CC BY
44
Рябченко Оксана Николаевна
кандидат юридических наук, Удмуртский государственный университет (e-mail: okt.wa@yandex.ru)
К вопросу о круге потерпевших в преступлениях против субъектов управленческой деятельности
В статье проводится анализ признаков потерпевших от преступлений против порядка управления, предусмотренных ст. 317-320 УК РФ. На основе системного толкования положений уголовного закона и межотраслевых связей обосновываются предложения об уточнении перечня потерпевших: близких лиц, представителей власти, представителей общественности.
Ключевые слова: преступления против порядка управления, потерпевший от преступления, представитель власти, представитель общественности.
O.N. Ryabchenko, Master of Law, Udmurt State University; e-mail: okt.wa@yandex.ru
On the issue of victims of crimes against the subjects of administrative activity
This paper analyzes the features of the victims of crimes against public order, provided by art. 317320 of the Criminal Code of the Russian Federation. On the basis of a systematic interpretation of the provisions of the criminal law and inter-branch relations proposals to clarify the list of victims: close persons, government officials, members of the public are justified.
Key words: crimes against public order, victim of the crime, representative of power, representative of public.
Совершенствование уголовно-правовых норм об охране субъектов управленческой деятельности (ст. 317-320 УК РФ) требует обсуждения значимого вопроса о круге потерпевших. Анализ показывает, что в действующих нормах закона он не совпадает. В частности, потерпевшими признаются:
в ст. 317 УК РФ - сотрудник правоохранительного органа и военнослужащий, выполняющие функции по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, а также близкие этого лица;
в ст. 318 УК РФ - представитель власти и близкие этого лица;
в ст. 319 УК РФ - представитель власти; в ст. 320 УК РФ - должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа, также близкие этого лица.
Прежде всего отметим, что понятие «близкие лица» сегодня имеет нормативное (хотя и ограниченное по сфере действия) определение. Согласно примечанию к ст. 116 УК РФ «под близкими лицами в настоящей статье понимаются близкие родственники (супруг, супруга, родители, дети, усыновители, усыновленные (удочеренные) дети, родные братья и сестры, дедушки, бабушки, внуки), опекуны, попечители, а также лица, состоящие в свойстве с ли-
цом, совершившим деяние, предусмотренное настоящей статьей, или лица, ведущие с ним общее хозяйство». Не вступая в детальное обсуждение вопроса, полагаем целесообразным распространить это толкование и на иные статьи УК РФ, в которых используется понятие «близкие лица». Здесь же отметим, что при строгом подходе ст. 320 УК РФ, упоминая о «близких», не в полной мере соответствует ч. 2 ст. 1 Федерального закона от 20 апреля 1995 г. № 45-ФЗ (в редакции от 3 июля 2016 г.) «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» [1], согласно которой государственная защита предоставляется «близким родственникам» и в исключительных случаях - «иным лицам». Круг «иных лиц» в данном случае не ограничен «близкими». Этот вопрос, к сожалению, не получил должного анализа в специальных, причем крайне немногочисленных, источниках по данной теме [2].
Применительно к рассматриваемой теме в первую очередь обратим внимание, что не во всех исследуемых статьях в качестве потерпевших указаны лица из круга «близких». С одной стороны, в таком решении есть оправданная «криминологическая логика». Оскорбление близких для представителей власти лиц не способно оказать на них самих такое
45
воздействие, чтобы изменить служебную деятельность, в то время как ощущение незащищенности близких от возможного насилия и смерти влияет на поведение управленцев в значительной степени (учение о соотношении ценности охраняемых объектов в рамках крайней необходимости здесь проявляет себя весьма четко). Однако, с другой стороны, возникает достаточно серьезный вопрос о том, насколько сам по себе факт причинения вреда лицам, не являющимся субъектами управленческих отношений, может преследоваться по нормам гл. 32 УК РФ.
Представляется, что в этом случае механизм причинения вреда управленческим отношениям достаточно сложен. Такой вред причиняется не путем непосредственного воздействия на один из элементов управленческого отношения (его субъект), а опосредованно: применяя насилие или совершая иные действия в отношении близких лиц, виновный пытается оказать косвенным образом психологическое воздействие на личность самого управленца. Вероятность повреждения управленческих отношений при этом снижается. Более того, нельзя исключить ситуации, когда насильственные действия в отношении близких представителям власти лиц не приведут к желаемым для виновного результатам в виде прекращения профессиональной деятельности управленца. В этом случае причинение вреда «близким лицам» и вовсе не окажет влияния на отношения в области управления.
Сказанное позволяет усомниться в обоснованности существующей модели криминализации в рамках главы о преступлениях против порядка управления одного лишь факта совершения насильственных действий или создания угрозы применения насилия в отношении близких к представителям власти лицам исключительно на основании содержания мотива и цели действий субъекта преступления. При этом, однако, необходимость криминализации этих деяний как таковая сомнений не вызывает.
Выход из ситуации видится нам в следующем:
во-первых, в реализации специальной формулы криминализации преступлений против субъектов управления на основе нормативно-лексической конструкции «воспрепятствование исполнению служебных обязанностей путем применения насилия или угрозы», что иначе расставит акценты в преступлении (преступным здесь надо признать не насилие в целях воспрепятствования, а воспрепятствование путем насилия) и подчеркнет наличие реального вреда отношениям в области управления при оказании на личность управленца опосредованного влияния;
во-вторых, в криминализации в рамках главы о преступлениях против личности действий, связанных с причинением вреда человеку в связи с выполнением близким этого лица служебной деятельности или общественного долга, что потребует расширения объема уже существующего в ст. 105, 111, 112, 117 УК РФ квалифицирующего признака.
Практическое воплощение этих норм (как, впрочем, и применение сегодняшних законодательных конструкций) ставит вопрос о том, может ли реальное причинение вреда «близким лицам» охватываться статьями об ответственности за преступления против порядка управления или же оно требует квалификации по совокупности. Анализ практики показывает, что суды полагают достаточным применять в данном случае одну статью из гл. 32 УК РФ. Однако напомним, что в аналогичной ситуации квалификации насильственных половых преступлений в последнем постановлении Пленума Верховного Суда РФ дана принципиально иная рекомендация [3]. Для решения проблемы нужно опять же оценить, причиняется ли отношениям управления вред при психологическом давлении на управленца посредством воздействия на близких ему лиц. В данном случае предлагаемая формула криминализации еще более актуализируется. Если такое опосредованное воздействие причинит вред отношениям управления, то потребуется оценка ситуации по правилам совокупности преступлений. Если негативного воздействия на систему управления оказано не будет, достаточно применить лишь норму об ответственности за преступления против личности в связи с выполнением близким потерпевшему лицом служебной деятельности или общественного долга.
Теперь о самой категории управленцев. В исследуемых нормах она описана посредством различных понятий и охватывает разный состав лиц: представитель власти; должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа; сотрудник правоохранительного органа и военнослужащий, выполняющие функции по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности.
Эти понятия не совпадают. Так, не всякое должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа является представителем власти, а только то, что наделено распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от них в служебной зависимости. Понятием же «представитель власти» охватываются сотрудники не только правоохранительных и контролирующих, но и иных органов. Что касается «сотрудника правоохранительного органа», то он не всегда выступает в
46
качестве должностного лица. Военнослужащий вовсе не является сотрудником правоохранительного или контролирующего органа, но может выполнять функции представителя власти по специальному полномочию.
Мы не видим своей задачей давать исчерпывающий перечень потерпевших в каждой из исследуемых статей. Равным образом полагаем нецелесообразным формулировать в законе примечание с указанием на перечень таких лиц, как это предлагается в науке [4, с. 10]. Нам важнее установить необходимость соблюдения некоторых общих подходов. Для этого надо определить, в каких целях законодатель конкретизирует круг потерпевших в ст. 317 и 320 УК РФ и насколько корректно использует общий термин «представитель власти» в ст. 318 и 319 УК РФ.
Анализ показывает, что главный критерий, на основании которого определен круг потерпевших в ст. 317 УК РФ, состоит не в должности и не в месте службы, а в факте их участия в деятельности по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности. Однако сотрудниками правоохранительных органов и военнослужащими перечень таких лиц, как известно, не ограничивается. Законодательством, принятым после введения в действие УК РФ, предусмотрена возможность участия в такой деятельности и иных граждан, в частности членов добровольных народных дружин и казачьих обществ [5; 6]. Между тем, посягательство на жизнь таких лиц, согласно положениям уголовного закона, не будет квалифицировано по ст. 317 УК РФ; для оценки соответствующих действий может применяться п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Такое положение нельзя признать оправданным, оно являет собой пример несоответствия уголовного законодательства законодательству иной отраслевой принадлежности. Существующая позиция УК РФ могла быть вполне оправдана на начальном этапе его действия, когда государство (во многом наивно) полагало возможным обеспечить общественный порядок и безопасность исключительно своими профессиональными силами. В настоящий момент расширение круга потерпевших в ст. 317 УК РФ по образцу ст. 191.2 УК РСФСР 1960 г. и включение в него иных лиц, привлеченных к охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, не только диктуется потребностями в межотраслевом согласовании норм права, но и будет способствовать более четкому позиционированию смысла и социальной направленности самой ст. 317 УК РФ - ее ориентации на охрану управленческих отношений, а не сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих как таковых.
Обращаясь к ст. 320 УК РФ, отметим, что конкретизация потерпевших в диспозиции вызвана лишь необходимостью отграничить соответствующее деяние от того, что предусмотрено ст. 311 УК РФ. Законодатель полагает, что разглашение данных об участниках процесса и лицах, отправляющих правосудие, нарушает интересы правосудия, тогда как разглашение данных о мерах безопасности, применяемых в отношении иных должностных лиц, - отношения управления. Между тем, такой подход заслуживает, на наш взгляд, критической оценки. Во-первых, предложенное разграничение оказалось не вполне удачным, поскольку «сумма потерпевших» в ст. 311 УК РФ и 320 УК РФ не равна сегодня «сумме лиц», в отношении которых Законом «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» могут быть применены меры безопасности. В частности, УК РФ оставил за рамками охраны военнослужащих войск национальной гвардии РФ, принимавших непосредственное участие в пресечении действий вооруженных преступников, незаконных вооруженных формирований и иных организованных преступных групп, и сотрудников Федеральной службы войск национальной гвардии РФ, принимающих участие в осуществлении охраны общественного порядка и обеспечении общественной безопасности (применение к ним мер безопасности было установлено в июле 2016 г.). Во-вторых, если последовательно признавать, что субъектом разглашения сведений о мерах безопасности может выступать только специальное лицо, которому эти сведения стали известны по службе или по работе (как это и предусмотрено Законом 1995 г.), то необходимо согласиться, что круг лиц, в отношении которых установлены эти меры, не может влиять на социальную направленность и объект преступления, которое состоит в разглашении сведений. Лицо, обязанное хранить сведения о мерах безопасности в тайне, будучи включенным в управленческие отношения в качестве субъекта, не исполняет этой обязанности и тем самым изнутри их разрушает. Таким образом, на наш взгляд, есть основания к тому, чтобы на основе ст. 311 УК РФ и ст. 320 УК РФ создать единый состав преступления об ответственности за разглашения сведений о мерах безопасности в отношении судей и должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов и разместить его в главе о преступлениях против порядка управления. При этом в рамках преступлений против правосудия следует сохранить состав разглашения сведений о мерах безопасности, принятых в отношении участников уголовного судопроизводства на основании Федерального закона от 20 августа 2004 г.
47
№ 119-ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» [7].
Что касается понятия «представитель власти» в ст. 318 и 319 УК РФ, то вполне очевидно, что, с одной стороны, оно требует ограничительного толкования, поскольку не позволяет в круг потерпевших включить лиц, указанных в ст. 296 и 297 УК РФ (в частности, представителей судебной власти, прокурорских работников и некоторых иных). Это обстоятельство полагаем целесообразным прямо отразить в диспозиции данных уголовно-правовых норм. С другой стороны, обратим внимание, что, охраняя представителей власти в целом (безотносительно к видам осуществляемой ими деятельности), ст. 318 и 319 УК РФ не позволяют установить охрану представителей общественности, которые привлекаются государством к выполнению обязанностей по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности (те же лица, за счет которых мы предлагали выше расширить круг потерпевших в ст. 317 УК РФ). Если признавать, что ст. 318 и 319 УК РФ направлены на охрану представителей государства, то такое положение вещей оправданно; если же допустить, что эти нормы должны
защищать любых лиц, которые выступают в качестве субъектов управленческой деятельности, то перечень потерпевших в них нуждается в расширении.
На наш взгляд, на принципиальный вопрос о том, могут и должны ли представители общественности охраняться нормами гл. 32 УК РФ в качестве субъектов управленческой деятельности, необходимо дать положительный ответ. В качестве образца в данном случае можно сослаться на аналогичную ситуацию, которая возникает в связи с охраной присяжных и арбитражных заседателей. Это представители общественности, на которых специальным образом возложены функции по отправлению правосудия. Именно поэтому они охраняются в рамках гл. 31 УК РФ. С народными дружинниками, представителями казачьих общин такая же ситуация. А потому применение насилия или оскорбление граждан, привлеченных в установленном порядке к деятельности по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, должно рассматриваться как преступления против порядка управления, что требует соответствующих изменений в диспозициях ст. 318 и 319 УК РФ.
1. Собр. законодательства РФ. 1995. № 17. Ст. 1455.
2. Шкода А. В. Уголовная ответственность за разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица контролирующего или правоохранительного органа: автореф. дис.... канд. юрид. наук. М., 2006.
3. О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 4 дек. 2014 г. № 16 // Бюл. Верховного Суда РФ. 2015. № 2.
4. Семенков М.В. Уголовно-правовая и криминологическая характеристика посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа: дис. ... канд. юрид. наук. Рязань, 2007.
5. Об участии граждан в охране общественного порядка: федер. закон от 2 апр. 2014 г. № 44-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 2014. № 14. Ст. 1536.
6. О государственной службе российского казачества: федер. закон от 5 дек. 2005 г. № 154-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 2005. № 50. Ст. 5245.
7. Собр. законодательства РФ. 2004. № 34. Ст. 3534.
1. Coll. of legislation of the Russian Federation. 1995. № 17. Art. 1455.
2. Shkoda A.V. Criminal responsibility for disclosure of information on the security measures applicable to the official of supervisory or law enforcement agency: auth. abstr. ... Master of Law. Moscow, 2006.
3. On judicial practice in cases of crimes against sexual inviolability and sexual freedom of the individual: resolution of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation d.d. Dec. 4, 2014 № 16 // Bull. of the Supreme Court of the Russian Federation. 2015. № 2.
4. Semenkov M. V. Criminally-legal and criminological characteristics of encroachment on the life of law enforcement officer: diss. ... Master of Law. Ryazan, 2007.
5. On the participation of citizens in the protection of public order: fed. law d.d. Apr. 2, 2014 № 44-FL // Coll. of legislation of the Russian Federation. 2014. № 14. Art. 1536.
6. On state service of Russian cossacks: fed. law d.d. Dec. 5, 2005 № 154-FL //Coll. of legislation of the Russian Federation. 2005. № 50. Art. 5245.
7. Coll. of legislation of the Russian Federation. 2004. № 34. Art. 3534.
48
