Картельная партия: возвращение к тезису Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Р.С. КАЦ, П. МЭИР

КАРТЕЛЬНАЯ ПАРТИЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ К ТЕЗИСУ1 (Перевод)

KATZ R.S., MAIR P. The cartel party thesis: A restatement // Perspectives on politics. -Cambridge: Cambridge univ. press, 2009. - Vol. 7,

Nhttp://joumals.cambridge.org/action/displayIssue?jid=PPS&vol umeId=7&seriesId=0&issueId=04 4. - Р. 753-766. - © The American political science association.

Авторы выражают признательность Florence Haegel, Michel Offerlé и Alan Ware, а также трем анонимным рецензентам за их ценные комментарии. Авторы благодарны участникам многочисленных конференций, на которых на протяжении нескольких лет обсуждались их идеи, за проницательные замечания. Ранние версии этой статьи были представлены на семинаре по «Моделям партий» в Институте Европейского университета, Флоренция, ноябрь 2006 г., и на конференции «Картелизация политических партий: за и против» («La cartellisation des parties politiques: usages et méusages»), Париж, октябрь 2007 г. Ранняя версия была также опубликована на датском языке в юбилейном сборнике, посвященном Lars Bille.

1 Публикуется с согласия авторов и официального разрешения издательства «Cambridge university press».

В этой статье мы возвращаемся к концепции «картельная партия», которая была впервые выдвинута в нашем докладе на совместной сессии семинара в Европейском консорциуме политических исследований в 1992 г. и затем опубликована в открывающем выпуске журнала «Party Politics» (1). С тех пор понятие картельной партии если и не стало абсолютно доминирующим, оказало существенное влияние на исследования партий в демократических странах, включая и те, которые не входили в набор стран, данные по которым послужили основой для модели картельной партии (2). Тезис картельной партии1 стал предметом всестороннего эмпирического тестирования - результаты одних исследований нашли для него очевидные подтверждения, другие таковых не обнаружили. Он также был подвергнут оценке и критике в плане теории (3). В этой связи есть смысл вернуться к нему, чтобы, с одной стороны, прояснить недостаточную четкость (а в некоторых случаях -ошибочную интерпретацию) нашей аргументации, а с другой -уточнить и расширить ее. После краткого обзора основных положений исходной статьи мы развиваем различные элементы нашей аргументации и затем поясняем причины, по которым можно говорить о картелизации политических партий, даже тех, которые внешне выглядят состязательными. В заключительной части мы рассматриваем положения, следующие из тезиса картельной партии.

Тезис картельной партии (4) возник индуктивно из нашего проекта по созданию базы данных. Проект был задуман в конце 1980-х годов для того, чтобы задокументировать формы организации партий и их адаптацию к социальным и политическим изменениям в кросснациональном сравнительном исследовании. Несмотря на обилие литературы по различным аспектам участия партий в политическом процессе, исследование организации партий в то время значительно отставало в своем развитии. Считалось, что собрать сопоставимые для кросснационального исследования данные о формах организации и их развитии было бы слишком трудно. К тому времени, когда мы начинали проект, это стало очевидной лакуной в исследовании партий. Хотя имело место множество теоретических дебатов, включая представленные в вышедшей в то

1 Тезис (греч. thesis - положение, утверждение) - суждение, истинность которого обосновывается в доказательстве с помощью аргументов, т.е. истинных суждений. - Прим. ред.

время книге Анджело Панебьянко (5), систематическое эмпирическое изучение отсутствовало. Поэтому мы инициировали наш проект по сбору данных, у которого не было иных амбиций, кроме как - перефразируя Стейна Роккана - «to pin down numbers»1 по сравниваемым характеристикам (6). Иными словами, разработка тезиса картеля началась с проекта, который предназначался скорее для регистрации развития организации партий с 1960-х годов в давно установившихся демократиях, а не из каких-либо априорных предположений относительно природы этого развития.

Более того, вместо создания проекта для проверки определенной теоретической модели мы преднамеренно стремились собирать новые данные, которые позволяли бы протестировать широкий круг гипотез, выведенных их различных теоретических предпосылок не только нами, но также и будущими исследователями. Мы сами выдвинули гипотезы в отношении возникших по нашему предположению тенденций, применимость которых явно выходила за пределы трехлетнего периода, для которого мы намеревались собрать данные, и за пределы одиннадцати стран Западной Европы плюс Соединенные Штаты, которые мы включили в проект. Тем не менее условия, для которых ожидалось проявление таких характеристик, как, например, «ослабление связей между партиями и гражданским обществом», оставались в основном западноевропейскими. Так, ожидание ослабления связей относилось к сформировавшимся массовым партиям, выполнявшим функцию интеграции; вопрос о том, можно ли предполагать их ослабление также в тех странах, где партии никогда не были достаточно сильными, оставался открытым.

Подобным же образом, хотя теорией, которая была разработана позднее, мы предполагали охватить партийные организации в целом, выбор специфических аспектов развития партии, которые мы рассматривали в наших статьях, определялся в равной степени как доступностью данных в нашем проекте, так и априорной оценкой их относительной важности. Так, прежде всего мы сделали акцент на усиливающуюся во многих странах зависимость партий от государственных дотаций. Мы, безусловно, рассматривали ее в качестве од-

1 To pin down numbers можно перевести как систематизировать числовые данные. - Прим. пер.

ной из ожидаемых реакций на условия, которые, как мы полагали, лежали в основе процесса картелизации. Однако аналитики, которые стали впоследствии заниматься этой темой (7), и мы сами, возможно, были не правы, выдвигая ее в качестве основного индикатора картелизации (8). Помимо проблемы доступности данных, акцент на финансировании партий определялся двумя факторами: выбором индивидуальной партии в качестве единицы анализа; выбором динамики изменения организационного баланса и баланса влияния внутри партии между ее тремя элементами, которые мы ранее идентифицировали как «три лица партийной организации» (9) в качестве главного экспланандума\ Этому способствовало также неожиданно большое количество субсидий - как по разнообразию, так и по величине, -которые наш проект стал документировать. В целом, однако, в опубликованных ранее работах мы стремились охватить - главным образом, под одной широкой рубрикой и посредством одного широкого концепта - различные элементы развития организации партий, которые наблюдались эмпирически.

В наших ранних публикациях мы хотели также оторвать концепции партии от понятия массовой партии, на которое они тогда чрезмерно полагались (10). В то время широкое распространение получило представление о том, что большинство партий следует исследовать как массовые партии или как их более современный всеохватывающий вариант. Это представление не только лежало в основе ключевой эмпирической модели, но и стало ключевой нормативной моделью: для многих исследователей массовая партия служила эталоном того, какими должны быть партии, как они должны быть организованы и как себя вести. И если партии не отвечали стандартам массовой партии, они уже по определению считались слабыми или несостоявшимися. Критическая оценка Филиппом Шмиттером роли партий в посткоммунистической Европе является полезным, хотя и несколько запоздалым примером такого мышления (11). В своих статьях мы стремились показать, что процесс организационного развития и адаптации был более вариативным, более гибким и менее предсказуемым, чем допускала эта узкая концепция.

1 Экспланандум - некоторый факт, нуждающийся в объяснении. - Прим. ред.

Кроме того, наша исходная аргументация страдала некоторыми ограничениями, в частности в том, как мы стремились объяснить изменение партии. В публикациях 1992 г. наши объяснения акцентировали внимание на внутренних факторах, будь то социальные, политические или институциональные. Сегодня уже ясно, что следует принимать во внимание также влияние внешних факторов, исходящих из сферы международной политики и экономики. В начале 1990-х годов глобализация экономики стала осознаваться как серьезное ограничение возможности всех правительств управлять национальной экономикой. В 1989 г. пала Берлинская стена и закончилась «холодная война». Спустя менее чем три года, в феврале 1992 г., государства - члены Европейского союза подписали Маастрихтский договор. А в январе 1995 г. была создана Всемирная торговая организация. Этот короткий период обозначил главный водораздел в развитии демократической политики и имел глубокое - все еще не до конца оцененное - воздействие на конфигурацию внутренней политики большинства европейских стран, которые являлись объектом нашего исследования. И хотя Маастрихт - явление, относящееся к ЕС, совершенно очевидно, что воздействие падения советской империи и глобализация ощущались гораздо шире.

Главный эффект этих перемен заключался в том, что они в значительной степени подорвали традиционные ставки в электоральной конкуренции. Во-первых, тем, что подорвали убеждение в важности лево-правого идеологического раскола, лежащего в основе большинства западных партийных систем, которое, явно или нет, подпитывалось «холодной войной». Во-вторых, посредством передачи власти и полномочий наверх, технократической непартийной системе Европейского союза. В-третьих, даже если не принимать во внимание передачу полномочий Европейскому союзу или ВТО, эти перемены укрепляли убеждение, что традиционно центральные для политики проблемы инфляции и безработицы отныне находятся вне власти национальных правительств и, таким образом, вне власти партий, которые эти правительства контролировали.

Все эти изменения способствовали ускорению деполитиза-ции и - что является самым важным в аргументации теории картеля - значительно облегчили, таким образом, кооперирование пар-

тий и сговор между ними. Сговор1, который, безусловно, является важным элементом в обосновании картеля, становится более легким, когда риски конкуренции ограничены. Этим он обязан, по меньшей мере отчасти, развитию на международном уровне, которое не учитывалось в изначальной статье.

Таким образом, понятие «картельная партия» было впервые предложено как способ привлечь внимание к моделям как межпартийного сговора или сотрудничества, так и конкуренции, а также -акцентировать внимание на влиянии государства на развитие партий. Картельная партия - это тип партии, возникший, как мы постулировали, в демократических политиях, которые характеризуются взаимопроникновением партии и государства и тенденцией сговора между партиями. С развитием картельной партии цели политики становятся самодостаточными, профессиональными и технократическими, а то существенное, что осталось от конкуренции между партиями, сконцентрировано на эффективном и результативном управлении политией. Конкуренция между картельными партиями все меньше фокусируется на различиях в политике и все больше - на зрелищной, образной, театрализованной стороне политики, которую Бернар Манин передает понятием «audience democracy» - «демократия зрительного зала» (12). С появлением картельных партий межпартийная конкуренция все меньше и меньше демонстрирует их способность решать проблемы жизни общества. Избирательные кампании, которые ведут картельные партии, являются капиталоемкими, профессионализированными и централизованными. Они организуются в значительной мере с расчетом на дотации и другие преимущества и привилегии, получаемые от государства. Внутри партии различия между членами и нечленами размываются, поскольку через праймериз, электронные опросы общественного мнения и т. п. партии приглашают всех своих сторонников, независимо от формального членства, участвовать в организационных мероприятиях и отборе кандидатов. Фактически именно через участие в мероприятиях партии, таких как прайме-риз, граждане определяются как ее сторонники.

1 Авторы используют слово collision, которое можно перевести и как соглашение, и как сговор. Но в общем контексе статьи второе значение, безусловно, ближе авторской позиции. - Прим. ред.

Развитие тезиса картельной партии

Как уже отмечалось, наша первая статья о картельных партиях многократно цитировалась и обсуждалась на протяжении последнего десятилетия, что для нас крайне лестно. Она также подверглась сильной критике, не в последнюю очередь Куулом, который сыграл важную роль в первоначальном проекте по сбору данных, и Китчельтом. Одни их критических замечаний были справедливыми, другие - нет (13). На большую часть критики мы уже ответили в своих публикациях (14), поэтому мы сочли более полезным развернуть самою концепцию и детально рассмотреть различные ее элементы.

Хотя в основе нашего проекта по сбору данных об организации партий не лежала какая-либо определенная гипотеза или теория, наше внимание быстро привлек ряд реально происходящих изменений, которые представлялись поразительными, вездесущими и которые, как правило, оставались без комментариев. Из них в первую очередь следует выделить два.

Первое - это явное движение партий к государству в том смысле, что организация партий становилась все более зависимой от устанавливаемых им правил и законов и что институциональная роль партий оказывала на них все более сильное влияние. До того времени большинство теорий и гипотез относительно организации партий и ее развития, как и большинство публикаций о массовых партиях, и, в частности, о всеохватывающих партиях, смотрело в сторону общества как ключевой движущей силы и как места, где прежде всего следует искать объяснения изменению партии. Конечно, были и исключения из этого общего подхода. Вольфганг Мюллер (Müller, 1993) написал интересную и дискуссионную работу о воздействии государственного регулирования на партии и партийные системы. Отто Кирххаймер (например: Kirchheimer, 1957) также привлекал внимание к тому, что он назвал «государственно-партийным картелем», хотя мы тогда и не были знакомы с этой работой. Но, как и в случае с его всеохватывющей партией, он использовал прежде всего социальные и экономические объяснения, тогда как мы - институциональные. Если уж нашу исходную статью упрекали за отсутствие ссылки на более раннее использование термина «картельная демократия» Арендом Лейпхартом

(15), то, вероятно, ее можно было бы куда более серьезно упрекнуть за пропуск ссылки на работу Кирххаймера, относящуюся к партийным картелям, где он подчеркивал - уже в 1950-х годах -вовлеченность партий в чрезмерно тесные отношения с государством (16).

Эти воздействия со стороны государства и правительства включали ныне хорошо задокументированные, а тогда менее известные практики государственных субвенций - использования значительного количества государственных денег на финансирование партийных организаций и партий в парламенте; различные и все более похожие между собой законы о партиях, которыми часто сопровождалось введение государственных субвенций и которые устанавливали для партий, иногда в достаточно жестких терминах, дозволенные организационные практики; правила доступа к общественному, а иногда даже и коммерческому вещанию и медиа, которые становились все более и более важным фактором избирательных кампаний и обеспечения известности партий в обществе; доступ к государственной машине, служащей источником патронажа и поддержки; и доступ к государственным должностям, ставший, как мы обнаружили, настолько распространенным, что уже к концу 1980-х годов оставалось совсем немного партий, у которых отсутствовал подобный опыт на национальном уровне.

Эти признаки движения к государству представляют одно из самых поразительных явлений, которые следовало идентифицировать в изначальном проекте. Они породили также определенные гипотезы или выводы, важные для обоснования картеля. Прежде всего, мы нашли, что партии подвержены гораздо более сильному влиянию государства, чем считалось. Это было важным и неопровержимым открытием. Когда мы развертываем обоснование картеля, данный аргумент появляется первым и ныне никем не оспаривается.

Гипотеза, которую мы выдвинули на основе этого неопровержимого открытия, была более дискутабельна. Если партии были более подвержены влиянию государства и сближались с ним, то тогда, в нашем представлении, они должны были удаляться от общества. Эта гипотеза была четко сформулирована в исходной статье, но без должного всестороннего исследования. Позднее данные, тщательно обобщенные в работе Рассела Далтона и Мартина Ваттенберга «Партии без сторонников» (17), показали, что гипо-

теза действительно работает, о чем свидетельствуют, наряду с прочим, резкое падение партийного членства в 1990-е годы (18), постоянное ослабление партийной идентификации и менее стабильное, но тем не менее отчетливо выраженное падение явки на выборы.

Далее, если партии испытывали сильное влияние государства и тесно вовлекались в государственные институты, они, вероятно, должны были бы все больше походить одна на другую. Между ними стало бы гораздо больше общего, включая средства коммуникации, основные источники финансирования, формы и методы организации, адаптированные к законам о партиях, а также растущий опыт занятия постов в государстве. Другими словами, рассуждать о природе или опыте партии (как института) стало более продуктивно в терминах «партии» или «партийные системы», чем на примере какой-либо отдельной партии. Разумеется, влияние государства на партии было только одним из факторов, заставляющих партии быть похожими друг на друга и тем самым способствующих их организационной конвергенции (19). Другие влияния исходят из потребности партий обращаться за поддержкой к подобным и пересекающимся категориям избирателей и из использования ими тех же самых избирательных технологий. Приспособление к законодательству о партиях и требованиям для получения государственных субсидий, а также опыт работы на государственных должностях тоже имели решающее значение, однако именно эти факторы литература обычно не замечала (20).

В-третьих, хотя партии испытывали сильное влияние со стороны государства через государственное регулирование и т.п., из этого еще не следовало, что данное влияние было абсолютно внешним по отношению к ним. Партии, будучи представлены в государстве как управляющие, сами были глубоко вовлечены в разработку этого законодательства. Признав это, партии нельзя больше рассматривать просто как объекты влияния: они также являются субъектами. Более того, они располагают уникальной возможностью создавать собственный правовой (и не только правовой) контекст и фактически «самим себе платить жалование» (21).

С учетом всего сказанного разумно ожидать, что партии будут сотрудничать между собой. К тому же кооперирование просто необходимо им, когда нужно принять общее законодательство о

партиях или установить систему государственного финансирования. И здесь становится ясным, что от кооперирования и согласия до сговора лишь небольшой шаг. Но напомним: все это начиналось с эмпирического наблюдения, которое показало, что партии двигаются к государству. И если то, что затем последовало из наших рассуждений, может быть признано истинным или оспорено, само это наблюдение остается в силе.

С самого начала мы рассматривали партийные организации как родственные политическим системам, с тремя важными конституирующими компонентами или «лицами» (22). Этим наш подход отличался от того, который обычно использовался ранее в обсуждении организаций партии и просто проводил различие между партией в парламенте и внепарламентской. Наше деление было ближе, но не идентично тому тройному делению, которое предложил В. Кей для американских политических партий: партия как организация, партия в правительственных структурах (in government) и партия в электорате (in the electorate) (23). Нас интересовала только партия как таковая и, главным образом, партии, которые (в отличие от американских) имели организации с формальным членством. Поэтому мы проводили различие между партией в структурах государственной власти (party in public office), которая включает партию как в парламенте, так и в правительстве; партией в центральном офисе (party in central office), которая создана постоянной (партийной) бюрократией, национальными исполнительными органами и т.п.; и партией на уровне организованного членства. Мы предполагали, что баланс между ними может сдвинуться, что и обнаружили в действительности. Это привело нас ко второму неопровержимому открытию: в тех давно установившихся демократиях, для которых мы собирали данные (24), вес власти внутри партии совершенно определенно сдвинулся в сторону партии в структурах государственной власти - сместился локус, где принимаются решения, а также распределяются внутренние ресурсы - финансовые, кадровые и т.п.

Это открытие затем привело к дополнительным гипотезам, которые впоследствии пополнили общий тезис картеля и которые, конечно, оказались более дискутабельными. Первая из них акцентировала внимание на крайнем эгоизме тех акторов, которые фактически оккупировали государственные посты от имени партии и

кто, подобно политикам и чиновникам, которых наблюдала Тэда Сколпол, «имеют свои собственные замыслы, организационные и карьерные интересы. Они формируют и проводят такую политику, которая способствует реализации этих их целей и интересов или по крайней мере не вредит им» (26). Нашей гипотезой было и остается следующее: когда партия в структурах государственной власти получает доминирование, ее частные интересы начинают восприниматься расширительно, как интересы всей партии. Более того, хотя на первый взгляд может показаться, что эти интересы сводятся просто к выигрышу, мы полагаем, что она в равной степени заинтересована в том, чтобы свести к минимуму цену возможного проигрыша. В конце концов, всегда оставаться в выигрыше невозможно. Мы также выдвинули гипотезу о верности данного предположения для всех партий мейнстрима, что в свою очередь должно поощрять систему сотрудничества между ними, которое при нормальных условиях ведет к возникновению равновесия Нэша1: равновесия или компромисса, при котором ни у одного из участников не возникает мотивации для выхода из него.

Сложение вместе этих открытий и вытекающих из них гипотез подводит к следующим выводам. Первое: партии все больше становятся частью государства и все больше отдаляются от общества, и эта новая ситуация поощряет или даже понуждает их сотрудничать между собой. Они могут сами «выписывать себе чеки», но только при наличии взаимного на то согласия. Второе: эти партии все больше походят друг на друга; их все меньше и меньше разделяют различия в электорате, политике, целях, стиле - у них теперь становится все больше общих интересов, что также способствует кооперированию. Очень важная часть их общего интереса состоит в том, чтобы ограничить цену проигрыша и в этом смысле найти равновесие, которое устраивает все их «приватные» интересы. Это также предполагает кооперирование, хотя оно не обязательно

1 Равновесие Нэша - в теории игр положение, при котором самостоятельные стратегии продавцов не позволяют получить результат лучший, чем результат конкурента. В экономической войне на олигополистических рынках равновесие Нэша достигается при нулевых ценах. Откуда следует, что сговор между олиго-полистами является наиболее эффективной или прибыльной стратегией для каждого их них (Финансовый словарь Финам. - Режим доступа: http://dic.academic.ru/ dic.nsf/fin_enc/28151). - Прим. ред.

должно быть открытым или сознательным. Даже если партии не очень расположены к публичным соглашениям друг с другом, их взаимное осознание общности интересов, понимание, что они находятся в одной лодке и полагаются на одни и те же ресурсы, означает, что мы подходим к гипотезе сговора (или его функционального эквивалента) и картелеподобного поведения.

Хотя представление о картеле предполагает согласованность действий, перенос этого термина на модель картельной партии не означает, что за ним должен стоять конкретный заговор. Как хорошо знает каждый, кто занимался антимонопольным законодательством в экономике, эффекта сговора можно достичь без каких-либо противоправных соглашений или скрытой координации. На олигополистическом рынке, которому в сильной степени соответствует электоральный рынок с кучкой партий, получающих все голоса, открытая подача сигнала может дать практически тот же результат, что и скрытая конспирация.

Обозначение «картель» также предполагает внимание к динамике системного уровня, и прежде всего к различию между теми игроками, которые находятся «внутри» картеля, и теми, которые исключены из него. Действительно, исходная аргументация включала положение, что участие в картелеподобных моделях ограниченной конкуренции с другими партиями не только способствует, но и требует, по крайней мере до определенных пределов, значительных изменений во внутреннем устройстве партии, которые мы идентифицировали с картельной партией как формой организации. Таким образом, представление о партийном картеле как характеристике системного уровня и представление о картельной партии как типе, аналогичном массовой или всеохватывающей партии, тесно взаимосвязаны, даже если аналитически их можно разделить (27).

Внимание к системному уровню или межпартийной стороне аргументации требует, чтобы был конкретизирован набор партий, которые, вероятно, будут «в» картеле. Мы временами идентифицировали его как набор «правящих» партий (28). К сожалению, на практике это определение оказалось достаточно расплывчатым, но что оно действительно не означает - так это партии в правительстве (имеющие министерские или эквивалентные им посты). Хотя данное положение не обязательно распространяется на все партии, которые могли бы теоретически рассматриваться как потенциаль-

ные партнеры по коалиции (т.е. которые не исключены из состава правящих по априорным основаниям) (29) или которые играют роль правящих в любом субнациональном правительстве, оно действительно распространяется на все партии, которые имеют резонные основания ожидать, что они могут быть включены в национальную правящую коалицию или в «долевое участие» в субнациональных правительствах в обозримом будущем. Более того, тогда как картель действительно предполагает ограниченную конкуренцию, это относится к природе конкуренции скорее, чем к отсутствию смены власти в результате выборов, - к вопросу, имеет ли какое-либо значение, кто выиграет, а не к частоте, с которой выигрывает та или иная партия. В действительности отсутствие ожидания возможности смены власти было бы сильным фактором, препятствующим формированию картеля. Таким образом то, что республиканцы в Палате представителей США в начале 1990-х годов казались приговоренными вечно оставаться оппозицией, в сильной мере способствовало появлению «Контракта с Америкой» Ньюта Гингрича как способа расколоть картель, который, как можно предполагать, включал демократов и республиканцев в Сенате и в политике, проводимой президентом. И наоборот, смена правительства либерального меньшинства Мартина правительством консервативного меньшинства Харпера в Канаде после выборов 2006 г. может в конечном счете скорее поддержать модель картеля, чем свидетельствовать об усилении конкуренции, что противоречило бы ей.

Осмысление картелизации

С учетом сказанного и оставляя в стороне предысторию обсуждения модели картельной партии, можно достаточно кратко суммировать ее аргументацию. По крайней мере к 1970-м годам доминирующая форма организации партии в большинстве демократических стран аппроксимировала то, что Отто Кирххаймер (1966) идентифицировал как «всеохватывающая партия» (30). Хотя здесь все еще имели место очевидные связи как в плане формальной организации, так и аффективных эмоциональных отношений между определенными партиями и определенными социальными группировками, эти связи заметно ослабели. Партии

все больше рассматривались и сами рассматривали себя как брокеров - посредников при заключении различных сделок между социальными группами и государством, а не как политическое оружие специфических групп. Идеологические конфликты трансформировались в аморфные различия в общей лево-правой ориентации. Значительный компонент электоральной конкуренции включал предоставление социальных услуг: партии боролись за поддержку избирателей, обещая им больше услуг (особенно на левом фланге) и меньше налогов (особенно на правом), и за поддержку потенциальных доноров, предлагая им скроенное на заказ законодательство, результатом которого часто было ослабление регулирования или уменьшение собираемых налогов.

Эта ситуация ставила партии перед тремя взаимосвязанными типами проблем, одни из которых могут быть охарактеризованы как преимущественно экзогенные, другие возникли, по большей части, в результате прошлой деятельности самих партий. Первый тип проблем - демпфирование классовых и других субкультурных конфликтов и увеличение сходства опыта и ожиданий подавляющего большинства граждан, связанное с приходом массового общества и государства всеобщего благоденствия (массмедиа и массовая культура, массовое образование, почти всеобщее здравоохранение, страхование от потери работы и по старости), снизило значимость призывов к классовой или культурной солидарности. Одновременно процесс, идентифицированный Рональдом Инглхартом и Расселем Далтоном как «когнитивная мобилизация», способствовал общему падению аффективной привязанности к партии как таковой и партийной приверженности в целом (31). Формальное членство в партии снижалось так же, как и психологическая идентификация с ней. Другой стороной этой медали стало падение надежности сторонников партии на выборах (членов партии, партийного электората, организаций-доноров).

Второй тип проблем - партии стали все больше полагаться на использование массмедиа как на самый эффективный способ ведения кампаний, и это привело к росту потребности в профессиональной экспертизе (исследователи общественного мнения, консультанты по связям с общественностью, специалисты по фан-дрэйзингу и маркетологи). Как следствие, рост стоимости поддержания конкурентоспособности обгонял способность или желание

рядовых членов партии ее оплачивать. Первоначальной реакцией партий стало обращение к широкому ряду организованных интересов (главным образом, профессиональным союзам) и корпораций, но их желание платить бескорыстно также приблизилось к пределу, за которым начинаются область коррупции и действие принципа услуга за услугу. Эти изменения означали также, что ресурсы, которые могли дать рядовые члены партии (например, работа волонтеров в избирательных кампаниях или знание мнения избирателей на местах), теряли свою ценность для партийного руководства по сравнению с ресурсами массмедиа или информацией, собираемой специалистами.

Третий тип проблем - если согласиться с утверждением, что существуют реальные пределы, за которые не может выйти предоставление социальных услуг, не вызвав налогово-бюджетного кризиса, то правительства многих государств всеобщего благосостояния загнали себя в угол. Единственным выходом из него без неприемлемого для общества увеличения налогов, а потенциально даже с их увеличением, было в равной степени неприемлемое сокращение услуг (32). Более того, государственный долг, накопленный из-за отсрочки решения этой дилеммы, угрожал превратить налоговую систему, предназначенную для перераспределения доходов от богатых к бедным, в инструмент, который вместо этого передает достояние общества от тех, кто его производит, обладателям долговых обязательств государства.

Еще одна тенденция, хотя и другого рода, может быть добавлена к данному перечню. Поскольку политика стала все более специализированной профессией, потенциальные персональные потери от проигрыша на выборах или сокращения деловой активности организации возросли. Далее, обособление партий от вспомогательных организаций и других групп интересов, которое было характерно для всеохватывающей партии, усилилось еще больше и ограничило возможность получения должностей в этих организациях политиками, которые (используя театральный эвфемизм) «отдыхали» между ангажементами. Попросту говоря, когда политика является главным источником персонального дохода политиков, ставки растут (33).

Следствием этого является переориентация значения рациональности для партии с максимизации ожидаемого (среднего) воз-

награждения или вероятности победы на максимизацию разумно приемлемого минимума вознаграждения («maximin»). Существенно также то, что все партии мейнстрима могут делать это одновременно. В дополнение к стиранию идеологических различий между партиями мейнстрима это обстоятельство усиливает справедливость французского афоризма «между двумя депутатами, один из которых является революционером, а другой нет, существует меньше различия, чем между двумя революционерами, один из которых является депутатом, а другой нет» (34).

С названными проблемами сталкиваются все правящие партии, и они создают условия для формирования того, что, по сути, является картелем, где партии-участники, заботясь каждая о собственной безопасности и выживании, служат общему интересу. В плане отношений между партиями здесь присутствуют два наиболее важных аспекта. Первый - сокращение конкуренции политик, поскольку политические обещания фактически играют роль количественных предложений в экономическом картеле. Эта тенденция наглядно проявляется в мерах, направленных на выведение проблем из поля партийной конкуренции: через делегирование их неполитическим учреждениям, таким, как независимые центральные банки, суды или Европейская комиссия; через приватизацию функций, которые ранее относились к государственным (например, пенсионная реформа или реформа здравоохранения); и через принятие различных моделей государственного управления (35), нового государственного менеджмента (36) и regulatory state (37). Все они отдают предпочтение техническим и управленческим ноу-хау перед политическими ценностями. Даже в случае проблем, которые в явном виде не выведены из пространства политических дебатов, картельные партии ограничивают степень, до которой они пытаются «переиграть» друг друга: они просто избегают касаться многих проблем, представляя их как демагогические и популистские, а круг

1 Примерный рускоязычный эквивалент термину «regulatory state» - полицейское государство. Он используется для обозначения общественного строя, одним из конституирующих признаков которого является доминирование административной власти и ее стремление контролировать социальную, экономическую и политическую жизнь граждан, которое часто оправдывается заботой об их благе. - Прим. ред.

предложений для тех, что остались, часто ограничен во имя «реализма» или «ответственности».

Второй аспект включает попытки решить проблему несоответствия внутренних финансовых ресурсов партии потребностям современной политики, а также умерить риски проигрыша на выборах путем сокращения диспаритета ресурсов, доступных в любое время тем, кто в и кто вне правительства, через обращение к финансовым ресурсам государства. В первом случае государственные субвенции становятся значимыми, помогая заполнить разрыв между традиционными источниками доходов партии и очевидными потребностями или замещая частные пожертвования. Во втором случае система, в которой партии правящей коалиции пользовались ресурсами государства - властью назначать на должность (а возможно, «облагать налогом» получивших назначение), исследовательскими возможностями государственных учреждений и т. п., тогда как другие партии могли полагаться только на самих себя, - вытеснена компромиссными соглашениями, которые позволяют всем партиям картеля участвовать в дележе государственных субсидий и таким образом сократить различия в финансовом положении тех, кто находится во власти, и тех, кто вне ее.

Картели сталкиваются с двумя потенциальными угрозами. Одна, на которую указал Герберт Китчельт, - это отступничество (38). Другая - вызов со стороны новых партий. Соответственно, дополнительным аспектом картеля является структурирование институтов, таких, как режим финансового дотирования, требования к участию в выборах и доступ к массмедиа таким образом, который ущемляет соперников со стороны (39). Более того, поскольку политические партии не являются унитарными акторами, лидеры партии в государственных структурах (в чьих интересах была создана эта модель) сталкиваются не только с угрозой отступничества или вызовом со стороны новых партий, но также с давлением или угрозами, исходящими от собственной партии. Ответом на эти вызовы является стремление партий стать картельными по отношению к своим внутренним структурам. Один аспект уже упоминался: обращаясь к государственным субсидиям, партии (т.е. их лидеры) становятся менее зависимыми от членов и других доноров. Второй аспект - это лишение власти рядовых активистов партии, от которых можно ожидать выдвижения политических требова-

ний, несовместимых с политикой «ограниченного торга», предполагаемой картельной моделью. Хотя целью является своего рода партийная олигархия, средством, по иронии судьбы (или нет, в зависимости от прочтения «железного закона олигархии» Роберта Михельса) (40), может стать псевдодемократизация партии через введение таких инструментов, как голосование по почте или массовые партийные собрания, на которых пассивное большинство членов или сторонников партии с их молчанием, отсутствием способности к имевшему ранее место независимому (от руководства) существованию и их стремлением ориентироваться больше персонально на лидеров, чем на стоящую за ними политику, вполне может заглушить активистов. Третий аспект - централизация и профессионализация (в частности, расчет больше на оплату наемных служащих, чем на лояльность партии или идеологию как основу продуктивности) организации или даже их аутсорсинг избирательных кампаний и других функций центрального органа партии и традиционной низовой организации, результатом чего опять-таки является освобождение руководства от ограничений снизу (41).

Картельная модель партии также цементирует связь между партиями и государством. Когда конкуренция в существенной степени устранена из политики (в процессе картелизации, или из-за внутренних финансовых и политических ограничений, или даже из-за более мощных международных ограничений), партийные ораторы обычно становятся апологетами и защитниками политики, которая в целом является больше политикой государства, чем какой-либо определенной партии или коалиции. Более того, как часть платы за государственное финансирование, партии также принимают все больше нормативно-правовых актов, ограничивающих как их деятельность, так и структуры, актов, которые они сами и разрабатывают. Таким образом, партии выходят за рамки модели регулирования, полезного для общества, которая обсуждалась ван Бизен, чтобы стать фактически вполне сформировавшимися институтами государства (42).

Наконец, важно подчеркнуть, что картельная партия остается идеальным типом, к которому может приближаться реальная партия, но который не может быть реализован полностью, - точно так же, как никогда не было партии, полностью соответствующей определению идеального типа массовой или всеохватывающей

партии. Кроме того, следует признать, что существуют два фактора, ограничивающие картелизацию.

Хотя процесс картелизации недемократичен, партии, даже в картельной модели, - или, возможно, прежде всего в картельной модели - оправдывают свое существование и претензии на государственные ресурсы своим вкладов в демократию. И в этом плане они часто открыты для вызова. С другой стороны, картелизация явно способствовала подъему партий популистской антипартийной направленности, которые играют на бытующих в обществе представлениях, что партии мейнстрима безразличны к желаниям рядовых граждан (Mudde, 2007). Признание и поддержка этих партий за последние десять лет значительно выросли, что служит предостережением картельным партиям от избыточной или избыточно открытой картелизации. В то же время картельные партии должны быть также внимательны к возможности негативной реакции общества, считающего, что они чрезмерно нарушают нормы демократической справедливости. Можно ожидать, что партии попытаются лицемерно выдать нормативное регулирование, которое служит их интересам, за отвечающее интересам общества. Однако наличие активной свободной прессы ставит реальные пределы такой практике, выход за которые влечет непомерную политическую плату.

Второй ограничительный фактор: хотя партии через свое парламентское большинство сами создают правила, которые регламентируют их собственное поведение и структуры, управляют входом на политический рынок и распределяют государственные ресурсы, они не являются в этом абсолютно автономными. Прежде всего, они связаны конституционными ограничениями, которые становятся еще более действенными с усилением роли судов. Так, хотя изначальная логика картеля позволяет ожидать, что правящие партии ограничат доступ к государственному финансированию всем остальным (как они, в сущности, сделали на президентских выборах в США), в Германии Федеральный конституционный суд постановил, что государственное финансирование должно быть предоставлено не только партиям, которые преодолели 5%-ный порог на пути в Бундестаг, но и всем тем, которые достигли 1/10 от этого результата. Подобным образом Верховный суд Канады своим решением объявил неконституционным положение Закона о

выборах, согласно которому партии для регистрации необходимо было выставить кандидатов в как минимум 50 избирательных округах. Это положение делало невозможной регистрацию большинства небольших партий либо заставляло их нести непосильное бремя номинирования кандидатов во многих округах, где они в действительности не намеревались состязаться.

Выводы и вопросы для дальнейших исследований

За десять с лишним лет с момента публикации оригинальной статьи тенденции, к которым мы тогда привлекли внимание, стали еще более очевидными и укрепили нашу аргументацию. Это прежде всего относится к поведению укоренившихся партий, которое все больше приближается к обозначенным нами моделям партийной организации и конкуренции между партиями. Более того, даже если не принимать тезис картеля целиком, нельзя не признать, что растущее встраивание партий в государство, усиливающаяся общность их целей и идентичностей и все более заметная пропасть, отделяющая их от всех слоев общества, стали причиной беспрецедентного для всей послевоенной истории укоренившихся демократий уровня недоверия и разочарования по отношению к ним (44). Можно дискутировать по поводу интерпретации картелизации, но что не ставится под сомнение, так это распространение популистской, антикартельной риторики.

Как это развитие влияет на концепции партии и партийного правительства - концепции, которые прежде всего служили основой для понимания европейской демократии? Как отмечалось выше, существуют факторы, которые могут ограничить до некоторой степени трансформацию партий в указанном нами направлении. В то же время, однако, маловероятно, что партии сами захотят -или смогут - отказаться от сближения с государством или что они в сосоянии как-то оживить низовую организацию. Массовая партия мертва, и в обозримом будущем этот вариант представляется недостижимым - по крайней мере, среди европейских демократий.

Не похоже также, что партии - по крайней мере, в мейнст-риме - найдут какое-то глубокое проблемное размежевание или новую основу для поляризации политики; и если вспомнить кровопролитие, которым часто сопровождалась поляризация на клас-

совой или религиозной основе, не ясно, так ли уж желательно, чтобы они его нашли. В настоящее время прочно установился либеральный экономический консенсус, а по многим другим проблемам, которые могли бы стать основой лево-правой поляризации, пространство для маневра либо ограничено, либо полномочия принимать решение делегированы кому-то еще. За пределами экономики и социального обеспечения и за пределами сильно ограниченного выбора доступных в сфере налоговой и денежно-кредитной политики вариантов существуют другие проблемные измерения, которые пересекают традиционное лево-правое размежевание на классовой основе и могли бы послужить организации оппозиции. Окружающая среда предлагает один такой набор проблем, иммиграция - другой, международный порядок - третий. Но может ли значимый выбор в какой-либо из этих проблемных областей быть политизирован или, даже будучи политизированным, сможет ли он стать основой для возвращения широкого электората в избирательный процесс - остается под большим вопросом. Более того, даже если такие проблемы будут политизированы и окажутся способными стимулировать возвращение граждан в электоральную политику, трудно представить, что они смогут укорениться в современных обществах в качестве социальных размежеваний, что является необходимым условием существования модели массовой партии (45). Например, хотя Кризи и его коллеги очень настойчиво заявляют, что установили наличие нового размежевания в европейской политике, сформированного делением на выигравших и проигравших от глобализации (46), далеко не факт, что этот конфликт нашел надежное выражение в партийной политике или что он может длительное время существовать в форме стабильного размежевания.

На сегодня, как представляется, мы остаемся с реальностью, определяемой некоторым набором доминирующих партий, которые по большей части неотличимы одна от другой в плане своих основных предложений политики и которые ближе друг к другу по стилю деятельности, местоположению и организационной культуре, чем любая из них к обществу. В различных работах (47) эта новая конфигурация партийной политики обсуждалась в плане эрозии репрезентативных ролей партий и сохранения процедурных ролей. Утверждалось также, что в отсутствии способности объединить

обе роли партии рискуют утратить свою легитимность. Если только партии не смогут представлять общество так же успешно, как править, им будет все труднее легитимировать свое право распоряжаться институтами государства и присваивать его ресурсы.

Эти тенденции поднимают также проблему будущих моделей партийной организации. Текущая ситуация характеризуется усилением партийности в государстве и исчезновением партийности в обществе (48). Партийные организации часто доминируют в государственных структурах, тогда как присутствие партии в обществе трансформировалось в профессиональную машину, контролирующую избирательные кампании. Участвуя в избирательной кампании, партия стремится охватить как можно более широкий круг избирателей, но связи, которые она устанавливает с ними, в лучшем случае конъюнктурны, инструментальны и краткосрочны. Ослабление низовой организации партии мало что или нечего не оставило между конкурирующими лидерами, с одной стороны, и доступной и часто индифферентной массой избирателей - с другой. В этой интерпретации постпартийной демократии мало посредничество, или оно совсем отсутствует, и, соответственно, нет места для традиционной партийной организации. То, что еще лежит между избирателем и избранным, едва ли не исчезает, отвергнутое отчужденными избирателями, с одной стороны, и конкурирующими политиками - с другой.

Эти тенденции поднимают три важные повестки дня для исследователей политических партий. Первая повестка относится к самому тезису картельной партии и требует, чтобы мы нашли более надежные эмпирические индикаторы, чем те, которые имеем сегодня. Поскольку аргументация картельной партии имеет двойственный характер и охватывает картелизованную партийную систему и отдельные картельные партии внутри нее, индикаторы также должны быть двух типов.

С одной стороны, существуют индикаторы картелизации партийной системы. Один набор этих индикаторов относится к установлениям: наблюдаем ли мы сдвиг регулирования, относящегося к партиям, от норм, установленных для всех ассоциаций гражданского общества, к тем, что обычно присущи структурам государства? Наблюдаем ли мы изменение соотношения государственных ресурсов, поступающих правящим в настоящее время партиям, и тех,

что достаются партиям, которые не являются правящими, но потенциально могут стать таковыми, в сторону большего равенства? Наблюдаем ли мы политику, которая стремится отдать приоритет в предоставлении государственных субсидий и доступе к участию в выборах партиям в картеле перед теми, что вне его?

Например, в отношении доступа к выборам Баулер и другие нашли, что, как и позволяет ожидать тезис картеля, «новым партиям сегодня труднее получить доступ к участию в выборах, чем это было в 1960-е годы» (49). Однако субсидии стали более доступны не только партиям, которые могут рассматриваться как члены картеля, но также и их соперникам. Учитывая, что такое развитие часто было навязано правящим партиям конституционными судами в качестве цены за сохранение дотаций для самих себя (например, в Канаде или Германии), можно ли считать его свидетельством против картелеобразного поведения? Хотя отчасти это является предметом субъективной интерпретации, в широком плане ответ зависит от двух эмпирических вопросов. 1. Субсидий, которые получили небольшие партии, оказалось достаточно только для компенсации роста стоимости доступа к выборам или для чего-то большего? 2. Распространение субсидий на соперников «выравнивает игровое поле (антикартельное поведение) или мы видим улучшение... на благо всех партий, но диспропорционально большее в пользу укоренившихся» (картелеобразное поведение) (50)?

Второй набор индикаторов картелизации относится к гипотезе ограничения пространства политической конкуренции: наблюдаем мы конвергенцию политики, в частности, ту, что документально зафиксировал Риккардо Пелиццо [Шссагёо РеНгго], когда общественное мнение явно сдвинулось в одном направлении, а позиции всех партий мейнстрима - в другом (51)? Как далеко преуспели эти партии в исключении из своей повестки дня проблем, которые угрожали их положению? И можно ли это объяснить тем, что партийные лидеры предпочитают долгосрочную стабильность краткосрочным электоральным преимуществам (52)?

Возможно, что наиболее важным в отношении картелизации является вопрос о сговоре или его функциональном эквиваленте. Хотя существует достаточное количество свидетельств принятия решений, которые соответствуют гипотезе картеля (например, помимо тех, что уже отмечались: сокращение в Канаде различий в

материальном положении партий, находящихся во власти и в оппозиции, достигнутое благодаря бурному росту количества парламентариев, не являющихся членами правящей партии, которые получают специальное жалование и льготы), могут ли быть найдены свидетельства координации, аналогичной координации в экономическом картеле? Хотя обнаружить ясные признаки тщательно законспирированного сговора трудно, внимательный контент-анализ публичных заявлений может выявить аналоги поведения, типичного, например, для подачи сигнала об изменении цен в отрасли воздушных перевозок.

С другой стороны, тренды в некоторых индикаторах картельной партии как типа также заслуживают дальнейшего исследования. Некоторые из них (ослабление низовой партийной организации, сдвиг в балансе ресурсов в пользу «партии в государстве», растущее обращение к государству как источнику материальных ресурсов) уже упоминались. Возможно, дополнительным индикатором существования картельной партии является стратархия. Она была одной из адаптивных стратегий, принятых лидерами партий, чтобы поддержать организации на местах за их полезность в проведении избирательных кампаний и противостоять формированию в обществе представления о закате партий, но в то же время, чтобы освободить себя от ограничений, навязываемых этими местными организациями. Хотя Карин Боттом провела предварительный анализ по одной стране, вопрос о том, как концепция стратархии, разработанная применительно к институциональному контексту американского конституционализма и президенционализма (53), должна быть понята в сильно отличающихся условиях Европы, требует адекватного исследования.

Как мы уже предположили, растущая профессионализация партийного аппарата - не только в смысле найма специалистов вместо использования рядовых членов партии, чтобы отслеживать в избирательной кампании общественное мнение, но прежде всего растущая специализация партийно-политической карьеры и ее все большее отдаление от других видов занятий (например, ограничение движения между центральными органами социал-демократических партий и профсоюзов или между центральными органами либеральных партий и ассоциаций бизнеса) - является одной из потенциальных причин системной картелизации.

То, в какой мере этот тренд может в принципе развиваться в одних партиях и не развиваться в других, может также служить индикатором приближения определенной партии к типу картельной.

Наконец, использование «плебисцитарной демократии» как стиля принятия решений внутри партии могло бы быть четвертым индикатором. Точнее, речь здесь идет о сочетании трех характеристик принятия решений внутри партии: эрозия границы между формальными членами и сторонниками, в частности через распространение практики праймериз; использование прямого голосования - иногда просто для санкционирования, иногда - для выбора между альтернативами, предложенными партийным руководством; пренебрежение съездами партии или собраниями, на которых возможны коммуникация и координация между членами / сторонниками партии и от них к центру, в пользу прямой, неопосредованной и однонаправленной коммуникации (например, адресные почтовые отправления или электронная почта) от центра к членам / сторонникам.

Вторая повестка дня для исследований относится к проблеме, как и что мы изучаем о партиях. Если мало что остается от того, что может служить посредническим звеном в отношениях между избирателями и избираемыми, должны мы вообще продолжать думать о партии как об организации? Может быть, более полезно думать о партии как о сети? И если мы воспринимаем партии как сети, как должны мы подходить к исследованию их поддержания и выживания? Соответственно, опираясь на системный подход, возможно, мы сумеем лучше понять партии через сравнение? Из тезиса картельной партии следует, что партийные стратегии должны быть обусловлены национальным контекстом в гораздо большей степени, чем какой-то более абстрактной или транснациональной целью или идеологией. Перефразируя Бертрана де Жувеналя еще раз, можно сказать, что ныне между двумя британскими партиями, одна из которых социал-демократическая, вероятно, меньше различий, чем между двумя социал-демократическими партиями, одна из которых британская (54). Другими словами, тезис картеля позволяет предположить, что многие из характеристик и лейблов, которые мы сейчас используем в сравнительном анализе для идентификации партий - семейство, идентичность, идеология, статус и т. д, - все больше теряют смысл. Имеют ли все еще какое-либо

значение понятия «левая», или «социал-демократическая», или «христианско-демократическая», или даже «крайне правая»? Много ли они говорят о партии, которую мы исследуем? Является ли национальный или системный контекст ныне гораздо более сильным детерминантом, чем он был, - особенно когда политии отвечают на вызовы европеизации и глобализации в условиях большего национального консенсуса?

Третья повестка дня для исследований посвящена вопросам, каким образом демократия может быть организована, легитимирована и поддерживаться в этих возникающих условиях. Если, согласно широко известному утверждению Э. Шаттшнайдера, «современная демократия немыслима иначе как на основе партий» и если партии фундаментальным образом трансформируются, то что происходит с современной демократией (55)? Фактически из этого следует, что самым важным вопросом, который встанет перед партиями в будущем, является вопрос об их легитимности и статусе. С. Бергер в подготовленном ею в 1979 г. обзоре состояния политики в Западной Европе утверждала, что критической проблемой, с которой тогда столкнулась Европа, была «способность основных политических акторов (партий, групп интересов, бюрократии, законодательной власти) справляться с проблемами общества и экономики и, более того, переопределять и находить общие цели» (56). Далее, в том же глубоком исследовании она показывала, что слабеющий потенциал политических институтов содействовал «возникновению широко распространенной реакции, направленной против государства, и в то же время - повышению уровня участия в политике» (57). Сегодня все наоборот, государство в его различных формах воспринимается с большей готовностью, тогда как участие в традиционной политике упало до рекордного уровня. Проблема сегодня заключается скорее не в укреплении способности эффективно управлять, а в легитимации этой способности, прежде всего со стороны партий и выборных политиков. Действительно, учитывая крайнее недоверие, с которым партийная политика ныне воспринимается многими избирателями (58), есть ли какой-то смысл для политических лидеров представлять себя как лидеров партий или им лучше прислушаться к советам избегать связанного с партийностью имиджа, позиционируя себя в широких электоральных или правящих «альянсах». Например, и в Бельгии и

в Италии, где прежде всего был провозглашен антипартийный бунт, огромное большинство конкурирующих организаций уже отказались от лейбла «партия» и сейчас стремятся презентировать себя как находящиеся вне партийности или над ней. Возможна ли непартийная кампания на выборах в парламент (59)? Или если изменение ограничивается только номенклатурой, то каким образом и как долго может продержаться иллюзия, что «альянсы» принципиально отличаются от партий?

Обратная сторона этого вопроса в том, возможно ли выжить в правительстве без партийности, как, например, возможно ли сохранить некоторое единство законодательной и исполнительной власти, необходимое, вероятно, в парламентской демократии, отказавшись от самой идеи единства на электоральном уровне (60)? Если партии порывают с организационными ограничениями на низовом уровне, как они могут сохранить эти ограничения в структурах государства?

И даже если бы эта организационная проблема была решена, как сохранить демократическую легитимность внутрипарламент-ских комбинаций, которые не имели коллективной санкции избирателей? Этот последний вопрос особенно уместен, поскольку одним из ответов на организационное засилие партий в парламентах был призыв к повышению роли независимых парламентариев, которое ассоциировалось с большей демократией (61). Но независимые кандидаты заинтересованы в том, чтобы быть переизбранными на следующий срок, что часто заставляет их придерживаться трех моделей поведения, описанных Дэвидом Мейхью для Конгресса США (62): самореклама (Advertising), выбивание бюджетных денег для избирателей своего округа (Credit claiming) и занятие позиции большинства (Position taking) тогда, когда от них требуется принятие ответственных решений. Конечным результатом такого поведения будет пренебрежительное отношение к государственным институтам, даже если избиратели продолжат при этом любить своих индивидуальных представителей (63).

Трансформация партий сопровождалась трансформацией характера демократии. Если подходить к этой трансформации с позиций классической модели партийного правления (64), можно прийти к заключению, что современная демократия в какой-то мере выхолощена. Партии больше не действуют как агенты избира-

телей. Но тогда избиратели, очевидно, мало заинтересованы в том, чтобы действовать в качестве принципалов партий.

Более того, если демократия требует также активного участия большинства граждан в партийной электоральной политике, то тогда она действительно стоит перед лицом кризиса, не в последнюю очередь потому, что само слово «партийный» приобрело уничижительное значение, в равной мере как для граждан, так и для политиков. Одним из результатов кризиса стал подъем альтернативных моделей социального регулирования, которые полагаются на неправительственные организации, сети и т.п. больше, чем на государственную власть как средство управления конфликтами и распределения ценностей. Подобно модели правления на базе партийного картеля, они отдают предпочтение эффективному менеджменту перед инновациями, приспособлению перед конфликтом, консенсусу перед правилом большинства и участию заинтересованных групп перед массовым участием. Тогда ирония состоит в том, что возникновение картельной системы партий обычно рассматривается как угроза демократическому правлению, эти неполитические модели правления часто бывают представлены как идеальные формы демократической политики. Далеко не ясно, обещают ли они сколько-нибудь большую гражданскую вовлеченность или ответственность, чем политические партии, как бы кар-телизированы они ни были.

Примечания

1. Katz and Mair, 1992; Katz and Mair, 1995.

2. Одно из первых таких исследований на материале Канады было выполнено MacIvor в 1996 г.; более поздние и более широкие по географическому диапазону исследования представлены в «Young» и др., 2005; Bardi, 2006; Marsh, 2006; Aucante and Deze, 2008. См. также: Detterbeck, 2005; Yishai, 2001.

3. См. прежде всего Koole, 1996; Kitschelt, 2000; Wolinetz, 2002; Scarrow, 2006; Goot, 2006.

4. Как заметил один из анонимных рецензентов, мы были несколько непоследовательны, рассматривая понятие картельной партии то как гипотезу, то как тезис, то как модель. Чтобы прояснить ситуацию, мы предложили две общие гипотезы; одну относительно сущности межпартийной конкуренции или сговора,

другую относительно сущности организации отдельных партий. Каждая из них имеет некоторое количество более специфических подгипотез. Обе эти общие гипотезы были сформулированы на основе одного и того же анализа синдрома изменений, происходящих в современных демократиях, и, в нашем представлении, усиливают друг друга, подводя к модели политики на базе картельных партий. В совокупности эмпирические гипотезы, постулируемые причинно-следственные процессы и интерпретивная рубрика, неявно присутствующая в картельной модели политики, составляют арочный тезис картельной партии.

5. Panebianco, 1988.

6. Выражение Роккана цитируется по Flora, 1986.

7. Например, Pierre и др., 2000 и Scarrow, 2006.

8. Более широкий, хотя все еще неполный список индикаторов, которые, как мы считаем, могут быть использованы для тестирования гипотезы картеля, можно найти в нашем обсуждении следующих из нее положений.

9. Katz and Mair, 1993.

10. Katz and Mair, 1993; Katz and Mair, 1995.

11. См.: Замечания по тезису Шмиттера в Bartolini and Mair, 2001.

12. Manin, 1997, р. 193-235.

13. Koole, 1996; Kitschelt, 2000.

14. См., в частности: Katz and Mair, 1996; Blyth and Katz, 2005. Более детальное обоснование несогласия с критикой и иной интерпретацией станет предметом ряда статей, которые сейчас находятся в стадии подготовки.

15. Лийпхарт использовал датский термин «картельная демократия» как перевод «деполитизированной демократии» в издании на датском языке своей классической работы 1968 г. по политическому процессу в Дании; см.: Lijphart, 1968.

16. См., например: Krouwel, 2003; Krouwel, 2006, р. 258-260.

17. Dalton and Wattenberg, 2002; см. также: Mair, 2006.

18. Mair and van Biezen, 2001.

19. См.: Epstein, 1967.

20. О недавней оценке усиливающегося воздействия общеевропейского нормативного регулирования на партии и способы их организации и финансирования - процесса, который определяется как некая форма «скрытой европеизации», - см.: [Walecki, 2007].

21. Стоит обратить внимание на наблюдение Клауса фон Байме: «Новый политический класс как переходной класс имел привилегии в двух отношениях: он был единственным сектором элиты, который сам определяет собственный

доход, он сам организовал государственную поддержку организациям, которые привели его к власти, т.е. партиям» [Von Beyme, 1996; р. 149].

22. Katz and Mair, 1993.

23. Key, 1964, р. 164.

24. Ограничение имеет здесь значение. Как показала Ингрид ван Бизен, внутренний баланс власти партии выглядел иначе в некоторых более слабых партиях, возникших в посткоммунистических демократиях [van Biezen, 2003].

25. Katz and Mair, 2002.

26. Skocpol, 1992, р. 40.

27. Katz and Mair, 1996.

28. Katz, 2002; Katz, 2003.

29. Действительно, одна из гипотетических черт картельной партии -стремление минимизировать важность различия между нахождением во власти и вне ее в любое взятое время.

30. Kirchheimer, 1966.

31. Inglehart, 1990; Dalton, 1984.

32. Конечно, как впервые отметил Дёринг [Doering, 1987] больше двадцати лет назад и как подтверждает сокращение социального обеспечения во многих странах за последнее десятилетие, то, что в политике считалось непреложным, со временем подвержено изменению. Когда такие сокращения становятся неизбежными, все партии, независимо от того, какие из них являются правящими, стремятся сделать так, чтобы то, что раннее воспринималось как недопустимое, стало приемлемым.

33. Borchert, 2000.

34. Jouvenel, 1914, р. 17.

35. Pierre, 2000.

36. Osborne and Gaebler, 1992; Kettl, 2000.

37. Majone, 1994.

38. Kitschelt, 2000. Хотя Китчельт прав, утверждая, что картелям всегда угрожает дезертирство, он ошибается в определении этой проблемы как дилеммы заключенного, по крайней мере, в том, что относится к аргументации картельной партии. Проблема больше похожа на трагедию сообществ, в которой краткосрочная максимизация каждого в долгосрочной перспективе ведет к общему краху. В этом отношении передачу ответственности непартийным агентствам можно интерпретировать как своего рода экстремальное ограничение, которое рациональные эгоисты накладывают на самих себя, поскольку они верят, что она (передача) ограничит также других игроков (например: [Olson, 1965; Elster, 2000]).

Более подробно о том, почему дилемма заключенного является неподходящей аналогией, см.: Blyth and Katz, 2005.

39. Bischoff, 2006.

40. Michels, 1962 (1911).

41. Из всего сказанного следует, что если в контесте теоретического представления о том, как должны функционировать демократические правительства, партии наделяются такими функциями, как, например, обеспечение связи между гражданами или социальными группами и государством, вовсе необязательно, что партии (или более корректно - их лидеры) отдают высший или даже просто высокий приоритет исполнению этих функций перед другими потенциальными целями, такими, как персональная власть или экономическае благополучие. В отношении партийных финансов, в частности, дело не в том, что государственные субвенции затрудняют для партий обеспечение этой связи (например, «чрезмерное полагание на государство в вопросе финансирования способствует эрозии возможности партий связывать общество и государство»; Young et al., 2005), а, скорее, в том, что оно снижает потребность или желание партий делать это и, таким образом, вероятно, степень, в какой партии действительно обеспечивают связь, даже если их потенциальная способность делать это увеличивается благодаря доступу к дополнительным финансовым ресурсам.

42. Van Biezen, 2004; см. также Epstein, 1986.

43. Mudde, 2007.

44. Более подробно об этом см.: Pharr and Putnam, 2000.

45. Одним из исключений, возможно, является так называемый стиль жизни или культурные аспекты абортов, прав гомосексуалистов и т.п. в Соедине-ных Штатах. Тогда как они действительно имеют социальную базу в религиозных организациях, американские партии (в отличие от некоторых частей поддерживающих их коалиций), как правило, стремились скорее затушевать, чем использовать их.

46. Kriesi and oth., 2008.

47. Mair, 2006.

48. Katz, 1986.

49. Bowler and oth., 2001, р. 9.

50. Bowler, Carter and Farrell, 2001, р. 13; см. также: Katz, 2006.

51. Pelizzo, 2004.

52. Например, можно спросить, действительно ли проблема европейской интеграции и ее исключение на протяжении длительного времени из внутриполитических дебатов в Европе (которую ван дер Эйк и Франклин называют «спящим гигантом европейской политики») является таковой [van der Eijk and Franklin,

2004, р. 47; Mair, 2007]? Как, вероятно, показывают результаты недавнего референдума по Европе (во Франции, в Нидерландах и Ирландии), это, безусловно, проблема, по которой все партии мейнстрима расходятся с преобладающим большинством избирателей.

53. Bottom, 2007; Eldersveld, 1964, 1.

54. Jouvenel, 1914.

55. Schattschneider, 1941, 1.

56. Berger, 1979, р. 27.

57. Ibid, 30.

58. Dalton and Weldon, 2005.

59. Возможность непартийных выборов или выборов между «альянсами», которые стоят над или вне партии, была выдвинута уже более сотни лет назад М. Острогорским. См. обзор идей М. Острогорского и их критики в: Ranney, 1954.

60. См. также: Bolleyer, 2009.

61. Thomas, 2007.

62. Mayhew, 1974. Один из принципиальных упреков Вудро Вильсона в адрес американских партий и демократии относится к тому, что из-за автономии отдельных членов Конгресса электоральный контроль был невозможен. Wilson, 1897.

63. См., например: Fenno, 1975.

64. Katz, 1986.

Список литературы

Les systèmes de partis dans les democraties occidentales: Le modèle du parti-cartel en question / Aucante Y., Dézé A. (eds). - Paris: Presses de sciences Po, 2008. -454 стр.

Partiti e sistemi di partito: Il cartel party e oltre / Bardi L. (ed). - Bologna: Il Mulino, 2006. - 352 р.

Bartolini S., Mair P. Challenges to contemporary political parties. In political parties and democracy / Ed. by L. Diamond and R. Gunther. - Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 2001. - 331 р. Berger S.D. Politics and anti-politics in Western Europe in the 70s // Daedalus. - Harvard: Harvard univ.press, 1979. - Vol. 108, N 1. - P. 27-50. Beyme K. von. Party leadership and change in party systems: Towards a postmodern party

state? // Government and opposition. - Wiley, 1996. - Vol. 31, N 2. - P. 135-59. Biezen I. van. Political parties as public utilities // Party politics. - Sage, 2004. -

Vol. 10, N 6. - P. 701-722. Biezen I. van. Political parties in new democracies: Party organization in Southern and East-Central Europe. - Houndmills: Palgrave, 2003. - 256 p.

Bischoff C.S. Political competition and contestability: A study of barriers to entry in 21 democracies: Ph.D. diss. - European univ. institute, 2006. - Mode of access: http://cadmus.iue.it/dspace/handle/1814/7031 (Дата посещения: 10.08.2010.)

Blyth M., Katz R.S. From catch-all politics to cartelization // West European politics. -Routledge, 2005. - Vol. 28, N 1. - P. 33-60.

Bolleyer N. Inside the cartel party: Party organization in government and opposition. -Mode of access: http://socialsciences.exeter.ac.uk/politics/research/readingroom/ Bolleyer%20Cartel%20Party%20&%20Fianna%20Fail%20Political%20Studies% 202008.pdf (Дата посещения: 10.08.2010.)

Borchert J. The political class and its self-interested theory of democracy: Historical developments and institutional consequences. Presented at the European Consortium for political research joints sessions of workshops. - Copenhagen: ECPR press, 2000. - P. 14-19.

Bottom K.A. Party cartelisation and the locality: The British case. Presented at the European consortium for political research joints sessions of workshops. - Mode of access: http://www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/helsinki/ws6/ Bottom.pdf (Дата посещения: 10.08.2010.)

Bowler Sh., Carter E., Farrell D. Studying electoral institutions and their consequences: Electoral systems and electoral laws. - California: Univ. of California; Irvine, 2001. - (Center for the study of democracy; Paper 01-05). - Mode of access: http://www.escholarship.org/uc/item/7dc5b9dg?display=all#page-1 (Дата посещения: 10.08.2010.)

Dalton R.J. Cognitive mobilization and party dealignment in advanced industrial democracies // Journal of politics. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1984. -Vol. 46. - P. 264-84.

Parties without partisans: Political cdhange in advanced industrial democracies / Dalton R.J., Wattenberg M.P. (eds). - N.Y.: Oxford univ. press, 2002. - 328 р.

Dalton R.J., Weldon S.A. Public images of political parties: A necessary evil? // West European politics. - Routledge, 2005. - Vol. 28, N 5. - P. 931-51.

Detterbeck K. Cartel parties in Western Europe? // Party politics. - Sage, 2005. -Vol. 11, N 2. - P. 173-91.

Doering H. Party government in Britain: Recent conspicuous constraints // Party governments: European and American experiences / Ed. by R.S. Katz. - Berlin: de Gruyter, 1987. - P. 118-155.

Eijk C. van der, Franklin M.N. Potential for contestation on European matters at national elections in Europe // European integration and political conflict / Ed. by G. Marks, Steenbergen M.N. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2004. - P. 32-51.

Eldersveld S.J. Political parties: A behavioral analysis. - Chicago: Rand McNally, 1964. - 613 р.

Elster J. Ulysses unbound: Studies in rationality, precommitment and constraints. -Cambridge: Cambridge univ. press, 2000. - 320 р.

Epstein L.D. Political parties in the American model. - Madison: univ. of Wisconsin press, 1986. - 441р.

Epstein L.D. Political parties in Western democracies. - N.Y.: Praeger, 1967. - 387 р.

Fenno R.F. If, as Ralph Nader says, «Congress is the broken branch», how come we love our congressmen so much? // Congress in change: Evolution and reform / Ed. by Ornstein N.J. - N.Y.: Praeger, 1975. - P. 277-298.

Flora P. Preface // Growth to limits: The Western European welfare states since World War II / Ed. by Flora P. - Berlin: de Gruyter, 1986. - Vol. 1. - P. 5-11.

Goot M. The Australian party system, Pauline Hanson's one nation and the party car-telisation thesis // Political parties in transition? / Ed. by Marsh I. - St. Leichhardt, NSW: The federation press, 2006. - P. 181-218.

Inglehart R. Culture short in advanced industrial society. - Princeton: Princeton univ. press, 1990. - 484 р.

JouvenelR. de. La république des camarades. - Paris: Bernard Grasset, 1914. - 270 р.

Katz R.S. Cartels, œnsensus democracy and representation in the European Union: Presented at the political representation workshop. European consortium for political research joint sessions of workshops. - Univ. of Edinburgh, 2003. - March 28 -April 2. - Unpublished.

Katz R.SS. Finance reform and the сartel model in Canada: Presented at the Conference «Party and election finance: Consequences for democracy». - Univ. of Calgary, 2006. - May 25-26. - Unpublished.

Katz R.SS. Whose agent? Principles, principals and party politics: Presented at the 2002 meeting of the council for European studies. - Chicago, 2002. - March 1417. - Unpublished.

Katz R.SS. Party government: A rationalistic conception // Visions and realities of party government / Ed. by Castles F.G., Wildenmann R. - Berlin: De Gruyter, 1986. -P. 31-70.

Katz R.S., Mair P. The evolution of party organizations in Europe: The three faces of party organization // American review of politics. - Arkansas: Arkansas univ. press, 1993. - Vol. 14 (Winter). - P. 593-618.

Katz R.S., Mair P. Cadre, catch-all, or cartel? A rejoinder // Party politics. - Sage, 1996. - Vol. 2, N 4. - P. 525-534.

Katz R.S., Mair P. Changing models of party organization and party democracy: The emergence of the cartel party1 // Party politics. - Sage, 1995. - Vol. 1, N 1. - P. 5-28.

Katz R.S., Mair P. Changing models of party organization: The emergence of the cartel party: Presented at the democracies and the organization of political parties workshop. European consortium for political research joint sessions of workshops. - Univ. of Limerick, 1992. - March 30 - April 4. - Unpublished.

Katz R.S., Mair P. The ascendancy of the party in public office: Party and organizational change in twentieth century democracies // Political parties: Old concepts u new challenges / Ed. by Gunther R., Montero J.R and Linz J.J. - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 113-136.

Kettl D.F. The global public management revolution: A report on the transformation of governance. - Wash., DC: Brookings, 2000. - 87 р.

1 Сокращенный перевод статьи опубликован в: Политическая наука / ИНИОН РАН, 2006. - № 1. - Прим. ред.

Key V.O. Politics, parties & pressure groups. - N.Y.: Crowell, 1964. - 738 р.

Kirchheimer O. The transformation of the Western European party systems // Political parties and political development / Ed. by LaPalombara J., Weiner M. - Princeton: Princeton univ. press, 1966. - P. 57-84.

Kirchheimer O. The waning of opposition in parliamentary regimes // Social research. -N.Y.: The New School for social research, 1957. - Vol. 24. - P. 127-156.

Kitschelt H. Citizen, politicians, and party cartelization // European journal of political research. - Wiley, 2000. - Vol. 37, N 2. - P. 149-179.

Koole R. Cadre, catch-all or cartel? A comment on the notion of the cartel party // Party politics. - Sage, 1996. - Vol. 2, N 4. - P. 507-534.

Kriesi H., Grande E., Lachat R., DolezalM. West European politics in the age of globalization. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2008. - 448 р.

Krouwel A. Party models // Handbook of party politics / Ed. by R.S. Katz and W. Crotty. - L.: Sage, 2006. - P. 249-270.

Krouwel A. Otto Kirchheimer and the catch-all party // West European politics. -Routledge, 2003. - Vol. 26, N 2. - P. 23-40.

Lijphart A. Verzuiling, pacecmicatie en kentering in de nederlandse politiek. - Haarlem: Becht, 1968. - 224 p.

Maclvor H. Do Canadian political parties form a cartel? // Canadian journal of political science. - Cambridge univ. press, 1996. - Vol. 29, N 2. - P. 317-333.

Mair P. Political opposition and the European Union // Government and opposition. -Wiley, 2007. - Vol. 42 (Winter). - P. 1-17.

Mair P. Ruling the void: The hollowing of Western democracy // New left review. - L., 2006. - Vol. 42 (November - December). - P. 25-51.

Mair P., Biezen I. van. Party membership in twenty European democracies, 19802000 // Party politics. - Sage, 2001. - Vol. 7, N 1. - P. 5-22.

Majone G. The rise of the regulatory state in Europe // West European politics. -Routledge, 1994. - Vol. 14, N 3. - P. 77-101.

Manin B. The principles of representative government. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1997. - 256 p.

Political parties in transition? / Marsh I. (ed). - St. Leichhardt, NSW: Federation press,

2006. - 250 p.

Mayhew D.R. Congress: The electoral connection. - New Haven: Yale univ. press, 1974. - 216 p.

MichelsR. Political parties. - N.Y.: Collier, 1962 [1911]. - 434 p.

Mudde C. Populist radical right parties in Europe. - N.Y.: Cambridge univ. press,

2007. - 404 p.

Müller W.C. The relevance of the state for party system change // Journal of theoretical politics. - Sage, 1993. - Vol. 5, N 4. - P. 419-454.

Olson M. The logic of collective action. - Cambridge, MA: Harvard univ. press, 1965. - 186 p.

Osborne D., Gaebler T. Reinventing Government: How the entrepreneurial Spirit is transforming the public sector. - Reading, MA: Addison-Wesley, 1992. - 432 p.

Panebianco A. Political parties: Organization & power. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1988. - 336 р.

Pelizzo R. Cartel parties and cartel party systems. - Saarbrücken: VDM Verlag, 2004. -200 р.

Disaffected democracies / Pharr S.J., Putnam R.D. (eds). - Princeton: Princeton univ. press, 2000. - 392 р.

Pierre J., Svasand L., Widfeldt A. State subsidies to political parties: Confronting rhetoric with reality // West European politics. - Routledge, 2000. - Vol. 23, N 1. - P. 1-24.

Debating governance / Pierre J. (ed). - Oxford: Oxford univ. press, 2000. - 336 р.

Ranney A. The doctrine of responsible party government. - Urbana: Univ. of Illinois press, 1954. - 176 р.

Scarrow S. Party subsidies and the freezing of party competition: Do cartels work? // West European politics. - Routledge, 2006. - Vol. 29, N 4. - P. 619-39.

Schattschneider E.E. Party government. - N.Y.: Holt, Rinehart и Winston, 1941. -219 р.

Schmitter Ph.C. Parties are not what they once were // Political parties and democracy / Ed. by Diamond L., Gunther R. - Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 2001. -392 р.

Skocpol Th. Protecting soldiers and women: The political origins of social policy in the United States. - Cambridge MA: Harvard univ. press, 1992. - 736 р.

Thomas P. A glimpse of the future? What the minority governments of the 38th и 39th parliaments can teach about proposals for electoral reform: Paper presented at the annual meeting of the Canadian political science association. - Saskatoon, 2007. - May 30 -June 1. - 30 p. - Mode of access: http://www.cpsa-acsp.ca/papers-2007/Thomas.pdf (Дата посещения: 11.08.2010.)

Walecki M. The Europeanization of political parties: Influencing the regulations on party finance. - EUI, Florence: Max Weber programme working paper, 2007/29. -26 р. - Mode of access: http://cadmus.eui.eu/dspace/bitstream/1814/7363/1/MWP-2007-29.pdf (Дата посещения: 11.08.2010.)

Wilson T.W. Leaderless government. Address before the Virginia Bar Association, August 4, 1897 // The public papers of Woodrow Wilson / Ed. by Baker R.Stannard, Dodd W.E. - N.Y.: Harper, 1925 [1897]. - Vol. I. - P. 336-359.

Wolinetz S. Beyond the catch-all party: Approaches to the study of parties and party organizations in contemporary democracies // Political parties: Old concepts and new challenges / Ed. by Gunther R., Montero J.R. and Linz J. - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 136-166.

Yishai Y. Bringing society back in: Post-cartel parties in Israel // Party politics. - Sage, 2001. - Vol. 7, N 6. - P. 667-687.

Young L., Sayers A., Jansen H., Eagles M. Implications of State Funding for Party Organization: Paper for presentation to the 2005 Annual Meeting of the American Political Science Association. - Washington DC, 2005. - Sept. 1-4. - 29 p. - Mode of access: http://www.allacademic.com//meta/p_mla_apa_research_citation/0/4/1/4/3/ pages41438/p41438-1.php (Дата посещения: 11.08.2010.)

Перевод А. Кулика