CC BY
143
УДК 80
Е.В. Матвеева, аспирант, (4872)23-70-81, [email protected] (Россия, Тула, ТГПУ им. Л.Н. Толстого)
К ВОПРОСУ О НЕКОТОРЫХ ФУНКЦИЯХ МЕТАФОРЫ В ПОЗДНИХ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Л.Н. ТОЛСТОГО
Посвящена анализу и интерпретации функций, которые релевантны для метафоры в контексте поздних публицистических произведений Л.Н. Толстого. Прослежена связь между функциями метафоры и чертами идиостиля позднего Л.Н. Толстого.
Ключевые слова: метафора, идиостиль, прием объяснения метафоры.
Понятие метафорики является одним из ключевых при изучении языковой картины мира писателя, так как именно метафорика становится средством репрезентации особенностей идиостиля. Понятие метафорика соотносится с понятием текстовой образности, или образной вербализации, как отмечает Л.Н. Шестак в своей монографии «Русская языковая личность: коды образной вербализации тезауруса» [16, с.17]. Мы рассматриваем метафорику как весь комплекс выразительных средств, употребляемый для вербализации определенного художественного смысла, однако в рамках данной статьи акцентируем наше внимание на анализе и интерпретации функций метафоры в поздних публицистических произведениях Л.Н. Толстого.
Отбор языкового материала («Исповедь», «В чем моя вера?», «Так что же нам делать?») обусловлен тематикой и проблематикой поздней публицистики Л.Н. Толстого. Период 90 - 900-х годов становится ключевым, переломным для писателя. Именно в этот период на первый план выступает Толстой-философ, которого интересует проблема истинной веры, истинного бытия. Именно в этот период Л.Н. Толстой создает свое философское учение. С одной стороны, он порывает с традицией (религиозной, социальной, культурной), старается переосмыслить или даже опровергнуть её, с другой стороны, обращается к традиции (вводит в свои произведения элементы религиозной литературы). Подобный дуализм отражается в языке писателя, в его идиостиле.
Изучение функций метафоры в поздних публицистических произведениях Л.Н. Толстого представляется нам весьма актуальным. Во-первых, язык поздних публицистических произведений Л.Н. Толстого не изучен. Глубоко и всестороннее изучены философские воззрения Л.Н. Толстого. Так, Г.Я. Галаган исследовал художественно-этические аспекты творчества писателя (проблемы должного и сущего, порока и добродетели).
Философско-этический анализ публицистических произведений Л.Н. Толстого проводился в трудах Н.Н. Гусева, И.В. Чуприной. Работы В.Н. Ильина, И.Б. Мардова изучают мировоззрение Л.Н. Толстого в тесной связи с биографией писателя. Ряд работ посвящен формированию его эстетических принципов (исследования Е.Н. Купреянова).
Хорошо проработан фразеологический уровень языка Л.Н. Толстого. Так, например, фразеологии писателя посвящены монография Ю.В. Архангельской «Фразеология в дискурсе Л.Н. Толстого»; статьи Е.Г. Бага-туровой «Фразеологические единицы как внутренние факторы текстооб-разования в романе Л. Толстого «Воскресение» и Е.Г. Панасенко «Фразеологические единицы с модальным значением в романе «Восквесение»; исследование В.М. Цапниковой «Фразеология романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Как видим, в фокус изучения входили художественные произведения писателя.
Относительно хорошо по сравнению с другими областями идиости-ля изучен синтаксис писателя. Хотелось бы отметить работы А.Н. Карпова «Стилистический синтаксис Льва Толстого» и Б.И. Богина «Мнимые синтаксические неточности у Л. Н. Толстого».
Метафорика Л.Н. Толстого (в особенности метафорика поздних публицистических произведений) не подвергалась глубокому изучению. Особенности функционирования метафоры в тексте произведения являются ярким способом репрезентации индивидуально-авторской картины мира писателя. Метафора, будучи одним из самых сложных и противоречивых феноменов языка, обладает множеством функций.
В рамках настоящей статьи мы бы хотели сконцентрировать внимание лишь на некоторых функциях, которые релевантны для метафоры в контексте поздних публицистических произведений Л.Н. Толстого.
Чтобы объяснить в лаконичной и образной форме то или иное явление действительности, разъяснить читателю ход своих рассуждений Л.Н. Толстой прибегает к метафоре. Пример кодирующей функции метафоры находим в тесте «Исповеди». В финале произведения Л.Н. Толстой говорит: «Сон этот выразил для меня в сжатом образе все то, что я пережил и описал, и потому думаю, что и для тех, которые поняли меня, описание этого сна освежит, уяснит и соберет в одно все то, что так длинно рассказано на этих страницах» [13, Т.23, с.58]. Сон, в свою очередь, представляет собой развернутую метафору. В этой метафоре в образной, лаконичной форме содержатся все смыслы, вложенные Л.Н. Толстым в «Исповедь». Как видим, функция кодификации тесно взаимосвязана с функцией лако-низации речи.
Кроме того, в данном случае метафора выполняет функцию объяснения, так как именно посредством развернутой метафоры Л.Н. Толстой в лаконичной и образной форме показывает читателю свой духовный путь.
В большинстве случаев кодирующая функция нивелируется именно за счет приема объяснения метафоры. Данный прием тесно взаимосвязан с такой чертой идиостиля позднего Л.Н. Толстого, как дидактизм: Л.Н. Толстому важно, чтобы читатель правильно и однозначно понял художественный образ, репрезентируемый в метафоре, правильно и однозначно расшифровал интенции автора. Именно поэтому Л.Н. Толстой сам объясняет большинство своих метафор. Дидактизм является первичной чертой идиостиля Л.Н. Толстого, в то время как прием объяснения метафоры следует считать прикладной чертой идиостиля писателя.
Объяснение метафоры в произведениях Л.Н. Толстого может быть репрезентировано двумя способами: непосредственное объяснение метафоры и объяснение метафоры посредством сравнения. Например: «Со мной случилось как будто вот что: я не помню, когда меня посадили в лодку, оттолкнули от какого-то неизвестного мне берега, указали направление к другому берегу, дали в неопытные руки весла и оставили одного» («Исповедь») [13, Т.23, с.49]. Данная метафора-притча в лаконичной и образной форме отражает весь духовный путь писателя. Затем следует объяснение: «Берег - это был Бог, направление - это было предание, весла -это была данная мне свобода выгрестись к берегу - соединиться с Богом» [13, Т.27, с.49]. Подобные конструкции следует квалифицировать как непосредственное объяснение метафоры.
Приведем пример объяснения метафоры посредством сравнения: «Дети попрыгали с корабля в воду. Их еще держит течение... Сверху из убегающего корабля выкинута им веревка. Им говорят, что они наверно погибнут, их умоляют с корабля (притчи: о женщине, нашедшей полушку; о пастухе, нашедшем пропавшую овцу; об ужине; о блудном сыне - говорят только про это); но дети не верят. Они не верят не веревке, а тому, что они погибнут. Такие же легкомысленные дети, как и они, уверили их, что они всегда, когда и уйдет корабль, будут весело купаться. Дети не верят в то, что скоро платье их намокнет, ручонки намахаются, что они станут задыхаться, захлебнуться и пойдут ко дну. В это они не верят, и только потому не верят в веревку спасения» («В чем моя вера?») [13, Т.23, с.412].
В данном контексте «корабль» является метафорой жизни; «веревка спасения» - учением Христа, понятым в его прямом, истинном значении.
Человечество Л.Н. Толстой отождествляет с детьми, подчеркивая тем самым инфантилизм современного человека, который, уверовав в то, что будет купаться всегда, даже когда корабль уйдет (то есть уверовав в то, что будет жить вечно, что воскреснет после смерти), отказывает от единственного шанса на спасение, от «веревки спасения» (то есть от истинного учения Христа).
Для того чтобы читатель правильно и однозначно расшифровал данную метафору, Л.Н. Толстой использует такой прием, как контамина-
ция метафоры и сравнения, то есть далее в тексте употребляет сравнение, основанное на тех же образах, чтобы объяснить читателю то, что он имел в виду: «Как дети, упавшие с корабля, уверились в том, что они не погибнут, и оттого не берутся за веревку; так точно и люди, исповедующие бессмертие душ, уверились в том, что они не погибнут, и оттого не исполняют учениеХриста-Бога» [13, Т.23, с.367].
Подобные конструкции, когда метафора дублируется сравнением, являются одной из дифференциальных черт идиостиля Л.Н. Толстого, так как подобная организация текста отвечает авторским интенциям: сделать свои рассуждения, облеченные в художественную форму, то есть функционирующие в определенной образной системе, наиболее понятными для читателя.
Более того, объяснение метафоры посредством сравнения не достаточно для Л.Н. Толстого: далее писатель отказывается от образной номинации и передает тот же смысл словами в прямом значении («В чем моя вера?»): «Они не верят в то, во что нельзя не верить, только потому, что они верят в то, во что нельзя верить» [13, Т.23, с.368]. Под тем, «во что нельзя не верить», Л.Н. Толстой понимает истинное учение Христа; под тем, «во что нельзя верить», - ложное учение Христа, перетолкованное официальной церковью.
Таким образом, в данном случае наблюдается своеобразная композиционная градация, обусловленная прежде всего авторскими интенциями: для разъяснения метафоры Л.Н. Толстой использует сравнение, которое, в свою очередь, уточняет посредством употребления слов в прямом значении.
Итак, кодирующая функция метафоры понимается нами достаточно широко: метафора как знак, код, позволяющий выразить, репрезентировать художественный образ, а также сделать речь более точной, яркой и лаконичной.
Кодирующая функция метафоры в произведениях Л.Н. Толстого находит в неразрывной связи с приемом объяснения метафоры. Л.Н. Толстому очень важно, чтобы адресат, то есть читатель, правильно понял его мысль, правильно и однозначно декодировал текст произведения, правильно воспринял авторские интенции. Именно с этим связано то, что Л.Н. Толстой сам объясняет читателю свои метафоры, растолковывает, расшифровывает их.
Абсолютное большинство ключевых метафор Л.Н. Толстого следует квалифицировать как объясненные. Объяснение метафоры осуществляется двумя способами: непосредственное объяснение и объяснение метафоры посредством сравнения.
Для метафоры Л.Н. Толстого характерна игровая функция. Данную функцию иллюстрирует следующий пример: «Мне стало ясно, что искус-
ство есть украшение жизни, заманка к жизни. Но жизнь потеряла для меня свою заманчивость, как же я могу заманивать других?» («Исповедь») [13, Т.23, с.35]. В данном случае употребление метафоры «заманка к жизни» способствует организации и развертыванию языковой игры.
Часто Л.Н. Толстой использует в своих произведениях метафору для того, чтобы обыграть фразеологическую единицу. Приведем пример употребления метафоры с целью обыгрывания фразеологической единицы: «Если я иду по улице, а он, стоя на этой улице, просит у меня в числе других прохожих и проезжих три копейки, и я даю их ему, то я для него прохожий, и добрый, хороший прохожий, такой, который дает ту нитку, из которой составляется рубашка голому; он больше нитки ничего не ждет, и если я даю ее, он искренно благословляет меня» («Так что же нам делать?») [13, Т.27, с377].
Следующая метафора также употребляется с целью обыграть фразеологическую единицу - «сидеть на шее»: «Я сижу на шее у человека, задавил его и требую, чтобы он вез меня, и, не слезая с него, уверяю себя и других, что я очень жалею и хочу облегчить его положение всеми возможными средствами, но только не тем, чтобы слезть с него» («Так что же нам делать?») [13, Т.27, с.384]. В данном случае следует говорить о так называемой реализованной метафоре. Взяв фразеологическую единицу (которая по определению характеризуется переносным значением), Л.Н. Толстой разворачивает её, по сути, употребляя слова-компоненты, входящие в исходный фразеологизм, в прямом значении.
Иллюстрацией текстообразующей функции метафоры может служить любой пример развернутой метафоры. Обилие развернутых метафор в произведениях Л.Н. Толстого, в свою очередь, позволяет утверждать, что именно метафора (процесс её «разворачивания») является одним из главнейших способ порождения текста в произведениях Л.Н. Толстого.
Проанализируем одну из развернутых метафор «Исповеди»: «Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъярённым зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в бездонный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться гибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают её. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо гибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и
лижет их. Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь - день и ночь - подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно - неизбежного дракона и мышей, - и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда» [13, Т.23, с.18].
Данная басня необходима Л.Н. Толстому не только в качестве развёрнутой метафоры, не только для того, чтобы изобразить картину человеческого бытия, создать образ жизни и смерти, она также выводит текст Л.Н. Толстого на иной уровень, связывая его с контекстом мировой литературы. Притча о путнике входит в состав санскритского сборника повестей, басен, назидательных сентенций, известных под названием «Панча-тантры» (Пятикнижья), относящегося предположительно к периоду между II в. до н.э. и VI в. Христианство оказало существенное влияние на превращение дракона в обобщающий символ дьявольского зла. Откровение Иоанна Богослова (12:9) говорит о драконе: «Древний змий, называемый диаволом» и связывает его с грехом богохульства.
Как видим, в произведении Л.Н. Толстого отражается традиционное христианское представление о драконе как о существе, связанном со смертью и злом.
Метафора «ветки жизни» выступает в качестве средства, позволяющего обыграть фразеологическую единицу «держаться за жизнь». С помощью данного приема, когда в основе метафоры лежит фразеологизм, Л.Н. Толстой организует определенную языковую игру.
Метафора «белая и черная мышь» для обозначения дня и ночи не только отражает сложившиеся цветовые стереотипы, но и связана с представлением человека о разрушительном ходе времени (время как Хронос, пожирающий детей своих), о конечности земного бытия. Мышь издревле символизирует робость. Бесшумный вред мышей стал причиной того, что в иудаизме они - символ лицемерия, а в христианстве - символ злой, разрушительной деятельности.
Метафора «капли меда» Л.Н. Толстой употребляет для обозначения удовольствий жизни, которые отвлекают человека от поисков истины и от осознания неизбежности смерти.
Итак, проанализированная развернутая метафора, оформленная в виде интертекста-пересказа, состоит из четырех локальных метафор, которые, вступая во взаимодействие друг с другом, образуют единую образную систему.
Примером жанрообразующей функции метафоры можно считать употребление в произведениях Л.Н. Толстого метафор-притч, заимство-
ванных из Евангелия. Так, например, в «Исповеди» Л.Н. Толстой рассказывает историю о нищем, которого «взяли с перекрёстка» и «заставили двигать вверх и вниз какаю-то палку»: «Если он будет двигать палкой, тогда он поймёт, что палка эта движет насос, что насос накачивает воду, что вода идёт по грядкам. и войдёт в радость господина своего.» [13, Т.23, с.47]. Данная метафора-притча явно соотносится с библейской традицией изображения мира как виноградника, Бога-хозяина и человека-раба. Подобная метафора необходима Л.Н. Толстому не просто для образного выражения своих мыслей, она вводит текст «Исповеди» в контекст христианской культуры.
Итак, классификация функций метафоры в поздних произведениях Л.Н. Толстого выглядит следующим образом.
1. Кодирующая функция, преследующая цель лаконизации: кратко и образно объяснить читателю ход авторских размышлений (нивелируется за счет приема объяснения метафоры).
2. Игровая функция (метафора как средство обыгрывания фразеологической единицы и организации языковой игры).
3. Текстообразующая функция, реализующая за счет того, что процесс развертывания метафоры становится ведущим способом порождения текста в произведениях Л.Н. Толстого.
4. Жанрообразующая функция, характерная для метафор, представленных в виде интертекстов-пересказов притч и басен.
Список литературы
1. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: сборник/ общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. С.5-33.
2. Архангельская Ю.В. Фразеология в дискурсе Л.Н. Толстого: монография. Тула: Изд-во ТГПУ им. Л.Н. Толстого, 2008. 210с.
3. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Современная энциклопедия. 1996. 608с.
4. Блэк, М. Теория метафоры// Теория метафоры / общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. С.153-172.
5. Болотнова Н.С. Филологический анализ текста: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2007. 520с.
6. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: Художественная литература, 1959. 656с.
7. Дэвидсон Д. Что означают метафоры / общ. ред. Н.Д. Арутюновой, М.А. Журинской // Теория метафоры М.: Прогресс, 1990. С.173-194.
8. Карпов А.Н. Стилистический синтаксис Льва Толстого. Тула: Приок. кн. изд-во, 1987. 76с.
9. Лингвистический энциклопедический словарь / ред. В.Н. Ярцева. М.: БРЭ, 2002. 709с.
10. Мифология: Большой энциклопедический словарь / ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ, 1998. 736с.
11. Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. СПб: Наука. 152с.
12. Стилистический энциклопедический словарь русского языка // под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука, 2003. 696с.
13. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: в 90 т. М.: Художественная литература, 1983.
14. Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов . М.: АГАР, 2000. 280с.
15. Харченко В.К. Функции метафоры . Воронеж: Прогресс, 1992.247с.
16. Шестак Л.А. Русская языковая личность: коды образной вербализации тезауруса: монография. Волгоград: Перемена, 2003. 312с.
E.V. Matveeva
SOME FUNCTIONS OF METAPHOR IN LEO TOLSTOY’S LATE PUBLISITY The article is devoted to the analysis and interpretation of some Junctions which are relevant for metaphor in the context of late Leo Tolstoy's publicity. In the context of the article we trace the link between functions of metaphor and unique Leo Tolstoy's writing style.
Key words: metaphor, unique writing style, the technique of the explanation of metaphor.
Получено 20.02.2012 г.
УДК 81’373.222.612.2
Лейла Мирзоева, канд. филол. наук, доц., + 99412 440 45 22/157/, [email protected](Азербайджан, Баку, БСУ)
ПРОБЛЕМА РЕЛИГИОЗНОГО КОНФЛИКТА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ: ОТ ДРЕВНЕЙ РУСИ К НОВОЙ РОССИИ
Рассматривается начало процесса трансформации мировоззрения социума древней Руси. Акцентируется внимание на том, что явление общественномировоззренческой трансформации утверждает совершенно новый взгляд на человека, который отразился в произведениях не только XVII в., но и XVIII-XXвв.
Ключевые слова: конфликт, трансформация, личностное начало, религиозный архетип, обскурантизм.
Конфликт издавна являлся выражением противоречий в произведении. Так, религиозный конфликт имел место еще в ряде давних произве-
419
