CC BY
55
ИСТОРИЯ НАРОДОВ ДОНА И СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
© 2006 г. А.В. Цюрюмов
КАЛМЫЦКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В КОНЦЕ XVII - ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII в.
В середине XVII в. в междуречье Яика - Волги - Дона возникло вассальное по отношению к России Калмыцкое ханство. Его пограничное положение позволяло проводить достаточно самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Ханство фактически поддерживало дипломатические отношения со многими соседними государствами.
Проблема восточной дипломатии занимала заметное место в отечественной историографии. Н.Я. Бичурин отмечал, что калмыцкий хан Аюка не прекращал связей с Джунгарией, Тибетом и Китаем, Россия не обращала на это особого внимания, так как они не противоречили ее интересам, запрещались только связи с Крымом. По мнению Н.Н. Пальмова, хан устанавливал дипломатические отношения с Джунгарским ханством и Цин-ским Китаем, заключал мир и начинал войну исключительно по собственному усмотрению, не спрашивая разрешения на то у русских властей [1, с. 87-90; 2, с. 11].
Х'УП-Х'УШ вв. отмечены образованием на евразийском пространстве двух империй - Российской и Цинской, на долгое время ставших здесь олицетворением двух геополитических полюсов. Отношения между ними складывались на удивление мирно, чему способствовала их активная внешняя политика в отношении Джунгарского ханства, а также учет и использование фактора Калмыцкого ханства. Последнее, кстати, чутко реагировало на изменения в расстановке сил в центрально-азиатском регионе. Данное обстоятельство особенно проявилось в первой четверти XVIII в., когда прекращение связей с Джунгарией привело к активизации калмыцко-китайских контактов. Калмыки не имели общей границы с Китаем, поэтому связи с ним возникали лишь в контексте отношений с Тибетом.
С начала XVIII в. на политику калмыцкого хана Аюки (1669-1724) стал распространяться контроль России. Это было связано с попыткой Петра I форсировать процесс интеграции ханства в состав России. Заключенные в 1708 и 1710 г. между ханом и казанским губернатором П.М. Апраксиным «Договорные статьи» жестко регулировали связи калмыков с Крымом, но еще не затрагивали восточное направление их политики. Несмотря на это, здесь также отмечается определенное заметное влияние России.
В 1698 г. Аюка отправил в Тибет в сопровождении 500 человек своего двоюродного племянника Арабжура. Посланник должен был выразить Далай-ламе благодарность за присланный ранее ханский титул, выполнить религиозные обеты и пригласить тибетских духовных иерархов на
Волгу. На обратном пути посол должен был заехать в Пекин и поднести цинскому императору подарки [3, с. 112, 594, 630].
По мнению Н.Я. Бичурина, поездка Арабжура имела чисто религиозные цели. В Лхасе он убедил тибетских лам отправиться за ним на Волгу, а также взял там книги и лекарства для калмыцкого духовенства. Из Тибета он приехал в Пекин, где, как писал востоковед, «без сомнения препоручено ему было от лица дяди засвидетельствовать повелителю Китая верноподданническое усердие в открытии чего-либо касательно России, за что последний должен был наградить и посланных, и пославших». Китайский император удержал посла в Китае и «отвел ему кочевья при Великой стене» [1, с. 90].
Н.Н. Пальмов писал, что на обратном пути посол был задержан в Пекине из-за обострения отношений между Аюкой и джунгарским правителем Цеван-Раптаном. Задержка калмыцкого посла отвечала интересам Китая, так как калмыки вынуждены были послать новое посольство для разрешения этой проблемы. Через год после Арабжура на восток было отправлено посольство Эрке-гецуля. Это было первое калмыцкое посольство, специально направленное в Китай. Посланник был принят императором, но на обратном пути погиб [2, с. 11, 13, 128].
В 1710 г., получив разрешение Петра, Аюка отправил в Китай посла Самтана. По данным Н.Я. Бичурина, он прибыл в Пекин в 1712 г. В августе следующего года сын Аюки Чакдорджаб сообщал в Астрахань, что «китайский царь посыльщика вельми одарил, и провожатых русских людей також де одарил, и говорит он, царь, что хощет с нами быть в дружелюбии и шлет к нам посла своего с 30 человеки» [1, с. 90; 2, с. 12].
В эти годы активизировались контакты калмыков с Тибетом, откуда прибыл новый глава буддийской церкви калмыков Шакур-лама. Он привез повеление Далай-ламы, в котором, в частности, указывалось, «чтоб они все, калмыки, ис под российской протекции к своему однозаконному хану откочевали, и хан де Аюка и жена его Дармабала и Шакур-лама и емчи-гелен предложили, чтоб им откочевать к хонтайше, обослався с ним и объявя ему повеление Далай-ламино, и надеялись де, что он, хонтайши, Далай-ламино повеление не оставит и их не разорит» [4, с. 221]. В русских источниках не зафиксировано точное время приезда столь крупной фигуры из Тибета. Но правительство России уже начало осуществлять контроль над этим. Например, в 1717 г., когда ханша Дарма-Бала просила пропустить ее людей на Восток, Сенат отказал, сославшись на отсутствие царя в столице [5, с. 229; 6, с. 487].
Ответом на три калмыцких посольства стал приезд в июне 1712 г. китайского посольства Тулишена, которое и стало наиболее заметным событием калмыцко-китайских отношений.
В историографии имеются разные взгляды на его цели. Н.Я. Бичурин считал, что главная цель посольства - «вооружить, если возможно, волжских калмыков против Цеван-Раптана». Кроме того, послы должны были
«посоветоваться с ханом Аюки об испрошении у российского двора дозволения возвратиться Робчжуру на родину через Сибирь», а также «обозреть положение земель России, а от калмыков получить подробные сведения как о внутреннем ее состоянии, так и о внешних сношениях» [1, с. 91].
Н. Нефедьев, полагая, что дело Арабжура было лишь «одним слабым предлогом к посылке в калмыцкую степь посольства из Пекина», отмечал, что для «пекинского кабинета, озабоченного Зюнгарией, нужны были сведения о состоянии калмыцкого народа и об отношениях оного к единоплеменным зюнгарам». Н.Н. Пальмов, опираясь на свидетельство торгового комиссара П. Худякова, был уверен в том, что посольство едет к калмыкам с предложением военного союза против Джунгарии. По мнению исследователя, Аюка знал, что за помощь Китаю в войне с Джунгарией пекинская дипломатия сулит калмыкам свободный доступ в Тибет прямым южным путем. К. Баркман, ссылаясь на китайское издание записок Тулишена, предполагает, что посланник Цинов пытался убедить хана вернуться в Азию [6, с. 38-39; 2, с. 19, 37, 42; 7, с. 91-92].
В литературе отражено еще одно обстоятельство, связанное с посольством Тулишена. М. Новолетов утверждал, что в 1714 г. Аюка выдал свою дочь за китайского богдыхана, процедура сватовства составляла цель посольства. Это также подтверждал и Пальмов, указывая, что китайский посол вел переговоры с Аюкой о заключении династического союза хо-шоутского и калмыцкого правителей [8, с. 10; 2, с. 21-22].
Коллегия иностранных дел еще до появления посольства получила сведения о его цели. В ноябре 1712 г. губернатор П.М. Апраксин получил Указ Сената, запрещавший Аюке поддерживать Китай в войне с Джунгарией [5, с. 347]. В «Записке С.И. Писарева о путешествии в Цинскую империю в 1725-1728 гг.» прямо указывалось, что отправление посольства 1712 г. произошло «по притчине, имевшейся у них с калмыцким владельцем контайшею долговременной войны»[3, с. 17-18].
По сведению находившегося в то время в Пекине русского купца П. Худякова, послы должны были «подговорить Аюку воевать с китайцы калмыцкого владельца контайшу... а без Аюки китайский [хан] один завоевать его не может». Русское правительство твердо заявило Аюке, что хунтайджи находится в мирных сношениях с Россией, поэтому выступление калмыков против него не отвечает его интересам.
26 июня 1712 г. Правительствующий Сенат разрешил послам Китая проехать на Волгу к хану калмыков, но предусмотрел, что если они будут «подзывать его, Аюку, на калмыцкого владельца, Контайшу, войною, то ему, Аюке, говорить, дабы он на него, Контайшу, войной не ходил для того, что он, Контайша, царскому величеству примирителен» [9, с. 353].
Сибирский губернатор М.П. Гагарин в доношении канцлеру России Г.И. Головкину высказался против приезда послов к Аюке. Но он вынужден был признать, что если не пропустить послов, то Китай в ответ не пропустит русских торговцев. Губернатор сообщал, что причина приезда
послов связана с заключением союза против Джунгарии, так как без Аюки Китай не начнет войну. Россия, по его мнению, не может допустить союза и возможного разгрома хунтайджи, так как в этом случае «владенье китайское будет смежно нам со многими сибирскими ближними городами -Красного Яру, Енисейска, Иркуцка, Томска, Тары и от Тобольска и Тюмени в самой близости ж». Аюке необходимо отказать под предлогом мирных отношений России и Джунгарии. Губернатор советовал впредь не пропускать калмыцких послов в Китай [5, с. 230].
В 1731 г. чиновник И. Глазунов, сопровождавший от сибирской границы до Москвы второе пекинское посольство к калмыкам, писал в Коллегию иностранных дел, что посольство 1714 г. склоняло хана Аюку «чтоб он от Астрахани откочевал на прежние свои степи, где кочует кон-тайша, при чем манджюро-китайцы обнадеживали его против контайши не помогать оружием и богдыханским жалованием». Наконец, сам Тули-шен признавал, что надеялся на предложение Аюки о совместном выступлении против джунгаров [2, с. 19].
Таким образом, отношения с Китаем, связанные с определенным посольским или религиозным ритуалом, оставались важной сферой ханской дипломатии. Официальным поводом посольства Тулишена стали переговоры о возвращении Арабжура. Истинная цель - дипломатическая разведка возможности привлечения калмыков к войне против Цеван-Раптана. Попытка Цинов склонить Аюку к выступлению против Джунгарского ханства не увенчалась успехом. Здесь, прежде всего, сказались интересы внешней политики России, поддерживавшей Джунгарию как противовес Китаю. Неудачу цинского посольства обусловили не только «советы» русских властей, но и личные соображения правителя Калмыцкого ханства, не расположенного воевать против Цеван-Раптана. Именно поэтому все попытки цинской дипломатии склонить царское правительство к союзу против джунгаров, уговорить двинуть против ойратов калмыцкие войска потерпели неудачу.
Можно считать, что внешнеполитическая активность калмыков, не всегда отвечавшая геополитическим устремлениям Российской империи, зачастую создавала ей помехи.
Литература
1. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. Элиста, 1991.
2. ПальмовН.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Ч. 1. Астрахань, 1926.
3. Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. 1. М., 1989.
4. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. М., 1983.
5. Международные отношения в Центральной Азии. XVII-XVIII вв.: Документы и материалы. Кн. 1. М., 1989.
6. НефедьевН. Подробные сведения о волжских калмыках. СПб., 1834.
7. C.D. Barkman. The return of the torquts from Russia to China // Journal of Oriental Studies.Vol. 2. № 1. Hong-Kong, 1955.
8. НоволетовМ. Калмыки: Исторический очерк. СПб., 1884.
9. Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствовании Петра Великого. Т. 2. Кн. 2. СПб., 1883.
Калмыцкий госуниверситет 6 марта 2006 г.
© 2006 г. Е.Г. Муратова
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ БАЛКАРИИ ХУП-ХГХ вв. В ПОСТСОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Современная историческая наука ставит ряд проблем, связанных с определением места и роли регионов и отдельных этносов в системах большого масштаба, в частности в истории российской государственности и российского «большого общества». Научную значимость и продуктивность такого подхода со всей очевидностью продемонстрировали ведущие отечественные и зарубежные специалисты [1]. Однако результаты разработки национальных историографий последних десятилетий справедливо получили в литературе негативную оценку. Для истории народов Северного Кавказа фиксируются тенденции к героизации прошлого, удревнения государственности, завышения уровня политического и общественного развития этносов, вообще самоутверждение за счет соседей [2]. Внутри самих «национальных» исторических школ демаркационная линия зачастую проходит по этническому признаку, что существенно влияет на оценки и определяет подходы.
Задача данной статьи состоит в том, чтобы подвести некоторые историографические итоги изучения истории Балкарии ХУП-Х1Х вв. за последние два десятилетия и определить препятствия на пути создания цельной, непротиворечивой и верифицированной национальной истории.
В постсоветской историографии произошла масштабная переоценка фактов, явлений и процессов исторического прошлого. В методологическом плане характеристики социального и культурного развития народов Северного Кавказа чаще стали осуществляться в русле концепции «горской цивилизации» [3]. Ростовскими учеными предпринята попытка написания методологически обновленной истории Дона и Северного Кавказа [4]. Указывая на особую значимость поисков новых парадигм для представления региональной и локальной истории, специалисты подчеркивают, что цивилизационная парадигма исключает прямую экстраполяцию концептуальных схем общероссийского масштаба, поскольку характеристики российской цивилизации неприменимы к социоцивилизационной системе северокавказских народов. Точно так же и характеристики процесса модернизации в социетальном центре раскрывают не столько со-
