CC BY
143
которых персонаж неоднократно прибегает к загрязнению тела. Это отличает мотив загрязнения от всех рассмотренных выше мотивов телесных состояний. За мотивом загрязнения может следовать мотив очищения, но волшебная сказка не всегда обращает на это внимание.
Мотив омовения в волшебной сказке представлен большим количеством типов и выполняет больше функций, чем мотив загрязнения. В волшебной сказке чаще идет речь о мытье персонажей, чем об их загрязнении. в сказке присутствуют четыре типа мытья - ритуальное, гигиеническое, лечебное, а также мытье, выполняющее ряд функций, фоном для которых и служит мотив омовения. Для традиционной сказки характерно ритуальное мытье, связанное с переходом умершего в иной мир, но в ней отсутствует мотив совершившегося ритуального мытья невесты в бане перед свадьбой. В одной и той же ситуации инициатор мытья может меняться: им становится сам герой, его антагонист или помощник, поэтому причина омовения оказывается важнее ее инициатора. Сказочный персонаж чаще моется сам, но иногда, если не хочет или не может делать этого, его моют другие. Омовение может быть индивидуальным, парным или групповым. Мытье в бане как традиционный русский способ очищения используется в сказке чаще, чем умывание или купание в природных водных источниках.
Итак, группа мотивов телесных признаков занимает особое место в группе мотивов телесных состояний. Ее составляющие чаще статичны, чем подвержены изменению, поэтому данная группа мотивов с позиции добровольности / недоброволь-ности, инициативы изменения состояния и цели анализируется лишь частично. Телесные признаки описываются чаще у героев (героинь) и их невест (женихов), чем у других типов персонажей.
литература
1. Русские народные сказки Сибири / сост. Р.П. Матвеева. Улан-Удэ : Бурят. кн. изд-во, 1987.
2. Русские народные сказки Сибири о чудесном коне / сост. Р.П. Матвеева. Новосибирск : Наука. Сиб. отд-ние, 1984.
3. Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: Волшебные и о животных / сост. Р.П. Мат-
веева, Т.Г. Леонова. Новосибирск : ВО «Наука» : Сиб. изд. фирма, 1993. (Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока.)
4. Сказки и предания Магая (Е.И. Сороко-викова) / записи Л.Е Элиасова. Улан-Удэ : Бурят. кн. изд-во, 1968.
5. Шастина Е. Сказки и сказочники Лены-реки. Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1975.
Body attributes motive in folklore tales of Siberia and Far East
There is shown a new folklore topic for research -body attributes motive in Russian folklore tales of Siberia and Far East. The analysis is done on regional folklore. The motive components are revealed and studied, the features and the specific is described.
Key words: folklore, Russian folklore tales, motives, characters.
С.П. ЧЕРКАШИНА (Ставрополь)
к вопросу о МИФОЛОГИЧЕСКОЙ НОМИНАЦИИ у Л. ПЕТРУШЕВСКОЙ
Рассматриваются функции мифологической номинации в произведениях Л.С. Петрушевской, которые обусловлены мифотеонимичным происхождением антропонимов, т. к. «имя героя есть показатель долитературного его существования».
Ключевые слова: мифопоэтическое, «женская проза», теоним, антропоним, оним, матриархат, архаика.
Исследователями (Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий, О. Лебёдушкина,
О.А. Кузьменко, Т.Г. Прохорова) давно подмечена мифопоэтичность творчества писательницы Л.С. Петрушевской, одной из ведущих представительниц современной «женской прозы».
Китайская исследовательница Куан Хун Ни, изучавшая проблему счастья/несчастья в произведениях Л. Петрушевской
© Черкашина С.П., 2010
и китайской писательницы Чи Ли, считает появление «женской прозы» явлением мировым и связывает этот процесс с «противоречивой ролью продолжающихся и преодолеваемых традиций. Наибольшего обострения столкновение меняющейся реальности и традиций достигло в XX в., что породило в различных мировых литературах такое новое явление, как «женская проза»» [3, с. 12]. Для «женской прозы» характерно мировидение, которое обусловлено взглядом на женщину как на демиурга, манифестирующего иные, отличные от мужских, ценности в жизни и в человеке, что созвучно мировоззрению Петрушев-ской: «они творят // ежеминутно // еду // мир // чистоту // сытых //здоровых // спящих // чистых // детей // мужей // стариков // во веки веков» [6, с. 511]. Поэтому писательница часто называет женщину богиней, эта мысль красной нитью проходит через ее произведения: «...я машинально подумала // надо // погасить там свет // там - в небесах // (погасить луну) // о // разум женщины // так могла бы подумать // последняя старуха // покидая этот мир...» (Там же, с. 243). Метафорическое погашение света женщиной-старухой вычитывается из текста Петрушевской как описание древнего эсхатологического мифа о конце света. Наделенная божественной сущностью и таким образом способная осуществить акт гибели мироздания путем перевода его в состояние «тьма», женщина также может и дать миру начало через трансформацию тьмы в свет. Петрушевская не описывает собственно предначальный космогонический акт творения мироздания, но он присутствует в тексте эксплицитно. Актуализация Петрушевской божественного статуса своих героинь позволяет ей создавать частный инвариант книги Бытия, где писательницей манифестируется «И сказала Богиня: да будет свет. И стал свет». Как отмечал швейцарский психиатр К. Юнг: «”Нести свет” - неотъемлемое качество природы богини...» [13, с. 126]. Создавая индивидуальный миф, Петрушев-ская отталкивается как от мифов архаических, так и литературных. При этом писательница опирается на весь спектр мифопоэтического инструментария, выделенного И.С. Приходько: «Абсолютизация главной <...> черты-идеи»; соотнесение писателя с «вечным» литературным или мифологическим образом посредством сравне-
ния, аллюзий; «мифологизация “культурных” имен» [8, с. 201 - 203].
В индивидуально созданной космогонии Петрушевской интересен номинативный аспект, «для писателя не безразличен выбор имени его героя...» [2, с. 3]. Поэтому настоящая статья ставит целью рассмотреть проблему синтеза мифопоэтики и ономапоэтики в художественных текстах Л.С. Петрушевской и выявить роль мифологической номинации у л. Петрушевской. В качестве гипотезы можно выдвинуть следующее: средствами номинации л. Петру-шевская создает на страницах своих произведений современный женский миф, опираясь на архетипическую память.
Нами было проанализировано 277 произведений Л.С. Петрушевской (собрание сочинений Л. Петрушевской в 5 т., сборники «Настоящие сказки», «Московский хор», «Измененное время») и составлены мужской и женский имясловы. Интересен выбор писательницей женских имен. Наиболее употребимыми в текстах Петрушев-ской являются следующие собственные имена:
Варианты имен Кол-во использо- ваний
Анна, Аня, Анюта, Нюся, Нюра, Анчутка, 20
Донна Анна
Нина, Ниночка, Нинка, Нина Николаевна 14
Таня, Татьяна, Танюша, Танька 13
Лена, Ленка, Леночка, Елена, Елена 12
Прекрасная
Ирина, Ирина Петровна, Ира, Иринка, 11
Иришка, Ирена
Как видно, наиболее употребимым у Петрушевской является женское имя Анна, переводимое с древнееврейского (Hanna) как «благодать» [11, с. 259] и «миловидная» [10, с. 26], с латинского (Annus) — «год» [5, с. 83]. Аллюзийно это имя указывает на героинь с таким же именем в русской и мировой литературе: «Анна Каренина» Л.Н. Толстого, «Анна на шее» А.П. Чехова, «Анна Снегина» С.А. Есенина и, конечно, Донна Анна из пьес о Дон Жуане, а Анна Ахматова напишет: «Мне имя дали при крещенье Анна, // Сладчайшее для губ людских и слуха...»
В своей книге «Белая богиня. Историческая грамматика поэтической мифологии» английский поэт и теоретик литературы Роберт Грейвс заметил: «Едва начинаешь немного разбираться в элементарной грамматике и морфологии мифа, со-
ставляешь небольшой словарик... не перестаешь удивляться, насколько близко к поверхности лежат забытые с после-гомеровских времён объяснения легенд, все еще благоговейно сохраняющихся как часть нашего европейского наследия» [1, с. 209]. О распространенности номинатива Анна именно как наименования матриархальной богини-матери можно судить по количеству божеств с похожими именами. Анана-гунда - богиня плодородия и пчеловодства у абхазов [5, с. 75]. В дравидской мифологической системе сохранились космогонические мифы, где главную роль играет женское божество, мать и создательница - Анангу (Там же, с. 393). Ананке, мать мойр в древнегреческой мифологии, Еврипид считал самой могущественной из всех божеств, т.к. она вращает «веретено, ось которого - мировая ось» (Там же, с. 75). Анчутка - летающее и одновременно водяное злое божество мужского рода в восточнославянской мифологии (Там же, с. 90). Такая панорама дает представление о широте охвата близких Средиземноморью стран именем Анна, значение которого нужно выяснить. «Не исключено, - предполагает Грейвс, - что "Анна" значит "царица" или "богиня-мать" [1, с. 426]. Патриархальный мир вывел маскулинные религии из матриархальных культов, хотя «на самом деле это Ar-ri-an, высокая плодовитая мать <...> поворачивает колесо Небес», - пишет Грейвс и заключает: «Если кому-то нужно простое и емкое имя для Великой Богини, то лучше имени Анна не сыскать» (Там же, с. 428 - 429). Египетский город солнца, который древние греки называли Гелиополь, Библия -он, сами египтяне называли Анну, именно в его реке выстирала пеленки Иисуса Богородица Мария, мать которой звали Анна.
Какой предстает героиня Петрушевской с именем Анна?
Часто используемое Петрушевской описание жизни и быта двух соседних по подъезду семей составляет сюжетную канву ее самой знаменитой пьесы «Уроки музыки», в которой, нейтрализуя бытовое, проявляется бытийное, онтологическое, основанное на мифологической платформе, что, собственно, и определяет эстетическую ценность произведения. Рассмотрим роль второстепенного персонажа пьесы Анны Степановны, с появления которой начинается театральное действо, когда она входит в квартиру Гавриловых и со-
общает, что муж Грани, Иванов, вернулся из тюрьмы и валяется пьяным в подъезде.
В свете поставленной задачи выявления функций номинации в творчестве Пет-рушевскойобратимсяканализуименвпьесе. В семью Гавриловых (от Гавриил ^ из др.-евр. Габриэль - габри - сильный, эль - бог [9, с. 51]) возвращается из тюрьмы сожитель матери семейства Грани Иванов. Граня с Ивановым в разводе, таким образом, парная симметрия разрушена, что знаменует собой начало будущего хаоса. Сама Граня (Аграфена Осиповна ^ от муж. Агриппа, ногами вперед; Осип ^ Иосиф Бог умножит) и трое ее детей: старшая Нина, Витя (победитель) и крошечная Галька (греч. galene — штиль, тишина, безветрие), прижитая от Иванова и родившаяся во время его пребывания в тюрьме, проживают в двухкомнатной квартире, пространство которой сакрализовано теонимической по происхождению фамилией Гавриловы.
Нарушает это пространство Анна Степановна, живущая в этом же подъезде. Примечательна авторская ремарка, предваряющая ее появление в квартире Гавриловых: «Звонок. Витя срывается открывать. Вместе с ним кидается заплаканная Нина, в дверях удерживает Витю, спрашивает: "Кто там?" (...) Нина накидывает цепочку, открывает дверь, долго смотрит, затем впускает соседку Анну Степановну» [7, с. 57]. Дверь - место перехода в иное пространство, из которого приходят Анна Степановна и Иванов и куда потом выйдет Граня. Петрушевская опускает момент закрывания дверей, следовательно, границы дома нарушены.
Вот какой Анну Степановну представляет писательница: «Анна Степановна - маленькая, сухая женщина, работает ночным сторожем и поэтому днем всегда свободна. Она в переднике, с закатанными рукавами. Лицо её выражает глубокое горе». В свете рассматриваемой в статье проблемы интересно имя героини, которая наделена именем архаической Богини, патроним же Степановна оттеняет его значение: (с греч.) Степан ^ Стефан ^ Стефанос - венец, корона, диадема; диадема - атрибут Геры, хто-нической Богини [9, с. 302]. Реконструкция номинативных значений обоих имен говорит о доминантной функции этого образа в пьесе, потому что именно она дает новые векторы развития действия. В мифологических системах разных народов женское отождествляется с природой, луной,
тьмою; Петрушевская неоднократно подчеркивала в своих произведениях, что время ее героинь - ночь. Анна Степановна работает сторожем, потому что ночь связана с женским началом, это время опасности и разгула нечистой силы, а в христианской мифологии - это время мертвых, час битвы духа и искушения, молитвы и проклятия, борьбы света и тьмы. Сама о себе она говорит следующее: «я только покою никак не найду, все меня черт носит», маркируя, таким образом, пространственный локус как дьявольский и свое определенное место в нем [7, с. 60]. Подъезд - сфера ее дьявольской деятельности. На праздничном ужине у Козловых она «подвывает» Фёдору Ивановичу, глаза «горят», придавая ей ведьминский вид. Фёдор Иванович говорит о ней («твой Сергей-то небось думает, что ты исчезла с лица земли») как о нечистой силе (Там же, с. 64). Как ведьма, она находится в подчинении у черта, во власти которого весь локус вне квартиры Гавриловых. Ее сравнение Иванова с боровом («Что же это делается, а? Разлегся, боров немытый, а?») не только является реминисценцией на евангельский рассказ о бесах, изгнанных Христом и вселившихся в свиней, и роман «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова, где есть сцена полета домработницы Маргариты Наташи на борове, но и определяет образ Иванова как бесовский.
Так Петрушевская вводит в повествование мотив нечистой силы. Сравниваемый с боровом, кастрированным кабаном, Иванов как образ лишается функции отцовства; Галя, которая поэтому не может быть его потомком, переходит в категорию детей божественных, когда имеется только мать. Брошенная Граней девочка становится как бы ребенком самой Нины, что реконструирует архаический миф о чудесном зачатии вне брака. Действие пьесы происходит зимой, именно тогда рождается христианский Бог; но в перевёрнутом мире Петрушевской Богоматерь дарит миру не Спасителя, а Спасительницу, которой предназначено нести крест вместо мужчины. В мифопоэтической традиции вознесение Нины с Галей на качелях вычитывается как реализация богородичного мифа.
Одновременное появление возле са-крализованного пространства Анны Степановны и Иванова как инфернальной сви-
ты нечистой силы определяет будущее развитие конфликта в пьесе. Вторжение Анны Степановны, начавшей захват территории, последующее появление Иванова, которого Граня добровольно приведет в Дом через открывшийся Злом «коридор», завершит разрушение защитных сил домашнего пространства, что закончится абортом для Грани, потерей невинности для Нины и потерей дома для Вити и Гали.
В свете мифа изложенная в пьесе история вычитывается как борьба добра и зла. Демоническим персонажем оказывается не черт, как это ни парадоксально, а чертовка Анна Степановна, что вполне естественно в авторской мифологии Петрушевской. Таким образом, заданные именами божественные потенции не реализуются, а модифицируются в профанное.
«...Имя всегда откуда-то исходит, - пишет А.Ф. Лосев в своем философском труде "Имя", - имя есть символ личностный и энергийный, или - энергийно-личностный символ. Эта формула, однако, ярче выражает свою сущность, если мы скажем, что имя есть магико-мистический символ. Такова диалектическая природа имени» [4, с. 236 - 237]. В произведениях Петрушевской номинация подчинена замыслу построения индивидуальной мифологии, в которой собирательный мифообраз архаической Богини крутит «колесо Небес», или земную ось, метафорой которого у Петру-шевской является «выключение света». Исследовав ономапоэтическую топику текстов Петрушевской, мы показали, что, манифестируя божественную сущность женщины, Петрушевская наделяет ее мифо-теонимичными по происхождению номинативами, т.к. «имя героя есть показатель долитературного его существования» [12, с. 226]. Пользуясь мифологическим номинативным арсеналом, Петрушевская актуализирует не собственно архаический миф, но активно воплощает архетипическое женское начало. Итогом вышесказанного может служить высказывание Карла Густава Юнга о том, что «коллективное бессознательное впитывает психологический опыт человечества, длящийся многие века <...>. Наши души, как и тела, состоят из тех же элементов, что тела и души наших предков, тем самым они хранят память о прошлом, то есть архетипическую память...» [14, с. 109]. Таким образом, наиболее употребляемые в произведениях Петрушевской
женские имена - архаические номинативы-теонимы, актуализирующиеся посредством архетипической памяти.
Литература
1. Грейвс Р. Белая богиня. Историческая грамматика поэтической мифологии. М. : Прогресс-Традиция, 1999.
2. Иванова Т.А. «Звала Полиною Прасковью...» Автор и его герой об имени собственном // Рус. речь. 1993. № 6. С. 3 - 9.
3. Куан Хун Ни. Проблема счастья/несчастья в произведениях Людмилы Петрушевской и Чи Ли : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2008.
4. Лосев А.Ф. Имя. СПб. : Алетейя, 1997.
5. Мифы народов мира : энциклопедия : в 2 т. М. : Рос. энцикл., 1994. Т.1.
6. Петрушевская Л. Карамзиндеревенский дневник // Парадоски. Строчки разной длины. СПб. : Амфора, 2008.
7. Петрушевская Л.С. Уроки музыки // Квартира Коломбины : пьесы. СПб. : Амфора, 2007.
8. Приходько И.С. «Вечные спутники» Мережковского (к проблеме мифологизации культуры) // Мысль и слово. М. : Наследие, 1999. С.198 - 206.
9. Суперанская А.в. Словарь русских личных имен. М. : ООО «Издательство “АСТ”», 1998. 528с.
10. Тороп Ф. Популярная энциклопедия русских православных имен. М. : Белый волк : КРАФТ : ОБЛИЗДАТ, 1999.
11. успенский Л.в. Ты и твое имя. волгоград : Ниж.-Волж. кн. изд-во, 1994.
12. Фрейденберг О. М. Система литературного сюжета // Монтаж. Литература. Искусство. Театр. Кино. М., 1988. С. 216 - 236. URL : http:// ec-dejavu.ru/p/Plot_Freidenberg.html.
13. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. М. : АСТ ; Минск. : Харвест, 2005.
14. Юнг К.Г. О психологии бессознательного // Собрание сочинений. Психология бессознательного. М.,1994.
To the question of myth nomination functions (L. Petrushevskaya)
There are regarded the myth nomination functions in the works by L.S. Petrushevskaya. These functions are caused by myth and theonomy origin of anthroponyms.
Key words: myth and poetic, «female prose», theonomy, anthroponym, onym, matriarchy, archaic.
Н.В. ШЕСТЕРКИНА (Саранск)
ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ПАРАДИГМА В РАМКАХ РУССКОЙ ЗАГОВОРНОЙ МОДЕЛИ МИРА
Описано установление пространственных координат русской мифологической картины мира на материале заговоров. Делается вывод о том, что русская заговорная картина мира отражает достаточно сложную структуру пространственной ориентации в сознании «мифологического» человека.
Ключевые слова: стороны света, заговорный текст, заговорная модель мира,
«мифологический» человек, сознание, путь героя, сакральный персонаж.
Стороны света - одна из основных систем классификации мира, связанная с пространственным измерением в его горизонтальном аспекте. Выделяют четыре стороны света, таким образом, число «четыре» выступает классификатором материального мира и одновременно задает структуру освоения материальных форм. Стороны света образуют крест, в центре которого помещается человек [5, с. 195].
Ю.С. Степанов отмечает, что пространственное расширение первичного концепта «мир» связано с выходом за пределы «своего» мира, со странствиями и путешествиями. У всех народов Европы с раннего Средневековья освоение пространства мира происходило медленно и постепенно, и общим вопросом у всех был вопрос о координатах мира [6, с. 103 - 104]. У скандинавов в IX в. существовали вполне четкие, совпадающие с современными представления об основных координатах, «сторонах света» - «север», «юг», «восток», «запад»; во время путешествий они совмещались с более старой системой, соотносившей координаты с расположением суши и моря в данном ареале, «привязывавшей» эти координаты к суше и морю. Была еще более архаичная система, основанная на ориентации по солнцу, по дням осеннего и весеннего солнцестояния. Она обнаруживается, например, в захоронениях древних германцев в период верхнего каменного века: «входы», или ведущие наружу
© Шестеркина Н.В., 2010
