CC BY
133
П. ИГНАЦИ
ПАРТИИ И ДЕМОКРАТИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭРУ
Введение. Трудная жизнь политической партии
У политических партий долгая и трудная история. Как очень точно подчеркнул Джовани Сартори [Sartori, 1976], термин «партия» издавна имеет этимологически негативную коннотацию: он подразумевает разделение, отделение, конфликт, которые являются негативными понятиями в любой политической культуре. Только с приходом либерального политического мышления идея дифференциации с ее побочными продуктами, инакомыслием и критицизмом, смогла найти первоначальную легитимацию. Взаимосвязанная история гражданской либерализации и институциональной демократизации открыла перед людьми со сходными интересами и мировоззрением окно возможностей для объединения в общие группировки и затем партии. Ныне партии повсеместно рассматриваются как необходимые для существования и функционирования демократической политии. Однако они все еще несут на себе знаки своего трудного и мучительного пути к полному признанию. Хуан Линц [Linz, 2002] в остроумном и провокативном исследова-ниии перечислил противоречивые качества, которыми, согласно современному общественному мнению, должна обладать политическая партия. В этом смысле партии рассматриваются как необходимое зло: они служат инструментом, без которого нельзя обойтись в сборе и канализировании голосов и требований граждан, но в то же время воспринимаются как капризная и дорогостоящая
машинерия, в которой нашли прибежище множество честолюбцев, паразитов и любителей наживы. В целом политические партии в консолидированных демократиях начиная с последней декады XX столетия стали терять свою привлекательность, антипартийные настроения усиливались [Poguntke, Scarrow, 1996].
Но так было не всегда. В конце Второй мировой войны отношение общества к партиям было совсем иным. Возрождение демократии выдвинуло политические партии на первый план. Подобно тому как в первой волне демократизации, когда свобода и всеобщее избирательное право превознесли роль политических партий, во второй волне, но уже по другим причинам, партии достигли своего апогея. Причина этого момента славы была двоякая: во-первых, в идентификации многопартийности с демократией: фактически многопартийность стала синонимом демократии, по контрасту с рухнувшими однопартийными авторитарными и тоталитарными режимами; и, во-вторых, в признании существенной роли, которую сыграли партии в борьбе против недемократических режимов во время войны. Многопартийные правительства в эмиграции или в подполье воспринимались как островок демократии, а в некоторых странах они действовали как национальные легитимные (фактически легитимированные вооруженными силами союзнических держав) правительства даже в разгар войны. Во Франции и в Италии, в частности, роль партий в движении Сопротивления сильно повлияла на участие партий в демократическом политическом процессе после окончания войны. Во Франции три партии, которые возглавили первые послевоенные правительства (Французская коммунистическая партия - PCF, Французская социалистическая партия - SFIO, «Народное республиканское движение» - MRP), пользовались таким уважением, что даже ставший мифическим героем сопротивления генерал Шарль де Голль, единогласно номинированный главой правительства Конституционным собранием в ноябре 1945 г., был вынужден отступить перед лицом партий и спустя несколько недель, в январе 1946 г., подать в отставку. В Италии партии также получили никогда ранее не виданное главенство в управлении государством. Когда государственная власть рухнула после перемирия в сентябре 1943 г. и страна раскололась на две конфликтующие части, антифашистские партии получили уникальную возможность выступить в качестве
единственных представителей нации. Поскольку монархия дискредитировала себя, а государственный аппарат перестал существовать после прекращения военных действий, партии заполнили политический вакуум, прокладывая тем самым себе дорогу к гегемонии в итальянской политике в последующие годы [Scoppola, 1991].
В целом в первые две декады после Второй мировой войны партии per se (т.е. легитимность политических партий как таковых) и многопартийность (т.е. легитимность конфликта между различными партиями) получили широкое признание, сформировавшееся главным образом как реакция на однопартийные фашистские режимы межвоенного периода. Но теперь, даже в консолидированных демократиях, партии находятся под стрессом. Их имидж в общественном сознании сугубо негативный [Dalton, 2005; Torcal, Gunther, Montero, 2002]. В 15 старых демократиях Европейского союза партии получают позитивную оценку менее чем 20% людей [Dalton, Weldon, 2004, р. 386]; уровень доверия им гораздо ниже, чем другим институтам и организациям [Ibidem, р. 385]. Около 30% граждан считают, что партии далеки от простых людей, до которых им нет никакого дела [Ibidem, р. 383]. Еще более удивительно, что эти чувства не ограничиваются консолидированными демократиями, что позволило бы отнести их на счет своего рода эффекта усталости. Антипартийные настроения широко распространены и в новых посткоммунистических европейских демократиях [Kopecky, 2006, с. 266; Toka, 2006].
Недоверие партиям как институту («Parteinverdrossenheit»), «смешанное с острой критикой деятельности конкретных партий» [Dalton, 2005; Torcal, and Montero, 2006], было использовано антисистемными, популистскими и экстримистскими партиями [Abedi, 2002; Betz, 2004; Ignazi, 2006; Schleder, 1996]. Их агрессивная риторика нашла определенное одобрение среди наименее привили-гированной части населения, но не настолько, чтобы составить угрозу демократическим политиям (за примечательным исключением Австрии и Италии). С другой стороны, приводились доводы, что такие «"партии антипартийной системы" (anti-party-systemparties) [...] могут просто представлять собой следующий этап непрерывного процесса развития партий» [Katz, 2002, р. 118].
В какой мере это негативное восприятие современных политических партий влияет на их силу и роль? Чтобы получить ответ
на этот вопрос, необходимо разобраться с тем, как измеряется сила партий, и обсудить их нынешнюю роль.
Стандартным индикатором, используемым в сравнительной оценке силы партии, является размер ее членства. Этот упрощенный индикатор широко используется, даже если с ним нужно обращаться очень осторожно: каждый, кто непосредственно исследовал партийные организации, знает, как «округляются», если использовать этот эвфимизм, числа. Грубо говоря, величина членства дает простой, совместимый в кросс-страновых исследованиях и исследованиях временной динамики индикатор для измерения «силы» партии, но этот индикатор недостаточно надежен. В одних странах больше, в других меньше. Например, во Франции [Billardo, 2003; Ysmal, 1989] и в Италии [Bardi, Ignazi, Massari, 2007] он приводил в отчаяние аналитиков и ученых, поскольку партии обычно предоставляли «неточную» статистику. Проблема надежности данных существует также и в других странах, таких как демократии Центральной и Восточной Европы [van Biezen, 2003].
Если даже принять во внимание эту проблему статистики и отнестись к данным с некоторой долей скептицизма, все равно можно сказать, что с 50-х годов, золотого века партий, наблюдается нисходящий тренд. Во всех 13 давно установившихся демократиях Европы число членов партии драматически упало: к началу 1980-х годов их потери даже превысили 50% прежней величины [Mair, van Biezen, 2001]. Более того, если посмотреть на соотношение между количеством членов партии и электоратом в целом, масштаб коллапса становится очевидным [Scarrow, 2000, р. 86-95]: ни в одной стране это соотношение не оставалось стабильным, не говоря уже о росте. Мэир и ван Бизен [Mair, van Biezen, 2001] показали, что если в 1980 г. в среднем 9,8% различных электоратов состояли членами партии, то к концу 1990-х средний показатель уменьшился почти вдвое, до 5,7%. Проанализировав 10 демократий, для которых данные о членстве были наиболее надежными, Питер Мэир констатировал: «Средний уровень членства составлял 14%; в большинстве стран - в шести из десяти - уровень был выше 10%. Это означает, что в большинстве стран, по которым были доступны данные, больше одного в каждом десятке имеющих право голоса избирателей были членами политических партий. В конце 1990-х годов надежные данные о членстве можно было найти
для двадцати демократий, одни из которых старые, другие новые. Средний уровень членства для всех этих стран был всего лишь 5%, т.е. чуть больше одной трети от уровня, зафиксированного в 1960-х, и только в одной из этих двадцати стран - Австрии - было зафиксировано превышение 10%» [Mair, 2005, р. 15-16].
Однако членство в партии говорит только об одной стороне истории: закате низовой организации партии на местах (party on the ground) [Katz, Mair, 1995]1. Кризис этого специфического «лица партии» не означает, как мы увидим далее, что партиям осталось разве что оплакивать свою судьбу. Как раз наоборот, было бы грубым просчетом из упадка низовой организации заключить, что партии вытесняются из политики. В действительности партии усилили свое влияние благодаря развитию двух других своих «лиц» -руководства партии, и, прежде всего, ее членов в структурах государственной власти. Отсюда следует, что сдвиг во внутреннем балансе власти между тремя лицами партии - от рядовых членов к руководству и тем, кто занимает посты в государстве, - созвучен изменениям в обществе и форме правления.
Постиндустриальная модель партии:
«Государство-центристская партия»
Партии, подобно другим организациям, обычно отражают общество, в котором живут. Диффузия между обществом и такой «пористой» организацией, как партия, выше, чем между ним и другими организациями. Длительная академическая традиция связывала изменения в функциях и организации партий с изменениями в обществе. Ханс Даальдер [Daalder, 1983], идя по стопам Зигмунда Неймана, Мориса Дюверже и других, подчеркивал роль индустриальной революции в появлении массовой партии. В свою очередь, Отто Кирххаймер связывал развитие всеохватывающей
1 Понятие party on the ground было введено в научный оборот в статье: Katz R.S., Mair Peter. The evolution of party organizations in Europe: The three faces of party organization // American review of politics. - Arkansas, 1993. - Vol. 14. -P. 593-617. В ней авторы выделяют в качестве объектов исследования три «лица» партии: party on the ground - рядовые члены, party in central office - ее руководство и party in public office - члены партии в структурах государственной власти. - Прим. ред.
(catch-all) партии с переломными изменениями в обществе. Согласно немецкому политологу, приближение общества изобилия и потребления благоприятствовало падению социальной дифференциации и разъединенности, тогда как процесс секуляризации политики в то же самое время стал причиной падения значимости идеологий и смягчения религиозных практик. Всеохватывающая партия стала, таким образом, побочным продуктом заката индустриального общества: когда деление общества на закрытые сегменты на основе религиозной или классовой принадлежности кануло в прошлое, граждане открывали для себя свободу от прежних традиционных лояльностей, и их вовлеченность в политику и особенно в партийную активность ослабевала.
Предвестие Кирххаймера о воздействии уходящего индустриального общества на приверженность партиям оказалось даже достаточно робким. В последующие десятилетия не только обрушилось общее мировоззрение (Weltanschauungen), но даже менее требовательное мировосприятие перестало играть какую-либо роль в формировании политической идентичности или партийной лояльности. Приход постиндустриального и постмодерного общества повлек за собой слом всех традиционных и аскриптивных иден-тичностей. Постиндустриальное общество было продуктом коллапса фордистской организации труда и расширения экономики услуг, результатом чего явились размытость классового размежевания и возникновение новых конфликтов. Постмодерная ситуация «конца века» представляет разрыв с прошлым. В глобальном обществе индивиды строят свою жизнь - и таким образом формируют свои политические мнения и свой выбор - в соответствии с меняющимися и нестабильными ориентирами. Ситуация постмодерна предполагает отрицание точных и жестких лояльностей: индивид предоставлен самому себе в поиске своего положения в обществе и на политической арене. Унаследованные лояльности и традиционные ограничения поставлены под вопрос или даже отвергнуты. Индивиды живут в состоянии флуктуации, где идентичность и принадлежность подвижны, ä la carte1. Как точно подыто-
1 А la carte - французское выражение, обозначающее заказ по карте, т.е. когда гость сам выбирает и устанавливает последовательность блюд, имеющих каждое свою отдельную цену. - Прим. ред.
жил Зигмунд Бауман [Bauman, 2000], мы ныне вступили в «текучее общество».
Социальная трансформация оказывает воздействие на сферу политики, в особенности она повлияла на отношения между гражданином и политической партией. Это лишенное энтузиазма отношение поднимает следующий вопрос: если массовая партия была побочным продуктом индустриального общества, а всеохватывающая - выражением перехода от индустриального к постиндустриальному, то какая модель партии созвучна обществу постмодерна или «текучему» обществу?
В действительности еще не выработано никакого специфического типа партии, способного «схватить» нынешнюю эволюцию. Такие модели, как профессионально-электоральная Панебь-янко [Panebianco, 1988], «франшизная партия» Карти [Carty, 2004] или картельная партия Каца и Мэира, отражают скорее изменения во внутренней динамике партии и в партийной системе. Эти изменения в цепочке «избиратели - члены - лидеры» были тщательно рассмотрены, но ответ на вопрос, оказали ли социетальные трансформации непосредственное воздействие на политические партии и если да, то до какой степени, все еще дискутируется. Кац и Мэир [Katz, Mair, 1995], в частности, игнорируют общество и фокусируют внимание на новых отношениях между партиями и государством. Согласно им, если в прошлом партия действовала как брокер, связывающий общество и государство, то в конце XX столетия партия «вступила» в государство, используя ресурсы, предоставляемые им самим для своей деятельности; таким образом, она превратилась в своего рода «public utility»1 [van Biezen, 2004], скорее в «агента государства», чем в объединение граждан [Mair, 1997]. Или, чтобы ввести иное определение, которое, возможно, больше подходит для этих новых отношений «партия - государство», партия стала «государство-центристской», существующей на ресурсы государства. В этом вся суть картельной партии, название которой, как недавно признали Кац и Мэир [Katz, Mair, 2009], было
1 A public utility - организация, обслуживающая инфраструктуру предоставления государственной услуги и часто также оказывающая услугу с использованием этой инфраструктуры (электронная энциклопедия «Википедия». - Режим доступа: http://en.wikipedia.org/wiki/Public_utility). - Прим. ред.
выбрано ими не совсем удачно. Фактически из двух свойств, которые они использовали для описания своего типа партии - «взаимопроникновение партии и государства и сговор между партиями» [Katz, Mair, 1995, р. 17], - только первое получило убедительное подтверждение эмпирическими данными и надежными индикаторами. Второе, которое недавно было несколько пересмотрено, сначала Блисом и Кацем [Blyth, Katz, 2005] и позднее, более основательно, Кацем и Мэиром [Katz, Mair, 2009], все еще требует надежного подтверждения. Немногие исследования, которые пытались протестировать гипотезу сговора на материале анализа законов и нормативно-правовых актов, не подтвердили гипотезу картелизации: «картелизованные партии» не подняли проходной барьер для новых объединений, вступающих на политическую арену, они также не ужесточили условия получения государственного финансирования. Напротив, эти партии в большинстве случаев приняли меры, облегчающие вход в систему. Доступ на электоральное поле стал легче, поскольку за прошедшие сорок лет «электоральные законы стали менее ограничительными» [Bowler, Carter, Farrell, 2003, p. 92], а государственные дотации предоставлялись миноритарным партиям, которые «сталкиваются сегодня с менее ограничительной средой, чем та, что была в 1960-х годах» [Ibidem, р. 92]. Наконец, порог для получения государственных дотаций равен, а во многих случаях даже ниже порога для прохождения в парламент [Scarrow, 2006, p. 627-628, 636]. Таким образом, поскольку реальная суть картельной модели лежит в ее проникновении в государство (что подтверждено эмпирически) со связанными с этим выгодами для всех партий и гораздо меньше в сговоре партий с целью исключения других из системы, «государство-центристская партия» очевидно является более подходящим лейблом для описания современного типа партии.
Оставляя в стороне вопрос о корректности лейбла «картельная партия», следует отметить рост внимания к новому организационному профилю современной политической партии. Не претендуя на предложение новой модели, можно указать, что современая политическая партия движется в сторону «стратархического» типа организации, где каждый уровень внутренней организационной структуры удерживает определенные ресурсы (материальные и символические), которые позволяют ему функционировать с высокой степе-
нью автономности по отношению к национальной штаб-квартире и другим внутрипартийным стратам. Развитию этой тенденции способствует высокая гибкость внутренней организации, соответствующая постмодерному обществу, которое отдает предпочтение индивидуальному предпринимательству политиков и подавляет партийную лояльность.
Отрицательная реакция на корыстолюбие партии: Кризис легитимности
Почему политические партии сдвигались к государству? Главным образом потому, что изменилось отношение между партией и обществом, и изменилось не в пользу партии. Партии осознавали перемену, т.е. ослабление связи с гражданским обществом (если не сказать - растущее пренебрежение и отвержение им партий); и чтобы выжить, они отреагировали на безучастное и более враждебное окружение (общество) движением к более преемлемо-му, которое было в конечном счете предоставлено государством. Партии покинули общество и вторглись в государство потому, что они не были изоморфны постмодерному обществу: они не могли больше выжить в новой социетальной среде в том виде и с теми чертами, которые они унаследовали от модели массовой партии. Это означало, что они не могли получать от общества все необходимые ресурсы. Этот резервуар был почти исчерпан: вся спонтанная, безвозмездная, даже фанатичная поддержка, которую члены и активисты оказывали партии, закончилась с воцарением неолиберального индивидуалистического мышления. «Индивидуалистическая мобилизация» отразилась на положении партий, став в конечном счете причиной разрыва их связи с обществом. Культурная матрица демократических обществ конца XX столетия, пропитанная pensée unique1 неолиберализма, сотрясла коллективные и символические устои, к которым привыкли партии.
И снова Отто Кирххаймер заметил, что в 1960-е годы «отношения гражданина с политической партией становятся менее регулярными и более ограниченными по диапазону, чем с органи-
1 Pensée unique - французское выражение, передающее претензию неолиберализма как идеологии на доминирующее положение. - Прим. ред.
зованными группами интересов и добровольными ассоциациями, а также с его контактами с государственной бюрократией» [Kirch-heimer, 1966, p. 199]. В отличие от массовых партий социальной интеграции, во всеохватывающей партии «граждане находят относительно холодную, временами квазиофициальную и чуждую структуру» (Ibidem). Перемена, подчеркнутая Кирххаймером, относится к деволюции, с одной стороны, коллективного измерения партийной жизни, с другой - ее эмоционального, «общинного» (Gemeinschaft-like) измерения. Он осознал, что с улучшением материальных условий и ростом уровня образования люди начинают смотреть в сторону разных акторов, способных взять на себя заботу об их нуждах, как в плане социальной активности, так и в представительстве интересов: партия выглядит менее эффективной и привлекательной в этом отношении. С токвильской интуицией Кирххаймер подметил, что партия больше не предлагает целый ряд услуг, которые имели критическую важность в прошлом: вся деятельность по интеграции, которую вела партия, включая повышение уровня грамотности и политическое образование, организация общественных мероприятий и информирование были оставлены партией либо из-за конкуренции со стороны других акторов, либо из-за перераспределения ресурсов от социальной интеграции к электоральному процессу. Этот тренд стал заметен уже в начале 1960-х годов и с тех пор только ускорился.
Все последние исследования политических установок и политического участия демонстрируют воздействие на политику и политические партии их отступления от интегрирующей-формирующей-социализирующей роли. Политика как таковая все более и более удаляется от того, чем реально озабочены граждане: степень участия в выборах повсеместно падает, равно как и членство в политических объединениях и партиях (тогда как членство в добровольных непартийных и неполитических организациях растет), а субъективные ощущения важности политики находятся на довольно низком уровне [Torca, Montero, 2006]. Политика как занятие стоит на последнем месте в длинном списке видов деятельности [van Deth, 2000, p. 121], и вовлеченность в нее граждан «предельно низка» [van Deth, 2000, p. 125; см. также: van Deth, 2006]. Подобный тренд, как мы уже отмечали, воздействует на политические партии.
Отвернувшись от общества, партия двинулась в государство. С последней трети XX столетия с усилением роли партийного правления партии стали прямо или косвенно контролировать громадный объем ресурсов, продвигая выгодные им законодательные нормы или оказывая влияние на кадровые назначения, управление огромным пространством в публичной сфере и пр. Вторжение партий в государство [Blondel, 2002, p. 235] включает области, из которых они могут извлекать прямую выгоду: государственное финансирование, возмещение расходов на выборы, бесплатный доступ к СМИ и средствам коммуникации, субсидии для персонала, транспортные расходы, денежные компенсации; бесплатное использование или аренда по номинальной стоимости помещений центральных и местных органов партии и т.д. В дополнение партии освоили, продолжили или увеличили - в зависимости от контекста - патронаж. Патронаж никуда не исчез с процессом модернизации, как утверждалось ранее: наоборот, укоренился, сместившись с прямых двусторонних отношений между патроном и клиентом к опосредованным отношениям между партией и сторонниками [Blondel, 2002; Briquet, Sawicki, 1997; Cazolra, 1992; Piattoni, 2001; Warner, 1996]. Патронаж и клиентелизм больше не ограничены традиционными странами «партократии», такими как Япония, Италия, Бельгия и Австрия [см.: Kitschelt, 2007; Müller, 2000]. Они распространились почти повсюду, за исключением Скандинавских стран [Kitschelt, Wilkinson, 2007].
Фактически даже такая страна с длительной традицией депо-литизированной государственной службы, как Великобритания, в действительности оказалась восприимчивой к патронажу. Quangos -квазиавтономные негосударственные организации («quasi-autono-mous non-governmental organizations»), получившие распространение со времен правления Тэтчер (их число колеблется, по разным данным, от тысячи до двух сотен [см.: House of Commons, 2005]), служат огромным вместилищем невыборных должностей, назначение на которые отдано на усмотрение партии [Webb, 2000, p. 260; Wilson, 1995]. В Ирландии патронаж, особенно в форме прямых отношений между нотаблями партии и избирателями или членами, стал стандартной практикой [Collins, 2004, p. 606-608]; однако то, что было обычным до 1970-х годов, когда «должности на нижнем уровне государственного сектора были отданы на от-
куп местным политикам», больше таковым не является [Ibidem, p. 607]. Во Франции как социалисты [Lefebvre, Sawicki, 2006; Juhem, 2006], так и голлисты [Haegel, 2004; Ysmal, 2005, p. 78-80] широко использовали эту практику для вознаграждения своих сторонников. В Австрии система распределения министерских портфелей между победившими партиями (Proporz)1, несмотря на предпринятые Йоргом Хайдером в последние два десятилетия попытки реформы, явно не ослабела [Müller, 1989; 2006]. В Бельгии партии проникли в бюрократию как на высших постах, так и на нижних уровнях; многие должности в подконтрольных государству фирмах, на государственной службе и даже в судебной системе контролируются партиями [de Winter, 1996]. В Италии патронажу было нанесено несколько ударов в результате расследования «Чистые руки» и краха традиционных правящих партий в начале 1990-х. Однако сейчас наблюдаются признаки оживления этого глубоко укоренившегося явления [Piattoni, 2005]. Тогда как патронаж на нижнем уровне, возможно, встречает некоторое сопротивление, наверху практика предоставления постов и привилегий сторонникам победившей партии (the spoil system) даже усилилась. Если Италия была почти невосприимчива к проникновению политиков в верхний уровень бюрократии, в отличие от Франции и Бельгии с их системой формирования Кабинета министров и Германии с ее «политическими назначенцами», то новый закон 1998 г. ввел широкую систему передачи государственных должностей на этом уровне сторонникам партии, победившей на выборах [Lewanski, 1999]. В Испании чередование в правительстве Рабочей социали-
1 The Proporz - система, согласно которой посты в Кабинете министров распределялись между партиями пропорционально числу голосов, полученных ими на выборах. Более того, партия получала портфель, соответствующий ее основному электорату. Так, пост министра труда и социальных отношений почти всегда занимал член Социалистической партии, а министерство, контролирующее лесное хозяйство, - член консервативной партии ЦУР, пользущейся сильной поддержкой фермеров и работников сырьевой промышленности. Хотя первоначально эта система воспринималась как воплощение принципа политического консенсуса, после Второй мировой войны она постепенно выродилась в широкую систему патронажа и непотизма, охватившую множество мелких должностей государственной службы (вплоть до учителей) и даже многие негосударственные посты, как, например, банковские служащие (информация из интернет-источника, режим доступа: http://www.fact-index.eom/p/pr/proporz.html). - Прим. ред.
стической партии (Psoe) и Народной партии (PP) сопровождается широкой сменой прежних государственных служащих на лояльных новой правящей партии [Hopkin, 2001; анализ на региональном уровне см.: Mesa, 2000]. В Португалии возвращение к власти социалистов в 1995 г. в конечном счете вызвало волну назначений (около 6 тыс.) на высшие посты министерств и государственных агентств [Sotiropoulos, 2004, р. 409]. В Греции Пасок ввел «массовый клиентелизм» волнами назначений в 1980-е годы, в обход стандартных процедур найма [Spourdalakis, 1998]; изменения в верхних эшелонах администрации стали происходить «даже после каждой реорганизации кабинета той же самой правящей партией» [Sotiropoulus, 2004, р. 410]. Греция, Италия, Португалия и Испания прежде всего «характеризовались длительной партийной политизацией верхнего уровня государственной службы, (и) патронажными моделями рекрутирования в госудаственной службе» [Sotiropoulos, 2004, р. 419]. Эта модель «распределения добычи» победившими партиями в ходу в странах Центральной и Восточной Европы, чему способствуют рост и обновление бюрократического аппарата [см.: O'Dwyer, 2004; van Biezen, Kopecky, 2007]. Как отметил Ко-пецки, «партийный патронаж... похоже, угрожающе распространяется по посткоммунистической Европе» [Kopecky, 2006, р. 260]. Так, в Польше новые правительства могут делать назначения на высшие посты в 100 центральных государственных учреждениях и 208 региональных, плюс на огромное количество должностей в локальных органах власти и квазигосударственных агентствах, прежде всего в сфере здравоохранения. По-видимому, почти 2/3 от 300 тыс. должностей в государственном и квазигосударственном секторах занимают «партийные назначенцы» [Szczerbiak, 2006, р. 311].
Этот беглый обзор указывает на некоторые причины устойчивости и даже роста патронажа, либо непосредственно осуществляемого партиями через дискреционные назначения в государственной службе и квазигосударственных агентствах (включая госкорпорации), либо опосредованного - через предоставление благ, которые могут потребовать от них клиенты (награда, работа, должность, контракт и т.д.) [Blondel, 2002, р. 241]. И эти блага и привилегии предоставляются главным образом по партийной линии.
Растущая «партизация правления», с одной стороны, и распространение практики патронажа - с другой, способствуют пре-
обладанию типа связи «за вознаграждение» в отношениях между партией и сторонниками [Lawson, 1980]. Там, где слияние между партиями и государством произошло, избыточная доступность ресурсов и селективный способ их распределения формируют отношение между гражданином и партией, основанное на «личной выгоде». В заключение сошлемся на констатацию Хопкин и Мастропаоло: «Селективное распределение материальных стимулов является естественной чертой политики в плюралистических демократиях» [Иоркт, М^1торао1о, 2001, р. 171].
Это смещение центра тяжести партии от агентства, создающего символы, идентификацию, коллективные и нематериальные цели, к агентству, распределяющему селективные и материальные блага, адекватно социетальной трансформации к постмодерну: универсальные национальные идеи больше не являются завлекательными и/или убедительными, и индивид стал единственным наставником своего мировоззрения, освобожденным от аскриптивных или традиционных ограничений и лучше оснащенным культурно для того, чтобы самостоятельно принимать решения; коллективные и символические ориентации теряют привлекательность. Неопровержимое падение способности партий привлекать, измеряемой уровнем членства и партийной идентификации, и смещение партии в сторону индивидуалистических, материальных и селективных вознаграждений не служит (пока еще?) осуждением их роли. Достаточно удивительно, что граждане в укоренившихся демократиях все еще почти единодушны в убеждении, что партии - необходимый инструмент демократической системы. В 20 укоренившихся и очень молодых (и еще только экспериментирующих) демократиях огромное большинство людей заявляют, что партии необходимы: в 13 странах доля тех, кто говорит, что партии не нужны, ниже 10%; в 6 других - от 10 до 20%; в то же время только на Украине, где стандарты демократии, кстати, весьма сомнительны, доля таковых поднимается до 26%. Среди семи стран с наиболее сильными антипартийными настроениями только две - Япония и США - являются укоренившимися демократиями [Ио1тЬе^, 2003, р. 291]. Эти данные входят в некоторое противоречие не только с организационным закатом партий, но и с низким доверием и низкой оценкой их роли.
Противоречивые результаты показывают, что партии используют определенные ресурсы для обеспечения своей устойчивости к внешним возмущениям, которые лежат, в основном, в их неоспоримой функции структурирования голосования и отбора кандидатов. Никакие другие акторы пока еще не преуспели в замещении партий в исполнении этих функций. Политические партии все еще извлекают выгоду из этой своей общепризнанной уникальности. Судить о том, что эта роль является излишней, преждевременно.
Однако партии не чувствуют себя ни удовлетворенными, ни спокойными за свое будущее. Они осознают, что на кон поставлена их легитимность. Поскольку менее 20% граждан испытывают к ним доверие [Dalton, Weldon, 2004, р. 386], их будущее может оказаться мрачным.
Открытые и подотчетные, но тщетно
Руководство партий пыталось противодействовать своему негативному имижду. В последнее время партии стремились провести некоторые внутренние изменения, которые могли бы усилить их связи с гражданским обществом, и таким образом заслужить лучшую репутацию и восстановить легитимность. Эти перемены можно суммировать под рубриками большей открытости, отзывчивости и подотчетности.
Политические партии издавна периодически подвергались критике за отход от демократического идеала в своей внутренней организации и функционировании и в своей внешней деятельности (вспомним «железный закон олигархии» Михельса). Эта критика определенно чувствительна для партий, так как она затрагивает самооправдание партии в демократических режимах, т. е. отражение ею демократического идеала и практики. Политические партии, подобно всем другим сложным организациям, сформированы «рациональными мифами» [Meyer, Scott, 1992, р. 14], которые определяют характер их деятельности и служат источником смысла их существования. Эти рациональные мифы обычно гомеостатичны к окружению, в котором функционирует такая организация. Поскольку партии в современных демократиях действительно живут во вполне демократической среде и поскольку партии представляют собой своего рода политическую микросистему, давление,
заставляющее их соответствовать демократическим принципам, внутренне, в своем modus operandi, и внешне, в своем дискурсе, достаточно ощутимо. Партии до известной степени «принуждены» адаптироваться к демократической матрице; моральный долг заставляет их выполнять идеальные требования либерально-демократических принципов вопреки небезупречным ежедневным практикам. Некоторые партии, однако, преднамеренно игнорируют эти предписания и занимают отличную позицию. Так, большинство крайне правых и популистских партий не придерживаются принципов демократии или участия в своем внутреннем функционировании; они скорее практикуют принцип вождизма, который предполагает концентрацию принятия решений в руках лидера, обладающего различными средствами контроля над партийной организацией и внутренней деятельностью партии (или, другими словами, имеющего возможность предотвращать направленные против него «заговоры»).
Не считая вышеупомянутых исключений, принятие решений внутри партии «формально» осуществляется снизу вверх, от рядовых членов к национальному руководству, через демократический процесс обсуждения и выборов. В некоторых странах - Германии, Финляндии и, до некоторой степени, в европейских посткоммунистических - эти внутренние процедуры установлены законом, и государство тщательно следит за их соблюдением [Kittilson, Scarrow, 2003, р. 65; Kopecky, 2006]. Но наряду с этим обратным процессом взаимопроникновения государства и партии, где государство ныне «проникает» в партию, вмешиваясь в ее регламент и внутреннюю деятельность, партии сами претерпели ряд изменений, чтобы соответствовать предписаниям демократического участия.
Первый стимул в данном направлении исходит от новшества, возникшего в партийной сфере послевоенной Европы: появления семейства леволибертарных или зеленых партий. Эти новые партии, развиваясь в самом начале 1980-х годов, принесли новый образ действия, в центре которого - дебюрократизация партийной жизни, участие всех сторонников в процессе принятия решений и ротация функций в руководстве [Muller-Rommel, 1989; Poguntke, 1993]. И сегодня зеленые все еще более других семейств партий склонны должным образом придерживаться этих процедур уча-
стия [Kittilson, Scarrow, 2003, р. 62-63]. Но их примеру в последнем десятилетии последовали многие другие партии.
Если принять во внимание долгую историю британских партий, они должны были бы быть достаточно устойчивы к внутренним изменениям. На самом же деле с конца 1980-х годов сначала лейбористы, а затем консерваторы прошли через значительную внутреннюю модификацию [Webb, 2000; Webb, 2004]. Обе партии ввели голосование всех своих членов в масштабе страны на выборах лидера партии и по важным политическим и организационным проблемам [Seyd, 1999]. В Лейбористской партии ее члены также стали более глубоко вовлечены в процесс выработки партийной программы, так как от них теперь требуется активно участвовать в малых дискуссионных группах [Shaw, 2002]. В Германии пример зеленых был воспринят - более или менее добровольно - социал-демократами и христианскими демократами, которые предоставили членам своих партий право участвовать не только во внутрипартийных выборах и выборах предполагаемого канцлера, но и в принятии решений по важным специфическим проблемам партии [Scarrow, 2000; Scarrow, 2004]. В Скандинавии наблюдался общий тренд принятия правил, способствующих большей вовлеченности членов партии. В Дании членство в партии все больше влияет на отбор кандидатов [Damgaard, 2004, р. 123]; в Швеции члены партии в избирательных округах оценивают и обсуждают кандидатов без какого-либо вмешательства национальных штаб-квартир [Bergman, 2004, р. 215]; в Финляндии процесс отбора кандидатов полностью децентрализован [Raunio, 2004, р. 144]; в Норвегии подавляющее большинство партий выступает за большее включение членов в процесс принятия решений [Narud, Strom, 2004, р. 188], хотя сами члены не проявляют большого энтузиазма в отношении прямой демократии и отдают предпочтение старому стилю делегативной демократии [Heidar, 2005, р. 831]. В Бельгии прямые выборы лидера издавна были стандартной практикой франкофонных партий, за исключением социалистической партии, которая ввела эту практику только в 1997 г.: во Фландрии это стало правилом гораздо позднее - у либералов в 1991 г., у католиков в 1994 г. и у социалистов в 1995 г. [Deschouwer, 2004, р. 192-200]. В Австрии Социал-демократическая партия (SPÖ) и Христианско-демократическая австрийская народная партия (ÖVP) включили праймериз на вы-
борах руководства в уставы, хотя никогда их так и не применяли [Müller, Plasser, Ulram, 2004, р. 155-158]. С другой стороны, Австрийскую партию свободы (FPÖ) времен правления Хайдера следовало бы включить в категорию популистских / правоэкстремист-ских партий, которые игнорируют процедуры «снизу - вверх» и подотчетность лидера, полагаясь взамен на харизматический эффект самого лидера партии. Йорг Хайдер действовал как типичный харизматический лидер, он сознательно препятствовал развитию сильной партийной организации и неоднократно сотрясал партию своим неожиданным вмешательством по любому вопросу, иногда в противоречии с прежними позициями партии, но и со своими собственными [Luther, 1997]. Даже традиционно сильно централизованные французские партии приняли более открытые и отзывчивые процедуры [Morel, 2000; Olivier, 2003]. Издавна установившаяся неопределенность внутренних регламентов, особенно в правых партиях [Appleton, 1994; Haegel, 1998; Ysmal, 1989], уступила место более четким нормам под воздействием принципов демократии и участия [Brèchon, 2001]. Голлистская партия (ранее называвшаяся «Объединение в поддержку Республики», а теперь - «Союз за народное движение»), которая долго жила под влиянием харизматического наследия своего основателя, в 1998 г. ввела наконец надежный учет членов и четко определила их роль и прерогативы, среди которых - прямое номинирование лидера [Dolez, Laurent, 2000; Haegel, 2001; Haegel, 2004]. Социалистическая партия (PS) [Lefebvre, Sawicki, 2006] и «Союз за французскую демократию» (UDF) [Massart, 1999] предоставили своим членам это право уже в середине 1990-х годов (фактически Социалистическая партия ограничила эту прерогативу выборами кандидата в президенты республики, но не лидера партии). К 1998 г. Рабочая социалистическая партия Испании ввела праймериз для выбора кандидатуры на пост премьер-министра, но не лидера партии, тогда как Народная партия (PP) не позволяет своим членам участвовать в обсуждении политики или кадровых вопросов [Chadel, 2003]. Италия демонстрирует наибольшую среди укоренившихся демократий закрытость партий. Вопреки драматической революции в партийной системе в начале 1990-х годов членство в партии не играет никакой прямой роли в процессе принятия решений. Парадоксальным образом новейшие партии, такие как «Форца Италия» Берлускони и «Лига
Севера» Босси, являются наименее демократическими. Но и все другие так или иначе имеют склонность пренебрегать открытостью и отзывчивостью. Только совсем недавно главная на левом фланге Демократическая партия (PD) приняла открытые прайме-риз для выбора генерального секретаря [Bardi, 2004; Bardi, Ignazi, Massari, 2007; Ignazi, 2002].
В целом воздействие испытали многие партии в устойчивых демократиях «трендов большей включенности и открытости» [Dalton, Cain, Scarrow, 2003, р. 253]. Огромное большинство партий придпринимало усилия для создания более подотчетной и более отзывчивой организации. Наличие этих далеко идущих трендов показывает, что партийные элиты боятся реального и опасного вызова. Стимулирование участия в условиях дифицита сильных эмоциональных или символических стимулов было средством остановить эррозию легитимности партии, вызванную ее поворотом к ресурсам государства. Партии сейчас сильнее, чем когда-либо, если судить по двум из трех их «лиц». Но эта сила может оказаться недостаточной, чтобы ответить на вызовы легитимности. Хотя нет сомнений, что «партии являются центральным механизмом, который на практике приводит в действие конституционную связку: политическое делегирование - подотчетность» [Müller, 2000b, р. 330], если практика патронажа будет расширяться и далее, а открытость и вовлеченность окажутся недостаточными, партиям, верояно, будет все труднее вернуть свою легитимность.
Хлеб и зрелища (panem et circenses) - инструменты, которые римские императоры использовали для того, чтобы вознаградить толпу и подольстить ей, никогда не работают долго. Партии, похоже, осознают это; они знают, что им нужно удерживать «сердца и умы» граждан. Но как? Лишенные идеологического пламени, для которого больше нет места в «текучем обществе», они продемонстрировали в последние годы большию открытость и, хотя и в меньшей степени, отзывчивость и подотчетность. Насколько эффективным окажется это средство, покажет время. Но следует отметить, что хотя партии приняли мотивацию участия, они в то же время настойчиво продолжали колонизировать государство и черпать из него ресурсы для своей деятельности.
Заключение
Столкнувшись с тенденцией падения членства, идентификации и доверия, политические партии выбрали двойной путь.
Первое направление - усилить центральный аппарат партии, и прежде всего ее часть, представленную в структурах государственной власти. Эти два лица партии ныне составляют ее «профильные активы»: благодаря использованию ресурсов государства, которые направляются этим двум лицам партии, они сотрудничают в распределении благ и стимулов среди рядовых членов. Но такая динамика порождает порочный круг. Партии проникают в государство, чтобы получить больше ресурсов, и благодаря этим ресурсам, которыми распоряжаются центральный аппарат и группы в представительных учреждениях, они вознаграждают своих активистов и членов, материально и избирательно. В то же время легкая доступность ресурсов ослабляет аффективную и эмоциональную связь партии с ее последователями и наносит ущерб ее идеологической выраженности и доверию к ней. Таким образом, чем больше ресурсов затребовано, получено и распределено, тем меньше партия восстанавливает свой имидж организации, выражающей чьи-то требования и интересы; ее начинают воспринимать просто как public utility или как раздатчика запасов. Эта динамика полностью соотносится с гипотезой об ослаблении низовой организации партии в пользу двух других ее лиц.
Но обойти рядовых членов партии не так-то легко. Партийное членство и сейчас играет критически важную роль в легитимации партий. Если членство в партии исчезает и/или сводится к клиентуре, получающей материальное вознаграждение, партия выхолащивается; она утрачивает смысл существования: быть демократическим инструментом выражения множественных требований и воли людей, а также выбора кандидатов. Именно потому, что партийные лидеры осознали опасность этого тренда, уже ощутимого в плане потери членов и доверия, они избрали и другой путь: привлечь членов стимулами большего участия в выборе кандидатов и лидеров и в принятии главных политических решений. Этот второй путь направлен на усиление демократического профиля партии и является попыткой очистить отрицательный имидж партии
как своекорыстной, пренебрегающей обществом организации, который так способствовал утрате ее легитимности.
Но похоже, что реакция на эту попытку пока не слишком восторженная, поскольку все тренды остаются негативными. Более того, призывы руководства к членам партии и даже самообольщение ее членов может повысить риск появления новой формы олигархии или плебисцитарного стиля [Linz, 2002, р. 310]. Об этом риске говорили многие исследователи. Среди них Питер Мэир, который утверждал, что «демократизация... может сосуществовать с практикой мощного влияния элит» [Mair, 1987, p. 140-150], и Р. С. Кац, заметивший, что «как это ни парадоксально, внутрипартийная демократия... становится инструментом контроля элит» [Katz, 2002, p. 117].
В таком случае перед партией будет и дальше стоять проблема восстановления своей легитимности. Ни растущая доступность избирательно распределяемых ресурсов, ни возросшая атмосфера открытости и включенности не наполнят партию вновь необходимым горючим. Переход от демократии партий к демократии мнения, о котором говорит Бертран Манин [Manin, 1995], может привести партию к тупику. Этот результат согласуется с двойным трендом: трансформацией партии в государство-центристскую организацию и растущей «текучестью» общества, в основе которого лежит демократия мнений и в котором партии чувствуют себя все более стесненно.
Список литературы
Abedi A. Challenges to established parties // European journal of political research. -
Blackwell, 2002. - Vol. 41. - P. 551-583. Appleton A. The formal versus the informal rules of French political parties // How political parties work. Perspectives from within / Lawson K. (ed). - Westport: Prae-ger, 1994. - P. 3-22.
Bardi L. Party responses to electoral dealignment in Italy // Political parties and electoral change / Ed. by Mair P., Müller W., Plasser F. - L.: Sage, 2004. - P. 111-144. I parititi Italiani: Iscritti, dirigenti, eletti / A cura di Bardi L., Ignazi P., Massari O. -
Milan: EGEA, 2007. - 306 p. Bauman Z. Liquid modernity. - Cambridge: Polity press, 2000. - 228 p.
Bergman T. Sweden: democratic reforms and partisan decline in an emerging separa-tion-of-powers system // Scandinavian political studies. - Oslo [e.a.]: Sandinavian univ. press, 2004. - Vol. 27. - P. 203-225.
Betz H.-G. La droite populiste en Europe. Extrême et Démocrate? - Paris: Autrement, 2004. - 252 p.
Billardo L. Party membership in France: Measures and data-collection // French politics. - Palgrave publishers ltd, 2003. - N 1. - P. 137-151.
Bille L. Democratizing a democratic procedure. Myth or reality? Candidate selection in Western European parties 1960-1990 // Party politics. - Palgrave Macmillan, 2001. -N 7. - P. 379-90.
Blondel J. Party government, patronage and party decline in Western Europe // Political parties. Old concepts and new challenges / Ed. by Gunther R., Montero J.R., Linz J. -Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 233-256.
Blyth M, Katz R.S. From catch-all politics to cartelisation: The political economy of the cartel party // West European politics. - Routledge, 2005. - Vol. 28. - P. 33-60.
Bowler Sh., Carter E., Farrell D. Changing party access to elections // Democracy transformed? Expanding political opportunities in advanced industrial democracies / Ed. by Cain B., Russell D., Scarrow S. - Oxford: Oxford univ. press, 2003. - P. 81-111.
Les partis politiques / Bréchon P. (dir). - Paris: La documentation française, 2001. -175 p.
Briquet J.L., Sawicki F. Le clientélisme politique dans les sociétés contemporaines. -Paris: Puf, 1997. - 440 p.
Carty K. Parties as franchise systems: The stratarchical organizational imperative // Party politics. - Palgrave Macmillan, 2004. - N 1. - P. 5-24.
Cazorla J. Del clientelismo tradicional al clientelismo de partido: Evolucion y característica // Working paper. - Barcelona: Institut de cències politiques i socials, 1992. - N 55. - 25 p.
Chadel F. Le Partido popular. Transformations organisationelles au service dune efficacité electorale // Démocraties chrétienes et conservatismes en Europe. Une nouvelle convergence? / Delwit P. (dir). - Bruxelles: Editions de l' université de Bruxelles, 2003. - P. 147-166.
Collins N. Parliamentary democracy in Ireland // Parliamentary affairs. - L.: Oxford univ. press, 2004. - Vol. 57. - P. 601-612.
Daalder H. The comparative study of European parties and party systems: An overview // Western European party systems. Continuity and change / Ed. by Daalder H., Mair P. - L.: Sage, 1983. - P. 1-28.
Daalder H. A crisis of party? // Scandinavian political studies. - Oslo ^.a.] : Sandinavian univ. press, 1992. - Vol. 15. - P. 269-288.
Dalton R., Russell J. Citizens politics public opinion and political parties in advanced industrial democracies. - 4th ed. - Wash.: CQ press, 2006. - 259 p.
Dalton R., McAllister I., Wattenberg I. The consequences of party dealignment // Parties without partisans: Political change in advanced industrial democracies / Ed. by Dalton R. and Wattenberg M. - Oxford: Oxford univ. press, 2000. - P. 37-63.
Dalton R., Weldon S. Public images of political parties: A necessary evil? // West European Politics. - Routledge, 2005. - Vol. 28. - P. 931-951.
Damgaard E. Developments in Danish parliamentary democracy: Accountability, parties and external constraints // Scandinavian political studies. - Oslo [e.a.]: Scandinavian univ. press, 2004. - Vol. 27. - P. 115-130.
De Winter L., Della Porta D. Partitocracies between crisis and reforms: The cases of Italy and Belgium // Res publica. - Leiden: Leiden univ., 1996. - Vol. 38 (special issue). - P. 215-236.
Deschouwer K. Political parties and their reactions to the erosion of voter loyalty in Belgium: Caught in a trap // Political parties and electoral change / Ed. by Mair P., Müller W. and Plasser F. - L.: Sage, 2004. - P. 179-206.
Dolez B., Laurent A. Quand les militants du RPR élisent leur président // Revue française de science politique. - Paris: Presses de sciences po, 2000. - Vol. 50. -P. 125-146.
Haegel F. Conflict and change in the rassemblement pour la république // The organization of political parties in Southern Europe / Ed. by Ignazi P. and Ysmal C. - Westport: Praeger, 1998. - P. 26-42.
Haegel F. A la recherche de la «densité» des phénomènes organisationels: L'exemple du RPR // Les partis politiques. Quelles perspectives? / Andolfatto D., Greffet F., Laurent O. (dir). - Paris: L'Harmattan, 2001. - P. 83-98.
Haegel F. The transformation of the French right: Institutional imperatives and organizational changes // French politics. - Palgrave publishers ltd, 2004. - N 2. - P. 185-202.
Heidar K. Norwegian parties and party system: Steadfast and changing // West European politics. - Routledge, 2005. - Vol. 28. - P. 807-833.
Holmberg S. Are political parties necessary? // Electoral studies. - Elsevier, 2004. -Vol. 22. - P. 287-299.
Hopkin J. A «southern model» of electoral mobilisation? Clientelism and electoral politics in Spain // West European politics. - Routledge, 2001. - Vol. 24. - P. 115-136.
Hopkin J., Mastropaolo A. From patronage to clientelism: Comparing the Italian and Spanish experiences // Clientelism, interests and democratic representation / Ed. by Piattoni S. - Cambridge, Cambridge univ. press, 2001. - P. 152-171.
House of Commons library / Parliament and constitutional centre. Research paper. - L.,
2005. - N 05/30: The quango debate. - Mode of access: http://www.parliament.uk/ documents/commons/lib/research/rp2005/rp05-030.pdf (Дата посещения: 12.08.2010.)
Ignazi P. Il potere dei partiti. La politica in Italia dagli anni Sessanta ad oggi. - BariRoma: Laterza, 2002. - 252 p.
Ignazi P. Extreme right parties in Western Europe. - 2nd ed. - Oxford: Oxford univ. press, 2006. - 320 p.
Juhem Ph. La production notabiliare du militantisme au parti socialiste // Revue française de science politique. - Paris: Presses de sciences po, 2006. - Vol. 56. -P. 909-943.
Katz R.S. The internal life of parties // Political parties in the New Europe / Ed. by Luther K.R., Muller-Rommel F. - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 87-118.
Katz R.S., Mair Peter. Changing models of party organization and party democracy: The emergence of the cartel party // Party politics. - Palgrave Macmillan, 1995. -N 1. - P. 5-28.
Katz R.S., Mair Peter. The ascendancy of the party in public office: Party organizational change in twentieth-century democracies // Political parties. Old concepts and new challenges / Ed. by Gunther R., Montero J.R., Linz J. - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 113-135.
Kirchheimer O. The transformation of the Western European party system // Political parties and political development / Ed. by La Palombara J., Weiner M. - Princeton: Princeton univ. press, 1966. - P. 177-200.
Kitschelt H. The demise of clientelism in affluent capitalist democracies // Patrons, clients and policies. Patterns of democratic accountability and political competition / Ed. by Kitschelt H., Wilkinson S. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2007. -P. 298-321.
Patrons, clients and policies. Patterns of democratic accountability and political competition / Kitschelt H., Wilkinson S. (eds). - Cambridge: Cambridge univ. press, 2007. - 392 p.
Kittilson M.C., Scarrow S. Political parties and the rethoric and realities of democratization // Democracy transformed? Expanding political opportunities in advanced industrial democracies / Ed. by Cain B., Russell D., Scarrow S. - Oxford: Oxford univ. press, 2003. - P. 59-80.
Kopeky P. Political parties and the state in post-communist Europe: The nature of symbiosis // The journal of communist studies and transition politics. - Routledge,
2006. - Vol. 22. - P. 251-273.
Lawson K. Political parties and linkage: A comparative perspective. - New Haven: Yale univ. press, 1980. - 410 p.
Lefebvre R., Sawicki F. La société des socialistes. - Brossieux: Éditions du croquant, 2006. - 256 p.
Lewanski R. Italian administration in transition // South European society and politics. -Routledge, 1999. - N 4. - P. 97-131.
Linz J. Anti-party sentiments in Southern Europe // Political parties: Old concepts and new challenges / Gunther R., Montero J.R., Linz J. (eds). - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 257-290.
Luther K.R. «Die freiheitlichen» // Handbuch des politischen System Osterreichs. Die zweite Republik / H. Dachs et al. (hrsg). - Wien: Manzsche Verlags-und Unversi-tätsbuchhandlung, 1997. - P. 286-303.
Mair Peter. Party system change. Approaches and interpretations. - Oxford: Clarendon press, 1997. - 264 p.
Mair Peter. Democracy beyond parties // Working paper of the Center for the study of democracy. - Irvine: Univ. of California, 2005. - Vol. 05-06. - Mode of access: http://cadmus.iue.it/dspace/bitstream71814/3291/1/viewcontent.pdf (Дата посещения: 12.08.2010.)
Manin B. Principes du gouvernement représentatif. - Paris: Calmann-Lévy, 1995. -324 p.
Massart A. L'Union pour la démocratie française. - Paris: L'Harmattan, 1999. - 368 p.
Mesa A. La politización de las estructuras administrativas de las comunidades autonómas // Revista española de ciencia politica. - Madrid: Asociación Española de Ciencia Política y de la Administración, 2000. - N 1. - P. 211-235.
Meyer J.W., Scott R.W. 0rganizational environments. Ritual and rationality. - L.: Sage, 1992. - 302 p.
Morel L. Vers une démocratie directe partisane? // Revue française de science politique. - Paris: Presses de sciences po, 2000. - Vol. 50. - P. 65-778.
Müller W. Party patronage in Austria: Theoretical considerations and empirical findings // The Austrian party system / Ed. by Pelinka A., Plasser F. - Boulder: Westview press, 1989. - 458 р.
Müller W. Patronage by national governments // The nature of party government / Ed. by Blondel J., Cotta M. - L.: Macmillan, 2000. - P. 141-160.
Müller W. Political parties in parliamentary democracies: Making delegation and accountability work // European journal of political research. - Springer Netherlands, 2000. - Vol. 37. - P. 309-333.
Müller W. The changing role of the Austrian civil service // From the service state to the enabling state / Ed. by Edward C.P. - Houndmills: Palgrave-Macmillan, 2006. -256 p.
Müller W., Plasser F., Ulram P. Party responses to erosion of voter loyalties as an advantage and strength as a handicap // Political parties and electoral change / Ed. by Mair P., Müller W., Plasser F. - L., N.Y.: Sage, 2004. - P. 145-178.
New politics in Western Europe. The rise and success of green parties and aternative lsts / Müller-Rommel F. (ed.). - Boulder: Westview, 1989. - 230 р.
Narud H.M., Str0m K. Norway: madisonianism reborn // Scandinavian political studies. - Oslo [e.a.]: Sandinavian univ. press, 2004. - Vol. 27. - P. 175-202.
O'Dwyer C. Runaway state building. How political parties shape states in postcommu-nist Eastern Europe // World politics. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2004. -Vol. 56. - P. 520-553.
Olivier L. Ambiguïtés de la democratisation partisane en France (PS, RPR, UMP) // Revue française de science politique. - Paris: Presses de Sciences Po, 2003. -Vol. 53. - P. 155-182.
Panebianco Angelo: Political Parties: Organization and Power. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1988. - 318 p.
Poguntke Th. Alternative politics. - Edimburgh: Edimburgh univ. press, 1993. - 224 р.
Poguntke Th. Parties in a legalistic culture: the case of Germany // How parties organize / Ed. by Katz R.S., Mair Peter. - L.: Sage, 1994. - P. 185-215.
Piattoni S. Clientelism in historical and comparative perspective // Clientelism, interests and democratic representation / Ed. by Piattoni S. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2001. - P. 1-30.
Piattoni S. Il clientelismo: l'Italia in prospettiva comparata. - Roma: Carocci, 2005. -198 р.
Raunio T. The changing Finnish democracy: stronger parliamentary accountability coalescing political parties and weaker external constraints // Scandinavian political studies. - Oslo [e.a.]: Sandinavian univ. press, 2004. - Vol. 27. - P. 133-152.
Scarrow S. Parties and the expansion of direct democracy. Who benefits? // Party politics. - Palgrave Macmillan, 1999. - N 5. - P. 341-362.
Scarrow S. Parties without members? Party organization in a changing electoral environment // Parties without partisans: Political change in advanced democracies / Ed. by Dalton R., Wattenberg M. - Oxford: Oxford univ. press, 2000. - P. 79-101.
Sartori G. Parties and Party Systems. A Framework for Analysis, Vol. 1. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1976. - 370 p.
Scarrow S. Making elections more direct? Reducing the role of parties in elections // Democracy transformed? Expanding political opportunities in advanced industrial democracies / Ed. by Cain B., Dalton R., Scarrow S. - Oxford: Oxford univ. press, 2003. - P. 44-58.
Scarrow S. Embracing dealignment, combating realignment: German parties respond // Political parties and electoral change / Ed. by Mair P., Müller W., Plasser F. - L.: Sage, 2004. - P. 86-110.
Scarrow S. Party subsidies and the freezing of party competition: Do cartel mechanisms work? // West European politics. - Routledge, 2006. - Vol. 29. - P. 619-639.
Schleder A. Anti-political-establishment parties // Party politics. - Palgrave Macmillan, 1996. - N 2. - P. 291-312.
Scoppola P. La repubblica dei partiti: profilo storico della democrazia in Italia, (19451990). - Bologna: il Mulino, 1991. - 449 р.
Seyd P. New party, new politics: A case study of the British labour // Party politics. -Palgrave Macmillan, 1999. - N 5. - P. 387-409.
Shaw E. New labour in Britain? New democratic centralism? // West European politics. - Routledge, 2002. - Vol. 25. - P. 147-170.
Szczerbiak A. State party funding and patronage in post-1989 Poland // The journal of communist studies and transition politics. - Routledge, 2006. - Vol. 22. - P. 298-319.
Sotiropoulos D. Southern European public bureaucracies in comparative perspective // West European politics. - Routledge, 2004. - Vol. 27. - P. 405-422.
Spourdalakis M. PASOK: The telling story of a unique organizational structure // The organization of political parties in Southern Europe / Ed. by Ignazi P., Ysmal C. -Westport: Praeger, 1998. - P. 202-220.
Toka G. Election and representation // Developments in European politics / Ed. by Heywood P., et al. - Basingstoke: Palgrave, 2006. - P. 117-135.
Torcal M., Gunther R., Montero J.R. Anti-party sentiments in Southern Europe // Political parties: Old concepts and new challenges / Ed. by Gunther R., Montero J.R., Linz J. - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 257-290.
Political disaffection in contemporary democracies / Torcal M., Montero J.R. (eds). -N.Y.: Routledge, 2006. - 373 р.
Van Biezen I. Political parties in new democracies: Party organization in Southern and East-Central Europe. - Houndmills, Basingstoke, Hampshire: Palgrave, 2003. -272 р.
Van Biezen I. Political parties as public utilities // Party politics. - Palgrave Macmillan, 2004. - Vol. 10. - P. 701-722.
Van Biezen I., Kopecky P. The state and the parties public funding, public regulation and rent-seeking in contemporary democracies // Party politics. - Palgrave Macmillan, 2007. - Vol. 13. - P. 235-254.
Van Deth J., Elff M. Politicisation, economic development and political interest in Europe // European journal of political research. - Oxford: Blackwell, 2000. -Vol. 45. - P. 477-508.
Van Deth J. Democracy and involvement: the benevolent aspects of social participation // Political disaffection in contemporary democracies / Ed. by Torcal M., Montero J.R. - N.Y.: Routledge, 2006. - P. 101-129.
Warner C. Political parties and the opportunity costs of patronage // Party politics. -Palgrave Macmillan, 1996. - N 3. - P. 533-548.
Webb P. The modern British party system. - L.: Sage, 2000. - 320 р.
Webb P. Conclusion: Political зarties and democratic control in advanced industrial societies // Political parties in advanced industrial democracies / Ed. by Webb P., Far-rell D., Holliday I. - Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 438-459.
Webb P. Party responses to the changing electoral market in Britain // Political parties and electoral change / Ed. by Mair P., Müller W., Plasser F. - L.: Sage, 2004. -P. 20-48.
Wilson D. Quangos in the skeletal state // Parliamentary affairs. - L.: Oxford univ. press, 1995. - Vol. 48. - P. 182-191.
Ysmal C. Les partis politiques sous la Vème république. - Paris: Montchrestien, 1989. -312 р.
Ysmal C. French political parties and linkage // Political parties and political systems: The concept of linkage revisited / Ed. by Roemmele A., Farrell D., Ignazi P. - Westport: Praeger, 2005. - P. 61-82.
