CC BY
24
личных задач его самосовершенствования. Как и мифология, религия опирается на чувственные образы, развивает способность к воображению, фантазии. Однако, в отличие от мифологии, религия сосредотачивает воображение и фантазию на сверхприродном, духовном. На первый план выдвигается психологическая установка - вера в бога, в возможность человека прожить богочести-вую жизнь, достичь подлинных нравственных (божественных) ценностей и обеспечить себе бессмертие. Согласно религиозному мировоззрению, действительностью управляют некие сверхъестественные силы. В язычестве эти силы зачастую похожи на людей внешне или, по крайней мере, поведением (этот подход называется антропоморфизмом). В монотеистических религиях (начиная с иудаизма) Бог не антропоморфен, хотя некоторые конфессии монотеистических религий и прибегают к антропоморфным образам по тем или иным причинам.
Ранние формы религиозного сознания характеризовались политеизмом (синонимы - многобожие, язычество, идолопоклонство). Каждый бог (дух, идол и т.п.) в такой системе отвечает за что-то своё, они отличаются друг от друга по целому ряду характеристик и их отношения между собой нередко напоминают взаимоотношения в человеческом обществе (например, языческие боги нередко вступают в битвы друг с другом, плетут интриги и т.д.). Религии, которые считают, что существует всего один Бог, называются монотеистическими.
Помимо философских, религиозных и научных теорий на статус мировоззрения претендуют разного рода мистические учения.
Научное мировоззрение может нарисовать только вся система современных наук. Эта система включает в себя философскую диалектику и без её участия не может претендовать ни на полноту, ни на научность. Понимаемая как логика, философская диалектика становится необходимой составной частью научно-материалистического мировоззрения и уже не претендует на монопольную реализацию мировоззрения, на монополию в отношении «мира в целом». Научное мировоззрение, в составе которого нет философии, логики и теории познания, такой же нонсенс, как и «чистая» философия, которая полагает, что она-то и есть мировоззрение, взваливая на свои плечи задачу, решение которой под силу только всему комплексу наук.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Барбур И. Религия и наука. История и современность. М., 2003.
2. Вебер М. Наука как призвание и профессия // Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли ХХ века. М., 1979.
3. Кант И. Критика практического разума // Антология мировой философии: в 4 т. М., 1971. Т. 2.
4. Лосев А.Ф. Философия, мифология, культура. М., 1991.
5. Митрохин Л.Н. Религия и культура. М., 2000.
6. Соловьев В.С. Общий смысл искусства: Соч.: в 2 т. М., 1988.
7. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Антология мировой философии: в 4 т. М., 1971. Т. 3.
А.В. Лавриненко
К ВОПРОСУ О РОЛИ МОДАЛЬНОСТЕЙ В ИСТОРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ
В рамках исторических исследований встречаются такие термины как: «актуальное историческое прошлое» и «неактуальное историческое прошлое». Конечно, исследователь-историк вправе оперировать самыми различными понятиями, но в данном случае, если в рамках методологии науки предполагается хотя бы использование шкалы времени с точки зрения прошлого, настоящего и будущего, то тогда актуальное историческое прошлое можно назвать современностью до настоящего времени, в зависимости от того, какую структуру - моментную или интервальную - исследователь использует. С другой стороны, что может представлять из себя неактуальное историческое прошлое? Историки говорят, что это прошлое, в котором только зафиксированы следы деятельности. Но, если стать на эту точку зрения и, естественно, связывать ее с понятием исторического времени, то, фактически, исследователь вряд ли может говорить о том, что он в дальнейшем
способен как-то воздействовать на ход исторического события. Ведь не факт, что историческое событие к настоящему времени в подобном случае исчезнет, или не будет зафиксировано, или не будет реализовано или не получит ту или иную оценку. Скорее всего, речь будет идти о том, что неактуальное историческое прошлое - это будет определенное прошлое, в пределах которого само историческое событие исчезает из поля зрения исследователя.
Исследователь-философ в подобном случае, если он работает с подобным историческим событием, не может не говорить о том, насколько это событие действительно значимо, важно, насколько оно актуально для оценки настоящего времени, на сколько его можно использовать для будущих исследований. Но при таком понимании, как это происходит в исторической науке, ситуация сводится к тому, что целый ряд исторических событий, которые возможно и подверглись достаточно интересному комплексному исследованию, не получают оценки не только с позиции настоящего времени, не только с позиции тех установок, которые реализуются в настоящем, но и фактически просто блокируются до этого самого настоящего. Если же придерживаться интервальной концепции времени, то следует сказать, что определенный интервал в прошлое от настоящего, естественно, возникает, этот интервал становится определенной границей, к которой историческое событие подходит, но которое не может быть оценено с позиции настоящего, т.к. его оценка лежит в прошлом и она сводится, в большей степени, к историографическому творчеству историка, нежели к рациональному осмыслению философа.
Когда историки говорят о том, что происходит фиксация того или иного исторического прошлого, то для них эта фиксация означает не столько рациональное осмысление этого прошлого, и тем более не рациональное исследование того или иного исторического события, сколько речь идет о том, что представляется и сохраняется определенная информация о некотором историческом прошлом, в границах которого действительно могут существовать исторические события. Другое дело, что выводы из подобного контекста могут быть совершенно различными как для историка, так и для философа. Историк, в большей мере, готов рассуждать о том, что в данном случае, если мы используем шкалу времени, предполагаем настоящее и будущее, то для настоящего существует историческое событие и оно будет влиять на его определенную потенциальность, и эта потенциальность начинается с завершения исторического события или с завершения его описания и проходит до исследования его историком с учетом границы, с которой начинается настоящее время.
С другой стороны, если речь идет о будущем времени, то тогда подобная информация об историческом прошлом, о конкретных исторических событиях, уже становится в качестве некоторой нереализованной потенциальности, и, в этом смысле, следует говорить о том, что последнее реально означает: если мы попытаемся выстроить определенную ветвь времени с позиции тех групп исторических событий, которые были в прошлом по отношению к будущему, то, фактически, позиция исследователя-историка блокирует подобную ситуацию. То есть, если мы рассматриваем действительно определенную стрелу времени, обозначаем в ней прошлый сегмент, будущий и, естественно, настоящее время, то историк-исследователь работает только с одной частью, причем с частью, которая не обязательно приведет к настоящему времени. С другой стороны, тогда может существовать, а может и не существовать определенная граница, а точнее, на шкале времени интервал, который будет «подтягивать» это событие к настоящему времени. Для исследователя-историка - это не столь важно, для исследователя-философа - это принципиально, т.к. в рамках настоящего времени с учетом его реалий, с учетом позиций самого исследователя, его целей, задач, намерений, желаний, в конце концов его мировоззрения, именно это историческое событие получит оценку, но эта ситуация касается рассмотрения пары прошлое-настоящее, другое дело, вторая пара: настоящее-будущее.
В этом случае, когда речь идет о том, что та информация об историческом событии, которая получена относительно исторического прошлого, будет рассматриваться по отношению к каким -то будущим сегментам как нереализованная потенциальность - это вызывает по меньшей мере два вопроса: во-первых, если историк-исследователь не знает, что историческое событие завершилось к настоящему времени, то как он может оценить, что это историческое событие не имеет никаких перспектив продолжения в будущем? И, во-вторых, если все же подобное историческое событие
действительно получает хотя бы описание (даже не осмысление) в рамках настоящего времени, то философ-исследователь вполне способен обозначить тот спектр возможных вариантов развития этого исторического события, которое оно может получить через определенные тенденции в будущем времени. Более того, философ-исследователь, в подобном случае, будет рассматривать эти тенденции не просто как некоторое продолжение исторических событий прошедших рациональное осмысление через настоящее время, но как некоторые проективные цели, которые он вполне законно, с точки зрения исторических тенденций, исторического процесса, исторических перспектив, может проецировать в будущее; и может получить определенные результаты, которые позитивно повлияют на прирост научного знания.
При этом представленная хронология определяет целый ряд проблем, которые для историка получают, в большей степени, не объективное, а субъективное толкование. Что конкретно мы имеем ввиду? Дело в том, что сам определенный образ исторического времени в рамках исторического исследования или взгляда самого историка на те или иные процессы прошлого, провоцирует выход на приоритетные роли понятия субъективного уровня исторического исследования. Исследователь-философ, в данном случае, может говорить об историческом времени вообще; он действительно в рамках той или иной философской школы способен рассуждать о тех или иных аспектах исторического времени, включая субъективное историческое время. Но в любом случае, комплексный подход к изучению исторического времени никогда не позволит исследователю-философу рассматривать исключительно то, что происходило в прошлом и то, что отражает это прошлое в качестве некоторой информации, которая будет приписана тому субъекту, который связан именно с этой информацией. И в этом смысле исследователь-историк будет рассуждать даже не столько о субъективном историческом времени, сколько о своеобразном субъективном взгляде на это время, причем проблема состоит как раз в том, что это будет позиция, которая близка современным философам-герменевтикам, а именно: это будет некоторое переживание, но скорее не времени, а истории в рамках прошлого времени. Это не одно и тоже, если брать философскую герменевтику, т.к. во втором случае, естественно, будет совершенно другой взгляд, который соответствует как «субъективным» взглядам, с точки зрения самой авторской позиции, так и взглядам характерным для той исторической эпохи, в которой автор мог находиться, а мог не находиться.
В любом случае возникают, как минимум, два исторических события, разнесенные во времени, и им будет даваться разная оценка. И если эта оценка будет происходить в рамках настоящего времени, то тогда субъективный образ времени и субъективное историческое время будут двумя совершенно разными понятиями. При этом если рассматривать вопросы, связанные с тем, что сами исторические события представляют определенные части исторического процесса, исторической действительности, то в подобном случае исследователь-историк не представит объективный взгляд на то или иное историческое событие, а только его толкование с позиции субъективного взгляда на время, в котором это событие происходило. Кстати, последнее тоже не является достаточно рационально осмысленной сентенцией, т.к. возникает целый ряд вопросов, которые связаны с самой разнесенностью исторических событий в историческом процессе. И тем более, если сам этот исторический процесс рассматривать в рамках шкалы прошлое-настоящее, то, естественно представляя позицию историков-исследователей о том, что эти процессы идут до настоящего времени, то фактически можем постоянно двигаться по кругу прошлое-в-прошлом. Субъективный образ истории не позволит выйти на рациональную оценку с позиции настоящего времени.
Следует отметить, что в рамках исторического исследования одним из главных свойств самого исторического субъективного времени будет его некоторая семантичность, т.е. сам историк, рассматривая историческое время, не скажет, что есть некоторое простое отражение той исторической действительности с которой он имеет дело. Более того, при таком рассмотрении исторические события вообще не могут изучаться с точки зрения особенностей семантики, потому что, если неизвестно, насколько исторический процесс соответствует историческому времени, то тем более достаточно сложно рассуждать о том, насколько исторические события соответствуют историческому процессу, а последний соответствует историческому времени, в пределах которого этот исторический процесс происходит.
Нельзя не обратить внимание, что историк-исследователь, анализируя некоторые исторически прошлые сегменты, все-таки, в большей мере, не осмысливает их, а описывает, т.е. фактически он берет определенные явления и факты из прошлого времени; он может выстраивать их в определенную последовательность; в конце концов, он может устанавливать между этими фактами и событиями какие-то взаимные связи и эти связи, возможно, в каких-то ситуациях имеют даже причинно-следственный характер, образуя непрерывный исторический процесс. Однако подобная позиция не является достаточно сильной, потому что, если говорить с позиции социальной философии об историческом прошлом, то это будет не просто последовательность исторических событий, и, в меньшей степени, это будет последовательность исторических событий; это будет определенный универсум подобных событий, между которыми нужно устанавливать интегральные многоуровневые отношения. Что же касается причинно-следственных связей, то скорее их нужно рассматривать в рамках самих исторических событий, хотя мы и не отрицаем, что возможна определенная последовательность таких исторических событий.
В этом случае возникает одна очень серьезная проблема, на которую историки в настоящее время принципиального внимания не обращают. И дело тут, видимо, не в том, что эта проблема является в достаточной мере весьма сложной, речь идет несколько о другом, а именно о том, что сами исторические события нельзя назвать равномерными. Более того, если историки говорят о том, что нельзя некоторые исторические события оценивать в настоящем времени, т.к. они просто не доходят до настоящего времени, то возникает вопрос: а могут ли, допустим, равномерные события с точки зрения их длительности существовать раньше или позже друг друга? Если это так, то тогда возникает целый спектр самых различных исторических событий, которые имеют совершенно разные начало и конец, которые могут иметь даже равную длительность, но которые могут иметь разнесенность, с точки зрения интервальной шкалы.
Поэтому следует вновь указать на то, что в современных исторических исследованиях отсутствие хорошо развитой интервально-моментной концепции времени, не позволяет рассуждать о том, что, когда в рамках исторического или социального пространства происходит сравнение тех или иных исторических событий, то необходимо говорить о том, что часть одного исторического события закончилась раньше, чем началось другое историческое событие, или какие-то части исторических событий совпадают между собой, и какое-то историческое событие закончилось позже другого исторического события. Но, в итоге, эти события могут как завершиться до настоящего времени, т.е. до их рациональной оценки, до рационального осмысления, так и продолжиться, получив подобную оценку и осмысление. Главное заключается в том, что сам исторический процесс, который описывается исследователями-историками обычно все же представляется как некоторый линейный процесс. По нашему мнению, это и является одной из главных проблем исследователя-историка, который анализирует исторические события не просто как события прошлого, но и как некоторые линейные события; и эта линейность в прошлом вряд ли позволит говорить о некоторой ветвленности в будущее, о различных тенденциях, которые могут находиться не только по отношению к событию, начиная с его оценки в настоящем времени, но и с того или иного момента, зафиксированного на стреле времени в прошлом, в границе которого уже имеются тенденции не только для их обозначения в настоящем времени, но и демонстрации их возможностей по отношению к будущему проектированию.
В.В. Ляшов
ИСТИННОСТЬ, ПОНИМАНИЕ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Одной из характерных черт современной философии, отражающей реальные процессы, происходящие в современном социокультурном универсуме, является так называемый «лингвистический поворот» в процессе изучения мышления и сознания. Язык трактуется при этом как, нечто более «объективное» (структурализм), «реальное» (феноменология, герменевтика), «прагматичное» (аналитическая философия, прагматические подходы), нежели сознание. Однако язык
