CC BY
13
УДК 894.612.8-1
Bedirkhanov S.A.-oglu, Cand. of Sciences (Philology), senior researcher, Institute of Language, Literature and Art. G. Tsadasi of the Dagestan Federal Research
Center of the Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
ELEGY GENRE IN THE POETIC WORKS OF AZIZ ALEM IN 1960-1980s. The article discusses compositional features of the elegy genre in the work of Aziz Alem, a famous Lezgin poet. Sociocultural transformations of the 1960-1980s are traced, which, coupled with the actualization of individually manifested spiritual maxims, indicate the possibility of rationalizing the mental structures of creative consciousness. As a result, creative consciousness is increasingly turning to the existential problems of human existence. This contributes to the expansion of the living space of the poetic spirit, the diversity of forms, primarily genre, the representation of the phenomena of his being. The elegy became one of these forms, which occupies a significant place in the literature of the peoples, including Lezgi and Dagestan. In this regard, of particular interest is the poetic work of Aziz Alem. It is noted that the poet's creative phenomenon, which has actually become an experimental laboratory for the production of genre innovations, has introduced a number of extraordinary structural phenomena into the national poetic system, representing the life forces of the lyrical hero in various genre competencies of spiritual life. The elegy genre is given as an example. The structural foundations of the creative phenomenon of the famous Lezgi poet are considered.
Key words: genre, elegy, compositional features, creativity, poetic consciousness, Lezgi poet, Aziz Alem, 1960-1980s.
С.А.-оглы Бедирханов, канд. филол. наук, ст. науч. сотр., Институт языка, литературы и искусства имени Г. Цадасы Дагестанского
федерального исследовательского центра Российской академии наук, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ЖАНР ЭЛЕГИИ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ АЗИЗА АЛЕМА 1960 - 1980-Х ГОДОВ
В статье рассматриваются композиционные особенности жанра элегии в творчестве известного лезгинского поэта Азиза Алема. Прослеживаются социокультурные трансформации 1960 - 1980-х годов, которые, сопряженные с актуализацией индивидуально явленных духовных сентенций, обозначили возможности рационализации ментальных конструкций творческого сознания. Как следствие, творческое сознание все больше обращается к бытийным проблемам человеческого существования. Это способствовало расширению жизненного пространства поэтического духа, разнообразию форм, в первую очередь жанровых, репрезентации явлений его бытия. Одной из этих форм стала элегия, которая занимала значительное место в литературах народов Дагестана, в том числе и лезгинского. В этом отношении особый интерес представляет поэтическое творчество Азиза Алема. Отмечается, что творческое явление поэта, фактически ставшее экспериментальной лабораторией по производству жанровых новаций, внесло в национальную поэтическую систему ряд неординарных структурных явлений, представляющих жизненные силы лирического героя в различных жанровых компетенциях духовного бытия. В качестве примера приводится жанр элегии, на основе анализа которого рассматриваются структурные основы творческого явления известного лезгинского поэта.
Ключевые слова: жанр, элегия, композиционные особенности, творчество, поэтическое сознание, лезгинский поэт, Азиз Алем, 1960 - 1980-е
Элегия как жанровая форма определилась в Древней Греции в 6 в. н.э. Если первоначально элегия отражала широкий круг тем - от высокообщественных (патриотизм, идеалы гражданской и воинской доблести) до узко субъективных (радость и горе люби), то в новой европейской литературе она приобретает определенность содержания, становится выражением философских размышлений, грустных раздумий, скорби [1, с. 200]. Примерно в таком тематическом диапазоне элегия включается в динамику литературного процесса народов Дагестана. Следствием этого явилось широкое распространение традиций жанра в дагестанской литературе.
Значимую роль жанр элегии играл в развитии литературного процесса советского периода. В этом отношении особый интерес представляют 1960 -1980-е годы, социокультурные процессы которых определили условия трансформации идеальных структур творческого сознания. Результатом этих трансформаций стала культивация «комплекса человеческих переживаний в тончайших нюансах и противоречиях. Поворот к миру субъективных переживаний высвобождает содержание жанров элегической лирики из плена идеологический обязательности и позволяет полностью выйти из состояния кризиса, в которое она попала в 20 - 30-е годы, насыщенной человеческой болью, обновленной, способной к освоению новых художественных форм и глубин жизни. Результатом высвобождения является активный синтез диахронных и синхронных форм, из которого при влиянии традиций русской поэзии складывается многообразие жанров элегической лирики и их разновидностей» [2, с. 52].
В 1920 - 1950-х годах элегия существовала в основном как разновидность политической лирики, посвященной «героической деятельности и гибели борцов за новую власть, за защиту и свободу родины. В этом случае грустные настроения, скорбь часто перекрываются оптимистическими, пафосными интонациями, чувством выполненного долга» [3, с. 95].
В 1960 - 1980-х годах жанровые характеристики элегии развертываются в рамках ее специфических тем. «Утратив социальную конфликтность, классовую остроту (а с ними и традиционно элегическую лексику), он (жанр - С. Б.) приобрел другие качества, другой ракурс, углубился в проблемы философского характера, стал внедряться в вопросы бытия, любовную тематику» [4, с. 68].
Вопросы бытия, явленного в особых формах и принципах его организации, ставятся в элегиях известного лезгинского поэта Азиза Алема. Сюжетные основы этих элегий в основном насыщены природными явлениями, которые концентрируются вокруг одного функционально определенного ценностного конструкта, сопряженного с волнениями жизни в ее особых состояниях. Этот конструкт есть плач, в образных формах которого жизненные и природные ритмы включаются в линии переплетения.
Таким образом, через функциональные характеристики образа плача в природный мир включаются жизненные ситуации, мотивированные определенным
состояниям души, а именно - скорби. Из этого состояния исходят силы, устремленные на внешний мир.
Явления внешнего мира, уже заряженные жизненными силами, встраиваются в ряды аналогий, в полях которых представляется состояние скорби в символах природы. Так определяются пределы жизненного пространства лирического «Я», уже «уменьшенного» до состояния скорби.
Стихотворение А. Алема «Ц1ун шехьун» («Плач огня») начинается со строк:
Къула ц1ай аеа, гъиле- эрч1и ц1вел, -
Фикиррик ква зун п1узарар жакьваз <. . .> [5, с. 56].
В очаге огонь, правая рука на виске, -
В раздумьях я, кусая губы <...>. (Подстрочные переводы здесь и далее принадлежат автору).
Упорядоченные в этих строках семантические ряды сходятся в точках, соприкосновения которых фиксируются позиционные характеристики лирического «Я». В концентрации этих характеристик «Я» представляется не только во внутренне данных жизненных ситуациях (в раздумьях), но и в внешне оформленных телесных атрибутах (гъиле - эрч1и («в правой руке»); п1узарар жакьваз; («губы дрожат»)) его бытия. Синтезирующей формой субъективных характеристик «Я» является семантическое целое, встроенное в синтаксический строй предложения Къула ц1ай ава (В очаге горит огонь).
Вербальный акт «Къула ц1ай ава» («В очаге горит огонь») может быть заявлен из определенной пространственной точки, из которой и падает созерцательный взгляд на горящий в печке огонь. Созерцание, как акт ценностно-мотивированного сознания, не может быть охвачено вербальными структурами. Его функциональная сущность сопрягается с процессами, в актуальности которых сюжетные механизмы запускаются в действие. Таким образом, в созерцании определяются некие точки, на которых фиксируются позиции огня - как непосредственно данного объекта, вещи; субъекта - как внешне определенной телесной данности. С дальнейшим развертыванием сюжетных механизмов функциональная суть созерцания теряет значимость, в результате локализуются и фиксированные им позиции.
Позиции огня как объекта и «Я» как телесно данного субъекта растворяются, в результате формируется новая актуальная позиция, представляющая образы огня и лирического «Я» как имманентно данные явления единой жизни духа. Концентрация сюжетных компонентов вокруг этой позиции есть следствие выстраивания семантических рядов, насыщенных различными художественными средствами. В символических значениях этих средств природные образы представляются в потоках сознания. Именно в сознательных потоках не соприкасающиеся в реальной действительности с огнем явления могут быть включены в структурные основания приема сравнения:
Кузва чхаяр пад-пад жез, дак!ваз, Гуя вегьенва къулаз са пут кьел, Гуя хехинив хазва к!ерецар, Гуя алмасдив ат!узва шуьше. Горят поленья, лопаясь и разбухая, Как будто в огонь бросили пуд соли, Как будто шипами ломают орехи, Как будто алмазом режет стекло.
В семантических полях сравнений, каждое из которых начинается со слова «гуя» («как будто») смысл огня раскрывается как некий знак, символическое значение которого определяется в потоках сознания. В символическом содержании, однако, удерживается актуальность его понятийного ядра (огонь как природное явление), без переживания которого огонь не мог быть охвачен идеальными структурами сознания. Именно в идеальных полях смысл огня, уже обстроенный символическими знаками, может быть включен в синтаксический строй предложения Вучиз дертлу я ц1ай! (Чем озабочен огонь). Развернутый в данном предложении риторический акт высвечивает напряженность эмоционально-экспрессивного настроя лирического «Я», который, «вылившись» из грамматически оформленного синтаксического целого, «вливается» в семантические поля и следующих предложений:
Вучиз? Тахьайт!а дар хьанвани къул? Тахьайт!а адан т!имил яни экв? Тахьайт!а ада чимивал са тек Вичиз гузвани? Ваъ гьа, ада бул Эквни чимивал гузва жумартдиз, Я къулни адаз садрани жеч дар, - р Адал ала т!вар, ц!ай лугьудай т!вар! Почему! Или тесен стал очаг? Или свет его потускнел? Или он тепло отдает Лишь себе? Нет, он много Света и тепла дает народам, И очаг его никогда не будет беден, -У него есть имя, имя - огонь!
Отраженные в этих предложениях семантические поля собраны эмоционально-экспрессивными структурами сознания в единое содержательное целое, явленное на линиях логической коррекции сюжетных смыслов произведения. Из этого целого выделяются ценностно определенные знаковые конструкты, в символических содержаниях которых происходит унификация несовместимых в действительности субстанциональных характеристик двух реальностей - огня и лирического «Я». Эти конструкты есть свет и тепло.
Дальнейшее движение сюжетных механизмов элегии выводит из структур активного переживания образное целое огня. В результате пространство переживания наполняется субъективными реалиями «Я», концентрированными в наименовании «шаир» («поэт»).
Сердце поэта, как огонь, и зимой, и летом излучает свет и тепло, от которых, однако, отказались люди. Отвернувшись от тепла и света, они идут по другому пути. Народ больше не идет к поэту за мудрым словом, ему вчерашняя звезда сегодня не кажется звездой, он больше не поет песню с открытым сердцем.
Открытость «другого пути», по которому идет заблудивший народ, не есть следствие деятельности созерцательных явлений сознания. Его знаковая конструкция собрана рефлексивными потоками, через которые вся гамма чувств субъективной жизни редуцируется к одному единственному состоянию - скорби, плачи. Однако, следует отметить, первоначальным источником мотивации этого состояния является не столько субъективная жизнь «Я», сколько традиционные характеристики жанра элегии. Основными характеристиками, определяющими жанровую структуру элегии, является и то, что в ней, «как в песнях-раздумьях, чаще говорится о чувствах, в которых звучат мотивы внутренней неустроенности, дискомфорта, вызванного непониманием, безответной любовью, душевной глухотой другого» [3, с. 101].
Если синтез понятийных значений лексических единиц «плач» и «огонь» в структурах переживания выдает смысл цельности символически обустроенной образной конструкции, через явления которой раскрываются формы организации социального бытия, то в собранных в потоках сознания символических знаках плача и осени импульсивные ритмы духа и ритмы природного цикла (осени) схватываются в единых волнениях жизни.
Стихотворение А. Алема «Ц1ун шехьун» («Плач огня») написано в жанровых традициях так называемых камерных элегий, «важным характерологическим признаком которых является ассоциативная связь внешнего и внутреннего мира. Они появляются как результат поэтической реакции на разного рода аналогии явлений природы с пейзажем человеческой души» [6, с. 118].
В представленной монографии известного ученого С.М. Хайбуллаева «Современная дагестанская поэзия: (система жанров)» классификации дагестанских
литературных жанров камерные элегии получили название элегии-пейзажи. Поиск причин столь широкого распространения элегий-пейзажей в поэзии горных народов приводит ученого к мысли о том, что «картины природы, пейзажи гармонировали или контрастировали с чувствами, переживаниями автора произведения или лирического героя. Положительные и отрицательные, одночленные и многочленные параллелизмы были излюбленными средствами создания образа и построения произведения как в народной, так и профессиональной поэзии. Из мира окружающей природы черпали материал для создания символов, метафор, сравнений. Природа во всем своем многообразии оживала в поэтическом тексте, она была неразлучна с миром человеческих чувств и переживаний. А жанр элегии более других жанров способен передавать диалектику души. И поэтому авторы элегий так настойчиво обращались к миру живой и неживой природы для самовыражения» [7, с. 100].
С пейзажных описаний начинается и произведение А. Алема «Йифен элегия» («Ночная элегия»). Описанные в пределах первых трех стихотворных строк природные явления в вербальных актах сведены к единому семантическому целому, являющему телесно определенные позиционные характеристики субъективного начала в пространстве ночи:
Къвазва гъетер, гар галукьай ичер хьиз, Бекьре-бекьре ийиз хъипер жезва пад, Вет!ерини к!асар гузва к!вачариз, - <...> [5, с. 81]. Падают звезды, как ветром яблоки, Квакая, лопаются лягушки, И комары кусают ноги, - <...>
Собирательным наименованием «Зун» («Я») позиционные характеристики субъекта заряжаются жизненной энергией, посредством которой проявляются различные глубинные смыслы души. Облаченные вербальными знаками глубинные смыслы в качестве сюжетных механизмов схватываются идейной доминантой произведения. Эта доминанта есть стихия жизни, которая распределяет моменты судьбы по-особому. Неупорядоченность принципов этого распределения и вызывает удивление, которое представляет мотивационную основу чувства скорби, печали.
Стихия жизни есть некая связующая форма импульсивных биений человеческого существа, из которой исходят отблески, лишенные ровной степени яркости. В точках отражения этих отблесков фиксируются содержательно наполненные моменты жизни, в консолидации которых определяется полнота судьбы, распределяющей жизненные импульсы по индивидуально оформленным формам человеческого бытия. Таким образом, в пространстве судьбы каждая индивидуально данная жизнь сопрягается с собственными, присущими только ей внутренними правилами, отражением которых является разнообразие бытийных и социальных измерений человеческого существования. «Кто-то, у которого есть пять домов, хочет строить еще один дом. Кто-то мечтает хотя бы об одном. Кто-то хочет до последнего издыхания навести порядок в мире, нарядить его, как дом». Но наибольшая обостренность бытийных проблем вызывается в особых состояниях, одним из которых является состояние поэтического вдохновения. Носитель этого состояния - поэт, который хочет:
Аман, к!анда къужахда кьаз Алем заз Терг ийирвал азгъунвални чаравал. О, как я хочу обнять Вселенную, Чтобы уничтожить алчность и разлуку.
Однако всех людей связывает одно: «У каждого свое горе». Этими словами прерывается дальнейшее движение сюжетных смыслов, мотивированных позиционными характеристиками ушедшего в размышления лирического героя произведения.
Из размышлений лирического «Я» выводится зов невесты, которая через окно обращается со словами: «Что-то ты делаешь? Вернись домой, пора спать». В результате в сюжетную основу произведения включаются в качестве его завершающего момента, природные эпизоды:
Къвазва гъетер - квак галукьай шафранар,
Бекьре-бекьре ифиз хъипер жезва пад...
Агь, уьмвьрдихъ ава вичин мизанар,
Кукра ич хьиз зи рик1 сирди незва мад.
Падают звезды, как червивые шафраны,
Квакая, ночью лягушки лопаются...
Ах, у жизни есть свой порядок,
Как червь яблоко, мое сердце вновь съедает тоска.
Таким образом, элегия как жанр поэтического творчества в стихах А. Алема располагает определенными специфическими характеристиками, затрагивающими темпоральные смыслы жизненного цикла в пространстве экзистенциальных переживаний духа. В переживаниях творческого духа синтезируются пространственно-временные смыслы, в координациях которых бытийные устои жизни обретают духовно обработанное поэтическое содержание.
Библиографический список
1. Элегия. Краткий словарь литературоведческих терминов: книга для учащихся. Москва: Просвещение, 1985.
2. Гаджиева Г.Г Аварская элегическая лирика. (Национальные истоки. Генезис и онтогенез жанров. Поэтика). Автореферат диссертации ... доктора филологических наук. Махачкала, 1999.
3. Юсупова Ч.С. Дагестанская поэзия 1965 - 1985-х годов. Махачкала: ИЯЛИ ДНЦ РАН, 2012.
4. Темирханова Г Современная лезгинская поэзия. Махачкала: Дагестанское книжное издательство, 1988.
5. Азиз Алем. Терпение в ножнах. Стихи. Москва, 2013.
6. Эльдаров Х.Д. Лирические жанры современной лезгинской поэзии. Махачкала: Издательство «Лотос», 2014.
7. Хайбуллаев С.М. Современная дагестанская поэзия: (система жанров). Махачкала: Дагучпедгиз, 1996.
References
1. 'Elegiya. Kratkij slovar' literaturovedcheskih terminov: kniga dlya uchaschihsya. Moskva: Prosveschenie, 1985.
2. Gadzhieva G.G. Avarskaya 'elegicheskaya lirika. (Nacional'nyeistoki. Genezisiontogenezzhanrov. Po'etika). Avtoreferat dissertacii ... doktora filologicheskih nauk. Mahachkala, 1999.
3. Yusupova Ch.S. Dagestanskaya po'eziya 1965 - 1985-h godov. Mahachkala: lYaLI DNC RAN, 2012.
4. Temirhanova G. Sovremennaya lezginskaya po'eziya. Mahachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1988.
5. Aziz Alem. Terpenie v nozhnah. Stihi. Moskva, 2013.
6. 'El'darov H.D. Liricheskiezhanry sovremennojlezginskojpo'ezii. Mahachkala: Izdatel'stvo «Lotos», 2014.
7. Hajbullaev S.M. Sovremennaya dagestanskaya po'eziya: (sistema zhanrov). Mahachkala: Daguchpedgiz, 1996.
Статья поступила в редакцию 03.04.20
УДК 811
Kerimov K.R., Doctor ofSciences (Philology), Professor, Department of Theoretical and Applied Linguistics, DSU (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
Magomedova R.G., MA student, Department of Theoretical and Applied Linguistics, DSU (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
THE SIGN OF EQUALITY IN THE FIELD OF COMPARABILITY OF THE ANDI LANGUAGE. The morphological expression of the comparative semantics in the Andi language is considered. A category similar to the degree of comparison of the adjective and the Russian adverb expressing a sign of inequality in the field of comparability is absent in the Andi language. Here the grammatical expression receives the sign of equality in the forms of the names of the compared objects. In the case paradigms of the Andean and other Dagestan languages, in the researchers' opinion, there is a special segment of forms designed to grammatically express the equality of the compared phenomena according to adjective, adverbial and quantitative grounds. Affixes discussed in the descriptions of Dagestani languages are considered as particles, the material proposed in the article gives reason to consider them as ordinary grammatical affixes. This interpretation of the means of expressing comparative semantics in the Andi language is proposed for the first time.
Key words: functional-semantic category of comparability, signs of equality and inequality in field of comparability, Andi language.
К.Р. Керимов, д-р филол. наук, проф., ФГБОУ ВО «Дагестанский государственный университет», г. Махачкала, E-mail: [email protected]
Р.Г. Магомедова, магистрант, ФГБОУ ВО «Дагестанский государственный университет», г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ПРИЗНАК РАВЕНСТВА В ПОЛЕ КОМПАРАТИВНОСТИ АНДИЙСКОГО ЯЗЫКА
В статье рассматривается морфологическое выражение компаративной семантики в андийском языке. Категория, аналогичная степеням сравнения прилагательного и наречия в русском языке, выражающая признак неравенства поля компаративности, в андийском языке отсутствует. Здесь грамматическое выражение получает признак равенств в формах имён сравниваемых объектов. В падежных парадигмах андийского и других дагестанских языков присутствует, на наш взгляд, специальный сегмент форм, предназначенных для грамматического выражения равенства сравниваемых явлений по адъективному, адвербиальному и квантитативному признакам. Обсуждаемые аффиксы рассматривались в описаниях дагестанских языков как частицы. Предлагаемый в статье материал даёт основание считать их обычными грамматическими аффиксами. Такая интерпретация средств выражения компаративной семантики в андийском языке предлагается впервые.
Ключевые слова: функционально-семантическая категория, поле компаративности, равенство и неравенство, андийский язык.
Актуальность обсуждаемой в статье проблемы обусловлена следующим. Традиционно принято считать, что в языках грамматически выражаются степени сравнения прилагательных и наречий. Следуя этой традиции и опираясь на грамматическую систему русского языка, в которой имеется категория степеней сравнения прилагательных и наречий, мы исследовали семантическую сферу компаративности в дагестанских языках. В их грамматических описаниях обычно отмечается отсутствие категории степеней сравнения, а в качестве их семантических аналогов приводятся конструкции с исходными падежами имени эталона сравнения при неизменном прилагательном [1, с. 666].
Однако компаративная семантика является результатом одной из главных познавательных операций - операции сравнения. Следовательно, логично ожидать проявления в языке тенденции к стандартному грамматическому выражению этой семантики. Отсюда цель настоящей статьи - выявить грамматические средства выражения компаративности в андийском языке.
Словарь лингвистических терминов даёт толкование понятия «сравнение» как определения равенства и неравенства, степени качества. Соотнесение одного с другим, чтобы раскрыть всевозможные сходства и различия, - вот что значит сравнить [2, с. 43].
В мыслительной операции сравнения присутствуют три компонента. Два из них - это сравниваемые объекты или явления, а третий компонент - это общий для сравниваемых объектов признак, наличие которого служит необходимой предпосылкой для сравнения. Такой трёхкомпонентный состав операции сравнения устанавливается в большинстве исследований. Но при этом используемые для их обозначения термины различаются. Например, сравниваемый объект иногда определяется как тема, при этом основание сравнения - как модуль. Иногда соотносимые объекты называют компаратами, а признак, по которому производится сравнение, - основанием.
Функционально-семантическое поле (ФСП) компаративности состоит из разноуровневых единиц какого-либо конкретного языка. Это могут быть единицы морфологического, синтаксического, словообразовательного, лексического и
др. уровней, а также их комбинации, объединённые между собой единством их назначения - выражать функционально-семантическую категорию (ФСК) компа-ративности, т.е. единство этих единиц базируется на семантической категории компаративности [3, с. 6].
Сравнивая предметы и явления между собой, человек даёт оценку их признакам. Именно эта познавательная операция помогает отобразить всё многообразие признаков, присущих тем или иным элементам окружающей действительности с помощью языковых средств данного языка.
Результатом сравнения может стать либо установление сходства, равенства, либо установление различия, неравенства, т.е. между сравниваемыми объектами устанавливаются либо отношения равенства, либо отношения неравенства. «Это позволяет не принимать во внимание разновидности значений компаративности и отнести их к семантическому пространству смежных функционально-семантических категорий (например, подобия, аналогии и т.п.)» [4, с. 10].
Из этого следует, что семантическое содержание функционально-семантического поля компаративности (ФСПК) неоднородно: обсуждаемое ФСП состоит из микрополей - равенства и неравенства. В данной статье рассматривается признак равенства в поле компаративности андийского языка.
Для обозначения признака «равенства», который, как мы полагаем, выражается в андийском языке грамматически, используются термины «идентичность», «тождество», «сходство», «подобие». Использование терминов «идентичность» или «тождество» имплицирует предельную степень сходства. Понятие равенства может означать полное сходство, близкое идентичности или тождеству, а также охватывать приблизительное подобие между сравниваемыми объектами окружающей реальности.
Компоненты семантики неравенства обычно выполняют функции актуали-заторов результата логического, предметного сравнения. А элементы семантики равенства служат, как отмечается учеными [5, с. 126], созданию образности речевых произведений, выражая экспрессивные или стилистические функции.
