CC BY
16DOI 10.47643/1815-1329_2023_9_121
К ВОПРОСУ ОБ ЭЛЕКТРОННЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАХ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ ON THE ISSUE OF ELECTRONIC EVIDENCE IN CRIMINAL PROCEEDINGS
ТОКТОРОВ Эгемберди Самидинович,
доктор юридических наук, доцент, профессор Ошского государственного университета. 723500, Киргизия, г. Ош, Ленин Проспект, 331. E-mail: nazel81@mail.ru;
АТТОКУРОВА Махабат Ураимовна,
преподаватель кафедры Уголовного права, процесса и медиации Международного университета им. К.Ш. Токтомаматова. г. Жалал-Абад, ул. Жени-Жока, 30. E-mail: nazel81@mail.ru;
Toktorov Egemberdi Samidinovich,
Doctor of Law, Associate Professor, Professor of Osh State University. 723500, Kyrgyzstan, Osh, Lenin Avenue, 331. E-mail: nazel81@mail.ru;
Attokurova Mahabat Uraimovna,
Lecturer of the Department of Criminal Law, Process and Mediation K.Sh. Toktomamatov International University. Jalal-Abad, Zhenizhok a str., 30. E-mail: nazel81@mail.ru
Краткая аннотация: в статье рассматриваются позиции ученых-юристов на появление такой категории как «электронные доказательства» в уголовном процессе и использование их в качестве доказательств при рассмотрении уголовного дела.
Abstract: the article examines the positions of legal scholars on the emergence of such a category as "electronic evidence" in criminal proceedings and their use as evidence in criminal proceedings
Ключевые слова: электронные доказательства, уголовный процесс, обыск, выемка, личные права, цифровое устройство, свободный доступ.
Keywords: electronic evidence, criminal proceedings, search, seizure, personal rights, digital device, free access.
Для цитирования: Токторов Э.С., Аттокурова М.У. К вопросу об электронных доказательствах в уголовном процессе // Аграрное и земельное право. 2023. № 9(225). С. 121-125. http://doi.org/10.47643/1815-1329_2023_9_121.
For citation: Toktorov E.S., Attokurova M.U. On the issue of electronic evidence in criminal proceedings // Agrarian and Land Law. 2023. No. 9(225). pp. 121-125. http://doi.org/10.47643/1815-1329_2023_9_121.
Статья поступила в редакцию: 20.05.2023
В последние годы идут процессы реформирования уголовно-процессуального законодательства, основные аспекты которых, отражены в исследованиях современных ученых-юристов [1, с. 9-15]. Безусловно, «электронные доказательства» могут стать действующей категорией права лишь тогда, когда их специфические особенности, имеющие важное значение для обеспечения прав участников уголовного судопроизводства, будут законодательно учтены путем выработки особых процессуальных правил.
В этом плане значимым представляется процедура производства личного обыска при задержании, правовая конструкция которого создана без учета возможности обнаружения у лица портативного цифрового устройства и потому может быть существенным образом усовершенствована в целях обеспечения прав граждан на защиту личной и семейной тайны. Однако, прежде чем говорить об указанном процессуальном действии, необходимо произвести разграничение процессуальных действий.
Следует вспомнить, что многие видные ученые отличают осмотр от обыска, исходя именно из степени вторжения властных субъектов уголовного процесса в личную жизнь гражданина [2., с.9], определяемой, как правило, по наличию или отсутствию возможности исследовать предметы, первоначально скрытые от наблюдения. Так, В.П. Колмаков в своей знаковой для советской процессуальной доктрины монографии «Следственный осмотр» указывает, что главное отличие обыска от осмотра состоит в возможности обнаружения скрытых объектов [3, с. 19]. Аналогичную позицию по данному вопросу занимают и другие ученые, утверждающие, что обследование предмета при обыске осуществляется принудительно, сопряжено с вторжением в сферу личных интересов граждан вследствие чего наблюдение приобретает отчетливо выраженный поисковый характер, направлено на обнаружение скрываемых, а не лежащих на поверхности предметов [4, с. 84]. Схожей точки зрения придерживается Б.Т. Безлепкин, который отмечает недопустимость видоизменения обстановки осмотра активными действиями, однако, в виде исключения, полагает правомерным применение простейших проверочных действий с наблюдаемыми элементами, к коим может относиться попытка открыть дверь, чтобы узнать заперта она или нет, либо снятие трубки телефона для определения его функционирования [5, с. 71]. Об отсутствии принципиальных отличий между осмотром и обыском по характеру и цели поиска отмечают и некоторые авторы, когда пишут, что «если есть к тому основания, можно приступить к обыску, в процессе которого будет осуществлено обозрение и изучение обстановки, то есть, по сути, осмотр, однако не как самостоятельное следственное действие, а лишь как часть другого следственного действия -обыска» [6]. Стало быть, осмотр не имеет каких-либо специфических особенностей перед обыском, образно говоря, является его «усеченной формой».
Помимо ссылок на мнение процессуалистов, приведем несколько содержательных аргументов в защиту позиции о разграничении осмотра от обыска по степени вторжения органов государственной власти в личную жизнь граждан.
Одна группа исследователей, различающие обыск и осмотр по характеру получаемой доказательственной информации, понимают под функцией осмотра деятельность по исследованию объекта, установлению и фиксации его свойств, а под функцией обыска - поиск конкретно обусловленных предметов [7]. Данный критерий не вполне годится для правового разграничения данных следственных действий, так как различие между следами преступления, выраженными в изменении свойств предмета, и самим предметом не всегда можно четко установить.
Вторая группа ученых, отличием осмотра от обыска часто называют характер поиска. Принято считать, что при осмотре имеет место обозревание пространства в целом, в ходе которого происходит собирание доказательств. При обыске же имеет место активный поиск конкретных предметов и документов в определенных местах. Данное разграничение также можно считать условным, так как любой активный поиск возможно осуществить только после обзора и общего исследования места происшествия. В обоснование данной позиции можно привести криминалистические рекомендации производства обыска, согласно которым до осуществления непосредственно поиска необходимо произвести общий осмотр помещения, то есть выполнить обзорную стадию обыска.
Необходимо также отметить, что разграничение осмотра и обыска по степени вторжения органов уголовного преследования в частную жизнь граждан имеет более прочную правовую основу, чем разграничение указанных процессуальных действий по характеру и цели поиска. Так, права граждан на неприкосновенность частной жизни и жилища прямо закреплены в Конституции Кыргызской Республики. Исходя из того, что осмотр жилища представляет собой сбор информации о лице в рамках только того физического пространства, которое следователь может непосредственно наблюдать, его возможно провести без судебного решения, если лицо согласно на осмотр. Вместе с тем для производства обыска в жилище в любом случае требуется судебное решение, так как данное следственное действие по степени вторжения в личную жизнь несопоставимо с производством осмотра.
Таким образом, отличие осмотра и обыска по степени ограничения права граждан на неприкосновенность частной жизни, при котором осмотр является способом получения доказательственной информации путем исследования предметов и документов, находящихся в свободном доступе, а обыск - за пределами свободного доступа (например, путем вскрытия запертых помещений), является единственно верным с правовой точки зрения.
Примечательно, что вопрос о том, почему осмотр жилища можно производить с согласия гражданина, а обыск нет, - остается без ответа в рамках отечественной процессуальной теории, но находит логичное объяснение, исходя из концепции «видного места», ведь вполне очевидно, что человек, свободно изъявивший желание показать сотруднику полиции свой дом, не может более разумно ожидать, что последний не увидит явные следы преступления. В то же время отказ полицейскому в доступе сохраняет у лица разумные ожидания по поводу сохранности личной жизни, выход за которые возможен только в случае получения судебной санкции.
Наконец, еще одно отличие понятия «свободного доступа» от «видного места» состоит в том, что последнее все же более детализировано чем первое, несмотря на уже отмеченную идентичность основного содержания указанных понятий. К примеру, стандарт «видного места» указывает на то, что исследованию без судебной санкции подлежат только явные следы преступления, то есть такие свойства объектов реальности, которые с очевидностью позволяют говорить об их возможной и вероятной связи с противоправным деянием. В то же время понятие «свободного доступа» не увязывается со степенью явности следов преступления. Все предметы и документы, находящиеся в свободном доступе на месте происшествия, могут быть исследованы в рамках следственного осмотра. Более того, в соответствии с ч. 10 ст. 172 УПК КР, если для производства такого осмотра требуется продолжительное время или осмотр на месте затруднен, то предметы должны быть изъяты, упакованы, опечатаны, заверены подписью следователя на месте осмотра. Несмотря на то, что такому изъятию, согласно закону, подлежат только те предметы, которые могут иметь отношение к уголовному делу, в УПК КР не указано, что такая связь должна носить явный или очевидный характер.
Такое небольшое, казалось бы, отличие на практике может иметь определяющее значение. Понятие «свободного доступа» в уголовно-процессуальном праве Кыргызской Республики менее детализировано, оно очерчивает не сферу судебного контроля, а разграничивает два следственных действия, тем самым распространяя менее и более строгие процессуальные режимы (осмотра и обыска) на действия правоохранительных органов по физическому исследованию местности и принадлежащих гражданам помещений. Вместе с тем понятие «свободного доступа» является категорией, признаваемой исключительно на доктринальном уровне, да и то не всеми исследователями.
Тем не менее значительное число юристов полагают разумным отграничивать осмотр от обыска и тем самым определять процессуальный режим не на основании степени вторжения органов публичного преследования в частную жизнь граждан, но полагаясь на такие неясные понятия как «след преступления», «общее визуальное исследование», «взаиморасположение объектов» и т.д.
Данная путаница в терминах осмотра и обыска способна существенным образом ограничить право граждан на тайну личной жизни, особенно во время активного внедрения информационных технологий во все сферы жизнедеятельности человека. Правоохранительные органы в настоящее время все активнее производят такое следственное действие, как осмотр компьютера, что обеспечивает их огромным массивом информации о жизни лица, информационное устройство которого подлежит исследованию.
Допускается также проведение осмотра компьютера в рамках осмотра места происшествия с составлением одного протокола, которым одновременно исследуется и физическая обстановка места происшествия, и информационное содержание электронного устройства. Часто осмотр компьютера именуется по-иному, к примеру, - «осмотром системного блока работающего компьютера» что способно привести к неверному отождествлению осмотра компьютера как физического объекта (техники) с исследованием его виртуальной среды.
Говоря о подобной практике, необходимо, прежде всего, отметить, что она не предусмотрена действующим процессуальным законодательством, так как УПК КР не содержит такого следственного действия, как осмотр компьютера. При этом ч. 17 ст. 212 УПК КР предусматрива-
ют изъятие электронных носителей информации только в ходе обыска или выемки. В то же время статьи УПК КР, регулирующие порядок проведения осмотра, вопроса изъятия электронных носителей информации не касаются.
Представляется, что тем самым законодатель указал правоприменителю на возможность исследования компьютера только посредством обыска или выемки, что представляется последовательным и разумным. Считаем, что цифровое устройство в рамках отечественного уголовно-процессуального права также может быть исследовано только путем производства обыска или выемки, но не осмотра.
Сегодня же некоторые процессуалисты выдвигают тезис о том, что личный обыск еще и самостоятельная, отличная от задержания, мера уголовно-процессуального принуждения [8, с.107].
Значительное внимание юридической доктрины уделено вопросам определения круга лиц, которых можно подвергнуть личному обыску отграничению данного процессуального действия от схожих правовых процедур (например, личного досмотра) [9], кругу предметов, которые могут быть исследованы в рамках данного следственного действия.
В отечественной процессуальной доктрине соответствующая проблематика обсуждается через определение перечня объектов, подлежащих личному обыску, поэтому в контексте настоящего исследования особое внимание следует уделить взглядам ученых на то, какие предметы и документы могут быть обследованы в рамках данного следственного действия.
Преимущественная часть процессуалистов согласны с тем, что личному обыску можно подвергнуть тело человека, его одежду, обувь, а также находящиеся у него вещи [10, с. 552]. Вместе с тем мнения юристов о том, какие вещи «находятся у лица» или «при нем», неоднозначно. Одни авторы акцентируют внимание на нахождении предметов в руках обыскиваемого [11, с. 163], другие говорят о том, что принадлежность вещей обыскиваемому должна определяться на основании очевидной пространственной связи вещей и их владельца [12, с. 107]. В большинстве своем исследователи согласны с тем, что данные объекты должны быть сравнительно небольшого размера, чтобы человек мог их переносить [13].
Часто в качестве объектов личного обыска указываются портфели, сумки, свертки, а значит, соответствующему обследованию, как и в американском праве, могут подлежать всевозможные контейнеры, которые именуются отечественными процессуалистами «хранилищами вещей и документов» [14].
Говоря об осмотре предмета, необходимо отметить, что данное следственное действие предусмотрено ч. 10 ст. 172 и ч. 1 ст. 173 УПК КР в случае, если для производства осмотра требуется продолжительное время или осмотр на месте затруднен. Однако в правилах УПК КР, регулирующих производство обыска, не упоминается о возможности произвести дальнейшее исследование предмета в рамках отдельного осмотра, тем не менее такое действие часто производится на практике вне зависимости от того, были ли изъяты предметы в ходе осмотра или обыска.
С учетом отграничения производства осмотра от обыска, представляется, что осмотр предмета может сопровождаться только обозрением внешних его габаритов и свойств, в том числе посредством применения средств криминалистической техники. В то же время изучение содержания таких объектов возможно в случае, если они были открыты или вскрыты при проведении обыска, а в ходе проведения осмотра уже выявленное содержание контейнера подлежит лишь более внимательному и тщательному описанию. При этом не может быть признан правомерным осмотр предмета, если он сопровождается его открытием, нарушением конструктивной целостности в случае, когда в рамках следственного действия, при проведении которого он был обнаружен, такие виды обследования не имели места. Иными словами, если при проведении обыска следователь изымает из жилища подозреваемого сейф, который не вскрывается, а потом производит его вскрытие в ходе осмотра предмета, то тем самым он фактически превращает осмотр предмета в его обыск. Также обстоит дело и с чемоданом, который нельзя открывать при осмотре, если только он не был открыт при проведении личного обыска. Верно и другое - любой контейнер или хранилище, изъятые в рамках осмотра, вообще не могут быть открыты или вскрыты, так как первоначальный осмотр такого вскрытия не предполагает, а возможность проведения обыска отдельных предметов УПК КР не предусмотрена.
Данные утверждения представляются логичными, ведь не может же следователь, осмотрев контейнер без права его открытия, получить такое право путем составления отдельного протокола осмотра. Также и лицо, производящее обыск и не открывшее соответствующий предмет, будь то сумка или портфель, не может сделать этого в рамках последующего осмотра, который представляет собой следственное действие по обследованию внешних свойств того или иного объекта.
Сказанное имеет важное значение для отграничения сферы личного обыска электронного носителя информации. Следуя указанной логике, такое доказательство может быть исследовано в ходе осмотра предмета только в том объеме, в каком оно было исследовано при проведении личного обыска. Это позволяет говорить о том, что правила производства обыска, установленные в УПК КР, необходимо доработать путем включения, помимо осмотра, еще и процедуры обыска отдельного предмета или электронного устройства. Такое нововведение позволит правоохранительным органам производить обследование соответствующих объектов, используя для этого процессуальный режим, соответствующий степени их вторжения в личную жизнь гражданина, в отличие от сегодняшней практики исследования цифровых устройств посредством осмотра.
Помимо включения в УПК КР процедуры обыска предмета (в том числе сотового телефона) немаловажным остается вопрос о том, необходимо ли получение судебной санкции для исследования содержания портативного цифрового устройства.
В законодательстве и правоприменительной практике не все настолько однозначно. В УПК КР содержится перечень случаев, когда следователю необходимо получение судебного решения для проведения следственного либо иного процессуального действия. Применительно к осмотру и обыску санкция органа правосудия должна быть получена, когда производится личный обыск (за исключением личного обыска), обыск
в жилище, осмотр жилища при отсутствии согласия проживающих в нем лиц либо осмотр корреспонденции в учреждениях связи. При этом в указанном перечне отсутствует указание на такое следственное действие, как осмотр телефона, что породило случаи осмотра цифрового устройства без получения судебного решения.
Следует признать, что в основе обозначенной практики лежат понятные суждения. Так, в ст. 32 УПК КР (Полномочия следственного судьи) и ст. 14 УПК КР (Принцип неприкосновенности жилища и иных объектов) не содержат требования о предварительном санкционировании осмотра телефона, в то время как исследование портативного цифрового устройства также нельзя назвать ни контролем и записью телефонных переговоров, ни выемкой предметов и документов, содержащих государственную или иную охраняемую законом тайну, ни даже получением информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (поскольку последнее представляет собой специфическое процессуальное действие, регламентированное УПК КР и предполагающее участие организации связи). В итоге, осмотр телефона, который по уровню вторжения органов уголовного преследования в личную жизнь граждан сравним с процедурами, изложенными в ст. 14 и 32 УПК КР, оставлен без какого-либо упоминания в положении процессуального закона, очерчивающем круг следственных действий, которые должны быть санкционированы судом.
В то же время, согласно ч. 1 ст. 16 УПК КР (Принцип охраны личной жизни, тайны переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных, электронных и иных сообщений), права гражданина на тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных, электронных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения. Анализируя содержание данной нормы, нетрудно заметить, что она, во-первых, является более общей по отношению к иным нормам УПК КР, в том числе ст. 32, во-вторых, говорит о безусловности получения судебного решения применительно к любым переговорам и сообщениям, безотносительно к технологии передачи данных либо виду следственного действия, и наконец, в-третьих, основана на положениях Конституции Кыргызской Республики, что предопределяет ее особую значимость.
Учитывая изложенное, можно утверждать, что осмотр сотового телефона в рамках уголовно-процессуального права все-таки подлежит судебному контролю, несмотря на игнорирование данного следственного действия статьи 32 УПК КР.
Отсутствие в процессуальном законе конкретного запрета на осмотр содержания портативного цифрового устройства без получения судебного решения привели к тому, что не только правоохранительные органы, но даже суды первой инстанции порой рассматривают такой осмотр как процессуальное действие, вопрос о проведении, которого целиком отнесен на усмотрение органов публичного преследования.
Необходимо отметить, что портативные цифровые устройства все чаще становятся предметами, изымаемыми в ходе личного обыска задержанного. Так, правоохранительными органами изымаются смартфоны, ноутбуки, флеш-накопители, ДВД-диски, планшетные компьютеры, а информация, полученная при их исследовании, активно используется в качестве доказательства по делу. Увеличение числа подобных случаев и недостаточно последовательная позиция законодателя привели здесь к некоторой путанице на практике.
Существующие нормы УПК КР не предусматривают какого-либо отдельного следственного действия по осмотру сотового телефона или иного портативного устройства, не устанавливают необходимость получения судебного решения для проведения такого осмотра, но при этом но содержат лишь общий запрет на любое ограничение тайны переписки без санкции органа правосудия. Все это приводит на практике к путанице, в которой не могут разобраться иногда даже сами суды.
В такой ситуации закрепление в процессуальном законе четкого запрета на обыск сотового телефона и иного персонального электронного устройства без судебной санкции представляется актуальным. Кроме того, необходимость получения судебного решения для обыска персональных электронных устройств способствует унификации мирового опыта по решению соответствующих проблем.
Перенимая зарубежный опыт, следует не просто осуществлять его механическое копирование, но развивать его с целью установления наилучшего баланса между интересами гражданина и правоохранительных органов. В этом контексте уместно заметить, что обыск той или иной информационной технологии в ходе ареста необходимо проводить, по общему правилу, только после получения судебного решения, из которого все же необходимо установить разумные исключения. Для определения того, какие это могут быть исключения, необходимо проанализировать существующие сегодня основания для производства личного обыска при задержании.
Большинство процессуалистов исходят из того, что те фактические обстоятельства, которые указаны в ст. 96 УПК КР как правомерные мотивы задержания, одновременно являются и достаточным поводом для проведения личного обыска.
Так, в соответствии с ч. 2 ст. 96 УПК КР, следователь вправе задержать лицо по подозрению в совершении преступления, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы, при наличии одного из следующих оснований: 1) если лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения; 2) если очевидцы, в том числе потерпевшие, прямо укажут на данное лицо как на лицо, совершившее преступление; 3) если на подозреваемом или на его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления.
Данные основания дополнены ч. 3 ст. 96 УПК КР, где указано, что задержание лиц по подозрению в совершении преступлений производится после проведения специальных следственных либо следственных действий, достаточных для объявления подозреваемому в совершении какого преступления он подозревается.
Из приведенного содержания мотивов и тесной увязки их с возможностью провести личный обыск следует, что основная цель такого обыска - это не доскональное обследование любого подозрительного человека, его одежды либо вещей, но обследование, призванное прежде всего отыскать у него доказательства того преступления, за предположение в совершении которого он был задержан. Указывая на небольшой
промежуток времени между задержанием лица и совершением конкретного преступления, на явность обнаруженных на нем следов преступления, УПК КР ориентирует правоприменителя на то, что личный обыск имеет целью добыть доказательства, привязывающие личность к определенному уголовно-наказуемому деянию, но не данные об общей криминальной активности гражданина. В то же время при проведении обыска могут быть обнаружены сведения причастности лица и к другим преступлениям, которые не могут быть проигнорированы следователем в силу принципа публичности.
Библиография:
1. Исаева К.А., Абдукаримова Н.Э., Воронцова И.Н. К вопросу об отдельных тенденциях и реформирования уголовно-процессуального законодательства в странах СНГ // Полицейская и следственная деятельность. 2018. № 2. С. 9-15.
2. Иванов А.Н. Производство обыска: уголовно-процессуальные и криминалистические аспекты: учебное пособие. Саратов, 1999. С.9
3. Колмаков В.П. Следственный осмотр. М., 1969. С. 19
4. Шейфер С.А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. Самара, 2004. С. 84.
5. Безлепкин Б.Т. Настольная книга следователя и дознавателя. М., 2008. С. 71.
6. Рыжаков А.П. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации // СПС КонсультантПлюс, 2010.
7. Янкин А.Н. Актуальные вопросы производства осмотра жилища // Российский следователь. 2008. № 10. С. 3.
8. Корнуков В.М., Валиев Ш.Р. Личный обыск и его роль в уголовно-процессуальном 16оказывании. Саратов, 2007. С. 107.
9. Рыжаков А.П. Личный обыск лица, в отношении которого оформляется протокол задержания. Комментарий к ст. 93 УПК РФ // СПС КонсультантПлюс, 2006\
10. Научно-практический комментарий к УПК РФ / Под ред. В.М. Лебедева, В.П. Божъева. М., 2008. С. 552.
11. Ратинов А.Р. Обыск и выемка. М., 1961. С. 163
12. Корнуков В.М., Валиев Ш.Р. Личный обыск и его роль в уголовно-процессуальном 16оказывании. Саратов, 2007. С. 107.
13. Рыжаков А.П. Личный обыск лица, в отношении которого оформляется протокол задержания. Комментарий к ст. 93 УПК РФ // СПС Консультант-
Плюс, 2006.
14. Безлепкин Б.Т. Уголовный процесс России: Учебное пособие. М., 2004. С. 261
References:
1. Isaeva K.A., Abdukarimova N.E., Vorontsova I.N. On the issue of individual trends and reform of criminal procedure legislation in the CIS countries // Police and investigative activities. 2018. No. 2. pp. 9-15.
2. Ivanov A.N. Search production: criminal procedural and criminalistic aspects: textbook. Saratov, 1999. p.9
3. Kolmakov V.P. Investigative inspection. M., 1969. P. 19
4. Shafer S.A. Investigative actions. Grounds, procedural procedure and evidentiary value. Samara, 2004. p. 84.
5. Bezlepkin B.T. The desk book of the investigator and the inquirer. M., 2008. P. 71.
6. Ryzhakov A.P. Commentary to the Criminal Procedure Code of the Russian Federation // SPS ConsultantPlus, 2010.
7. Yankin A.N. Topical issues of the inspection of the dwelling // Russian investigator. 2008. No. 10. P. 3.
8. Kornukov V.M., Valiev S.R. Personal search and its role in criminal procedural 16provention. Saratov, 2007. p. 107.
9. Ryzhakov A.P. Personal search of a person in respect of whom a protocol of detention is being drawn up. Commentary to Article 93 of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation // SPS ConsultantPlus, 2006\
10. Scientific and practical commentary to the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation / Edited by V.M. Lebedev, V.P. Bozheva. M., 2008. p. 552.
11. Ratinov A.R. Search and seizure. M., 1961. p. 163
12. Kornukov V.M., Valiev S.R. Personal search and its role in criminal procedural 16provention. Saratov, 2007. p. 107.
13. Ryzhakov A.P. Personal search of a person in respect of whom a protocol of detention is being drawn up. Commentary to Article 93 of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation // SPS Consultant-Plus, 2006.
14. Bezlepkin B.T. Criminal procedure of Russia: Textbook. M., 2004. p. 261
