CC BY
9
языки культуры
УДК 894.612.8-1 ББК 83.3
С.А. Бедирханов
к ПРОБЛЕМЕ ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА АЗИЗА АЛЕМА
(НА ПРИМЕРЕ СТИХОТВОРЕНИЙ 1960-1980-х ГОДОВ)
Рассматриваются проблемы пространственно-временного конструирования поэтического творчества Азиза Алема. Отмечается, что художественный мир обладает природой, сущностно-содержательные параметры которой определяются активностью рефлекторных актов творческого сознания, выстраивающих в лирических произведениях субъектно-субъектные (С.Н. Бройтман) отношения. От субъектно-субъектных отношений исходят духовные волнения, охватывающие явления внешней действительности в экзистенции бытия. Именно на эксизтенциальных основах строится мир поэтического искусства, снабженного особыми формами организации. Одна из этих форм и представляет пространственно-временное единство, названное М.М. Бахтиным хронотопом. М.М. Бахтин центральное место в хронотопе отводит времени, которое является одной из вечных тем поэзии. Тема времени занимает значительное место в поэзии А. Алема. Исходя из этого, определяются цель и задачи статьи, затрагивающие темпоральные основы образного мира известного лезгинского поэта.
Ключевые слова:
Азиз Алем, время, лирический герой, пространство, поэтический мир, 1960-1980-е годы.
Бедирханов С.А. К проблеме пространственно-временной организации поэтического творчества Азиза Алема (на примере стихотворений 1960-1980-х годов) // Общество. Среда. Развитие. - 2019, № 4. - С. 26-30.
© Бедирханов Сейфеддин Анвер оглы - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского федерального исследовательского центра Российской академии наук, Махачкала; e-mail: bedirhanov@mail.ru
Социокультурные реалии, определившие сущностные характеристики периода так называемого развитого социализма, были сопряжены с условиями абсолютизации интенциональных структур общественного сознания. «В 1960-1970 годы в стране наступает относительная стабильность, которая в какой-то степени проявляет логику ее внутреннего развития. Партийная номенклатура формируется как узко-бюрократическая система, подчинявшая себе властные структуры, в результате человек, все больше ощущающий на себе мощь усиливающегося государственно-бюрократического аппарата, постепенно углубляется в собственный внутренний мир» [5, с. 176-177].
Все больший уход творческого сознания в себя приводит к усложнению его логической структуры, что определило ус-
ловия организации неких идеально сконструированных, располагающих собственными темпоральными порядками символических реалий, в пределах которых жизненные потоки духа отключаются от «внешне» текучего динамичного времени.
Таким образом, трансцендирование «в какие-то более высокие и фундаментальные структуры бытия» [7, с. 197] открывает перед сознанием возможности преодолеть (пусть в воображении) «конечность, тленность и бренность своего существования»
[7, с. 197].
Прикосновение к запредельным состояниям генерировало совершенно иные темпоральные переживания, встраивающие жизненные потоки духа в концептуально явленных представлениях пространства и времени. Именно в этих представлениях пространственно-временных концепций
можно достичь идеи бесконечности и всеобщности бытия.
Тема времени - «одна из вечных страниц поэзии, на которой запечатлеваются сражения с временем за бессмертие и непреходящность смысла человеческой жизни и его деяний» [7, с. 109] - занимает значительное место в творчестве Азиза Алема советского периода. Это обуславливает исследовательские подходы, затрагивающие ментальные устои сознания поэта в темпоральных принципах организации поэтического бытия. В настоящей статье рассматриваются способы и формы временной организации образного мира известного лезгинского поэта.
Основная лирическая тема поэта - тема Вселенной. В постижении сути Вселенной в ее безграничных формах выстраиваются структуры переживания, через которые пропускаются «эпизоды» Вселенной. Каждый из этих эпизодов, уже явленный в переживании, схватывается рефлекторными актами, несущими экзистенциальную нагрузку человеческого бытия.
Таким образом, в экзистенциальных переживаниях явления мира конвертируются в знаковые смыслы, расшифровка которых открывает пространство Вселенной в темпоральных переживаниях, синтезированных конститутивными актами творческого сознания. Из этих переживаний изымаются свойственные реальному времени характеристики, которые, собранные воедино наименованием время, транслируются «наружу». Тем самым фиксируется некая ценностно детерминированная точка, из которой и исходят силы, напрягающие бытийные основы человеческой жизни. «Произведения, в которых ценностное видение пространства и времени выдвигается на первый план, отличаются особым драматизмом, глубиной и глобальностью постановки смысложизненных проблем. Фактически в таких произведениях ставятся философские по масштабу задачи (о смысле жизни, о взаимоотношении человека и природы и т.п.), но решение предлагается не в понятийно-теоретической, а в художественно-образной форме. В таких произведениях рисуется как бы образ Пространства и Времени не просто как безличных форм бытия, а как стихий, глубоко и неразрывно связанных с самыми интимными и сокровенными сторонами человеческой жизни» [9, с. 61].
Азиз Алем пишет стихотворение, которое названо «Сятдиз» («Часам»). Отраженный в строфических конструкциях стихотворения поэтический дискурс имеет
форму диалога, участниками которого являются лирический герой и часы. Содержание диалога образуют предъявляемые друг к другу взаимные претензии, затрагивающие жизненные циклы в их основаниях.
В отличие от часов, лирическое начало является носителем жизни, на явления которой часы «смотрят холодно, отчужденно». Отчужденность часов (времени) от жизненных изменений есть причина обращения лирического героя к часам с упреками: /Вучиз вакай за столдал эцигна, / Уьзуьагъдиз к1валаз тийиз хьайила? <...> /Аквазвайвал, ваз эсиллагь талукь туш / Вуч жезват1а уьмуьрда гьар легьзеда: / Ч1улаврава зарда хвейи хару руш, /Къе мел ава накь баябан мезреда... [2, с. 17]. (/Зачем я тебя [вас] поставил на стол, / Если ты [вы]не работаешь добросовестно?<...> / Видимо, тебя [вас] не касается / То, что происходит в каждом мгновении жизни: / В трауре - выросшая в достатке избалованная девушка, / Сегодня помочи в поле, пустовавшем вчера...).
Ответная реакция часов резонирована инверсионными процессами рефлекторных актов жизни духа, следствием чего становится делегирование части субъективности неодушевленному предмету -часам. В результате определяются позиционные характеристики часов в качестве одного из участников диалога. Развертывание этих характеристик инициируется порядками вербальных актов, детерминированных функциональными свойствами идентичности уже одухотворенного предмета. Однако субъективность часов всецело определена жизненными позициями лирического Я. Поэтому концентрированные в полюсе часов семантические ряды выстраивают последовательность, несущую субъективную полноту познавшего всю драму жизни во времени лирического героя. Время не знает никаких отклонений, послаблений: (/Амма сятди: «Ак1 туь-гьметун хъсан туш / Заз хаинва гьич садрани чир хьанач. / Зак тахсир квач, зун вун хьтин инсан туш, / Часть кими яз к1валахун заз сир хьана... / Зун уьмуьрдал жедай даим вафалу, / Уьмуьрди зун авунайт1а гьавалу [2, с. 18]. (/ Однако часы ответили: «Эти упреки ни к чему, / Мне не присуще предательство. / Я не виновен, я не человек, как ты, / Работать
без детали, для меня загадка.... / Я был бы
всегда верен этой жизни, / Если бы жизнь меня осчастливила...).
Воспроизведенная в ответе часов реальность не есть реальность первичной очевидности, открывающейся первому участнику (лирическому Я) самим исходом
см
О
диалога. Она сконструирована художественно-творческой, синтетической пространственной фантазией (Кассирер) авторского сознания, вкладывающего в движение времени экзистенциальный смысл бытия.
В экзистенциальных переживаниях изначально укорененная в бытийных основаниях человеческого существования надежда на будущее (времени) подавляется силами самого времени. В этом отношении интересно произведение А. Алема, созданное в строфической форме триолет.
Целостная строфическая конструкция произведения имеет особую ритмическую организацию, состоящую из сочетания восьми стихов. Через каждые три стихотворные строки повторяется первый стих. Как следствие «сюжетная» основа произведения разделяется на локализованные в пределах трех строк пространственные поля, замыкающие эмоционально-волевые интенции субъекта в различных модификациях сущностно-содержательных явлений.
Доминирующей константой этих модификаций является знаковая иерархия первого стиха, повтор которого в четвертой и седьмой строках и фундирует позиции начала, определяющего последовательность содержательно локализованных семантических полей в пределах единой строфической композиции стихотворения.
Грамматическая структура первого стиха располагает знаковой иерархией, являющей потенции субъективного и объективного начал в наименованиях («Я», «время»). Связующим звеном этих начал является «умуд» («надежда»), которая, однако, семантическими структурами стиха отброшена в прошлое: За вахтуник еке умуд кутунай (Я возложил надежды на время). В результате жизненная потенция субъективного начала, лишенная единственного способа «укрощения» времени, всецело отдается во власть его стихии: / За вахтуник умуд кутунай/ Жедалугьуз захъ бахтунин гьуьн-дуьгар. /Къайгъуйри зун зунжурривди кут1уна. / За вахтуник еке умуд кутунай. / Авайт1ани жувахъ хци кьат1унар, /Хьанач завай кьат1из к1еви уьнуьгар... [4, с. 122]. (/ Я возложил надежды на время, / Что я достигну высоты счастья. / Невзгоды приковали меня к цепи. / Я возложил большие надежды на время. / Хотя и был у меня острый ум, / Не смог порвать крепкие цепи...).
Одной из физических характеристик времени является непрерывность его течения. Универсальность этого свойс-
тва определяет порядок синтетических структур сознания, схватывающего факты внешнего мира в знаковых смыслах бытия. «Создавая знаки, сознание все больше освобождается от непосредственного субстрата ощущения и чувственного восприятия, однако именно этим оно убедительно доказывает изначально скрытую в нем способность связывать и соединять» [6, с. 43].
В знаковых реалиях универсальные признаки времени схватываются в акте сознания, вследствие чего включаются в структуры переживания. В переживании эти признаки, уже оторванные от внутренне присущих жизненному циклу темпоральных порядков, наслаиваются смыслами, скапливающими функциональные свойства времени на дистанции. На дистанции явления времени открываются созерцанию.
У А. Алема есть стихотворение, каждая строфа которого начинается со слов «Де-кьикьаяр къвез катзава виликай» («Минуты убегают передо мной»). Каждая убегающая минута обстраивается внутренне уплотненными содержательными компонентами, несущими эпизоды бытия в отдельных ситуативно-событийных реалиях: /Декьи-кьаяр къвез катзава виликай, / Сад аватна алпан хьана чилерал, / Сад алк1ана ц1ийи гъед яз чинерал, / Сад куьрс хьана ципиц1 кул яз гъиликай... [4, с. 102]. (/ Минуты убегают передо мной, / Одна огнем упала на землю, / Одна прицепилась как звезда на погоне, / Одна повисла как гроздь на руке...).
Ситуативно-событийные явления, несущие суть внешне данных реалий мира, тем не менее, лишены чувственного содержания, представляют в качестве знаков духовные формы (Э. Кассирер) сознания. Поэтому разные по содержанию событийные моменты сводятся к единому потоку жизни сознания.
В знаковых конструкциях параметры времени развертываются в рефлекторных структурах, определяющих порядок выстраивания идеально сконструированных событий в актах сознания.
В актах поэтического сознания идеально сконструированные события открываются в жизненных волнениях лирического субъекта. В результате темпоральные ритмы этих событий всецело заполняются субъективным содержанием, трансляция которого в вербальные структуры представляет бытийные устои жизни в «внешне» локализованных семантических реалиях. В этих реалиях темпоральные ритмы, синхронизирован-
ные с ритмами жизненного цикла, присваиваются «предметными» характеристиками жизни.
В стихотворении А. Алема, которое начинается со слов «Югъди - йифди...» («Днем и ночью...»), время уподобляется повару, «в руке которого вечно держится половник». Образ повара обусловлен характеристиками времени, в котором обостряются бытийно значимые событийные моменты жизни: рождение, свадьба, смерть. В этих моментах в жизнь вносятся ценностно-определенные судьбоносные решения, символическим отражением этих решений является наполняемый поваром поднос, который днем и ночью поднимает и спускает по лестнице жизни: / Югъди - йифди Зун акьахиз эхвич1зава / Зун уьмуьрдин гура-рай: / Ац1ай сини тухузва за винелди, / Буш хьайиди за элкъвена хкизва [3, с. 20]. (/ Днем и ночью, / Я поднимаюсь и спускаюсь / По лестнице жизни: / Полный поднос я несу вверх, / Опустевший я приношу обратно).
Носитель наполняемого поваром подноса обозначен местоимением Я, в котором собраны все явления жизни в одно единое, персонифицированное пространство, представляющее субъективное начало произведения. От этого начала исходят акты рефлексии, в явлениях которых время, встроенное в образный мир сознания, превращается в идею, в качестве которой оно содержит некое эмоционально насыщенное аффективное явление, освещающее жизнь в завершении. Лирическое Я, пережившее два бытийно-значимых событийных момента жизни - рождение и свадьбу, - в ожидании третьего события -смерти.
Жизнь в завершении растворяется в небытии, выбивается из времени. «Применительно к жизни человека время связано с характеристикой такого процесса, закономерный ход которого ведет к его самоотрицанию, к переходу в его противоположность (жизнь и смерть)» [8, с. 87]. Само время чуждо состоянию небытия, так как обладает свойством неуничтожи-мости. Символическим воплощением этого свойства является концентрированный образ часов.
В одном четверостишии А. Алем сопоставляет способы работы механизмов часов и жизненных импульсов человека. Эти механизмы со временем исчерпывают свою энергию, прекращают работу. Однако если механизмы часов можно завести - стрелки часов продолжат работу, - то жизнь человека не может быть воскрешена: / Ингье сят... /Акьвазнава акьрабар. /Худ хгана - баш-
ламишна ван хъийиз / Белки инсан гьавиляй чаз багьа я, - /Тежервиляй кьейила мад чан хкиз? [1, с. 24].' (/ Вот часы... /Остановились стрелки. / Завел - начали шуметь, / Может, поэтому человек нам дорог, /Что нельзя оживить после смерти?!)
Смысл невозможности воскрешения жизни достигается на фоне одномерности времени. Достижение одномерности времени было сопряжено с выстраиванием его структурной организации, определившей последовательность компонентов триады - прошедшее - настоящее - будущее. «Триада прошедшее - настоящее - будущее предстоит в жизни человека как объективно существующий, постоянно воспроизводимый трехчас-тный цикл <...>, реально образующий пространство его бытия, «планирующий» его движения <...>. Человек оперирует «настоящим», потребностями настоящего, соизмеряя с опытом прошлого <...>, и реализует свою потребность как будущее» [8, с. 101].
Включенная в водоворот времени жизнь представляет некое линейно растянутое пространство, которое, в отличие от безмерности времени, ограничивается пределами собственной протяженности. Это ограничение есть источник постоянной напряженности, удерживающей интенции сознания в «созерцании» про-ш лого.
В стихотворении А. Алема, начинающемся со слов «Мадни са югъ...» («Еще один день»), суть времени включена в экзистенциальный порядок человеческого существования. Семантическим выражением его являются слова «са югъ» («один день»), который уносит еще один миг жизни в прошлое. Ушедшие в прошлое отрезки жизни замыкаются в себе, освещаются некой протяженностью, расширяющейся за счет постоянно отпочковывающихся от жизненного пространства моментов.
Впадающие в данную протяженность жизненные моменты раз и навсегда освобождаются от экзистенциальной нагрузки индивидуально явленного духовного бытия. Как следствие, перед сознанием открываются способы небытия, не восприимчивые к следам жизни. Это открытие и «сжигает сердце тяжелыми и горькими мыслями»: / Мадни са югъ уьтмиш хьана уь-муьрдин, / Гъед хьиз цавай гел тутуна кьат1и-дай. /Зирик1 кузва залан, туькьуьл фикирди... [1, с. 45]. (/ Еще один день вычеркнут из жизни, / Как звезда, не оставляющая следа на небе. / Сердце мое горит от тяжелых, горьких мыслей).
Экзистенциальное переживание времени, явленного в пространстве жизни, есть результат определенности пространственной позиции лирического начала, отмеченный местоимением Я. Через грамматические формы местоимения в пространство Я транслируются явления предметного мира, обстраивающие позицию лирического субъекта внешним фоном. Однако в «тяжелых, горьких» размышлениях поэтическое сознание равнодушно к активности созерцательных интенций, потому внешние данные, предметные обозначения в акте сознания присваиваются символическим содержанием, надстраивающим над «сердцем» «вещ-
ностно» уплотненный пространственный коррелят его данности.
Таким образом, концентрация ритмов времени в пространстве жизни была демонстрацией сил разума, располагающего собственными инструментариями синтеза темпоральных отношений бытия. Имевшая место в 1960-х - 1980-х годах рационализация ментальных конструкций сознания фундировала особый порядок сознательных явлений, в темпоральных значениях которых выстраиваются ценностно-смысловые конструкты, определившие формы субъективной организации и поэтического творчества известного лезгинского поэта.
Список литературы:
[1] Азиз Алем. Белые облака. - Махачкала, Дагкнигоиздат, 1967. - 55 с. (На лезг. яз.)
[2] Азиз Алем. Вечный миг. - Махачкала, Дагкнигоиздат, 1982. - 80 с. (На лезг. яз.)
[3] Азиз Алем. Охапка лучей. - Махачкала, ДКИ, 1970. - 80 с. (На лезг. яз.).
[4] Азиз Алем. Терпение в ножнах. Стихи. - Москва: [б. и.], 2013. - 256 с.
[5] Бедирханов С.А. Лезгинская любовная лирика: динамика поэтической модели в культурно-историческом контексте. - Махачкала: ИЯЛИ им. Г. Цадасы ДНЦ РАН, 2016. - 272 с.
[6] Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Том 1. Язык. - М.; СПб.: Ун. книга, 2002. - 272 с.
[7] Осипов А.И. Пространство и время как категории мировоззрения и регуляторы практической деятельности / Науч. ред. Д. И. Широканов. - Мн.: Наука и техника, 1989. - 220 с.
[8] Сайко Э.В. Субъектное освоение времени и ритмоциклические характеристики социального движения // Циклические ритмы в истории, культуре, искусстве / Отв. ред. Н.А. Хренов. - М.: Наука, 2004. - С. 86-113.
[9] Сучкова Г.Г. Время как проблема гносеологии. - Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 1988. - 202 с.
см
О
