CC BY
38
Научные исследования кафедры уголовного процесса... УДК 343
В. А. Лазарева
СОБИРАНИЕ ИЛИ ФОРМИРОВАНИЕ? ПРОДОЛЖАЕМ ДИСКУССИЮ
Рассматриваются актуальные вопросы теории уголовно-процессуального права, обострение дискуссионности которых во многом обусловлено развитием состязательного начала. Возникновение новых видов доказательств и способов их появления в уголовном деле обострило прежние противоречия в толковании понятий «доказывание», «доказательство», «собирание доказательств», вызвало к жизни новые аргументы против концепции формирования доказательств в ходе познавательной деятельности следователя (дознавателя). В соответствии с этими представлениями собирание доказательств, на основе которых должны устанавливаться имеющие значение для уголовного дела обстоятельства, относится к исключительной компетенции органов предварительного расследования. Развитие состязательного начала в уголовном процессе привело к расширению способов собирания доказательств и лиц, имеющих отношение к их собиранию, что поставило под сомнение концепцию формирования доказательств органами предварительного расследования как единственного способа их появления в уголовном деле. Анализируется попытка обосновать правомерность использования понятий «собирание» и «формирование» не только применительно к различным видам доказательств, но и на основе различных подходов к самому понятию «доказательство».
К л ю ч е в ы е с л о в а: доказательство, формирование доказательств, способы собирания доказательств, следственные действия, иные процессуальные действия.
COLLECTING OR FORMING ? WE CONTINUE THE DISCUSSION
The article deals with topical issues of the theory of criminal procedure law, the aggravation of the debatable nature of which is largely due to the development of the adversarial principle. The emergence of new types of evidence and ways of their appearance in a criminal case has exacerbated the previous contradictions in the interpretation of the concepts of proof, proof, collection of evidence. it brought to life new arguments against the concept of evidence formation in the course of cognitive activity of the investigator (inquirer). In accordance with these views, the collection of evidence, on the basis of which circumstances relevant to the criminal case should be established, belongs to the exclusive competence of the preliminary investigation bodies. The development of the adversarial principle in criminal proceedings has led to the expansion of the methods of collecting evidence and persons related.
K e y w o r d s: proof, formation of evidence, methods of collecting evidence, investigative actions, other procedural actions to their collection, which has put the following problems.
Поступила в редакцию 15 февраля 2021 г.
В третьем номере Юридического вестника Самарского университета за 2020 г. была опубликована статья, в которой С. Б. Россинский вновь препари-
© Лазарева В. А., 2021
рует понятие «собирание доказательств»1. Скрупулезно исследуя разные подходы к этому понятию и подвергая критическому анализу ранее высказанные, в том числе и собственные, мнения, автор доказывает правомерность использования двух терминов, вынесенных в название нашей статьи, определяет значение каждого из них и каждому виду деятельности находит собственную нишу. Эта проблема много лет составляет предмет и наших исследований2, в связи с чем упомянутая статья не могла остаться без внимания.
Необходимо отметить, что наша позиция по вопросу о собирании доказательств, как и позиция С. Б. Россинского, формировалась под сильным влиянием профессора С. А. Шейфера, с той, однако, разницей, что на нас влияли не только труды, но и личность ученого, у которого посчастливилось учиться. Его тезис: готовых доказательств в природе не существует3, был прочно усвоен еще в студенческой аудитории.
Позиция С. А. Шейфера всегда отличалась простотой, четкостью и ясностью, поэтому воспринималась как нечто естественное, само собой разумеющееся, не допускающее тени сомнения. Из тезиса о том, что готовых доказательств не существует, логично вытекает, что они - доказательства - возникают в результате активной поисковой, познавательной и удостоверительной деятельности следователя. Следователь обнаруживает следы преступления, извлекает из них информацию, отвечающую его познавательной задаче, и фиксирует ее в соответствующем протоколе и/или иным способом. Придавая информации соответствующую ее виду процессуальную форму, следователь фактически формирует доказательство, отсюда собирание доказательств рассматривается как процесс преобразования сведений об обстоятельствах, имеющих значение для дела, в предусмотренную законом форму4.
Мы не раз отмечали, что концепция собирания доказательств как процесса их формирования была адекватна времени своего возникновения и положениям УПК РСФСР 1960 г. С принятием УПК РСФСР теория утвердилась в понимании доказательства как единства содержания (любые фактические данные, на основе которых...) и формы (показания, заключения и т. д.). Обеспечить такое единство мог только субъект, наделенный соответствующими полномочиями, т. е. следователь или лицо, производящее дознание. Вытекающий из этого вывод - доказательство есть продукт деятельности следователя - очевиден.
Концепция формирования доказательств эффективно взаимодействовала и с постулатом о допустимости доказательств. Выработанные теорией критерии (условия) допустимости доказательств (правомочность субъекта, закон-
1 См.: Россинский С. Б. Собирание доказательств как «первый» этап доказывания по уголовному делу // Юрид. вестник Самарского ун-та. 2020. № 3. С. 91-101.
2 См.: Лазарева В. А. Доказательство как категория уголовно-процессуального права : новые (старые) подходы // Legal Concept (Правовая парадигма). 2019. Т. 18, № 2. С. 55-62 ; Ее же. О доказательствах, их допустимости и способах собирания // Новый Уголовно-процессуальный кодекс России в действии : материалы круглого стола / отв. ред. И. Ф. Демидов. М., 2004. С. 131-136.
3 См.: Шейфер С. А. Сущность и способы собирания доказательств в уголовном процессе / отв. ред. П. П. Лупинская. М., 1973. С. 27.
4 См.: Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовным делам. М., 2008. С. 33-34.
ность способа получения и закрепления фактических данных) убедительно доказывали - допустимыми могут считаться только доказательства, сформированные следователем. Поэтому одновременно с концепцией формирования доказательств естественным образом развивается и теория следственного действия как детально урегулированной законом процедуры поиска и обнаружения следов преступления, извлечения и закрепления в материалах дела полезной информации. Следственное действие утверждается в качестве основного способа собирания доказательств и фактически становится инструментом их формирования. Отсюда с неизбежностью делается вывод - материалы, полученные не путем производства следственных действий, не обладают свойством допустимости, а значит, не являются доказательствами5.
Развитие этих идей в конечном счете и привело к отождествлению понятий «формирование» и «собирание доказательств», а позднее даже к предложению заменить термин «собирание доказательств» термином «формирование доказательств»6.
Сегодня уязвимость этой концепции для нас очевидна, хотя она до сих пор имеет много сторонников и последователей, несмотря на то что уже произошли огромные изменения в стране и, как следствие, в представлениях об уголовном судопроизводстве, его назначении, принципах, институтах. Если в период действия УПК РСФСР тезис о том, что доказательства как основания процессуальных решений формирует следователь, опирался на закрепленные им принципы, включая принцип публичности, то с новой системой принципов уголовного судопроизводства он вступил в явное противоречие, а развитие теории уголовного процесса высветило отсутствие единообразного подхода к пониманию природы самого уголовно-процессуального доказательства и механизма его возникновения. Поэтому проблема, поднятая в статье С. Б. Рос-синского - какой термин: «собирание» или «формирование», лучше отражает процесс возникновения доказательств в уголовном деле - имеет отнюдь не терминологический характер. Тем не менее сложности ее решения во многом затруднены дефицитом процессуальной терминологии, вследствие чего одним и тем же словом обозначаются различные по своей сути понятия. Сказанное касается как самих понятий «доказательство», «собирание» и «формирование», так и образуемых ими словосочетаний.
В частности, выражение «собирание доказательств» свидетельствует об автономности некого «собираемого» продукта, что сразу же опровергает представление о доказательствах как результате их собирания. Перефразируя героя известного мультфильма, чтобы что-то собрать, надо это что-то иметь. Возникновение доказательств в такой терминологии предшествует процессу их собирания. Следовательно, словосочетание «собирание доказательств» -
5 См.: Михайловская И. Б. Настольная книга судьи по доказыванию в уголовном процессе. М., 2006. С. 123.
6 См.: Семенцов В., Скребец Г. Формирование доказательств и участие защитника в этом процессе // Вестник Южноуральского гос. ун-та. Серия: Право. 2007. № 18 (90). С. 66-69 ; Семенцов В. А. Формирование доказательств в структуре уголовно-процессуального доказывания // Актуальные проблемы современного уголовного процесса России : межвуз. сб. науч. трудов / под ред. В. А. Лазаревой. Самара, 2010. С. 236-242.
оксюморон, стилистическая ошибка: если готовых доказательств в природе не существует, то их нельзя и собрать, а если мы их собираем, значит, они к началу собирания уже существуют, а не формируются в процессе собирания.
В словосочетаниях «собирание доказательств» и «формирование доказательств» всегда смущает множественное число. Грамотный законодатель использует не словосочетание «собирает доказательство», но «собирает доказательства» путем производства следственных и иных процессуальных действий (ч. 1 ст. 86 УПК РФ). Представляется, что это не случайно: смысл понятия «собирание» (умножение, накопление, сосредоточение, составление и т. д.) свидетельствует о том, что «собрать» единичный продукт физически невозможно - собираемых объектов всегда несколько. Но приняв за верный концепт формирования доказательства в процессе производства следственного действия, мы можем говорить о собирании, как о накоплении сформированных доказательств. При таком подходе формулировка «следователь, производя следственные и иные процессуальные действия, собирает (т. е. накапливает) доказательства», становится более понятной.
Таким образом, даже такой весьма приблизительный лингвистический анализ демонстрирует не тождественность понятий «собирание доказательств» и «формирование доказательств». Поэтому предложение заменить «собирание доказательств» на «формирование доказательств», если речь идет о конкретном доказательстве, неприемлемо. В то же время, если речь идет о совокупности доказательств, такое словосочетание приемлемо: собирание доказательств есть формирование их совокупности или, как с некоторых пор стало модным говорить, доказательственной базы. Однако сказав так, мы тоже будем не точны, поскольку в этих рассуждениях не принята во внимание многозначность самого понятия «доказательство». В зависимости от того, что мы принимаем за доказательства, термин «собирание доказательств» может быть рассмотрен и как процесс их формирования (получение и оформление информации в процессе следственного действия), и как процесс собирания источников информации (при получении предметов и документов, «сформированных» вне действий следователя), и как процесс насыщения сознания правоприменителя, например судьи так называемыми «доказательственными фактами», формирующимися в процессе исследования представленных сторонами источников и их содержания7.
Отмеченная специфика юридического лексикона требует конкретизировать предмет дальнейшего исследования. Большинство процессуалистов так или иначе соглашаются с определением доказательств как относящихся к делу сведений (или, иначе говоря, фактических данных), облеченных в требуемую законом форму8, олицетворением которой признается перечень содержащихся в ч. 2 ст. 74 УПК РФ видов доказательств - показания (свидетеля, потерпевшего, обвиняемого, подозреваемого, эксперта и специалиста), заключения (эксперта и специалиста), вещественные доказательства, протоколы след-
7 См.: Лазарева В. А. Доказывание в уголовном процессе : учеб. для бакалавриата и магистратуры. Изд. 5-е. М., 2015. С. 171.
8 См.: Шейфер С. А. Следственные действия. Система и процессуальная форма. М., 2001. С. 100.
ственных действий и иные документы. Какие-то из перечисленных видов доказательств действительно возникают как продукт деятельности следователя, и в этом смысле они им формируются. Однако роль следователя в возникновении разных видов доказательств далеко не одинакова. Стремление унифицировать процесс собирания доказательств с позиций теории их формирования, придать этой теории универсальный характер было ошибкой, которая привела к гипертрофии значения формы доказательства, ее разрастанию за счет необоснованного включения в нее процедуры следственного действия, включая меры принуждения, препятствующие сокрытию и искажению информации, а также меры, обеспечивающие охрану здоровья и достоинства лиц, участвующих в собирании доказательств9. Вследствие этого даже весьма простой по своей природе процесс принятия предметов и документов, содержащих информацию о каких-то имеющих значение для дела обстоятельствах, стал обрастать искусственными бюрократическими процедурами в виде составления протоколов принятия, осмотра и приобщения к материалам дела, которые стали рассматриваться как элемент их процессуальной формы.
Тем не менее по ходу изменений, происходящих в уголовно-процессуальном законодательстве, роль следственного действия, как наиболее «совершенного» способа придания информации процессуальной формы, соответствующей тому или иному виду доказательств, неизбежно должна была начать снижаться.
Среди причин, изменивших систему способов собирания доказательств в уголовном процессе, в первую очередь, следует назвать закрепление принципа состязательности в ст. 15 УПК РФ. Состязательность процесса требует обеспечить сторонам равные возможности по собиранию и представлению доказательств, необходимых для формулирования и обоснования своей позиции. Допущение к участию в собирании доказательств так называемых неофициальных лиц (потерпевших, обвиняемых, защитников, представителей), не имеющих полномочий по производству следственных действий, логически вело к нивелированию значения процессуальной формы. Представляемые этими субъектами предметы и документы, какими бы процедурами эта деятельность ни сопровождалась, никем в процессуальном смысле в качестве доказательств не формируются, но доказательствами, тем не менее, являются и в качестве таковых принимаются. Хотя вопрос об участии стороны защиты в собирании доказательств продолжает в теории дискутироваться, лишение ее этой возможности, как и отрицание доказательственного значения представляемых защитой материалов, означало бы и отрицание принципа состязательности, на что сегодня вряд ли кто-то решится.
Не менее деструктивное влияние на теорию следственного действия как преобладающего способа собирания доказательств оказала легализация результатов оперативно-розыскной деятельности. Статья 89 УПК РФ, если правильно расставить в ней слова, утверждает, что сведения об обстоятельствах, имеющих значение для дела, полученные в ходе оперативно-розыскной де-
9 См.: Шейфер С. А. Сущность и способы собирания доказательств в уголовном процессе. С. 27-28.
ятельности, если они отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам уголовно-процессуальным законом, могут быть использованы в процессе доказывания, т. е. являются доказательствами. Приведенная формулировка противоречива сама по себе, поскольку уголовно-процессуальный закон не регулирует оперативно-розыскную деятельность, а Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» не является источником уголовно-процессуального права в силу ясного указания ст. 1 УПК РФ (хотя и это уже не кажется однозначным). Эта формулировка фактически означает, что к сведениям, полученным в ходе оперативно-розыскных мероприятий, не может быть предъявлено то требование допустимости, которое мы предъявляем к сведениям, полученным в ходе следственных действий - соответствие уголовно-процессуальному закону процедуры их получения. Эти сведения поступают к следователю в готовом, сформированном, если можно так выразиться, виде, в той форме, которую они получили в ходе оперативно-розыскного мероприятия. Попытка искусственно «нарастить» процессуальную форму путем проведения осмотра и вынесения постановления о приобщении результатов ОРД к материалам дела «в качестве доказательств» (так называемая легализация доказательств) не способна изменить первичный не следственный характер процедуры получения тех сведений, которые содержатся в материалах, представленных оперативно-розыскными органами, и которые, конечно, способны иметь значение для установления подлежащих доказыванию обстоятельств.
Окончательно теория следственного действия как урегулированного уголовно-процессуальным законом универсального способа получения доказательств, в ходе которого сведения об обстоятельствах, имеющих значение для дела, получают процессуальную форму, была разрушена Федеральным законом от 4 марта 2013 г. № 23-ФЗ, которым как, известно, к доказательствам, полученным путем производства следственных действий, приравнены сведения, полученные путем производства неких проверочных мероприятий, не являющихся следственными действиями (исследование предметов, документов, трупов, изъятие предметов и документов «в порядке, установленном настоящим Кодексом» и т. п). Невразумительная ссылка на то, что такие сведения должны быть получены с соблюдением требований ст. 75 и 89 УПК РФ, логическому истолкованию если и поддается, то с большим трудом и множеством оговорок. Одновременно заметим, что такой решительный перенос доказательственной деятельности в стадию возбуждения уголовного, приуроченный к внедрению в практику предварительного расследования сокращенной формы дознания, сокращенным дознанием не ограничился (возможно, это было бы и логично, и обоснованно), а распространился на все формы расследования и поэтому оказывает влияние на все постулаты классической теории доказательств (теории доказывания).
Перечисленные способы собирания доказательств размывают единую концепцию их формирования органом предварительного расследования, меняют наши представления о понятии и критериях допустимости доказательств, ослабляют значение процессуальной формы, вследствие чего требуют иного, чем прежде, подхода к оценке доказательств на всех этапах уголовно-процессуальной деятельности. Как представляется, именно поэтому С. Б. Россинский
предложил разделить доказательства на условно готовые, которые модно собрать, и сформированные следователем, т. е. те, которые в готовом виде не существуют. Соглашаясь с С. А. Шейфером в том, что формирование доказательств - это весь процесс преобразования полезных сведений в форму доказательств, предусмотренных уголовно-процессуальным законом, включающий как познавательные (извлечение информации из следов), так и удо-стоверительные элементы (объективизация воспринятых сведений с помощью средств фиксации)10, С. Б. Россинский справедливо обратил внимание на различный характер этих действий следователя и пришел к выводу: концепция формирования доказательств применима лишь к показаниям, экспертным заключениям и результатам «невербальных» следственных действий как доказательствам, возникновение которых обусловлено собственным активным поведением органов предварительного расследования и суда.
Разделяя такой подход в принципе, предлагаем рассматривать этот вопрос в комплексе «вид доказательств + способ его получения». При этом уточним, что и сам автор, позиции которого мы рассматриваем, под результатами «невербальных» следственных и судебных действий понимает лишь «доказательства, предусмотренные ст. 83 УПК РФ, традиционно именуемые протоколами, поскольку именно их возникновение обусловлено собственным активным поведением органов предварительного расследования. При этом автор верно подметил, что протоколы именно таких следственных действий анализировал С. А. Шейфер, описывая процесс отражения воспринятой следователем предметно-пространственной информации и преобразования ее в знаковое описание. Это протоколы осмотра, обыска, выемки, следственного эксперимента. Предметы и документы, обнаруженные при производстве этих следственных действий, приобщаются к материалам дела в качестве самостоятельных доказательств, хотя и сохраняют связь с протоколом, подтверждающим сам факт и обстоятельства их обнаружения. Такой протокол, как и писал С. А. Шейфер, отражает результат непосредственного восприятия следователем материальных следов события и «формирует доказательство в уголовно-процессуальном смысле»11. Однако в отношении характеристики целого ряда доказательств наши с С. Б. Россинским мнения не совпадают.
Расхождение касается, в первую очередь, самого факта отнесения тех или иных приемов получения сведений об обстоятельствах, имеющих значение для дела, к следственным действиям. На наш взгляд, система следственных действий, предусмотренная действующим УПК, составлена без учета характеристики следственного действия, прежде всего, как акта познания, осуществляемого непосредственно следователем. В структуре таких действий, как назначение и производство экспертизы (или, по мнению В. А. Семенцова, производство экспертизы12), контроль и запись телефонных и иных переговоров, получение информации о соединениях между абонентами и абонентскими
10 См.: Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовным делам. С. 33-34.
11 Шейфер С. А. Следственные действия. Система и процессуальная форма. С. 7.
12 См.: Семенцов В. А. Следственные действия в досудебном производстве. М., 2017. С. 38.
устройствами, отсутствует познавательная деятельность следователя в том виде, в каком она присутствует при осмотре, обыске, допросе и т. д. Не углубляясь здесь в существо каждой процедуры, как и в само весьма дискуссионное понятие следственного действия, не касаясь множества спорных вопросов системы следственных действий, сформулируем главное: в перечисленных, как и в ряде других, случаях роль следователя ограничивается организационно-распорядительными действиями, фактически формулированием задания (поручения). Даже в такой нормативно разработанной процедуре, как назначение экспертизы, следователь фактически отстранен от действий по выбору эксперта, разъяснению ему прав и обязанностей, предупреждению его об уголовной ответственности. Главное, что во всех указанных случаях отсутствуют признаки непосредственного контакта следователя с источником информации, личного восприятия им этой информации и преобразования ее по форме, т. е. познавательной сути следственного действия. Это означает, что следователь, направив соответствующим лицам поручение, получает от них уже готовый (сформированный) информационный продукт, который он может изучать, исследовать, проверять, оценивать и использовать. Эти способы собирания доказательств имеют больше общего с истребованием предметов и документов, которое относится к иным (т. е. не следственным) процессуальным действиям. Формирует заключение эксперта, если уж пользоваться этим термином в том смысле, который придавал ему С. А. Шейфер, сам эксперт.
С этих же позиций можно указать на отсутствие признаков познавательной деятельности в акте наложения ареста на почтово-телеграфные отправления (ст. 185). Именно так называет данное (следственное) действие В. А. Семен-цов13, хотя по разделяемому нами определению С. Б. Россинского, наложение ареста на почтово-телеграфные отправления является лишь элементом процессуальной комбинации, включающей в себя также ее осмотр и выем-ку14. Собственно наложение ареста (тоже своего рода комбинация ходатайства следователя, согласия руководителя следственного органа и решения суда) -юридическое основание для задержания корреспонденции - создает предпосылки для ее осмотра и выемки примерно так же, как это имеет место при производстве обыска в жилище, или эксгумация трупа, без которой его осмотр и последующее исследование в принципе невозможны. Точно так же лишены познавательной характеристики такие новые «следственные действия», как контроль и запись переговоров (ст. 186), получение информации о соединениях между абонентами и абонентскими устройствами (ст. 186.1).
Интересно отметить, что несмотря на внешнюю схожесть процессуальных действий, в каждом случае предполагается: а) получение судебного решения; б) направление его для исполнения в соответствующий компетентный орган; в) осмотр полученного источника информации и г) приобщение его к делу. Способ получения доказательства, включенный в структуру каждой из названных процессуальных комбинаций, принципиально различен. Получение почтовых отправлений происходит путем совершения выемки. Информа-
13 См.: Семенцов В. А. Следственные действия в досудебном производстве. С. 37.
14 См.: Россинский С. Б. Следственные действия. М., 2018. С. 56.
ция о соединениях между абонентами и абонентскими устройствами, как и о состоявшихся переговорах, представляется следователю в виде документа (в первом случае) или предмета (фонограммы, как говорит ч. 6 ст. 186). То есть в первом случае в качестве способа собирания доказательств мы имеем следственное действие, в двух других - комбинацию истребования и принятия (или представления и принятия), которые, как давно (ст. 70 УПК РСФСР 1960 г.) и хорошо известно, следственными действиями не являются. Осмотр полученных источников информации, необходимый во всех трех случаях, является самостоятельным следственным действием, который в двух случаях производится после их принятия, а в отношении почтовых отправлений предшествует выемке. Попутно отметим неудачность формулировки ч. 5 ст. 185, согласно которой в протоколе осмотра отражается также факт задержания почтового отправления после его осмотра, хотя очевидно, что задержание, которое осуществили работники учреждения связи, предшествует осмотру. Можно полагать, что законодатель имел в виду необходимость перечисления в протоколе осмотра изымаемых из учреждения связи почтовых отправлений.
Во всех рассмотренных случаях собираемые сведения не претерпевают какого-либо преобразования, они уже имеют пригодную для использования форму и в дополнительном формировании не нуждаются. В этих, как и иных указанных выше, случаях следователь, если что и формирует, то лишь протокол соответствующего следственного или иного процессуального действия (выемки, осмотра, эксгумации, ознакомления с постановлением о назначении экспертизы), который сам по себе способен играть роль доказательства, обеспечивающего, главным образом, допустимость полученных таким образом доказательств.
В особом ряду в свете рассматриваемого вопроса стоит такой вид доказательств, как показания, на характеристике которых следует остановиться более подробно.
Показания, названные в ч. 2 ст. 74 УПК РФ среди других видов доказательств, представляют собой специфическое тождество содержания и формы. Показания есть сведения, сообщенные на допросе лицом, имеющим тот или иной процессуальный статус, в устной форме. Устное сообщение физического лица есть продукт его психической деятельности, результат отражения его сознанием объективной действительности. Это значит, что показания как форма устного сообщения в виде ответа на вопросы не существуют вне речи носителя информации. Будучи записанными в протоколе допроса, показания утрачивают свойство устного (личного) сообщения, преобразуются в другой вид доказательств. Если допрос - это следственное действие, что бесспорно, то протокол допроса правильно рассматривать как протокол следственного действия, а не как форму показаний.
Показания и протокол (допроса, очной ставки), таким образом, есть два разных вида доказательств. Протокол отражает отнюдь не обстоятельства преступления, воспринятые свидетелем или потерпевшим, а результат восприятия (отражения), в данном случае устного сообщения, следователем. В процессе преобразования информации по форме (словесного сообщения в образы и обратно в слова) неизбежно происходит искажение и утрата информации,
понижение уровня ее адекватности. Во всяком случае в курсе судебной (юридической) психологии этот механизм достаточно убедительно описан.
На нетождественность показаний и протоколов допроса прямо указывает и ст. 74 (ч. 2) УПК РФ, которая, перечисляя виды доказательств, называет и показания, и протоколы следственных действий, к которым, естественно, относятся и протоколы допроса. В связи с этим допрос, как и очную ставку, мы рассматриваем лишь как способы получения ориентирующей информации, способствующей решению стоящих перед следователем задач, определяющей целесообразность вызова свидетеля в суд, перспективы применения глав 32.1, 40, 40.1 УПК РФ и т. п., но само доказательство - показания - формируется лишь в процессе судебного допроса в условиях непосредственности.
В свете сказанного обращает на себя внимание ошибочность указания в ст. 276, 281 и 281.1 УПК РФ на оглашение показаний ранее, т. е. в ходе следствия, допрошенных лиц. Фактически оглашаются в судебном заседании протоколы следственных действий. Тексты этих статей противоречат требованию ч. 1 ст. 240 УПК РФ, которая прямо гласит: суд заслушивает показания, но оглашает протоколы. Мы не ставим здесь задачу рассмотреть допустимость оглашения в суде протоколов следственных допросов, поскольку данный вопрос в условиях существующего правового регулирования не имеет простого решения, но подчеркивая ошибочность подхода к следственному допросу как к способу формирования доказательства, не отрицаем такого значения за судебным допросом.
Размышления, навеянные статьей С. Б. Россинского, позволяют сделать следующие выводы.
Концепция формирования уголовно-процессуальных доказательств, сыгравшая значительную роль в развитии науки, не пригодна в качестве универсальной теории для объяснения природы доказательств.
Следственное действие не является универсальным способом получения доказательств даже в не состязательном уголовном процессе. Вопрос о понятии и системе следственных действий, как и о понятии и системе иных способов собирания доказательств, ждет продолжения исследований.
Полагаем, что теория доказательств нуждается в выработке более непротиворечивого терминологического инструментария для описания и объяснения институтов доказательственного права.
Самарский национальный исследовательский университет
имени академика С. П. Королева Лазарева В. А., доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного процесса и криминалистики
Samara National Research University named after Academician S. P. Korolev Lazareva V. A., Doctor of Legal Sciences, Professor of the Criminal Process
and Criminalistics Department E-mail: v.a.lazareva@mail.ru
