CC BY
155
С. И. Щеголев
КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ И НАЦИОНАЛЬНООСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПОЛЬШЕ 1860-1864 гг.: ПОЛОЖЕНИЕ ПОЛЬСКОЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ НАКАНУНЕ ПЕРИОДА МАНИФЕСТАЦИЙ
Вопрос об участии в вооруженном восстании 1863-1864 гг. в Польше национального католического духовенства в российской исторической науке не получил на настоящий момент должного освещения в силу имевших место довольно продолжительное время в нашей стране тенденций рассматривать прежде всего социально-экономические вопросы. Тем не менее, как бы ни замалчивалась эта роль, она весьма и весьма велика и раскрывает своеобразие общественно-политического движения в Польше. Более того, вероятно, в ней следует искать и те причины чрезвычайно высокого авторитета католической церкви, который можно наблюдать на протяжении всего XX в. и, в частности, в самое последнее время. Поэтому автор счел необходимым более подробно остановиться на той роли, которую играла церковь, духовенство Польши, в подготовке и проведении восстания. Для этого был проведен не только, возможно, более тщательный анализ уже имеющейся в обращении литературы по истории Польши интересующего времени, но и проделана большая работа в архивах, в частности, в Российском историческом архиве, где особое внимание автора привлек ряд документов, по сию пору по тем или иным причинам не попавшим в поле внимания историков, в частности, обширная докладная записка статс-секретаря Н. А. Милютина (впоследствии военного министра России), ряд документов жандармского управления и некоторые другие. Невозможно в одной работе всесторонне осветить участие польского католического духовенства в восстании. Эта тема обширна, сложна, роль духовенства далеко не однозначна, действия священников часто противоречивы.
Отличительной чертой польского народа является не только горячий патриотизм, но и сильная приверженность исповедуемой религии — католицизму, идея национальная в сознании поляка тесно переплетается с идеей религиозной, и не случайно во всех политических катаклизмах XIX в., да и как мы видим, века XX, роль национальной католической церкви очень велика. Неизменно борьба за свободу родины в Польше имеет ярко выраженную религиозную окраску. Изучая жизнь польского народа, его историю, легко убедиться, что не только в домашней частной жизни, но и еще более в жизни политической он всегда находился под сильным влиянием костела. К голосу ксендзов и монахов всегда внимательно прислушивались и польские короли, и крупнейшие магнаты, и рядовая шляхта.
С присоединением значительной части польских земель к России и особенно с начала второй четверти XIX в., т. е. с приходом к власти Николая I, русское правительство начинает наступление на позиции католической церкви в Царстве Польском с целью по возможности лишить ее самостоятельности. Запрещались собрания католиков, их коллегии и консилиумы. Сделано было все, чтобы не допустить непосредственной связи польской католической церкви с Ватиканом. Польские католики не имели ни папского
© С. И. Щеголев, 2010
нунция, ни легата в крае. Дела католической церкви в Польше находились под бдительным надзором русских чиновников. Все было направлено на изоляцию польских католиков, на разделение их в самой Польше, на дискредитацию католической церкви в глазах поляков и, как следствие, укрепление позиций православия в Польше. Русские чиновники с пренебрежением относились к нуждам польской католической церкви, не оказывали ей должного содействия, вследствие чего многие костелы годами стояли без ремонта, а во многих епархиях подолгу не было епископов (так, более 10 лет не было епископа в Августовской епархии).
Все вышесказанное не могло не предопределить оппозиционных настроений в среде польского священства. За тридцатилетний период, последовавший после восстания 1830 г., т. е. на протяжении всего царствования Николая I эти настроения только укреплялись, проявляясь каждый раз там, где недовольство действиями русской администрации принимало открытый характер.
Восстание приходится на заключительный этап самого продолжительного в истории Римско-католической церкви понтификата, длившегося 31 год и 7 месяцев (начиная с 1846 г.),—на понтификат папы Пия IX. Это был не только самый продолжительный понтификат, но и один из самых бурных.
Пий IX был склонен к позе, театральности и дешевым жестам. Один из биографов папы писал: «Мастаи не проповедовал, а играл. Он играл на кафедре точно также, как некогда играл в театре в любительских спектаклях» [1, с. 582]. Впоследствии в арену дилетантства и лицедейства графа Мастаи превратилась вся Европа, жертвой его действий превратилась и Польша, брошенная папой на произвол российского самодержавия [1]. После смерти папы Григория XVI, волею конклава, он возглавил католическую церковь именно тогда, когда мир сотрясали социальные и политические катаклизмы, когда под мощным натиском капитализма одну за другой сдавал свои позиции феодализм, уходя безвозвратно в прошлое, становясь анахронизмом. От нового главы Ватикана требовались гибкость и тонкий ум, острое ощущение внешнеполитической и духовной ситуации. Но, родившись в веке XVIII, новый папа так и не переступил в своих установках 1800 года, будучи сам воплощенным анахронизмом. Оказавшись во главе Римско-католической церкви, Пий IX всемерно пытался сделать невозможное — задержать, остановить ход исторических событий, более того, повернуть их вспять. В такой ущербной политической тенденции значительна и вина ближайшего помощника папы, статс-секретаря Ватикана Антонелли (с 1848 г.), человека крайне реакционных взглядов, который в течение четверти века направлял внешнюю политику папского государства. Можно предположить, что будь на месте Антонелли другой, более тонкий, не столь консервативный советник, действия Пия IX не были бы столь одиозными (в том числе и в отношении Польши, которую папа, скажем забегая вперед, просто предал).
Как приверженец политики, суть которой — борьба против революций, Пий IX неминуемо должен был прийти к союзу с Российской империей Николая I, гордо носившего прозвище «Жандарма Европы». Именно в русском императоре папа видел и единомышленника, и союзника. Уже в 1847 г., т. е. через год после увенчания тиарой в соборе св. Петра, Пий IX, при обоюдной инициативе с русским императором, заключил конкордат между империей и Ватиканом, который действовал на протяжении двадцати лет, даже после смены хозяина Зимнего дворца (до 1867 г.), что уже само по себе достаточно красноречиво говорит о естественности этого союза.
Какие цели преследовал Пий IX и его советники в заключенном конкордате? Этих целей две. Первая — совместная с Россией борьба с революциями в Европе. Она была
зафиксирована в тексте конкордата. Вторая — усиление позиций католицизма в России, прежде всего, разумеется, в Польше, Литве, Белоруссии и на Украине. Она, конечно, в тексте не содержалась, зафиксирована не была, но подразумевалась в Ватикане.
Что до правительства России, то оно понимало смысл конкордата буквально, т. е. исключительно в первом пункте, видя в Ватикане надежного и последовательного союзника в борьбе с проявлениями революционных, а также либерально-демократических настроений. Но вместе с тем правительство России всячески поддерживало преимущественные права православия, главой которого являлся император, и любым способом, отстаивая пресловутый тезис «самодержавие, православие, народность», стремилось стеснить деятельность католиков в пределах империи, нисколько не беспокоясь о необходимости каких-либо послаблений после заключения конкордата с Ватиканом. Безусловно, крушение второй цели конкордата было воспринято в Риме крайне болезненно. Но первая цель слишком крепко связывала русское правительство и Апостолическую канцелярию, папу и императора и вынуждала примириться с создавшимся положением.
Когда началось восстание в Польше, Санкт-Петербург обвинил руководство католической церкви в Риме в подстрекательстве и поддержке восстания. Соответствует ли это истине? На первый взгляд — да, соответствует, если посчитать, что в Риме хотя бы таким путем попытались отстоять католицизм в западных и юго-западных губерниях Российской империи.
Но, во-первых, в Ватикане прекрасно понимали, что у империи в любом случае хватит сил подавить любое восстание в своих пределах, тем более, что после крымской катастрофы для России это стало «делом чести», а в этом случае положение католической церкви и католического населения только ухудшалось бы по причине жестоких репрессий. И, во-вторых, вспомним, что Пий IX неоднократно требовал от поляков подчинения русским властям, вспомним, что восстание в Польше явилось крайним, доведенным до логического конца проявлением тех самых революционных тенденций, которые так пугали Ватикан, против которых был заключен конкордат, ради которого, собственно, папское правительство и терпело вызывающую, возмутительную по отношению к католикам, политику русского правительства. Из этого логически исходят те действия, которые были предприняты Пием IX в период восстания. В своих посланиях к полякам католический первосвященник требовал свертывания восстания и покорности властям, а несколько позднее, 20 февраля 1863 г., «настаивал, чтобы отвергались так называемые религии законы (навязываемые руководителями восстания. — С. Щ.)... уважались законы государственно-церковные. Кроме того, архиепископ должен был предостерегать верующих против “лжеучений”» [2, с. 34].
Позднее, 22 апреля того же года, папа обратился с личным письмом к царю, в котором в полном соответствии с папским посланием от 20 февраля 1863 г. решительно осудил всякую политическую революционную агитацию католиков. Папа высказал свое осуждение тем, кто в рядах революционеров сражается с оружием в руках против власти царского правительства [2]. Правда, тут же Пий IX указывал Александру II, что своими действиями он ослабляет силу, которая его поддерживает (т. е. церковь, в данном конкретном случае — католическую). Тем не менее, даже имея в виду эту уж очень скромную попытку папы приостановить кровопролитие, никак нельзя говорить, что Ватикан поддерживал восставших, более того, он их просто предал. Так что Александр II не имел, строго говоря, никаких оснований бросать в адрес правительства Ватикана и лично Пия IX какие-либо, даже самые невинные обвинения в связи с восстанием в Польше. Позиция главы Римско-католической церкви была столь же ортодоксально
непримирима к освободительному движению польского народа, как и русского монарха. Пий IX и его советники (прежде всего кардинал Антонелли) показали себя весьма недальновидными политиками и плохими пастырями верующих, раз они из-за своего страха перед новым временем не пожелали увидеть в событиях в Польше ничего кроме еще одного бунта.
Итак, из всего вышесказанного следуют, по крайней мере, три основных вывода.
1. Можно видеть весьма существенное, глубокое, принципиальное отличие в отношении к насущным вопросам Польши и польскому восстанию как со стороны высших иерархов Римско-католической церкви и самого Пия IX, как и со стороны руководителей польского католического духовенства.
2. Положение в Польше показало переломный характер понтификата Пия IX, с особой силой акцентировав отсталую, феодальную по методам стратегию Ватикана в принципиально новом мире, утерю связи с национальным духовенством (в данном случае в Польше).
3. Польское католическое духовенство, оказавшись в эпицентре событий, не могло получить никакой поддержки от Ватикана и было вынуждено действовать самостоятельно, на свой страх и риск, имея целью служение национальным польским интересам. Таким образом, местное католическое духовенство состояло в оппозиции не только к русскому правительству, русской администрации в Царстве Польском, но и в оппозиции к Пию IX, Ватикану. В оппозиции к царской администрации и стратегической линии Ватикана находился практически весь римско-католический польский клир: ксендзы, монахи и низшее духовенство (например, приходские священники, послушники) и высшее духовенство (например, архиепископ Фиалковский (примас Польши в 1856— 1861 гг.). Конечно, какие-то исключения имелись. О них будет сказано несколько ниже. Однако они были весьма редки и очень индивидуальны, так что их можно не учитывать. Это такие исключения, которые только более рельефно оттеняют общее правило. Лидером оппозиции духовенства в начале польских событий стал архиепископ Фиал-ковский, он оставался им до самой своей смерти.
Вряд ли можно сказать, что высшее католическое духовенство было инициатором событий. Все-таки его связывали конкордат Ватикана с Санкт-Петербургом, общая тенденция Пия IX — Антонелли и, наконец, дисциплина. Так что епископат никак не мог стать инициатором движения. В то же время представители более низких иерархических ступеней, ближе стоящие к польским массам, подобно ксендзам Новаковско-му и Стецкому, принимали в подготовке событий самое активное участие, но только в качестве одной из составных частей. Высшее духовенство находилось в чрезвычайно сложном положении, в постоянном противоречии между тенденциозной, неумной и абстрактной, не учитывающей национальных особенностей, политикой Ватикана, и умонастроениями паствы и низшего духовенства. Нельзя не учитывать и того, что «духовенство в Польше составляет одно нераздельное и связанное многими взаимными интересами целое с народом» [3, с. 217]. Поэтому, не будучи зачинателем, высший клир пошел (да и не мог не пойти) вслед за интересами паствы — народа, вслед за низшим духовенством, и, вступив на дорогу сопротивления царским властям, непослушания Ватикану во имя национальных интересов, не сходил с этого пути, более того, оказал восставшим помощь всеми возможными средствами, ему доступными. Думается, нельзя не учитывать и захватывающий пафос борьбы, действовавший на высшее духовенство, которое в этот период приобрело высочайший авторитет и подлинное лидерство. Во всяком случае, архиепископ Фиалковский в 1860—1861 гг. был гораздо более решителен, чем в предыдущие, 50-е годы. Достаточно вспомнить его слова, обращен-
ные к собравшимся у его смертного одра польским епископам: «Помните, прежде вы были поляками, нежели священниками» [3, с. 374].
Действия духовенства никак нельзя назвать пассивными и выжидательными. Даже в том, что церковь отказывалась помочь царской администрации, видится прежде всего активная и принципиальная позиция. Ведь, скорее всего, если бы духовенство в период манифестаций 1861 г. приложило бы весь свой многочисленный и разнообразный арсенал имеющихся у нее средств именно в целях, требуемых правительством, оно добилось бы этого, правда, на весьма непродолжительное время. Конечно, Польша тогда не подверглась бы тем разрушениям, которые последовали вслед за введением военной администрации. Все это, казалось бы, дает какое-то право приписывать католическому клиру вину за последствия манифестаций. Во всяком случае, О. Авейде считал именно так, полагая, что духовенство бессмысленно шло против правительства, игнорируя возможные компромиссы.
Подобная точка зрения не представляется справедливой. Компромиссов католическое духовенство не игнорировало, и примером может служить следующий эпизод. 16 февраля 1861 г. князь М. Д. Горчаков докладывал в Санкт-Петербург Александру II, что в этот день ему «представили... просьбу на высочайшее имя архиепископ Фиалков-ский с пятью почетными лицами» [4, с. 7]. Далее он сообщил, что просьба, подписанная 142 весьма значительными и уважаемыми в Польше людьми, в основном представителями духовенства», заключается в общих выражениях, крайне либеральных, направленных к дарованию Царству разных прав». Тут же наместник подчеркивал, что подобная просьба, будь она удовлетворена, благоприятствовала бы «успокоению умов». Таким образом, высшее духовенство совсем не стремилось непременно к восстанию как таковому, к восстанию как единственной цели. Оно стремилось, во всяком случае в среде высоких иерархов, реалистично смотрящих на суть вещей, к созданию такого общественного фона и общественного резонанса, при котором можно получить у русского правительства ряд прав и привилегий для многострадального края. Можно с большой долей уверенности предположить, что если бы просьба Фиалковского, встретившая понимание у М. Д. Горчакова, была принята и в столице империи, то события в Польше уже в феврале 1861 г. не получили бы столь драматического развития. В то же время, вероятно, взрыв возмущений в крае, нараставший с ноября 1860 г. и вызванный целым множеством разного рода причин и предпосылок, должен был проявиться тем более в разрушительных формах, чем более сдерживали его некоторые общественные институты, даже исходившие из благих побуждений. Может быть, духовенству и удалось бы, при его авторитете, сбить волну возмущений, но только на время и только для того, чтобы взрыв произошел позднее, приняв в таком случае совершенно неуправляемые формы и вызвав совершенно непредсказуемые последствия. В данной ситуации вряд ли представляется возможным упрекнуть духовенство в нерешительности и беспринципности, которое в едином порыве с польским народом, не изменяя ему ни в помыслах, ни в действиях, жило единой мечтой о национальном освобождении и государственном возрождении Польши.
Если бы духовенство, напротив, бросило восставший народ, если бы оно в силу сиюминутных обстоятельств принялось исполнять пожелания и рекомендации наместника, его советников, в этом случае: 1) любое осуждение духовенства в Польше было бы только справедливо (соответственно и в исторической ретроспекции); 2) вряд ли католическое духовенство смогло бы сохранить в народе свой прежний авторитет, а позиции церкви в Польше были бы столь прочны и в наше время. Конечно, вступив на путь содействия восставшим, католическая церковь Польши практически не
имела возможности руководить всем движением и, в известном смысле, шла вслед за общим течением событий, увлекаемая общим потоком, выступая не столько как монопольный лидер (вопрос лидерства — вопрос далеко не простой для польского восстания 1861—1864 гг.), сколько как орудие политической игры и как своеобразное знамя Польши, память Польши, хранительница славного прошлого, великих ее традиций. Статс-секретарь Н. А. Милютин писал в своем донесении в Санкт-Петербург: «Первое начало волнениям в Польше было положено, как известно, духовенством и особенно монашескими орденами» [5, л. 1]. Перед многими монастырями Польши, как в Варшаве, так и в других городах, почти одновременно были поставлены статуи Богородицы и наиболее почитаемых святых. К этим статуям монахи стали собирать народ для пения гимнов и совершения процессий. Если вначале пелись гимны, как писал Н. А. Милютин, «самого невинного содержания» [5], т. е. гимны чисто религиозного содержания, то после непродолжительного времени они стали сменяться другими, характеризующимися национально-освободительной тематикой с обязательной религиозной окраской. «Первые собрания с совершением религиозных массовых песнопений имели целью приучить людей к уличным собраниям, сплотить их, приучить к единству в действии» [5, л. 2].
Литература
1. Пий IX как Папа, государь и человек //Отечественные записки. 1878. № 2. С. 572-608.
2. Винтер Э. Папство и царизм. М., 1964. 533 с.
3. Авейде О. Показания и записки о польском восстании 1863 года. М., 1961. 663 с.
4. Переписка наместников королевства Польского в 1861 году. М., 1964. 376 с.
5. Милютин Н. А. Записки об участии польского духовенства в восстании // Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 869. Оп. 1. Д. 621.
Статья поступила в редакцию 27 мая 2010 г.
