемен в особенности, должны быть характерны плюрализм, равноправие и диалог различных теоретических школ при доминировании междисциплинарного подхода. В эпоху перемен ученый (и его собрат-педагог), желающий оказаться, что называется, «на передовых рубежах», должен быть способен к критическому восприятию любых устоявшихся теорий, к сомнению в аксиомах, открыт к диалогу с новым, уметь видеть странное в обыденном, привычном мире (в эстетике существует очень точное понятие: «остранение»; как у Льюиса Кэрролла: «Чем дальше, тем страньше»6).
Едва ли не единственный путь к формированию такой способности и, более того, установки у исследователя - разностороннее, недогматическое образование, построенное по принципу постоянного сомнения, поиска точек взаимодействия различных парадигм, взаимной критики. Применительно к нашей теме данная установка может быть прокомментирована следующим образом.
Во-первых, опасным (в частности, с точки зрения угрозы утраты открытости и диалогичности теории) является характерное для современной ситуации в экономической науке и образовании доминирование (причем едва ли не абсолютное) economics как базовой, универсальной системы знаний и языка. Очень частыми в России стали параллели между необходимостью всеобщего знания «марксизма-ленинизма» (в нашем недавнем прошлом) и необходимостью всеобщего знания economics (в нашем настоящем)
6 Акцент на этом слове-понятии «страньше» мы позаимствовали из блестящего выступления Д.Г. Плахотной на методологическом семинаре кафедры политической экономии экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, запомнившегося нам еще со студенческой скамьи.
как основ любой научно-педагогической деятельности. Не знать economics нельзя, но не хуже ли знать только economics?
Между тем множество подходов лежит в стороне от mainstream, а иные и вообще не связаны с этой линией. Многообразие теорий и их равноправие как принцип науки вообще мало кем подвергается сомнению. Тем более странно (опять же, с принципиальной точки зрения) характерное ныне для России (как, впрочем, и для большинства других стран) некритическое копирование американских стандартов экономического образования с абсолютным доминированием лишь одной из школ. Но надо ли нам воспроизводить этот уходящий в прошлое образец?
Во-вторых, принципиально важным является акцентирование междисциплинарного подхода и, соответственно, наиболее пристальное внимание к тем школам в области экономической теории, которые в наибольшей степени открыты в этом направлении, обращаются к предмету, лежащему на пересечении различных пластов жизни общества, не замыкаясь экономикой в узком смысле слова. A economics - это дисциплина, специально акцентирующая узко экономический подход. И если сегодня реальные курсы микро-, а особенно макроэкономики включают в дополнительных главах сведения из других дисциплин, то это не является органической частью mainstream как таковой, а представляет собой лишь уступку давлению обстоятельств.
Иными словами, необходимо признать, что предмет нашей теории и нашего образования вышел далеко за рамки описания абстрактных основ функционирования рыночной экономики, что является действительным (а не декларируемым во введении) предметом economics.
В-третьих, для открытости и диалогичности теоретических исследований и, соответственно, открытости и диалогичности учебного процесса необходимо использование различных методов и, что не менее важно, различных языков науки. Точно так же, как невозможно вести естественнонаучные исследования на языке богословия (помните хрестоматийный пример из средневековой схоластики: «Треугольник ABC подобен треугольнику A'B'C' по велению божьему.»?), так же невозможно исследовать глобальную экономику периода генезиса информационного
общества и качественных социальных трансформаций, используя только язык economics. Для таких исследований, для такого образования нужны выход за рамки одного языка и использование языков различных научных школ экономики и смежных дисциплин. В еще большей степени сказанное касается необходимости «задействования» разных методов исследования, ибо метод не был и не может быть безразличен к предмету и содержанию науки.
Наконец, важнейшей задачей ученых-экономистов России является творческое воспроизведение достижений отечественной теории в критическом сравнении с западными разработками. При этом под отечественной экономической мыслью мы подразумеваем не только работы российских экономистов до 1917 г., но и советскую политическую экономию, содержание которой в действительности не сводилось лишь к апологии «социализма»7. Впрочем, это особая материя, требующая специального исследования.
Итак, для научных исследований и образования в области экономики, адекватных «вызову» качественно изменяющегося глобального мира, необходимы подлинное равноправие и диалог научных школ, языков и методов. Без этого современный специалист, аналитик не сможет ни сформироваться, ни вести плодотворных
исследований, особенно фундаментального свойства.
***
Сказанное выше - не более (но и не менее) чем система взаимосвязанных гипотез, которые в данном тексте не доказываются, а формулируются. Их обоснование представляет немалую теоретическую проблему. Более того, окончательно их можно будет доказать только тогда, когда изменятся, станут действительно
7 Отчасти это показано в последнем томе «Всемирной истории экономической мысли» (под ред. В.Н. Черковца и В.М. Радаева, 1997), в дискуссии о российской школе экономической мысли, проходившей на страницах журнала «Вопросы экономики», а также в монографии А.С. Шухова и М.П. Фрейдлина о советской экономико-математической школе (см.: Шухов А.С., Фрейдлин М.П. Математическая экономия в России (1885-1995). М.: Наука, 1996) и коллективной монографии о «зернах и плевелах» политической экономии социализма (см.: Политическая экономия социализма в экономической теории XXI века. М.: ТЕИС, 2003).
демократическими, диалогичными отношения в науке (как сфере практики) и появится «социальный заказ», заинтересованность социума и его лидирующих сил в выявлении сущностных закономерностей социально-экономической организации мира XXI в.
А теперь пойдем дальше, сделав некоторые выводы.
Вывод первый: economics и лежащие в его основе политико-экономические теории отображают лишь часть реальной экономической жизни (преимущественно превратные формы функционирования рыночной экономики в рамках постулатов общей теории равновесия) и неадекватны для исследования (не дают достаточных знаний в процессе образования) многих реальных и значимых социально-экономических процессов современной глобальной экономики; поэтому данному течению необходимо отвести подобающее ему место, включив в круг других школ экономической теории, но не представляя его единственно истинным и универсальным знанием.
Вывод второй: для ученого (и студента), стремящегося осмыслить современный социально-экономический строй в его качественной специфике, необходимо не только овладеть economics, но и критически, творчески освоить методологию и теорию различных политико-экономических школ. В противном случае научные разработки и практические рекомендации в недалеком будущем окажутся теоретически малоплодотворными и неадекватными запросам практики.
Вывод третий, особенно важный для автора этой статьи, отдавшего большую часть своей жизни преподавательской работе в МГУ имени М.В. Ломоносова: абсолютно необходимым условием дальнейшего прогресса нашей науки является существенная коррекция программ и учебных планов вузов в области экономической теории.
В данном случае мы, конечно же, не претендуем на то, чтобы предложить целостную систему рекомендаций в области организации учебного процесса и методики преподавания (эта тема вполне заслуживает особой разработки). Ограничимся лишь отдельными ремарками, касающимися только тех выводов, которые прямо вытекают из представленных выше рассуждений.
1. Если мы планируем подготовку студентов, которые не будут в будущем профессионально заниматься экономикой, то для них, по-видимому, значимость курсов, коротко излагающих азы economics (этакую своеобразную «арифметику» функционирования рынка), окажется столь велика, сколь много эти курсы будут связаны с пониманием некоторых экономических реальностей. Но им в большей мере будет полезно узнать нечто иное, а именно: что такое экономическая жизнь в разных обществах, как она влияет на человека, почему так или иначе устроены эта жизнь и наше поведение, почему одни люди готовы на все ради денег, а другие ориентированы на социо-гуманитарные ценности; почему в России социальная защита развита минимально, а социальное неравенство высоко, а в Швеции или Финляндии высокая инно-вационность экономики достигается в рамках социал-демократической модели, когда топ-менеджер «Нокии» получает всего лишь в 10 раз больше рабочего, а не в 1 000, как в российских нефтяных кланах; почему несколько сот семей владеют тысячами миллиардов долларов, а более миллиарда жителей Земли живет в среднем на 70-100 центов в день; случаен ли был мировой экономический кризис 2008-2010 гг.; как и почему развивалась или оказывалась в кризисе отечественная экономика и каково ее место в глобальной хозяйственной системе. Для ответа на эти вопросы нужен особый курс экономической теории, основы которого ориентированы, скорее, на политическую экономию и лишь дополнены economics.
2. Во всех вузах, где студент для своей будущей профессиональной деятельности должен получить знания о рыночной экономике, преподавание economics как одной из дисциплин, дающих знания об основных механизмах функционирования рынка и лежащих на стыке политической экономии и прикладных экономических наук, безусловно, необходимо в развернутом виде. При этом для студентов экономических вузов следовало бы гораздо полнее, нежели в современных базовых учебниках, освещать методологические и теоретические основы economics (нынешний студент-экономист, научившись решать стандартные задачки, как правило, испытывает немалые трудности, когда его просят обосновать правомерность теории предельной полезности или факто-
ров производства); указывать на все те практические и теоретические социально-экономические проблемы, которые лишь затрагиваются в базовом курсе, но анализируются на основе других теорий, поясняя, почему именно так обстоит дело; обязательно дополнить базовый курс основами не только нового, но и классического институционализма, экономики развития и экономической компаративистики и т.д.
В то же время для формирования студента-экономиста, способного осмыслить основные пласты глобальной экономики периода генезиса информационного общества и трансформации пост-«социалистического» мира, а также творчески и критически («отстраненно») анализировать сложные социально-экономические процессы современности (а тем более - развивать экономическую теорию и вести содержательный анализ новых, ранее неизвестных теории, эмпирических феноменов), необходимо полипара-дигмальное преподавание экономической теории. Оно должно начинаться с классической политической экономии и заканчиваться постклассической политической экономией, и включать широкий набор курсов по методологии, истории экономической мысли и сравнительному анализу ее основных современных течений.
В процессе преподавания экономической теории для решения этих задач можно предусмотреть следующие курсы (речь идет о подготовке специалистов в области экономической теории и экономистов-аналитиков).
Во-первых, курс «Классическая политическая экономия», предусматривающий раскрытие многообразия и точек соприкосновения основных школ политической экономии в решении важнейших вопросов экономической жизни, начиная с предмета и метода, включая трактовку таких понятий, как товар и стоимость, деньги, капитал, собственность, воспроизводство и т.п. Такой курс (особенно семинары, ролевые игры, диспуты) помогает студентам понять азы различных подходов к исследованию экономической жизни, аргументы и обоснование различных научных школ, позволяет научить студентов критически воспринимать те или иные взгляды, вести полемику, самостоятельно формировать предпочтения и аргументировать свою позицию, обладая минимально необходимыми для этого знаниями.
Во-вторых, курс «Постклассическая политическая экономия», посвященный политико-экономическому исследованию современных черт рынка (все более тотального), денег (все более виртуальных), капитала («человеческого», «социального», а также фиктивного...), корпоративных структур, государства, глобализации и глобальных проблем, а также социальных, политических, экологических и культурных аспектов экономики, включая экономические основы социальной структуризации, проблемы взаимодействия экономики и технологических процессов.
В-третьих, курс «Введение в компаративистику (сравнительный анализ экономических систем)», дающий необходимый минимум знаний о реальном функционировании разнообразных экономических систем (развитых, развивающихся и т.п.) в условиях становления глобальной экономики. Основой для освоения этого курса послужат именно те знания, которые студент получит в процессе анализа различных политико-экономических подходов, разных трактовок экономических систем.
Продолжением данного курса может служить курс «Теория социально-экономических трансформаций», где также используется широкий спектр теоретических подходов (от марксизма и институционализма до традиционной микро- и макроэкономики). Главное внимание в рамках этого курса уделяется генезису глобальной экономики и качественным изменениям экономической жизни в процессе генезиса информационного общества, а также проблемам эволюции отечественной экономики.
В-четвертых, для студентов-старшекурсников бакалавриата и студентов магистратуры может быть предложена система теоретических семинаров (методология экономической теории, соотношение и потенциал различных экономических теорий, глобальная экономика знаний). В рамках таких занятий студенты в значительной степени самостоятельно (но под руководством профессора), работая с источниками, статистическим материалом, ведя очные и заочные диалоги, готовя и защищая рефераты и коллективные проекты, смогут получить навык самостоятельной исследовательской творческой деятельности как будущие аналитики, консультанты, преподаватели.
На первый взгляд, такой учебный план (минимум два уровня economics и два - политической экономии, курс компаративистики и теории трансформаций, спецсеминары, итого около 8 часов в неделю на протяжении четырех семестров) покажется перегруженным теорией и не соответствующим интересам студентов8. Действительно, в большинстве случаев современный студент стремится получить в первую очередь определенный объем прикладных знаний и навыков, которые он мог бы использовать для работы бухгалтером, менеджером низшего или среднего звена и т.п. Но жизнь меняется. В недалеком будущем наиболее престижными станут специальности аналитиков и консультантов, а для них требуется прежде всего способность к самостоятельному мышлению, критическому освоению информации, то есть все то, что можно получить лишь в рамках фундаментальной полипара-дигмальной подготовки.
Есть и еще одно, принципиальное соображение: образование есть фундаментальная общественная ценность (сфера формирования социально-ответственной Личности, Гражданина), а не одна из сфер предоставления услуг на рынке, и потому содержание образования (в единстве обучения и воспитания) не должно редуцироваться к трендам рыночного спроса.
Итак, если мы хотим выпускать не только узких специалистов по прикладным дисциплинам, готовых воспроизвести лишь основы blackboard economy и имеющих узкопрофессиональные знания, но и молодое поколение экономистов, способных анализировать все многообразие социально-экономической жизни, критиковать и творчески развивать существующие концепции (то есть творцов новых знаний), понимающих экономические основы социальных, политических и идейных противоречий в современном мире, мы должны дать им представление не только об economics, но и обо всем комплексе современных социально-экономических теорий, о реальной сложности глобальной экономики
8 Автором совместно с А.И. Колгановым подготовлены и учебные материалы по этим курсам (программы, учебники); их практическая апробация прошла на экономическом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова.
на пороге нового тысячелетия. Иначе - новый догматизм. Иначе -умирание оригинальной отечественной социально-экономической теории и вчерашний день американской науки.
Контактная информация / Contact links
E-mail: buzgalin@mail.ru
