CC BY
269
Библиографический список
1. Смирнов Ю.И. Язык, фольклор и культура. Язык - культура - этнос. Москва: Наука, 1994.
2. Гудков Д.Б. Единицы кодов культуры: проблемы семантики. Available at: http://www.philol.msu.ru/~slavphil/books/jsk_26_04gudkov.pdf
3. Чернобаева О.В Предметный код Орловского свадебного ритуала в его семантическом освещении, 1995. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/predmetnyy-kod-orlovskogo-svadebnogo-rituala-v-ego-semanticheskom-osveschenii
4. Костромичева М.В. Свадебный обряд Орловского края. Орел, 2005.
5. Гасанова М.А. Табасаранские пословицы и поговорки: лингеокультурологический и этнолингвистический аспекты. Диссертация ... доктора филологических наук. Махачкала, 2014.
6. Ведомость о размере кебина и калыма, установленного на сельских сходах и желательнаго для каждаго отдельнаго селен/я Кюринского округа, при выдаче въ замужество девицъ и вдовъ. ГКУ «ЦГА РД» Фонд № ф 2. Опись-№5. Дело № 60. П.п. № 104.
7. Абаева Ф.О. Предметный код собственно свадебного обрядового текста осетин. Наука - обществу: материалы II Региональной междисциплинарной конференции молодых ученых. Владикавказ, 2013.
8. Гасанова М.А., Майорова Г.В. Пищевой код культуры в паремиологической картине мира табасаранского, рутульского и агульского языков. Современные проблемы науки и образования. 2015; № 2-2. Available at: http://science-education.ru/ru/article/view?id=22787
9. Гасанова С.Н., Абдуллаева М.Г. Национально-культурные особенности свадебных благопожеланий (на материале аварского и русского языков). Мир науки, культуры, образования. 2019; № 2 (75): 391 - 394.
References
1. Smirnov Yu.I. Yazyk, fol'klorikul'tura. Yazyk- kul'tura - 'etnas. Moskva: Nauka, 1994.
2. Gudkov D.B. Edinicy kodov kultury: problemy semantiki. Available at: http://www.philol.msu.ru/~slavphil/books/jsk_26_04gudkov.pdf
3. Chernobaeva O.V Predmetnyj kod Orlovskogo svadebnogo rituala v ego semanticheskom osveschenii, 1995. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/predmetnyy-kod-orlovskogo-svadebnogo-rituala-v-ego-semanticheskom-osveschenii
4. Kostromicheva M.V. Svadebnyj obryad Orlovskogo kraya. Orel, 2005.
5. Gasanova M.A. Tabasaranskieposlovicy ipogovorki: lingvokulturologicheskiji 'etnolingvisticheskijaspekty. Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Mahachkala, 2014.
6. Vedomost o razmere kebina i kalyma, ustanovlennogo na sel'skih shodah i zhelatel'nago dlya kazhdago otdel'nago seleniya Kyurinskogo okruga, pri vydache v' zamuzhestvo devic i vdov'. GKU «CGA RD» Fond № f 2. Opis'-№5. Delo № 60. Pp. № 104.
7. Abaeva F.O. Predmetnyj kod sobstvenno svadebnogo obryadovogo teksta osetin. Nauka - obschestvu: materialy II Regional'noj mezhdisciplinarnoj konferencii molodyh uchenyh. Vladikavkaz, 2013.
8. Gasanova M.A., Majorova G.V. Pischevoj kod kul'tury v paremiologicheskoj kartine mira tabasaranskogo, rutul'skogo i agul'skogo yazykov. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya. 2015; № 2-2. Available at: http://science-education.ru/ru/article/view?id=22787
9. Gasanova S.N., Abdullaeva M.G. Nacional'no-kul'turnye osobennosti svadebnyh blagopozhelanij (na materiale avarskogo i russkogo yazykov). Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2019; № 2 (75): 391 - 394.
Статья поступила в редакцию 08.04.20
УДК 811.581.11
Akbash V.A., senior teacher, Pacific National University (Khabarovsk, Russia), E-mail: vanite@mail.ru
COMPARATIVE ANALYSIS OF THE NATIONAL-CULTURAL FEATURES OF THE ORIGIN AND FUNCTIONING OF EUFEMISMS IN CHINESE AND RUSSIAN LANGUAGES. The article studies national sociocultural characteristics ofthe origin and functioning of Chinese and Russian euphemisms, such as acceptability, belonging to a certain historical era, national color expressed through realities, territorial relevance of some euphemisms (due to the presence of dialects in the Chinese language). Not all features appear in both languages in the same way. The differences highlighted in this article, the most significant of which should be considered the ultimate communicative goal of using euphemisms in speech (to show good manners in Russian language and make the conversation pleasant for the interlocutor in Chinese), should certainly be taken into account for a successful intercultural communicative act, since they reflect national ethical and moral ideas.
Key words: euphemism, taboo, ethics, intercultural communication, Chinese, Russian.
В.А. Акбаш, ст. преп., Тихоокеанский государственный университет, г. Хабаровск, E-mail: vanite@mail.ru
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ ПРОИСХОЖДЕНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЭВФЕМИЗМОВ В КИТАЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ
В данной статье были рассмотрены национальные социокультурные особенности происхождения и функционирования китайских и русских эвфемизмов, такие как приемлемость, принадлежность к определенной исторической эпохе, национальный колорит, выражаемый посредством реалий, территориальная отнесенность некоторых эвфемизмов, обусловленная наличием диалектов в китайском языке. Не все из вышеперечисленных особенностей проявляются в обоих языках одинаковым образом. Выделенные в данной статье различия, самым значительным из которых следует считать конечную коммуникативную цель употребления эвфемизмов в речи (проявить благовоспитанность у носителей русского языка и сделать беседу приятной для собеседника в китайском), следует непременно учитывать для успешного межкультурного коммуникативного акта, поскольку они отражают национальные этико-моральные представления.
Ключевые слова: эвфемизм, табу, этика, межкультурная коммуникация, китайский язык, русский язык.
В процессе межкультурной коммуникации происходит столкновение двух языковых картин мира: в то время как в одних языковых культурах ценится прямота и откровенность, в других на первый план выходят соображения вежливости, которые заставляют говорящих прибегать к иносказаниям, уклончивым оборотам, разного рода смягчениям, используемым для маскировки неприятных явлений действительности. Такие обороты получили название «эвфемизмы» в русском языке и ^Шв weiwanyu букв.: 'тактичная речь' - в китайском.
Эвфемия представляет собой разнородное по своей структуре и весьма значимое в лексической системе языка лингвистическое явление. Существует немало работ, посвященных эвфемизмам непосредственно или каким-либо образом затрагивающих эту проблему. Начало исследованию эвфемии положили такие видные ученые, как Г Пауль, С. Видлак, И.Р. Гальперин, Б.А. Ларин. Развитию данной проблематики посвятили свои работы также А.М. Кацев, Б. Купер, К. Сильвер, отечественные исследователи Л.П. Крысин, Е.И. Шейгал, В.И. Забот-кина, В.П. Москвин и др.
Несмотря на достаточно обширное число работ, обращающихся к явлению эвфемии, в научной литературе отсутствует единое понимание данного явления. Динамичность и многоаспектная природа эвфемизмов являются причиной большого разнообразия их лексико-грамматических форм, вариативности эвфемистического потенциала. Все это проявляется как в рамках одного языка, так и при сопоставлении его с другим, в особенности неродственным языком (как например, в языковой паре китайский - русский, рассмотренной в данной статье), поскольку эвфемизмы напрямую отражают разницу в картинах мира, особенности национального речевого этикета, которые необходимо знать и учитывать, поскольку они качественно влияют на успех межкультурного коммуникативного акта, что и обусловливает актуальность выбранной темы.
Явление эвфемии восходит к глубокой древности. Оно прослеживается во многих языках и на ранних ступенях развития общества непосредственно связано с религиозными табу - запретом на употребление названий богов, духов и демонов, упоминание смерти, болезней, огня, солнца, луны, частей человеческого тела, имен умерших родственников и так далее. Таким образом, еще на
стадии первобытных суеверий в силу табу начинают развиваться древнейшие эвфемизмы. Однако наибольшее распространение эвфемизмы получают позднее, в буржуазном обществе, где они призваны затемнять, прикрывать неприглядные явления жизни или нескромные мысли, намерения. В цивилизованном обществе причиной эвфемизации может служить цензурный запрет-этикет, боязнь грубых или неприличных выражений и т.п. Однако в современном обществе гласности и вседозволенности на первый план выступает фактор политический, эвфемизм становится и средством воздействия на массовое сознание, затемнения и искажения общественных и политических явлений [1]. Таким образом, вслед за развитием общества появляется все больше и больше источников возникновения эвфемии, что обусловливает динамичное развитие данного явления.
Поскольку любой язык - это явление общественное, в нем непременно отражаются социальные и культурные особенности его носителей. Поэтому для изучения явления эвфемии и сопоставления его в русском и китайском языках необходимо, прежде всего, рассмотреть истоки его формирования в обоих языках.
Как уже было отмечено выше, первопричиной появления эвфемизмов в любом языке были религиозные табу. Во многих древних цивилизациях, в том числе в Древней Греции, Древнем Риме, Индии, Китае, а также у древних славян в силу убеждения о неразрывной связи предмета и явления, было принято избегать прямого называния пугающих и сверхъестественных предметов или явлений. В Древней Руси, например, боялись называть вслух имя бога молнии, грозы и войны Перуна. Многие люди во время грозы затворяли окна и двери, а молились этому богу, только положив рядом оружие. Женщины избегали имени богини рукоделия Мокоши, чтобы она не путала пряжу. Сам факт, что сведения о славянском язычестве собирались учеными буквально по крупинкам и не считаются до конца достоверными, поскольку в летописях содержится крайне мало информации об этом, говорит о том, что существовали строгие словесные религиозные табу. Кроме того, у древних славян существовал запрет на наименование нечистой силы (лешего, домового, черта, демона). Средством общения с нечистой силой и называния ее служила матерная брань. С ее помощью также изгоняли болезни, поскольку верили, что в заболевшего вселялся черт, защищали себя от нечистой силы [2]. Таким образом, к древнейшим русским эвфемизмам можно отнести матерную речь, которой заменяли названия всех представителей нечистой силы. В 17 веке православная церковь начала вести активную борьбу с матерными словами как с проявлением язычества, однако она не увенчалась успехом и привела к тому, что матерные выражения сами стали объектом эвфемизации и до сих пор активно функционируют в современном русском языке.
В Древнем Китае табу на имена проявилось по-особенному, не так, как у других народов, что связано в первую очередь с уникальной религиозной системой, сложившейся в этой стране. Имперская религия (или Мандат Неба) - древнейший феномен китайского религиозного сознания, исторически предшествующий всем формам идеологии. В представлениях древних китайцев существовал единый универсум параллельных обитаемых миров, населенных божествами-предками. Связь между двумя мирами осуществлялась через посредника, которым был император (А—- 'сын неба'), который имел статус сакрального существа от самой своей функции носителя власти [3]. Очевидно, что такая религиозная система была абсолютно уникальна, ведь место богов занимали природные духи, отвечающие каждый за определенную территорию, и духи предков, причем ни те, ни другие не вызывали никаких страхов. Однако в Китае также получает широкое распространение религиозный запрет на имена, связанный с императором - носителем сакральной власти и с духами предков.
В Древнем Китае существовало несколько видов табу на имена: 1) Го-хуэй (ЯШ) - запрет на употребление имени императора или его предков. Например, во времена династии Цинь не использовали имя императора Цинь Шихуанди -Чжэн (Й), поэтому первый месяц года по лунному календарю, который назывался чжэн-юэ (ЖЯ), переименовали в дуань-юэ (®Я). Нарушение данного табу строго каралось, в 1777 г Ван Сихоу (1ШШ) написал на своей книге имя императора Цяньлуна, и в результате был казнен вместе со всей своей семьей; 2) Цзя-хуэй (ШШ) - запрет на употребление имён собственных предков. Имена предков, как правило, избегали упоминать до седьмого поколения; 3) Шэнжэнь-хуэй (5АШ) -запрет на употребление имён почитаемых людей. Так, например, во времена династии Цинь имя Конфуция было табу.
Существовало три способа избежать употребления табуированного иероглифа, которые можно считать древнейшими приемами эвфемизации в Китае: 1) заменить иероглиф на другой, близкий по звучанию; 2) оставить вместо иероглифа пустое место; 3) пропустить в иероглифе одну черту (обычно последнюю). В настоящее время многие до сих пор предпочитают не давать своим детям имена, которые напоминали бы имя кого-то из предков. В русском языке, несмотря на существование в древности табу на имена умерших предков, сейчас довольно часто называют детей в их честь, проявляя, таким образом, уважение и почтение.
В рамках так называемой имперской религии в Китай проникают иностранные религиозные учения, такие как буддизм и ислам, а также складываются локальные, самостоятельные этико-философские учения - даосизм и конфуцианство. Последнее в литературе часто называют «государственной религией Китая», поскольку именно конфуцианство играло роль национальной науки и философии, а также заложило основы морали и этико-ритуальных традиций в китайском обществе. Конфуций провозглашает социальную идею 'золотой середины и гармонии' гЬопдуопд Ьеж и пути ее достижения посред-
ством этико-ритуальных норм, получивших название китайского традиционного церемониала [3]. В соответствии с данными принципами в китайском языке появилось огромное количество эвфемизмов, используемых для замены лексических единиц, невозможность употребления которых связана с нормами этики и морали. Во многих эвфемизмах отчетливо прослеживается идея íDü, которая проявляется в мягких, не режущих слух оборотах речи, в стремлении китайцев сгладить и прикрыть все неприятные явления действительности. Так, например, в соответствии с данным принципом малолетних преступников принято называть - 'оступившаяся молодежь'; о росте цен говорят - 'регулирование цен'] превышение умеренных цен называют - 'договорная цена'. Очевидно, что эвфемизмы, построенные по принципу конфуцианской гармонии, широко используются и в современном китайском обществе.
Таким образом, изучив религиозные истоки формирования эвфемизмов в русском и китайском языках, мы обнаружили, что на русский язык древнейшие религиозные табу не оказали существенного влияния ввиду того, что после появления на Руси христианства церковь всячески «стирала» из сознания людей любые проявления язычества. В Китае же религиозно-нравственная система не подвергалась значительным изменениям, традиционные конфуцианские взгляды почитались китайцами во все времена, поэтому они наложили неизгладимый исторический и культурный отпечаток на китайский язык и, следовательно, на эвфемизмы.
Эвфемизмы достаточно широко употребляются в разговорной речи и в китайском, и в русском языках и отражают обывательские взгляды и ценности двух народов, а также некоторые особенности национальной психологии на современном этапе общественного развития. Так, в китайском языке основная цель употребления эвфемизмов в речи - максимально поддержать интересы и сохранить честь собеседника, в то же время приложить все возможные усилия, чтобы собеседник чувствовал себя комфортно. Поэтому китайские эвфемизмы, приукрашивая или, наоборот, опресняя реальную картину, повышают степень приемлемости передаваемой негативной информации. Аналогичное стремление существует и в русском языке, однако наряду с целью поддержать интересы собеседника, явно присутствует тенденция сохранить свое лицо и выглядеть вежливым в глазах окружающих.
В жизни и китайцы, и русские, говоря другим о неприятных недостатках, часто делают это не прямо, а намеренно используют слова с положительной окраской, например: Фа fengfu,H futai- 'богатый, обильный' или 'раздобрел', что означает, что тот, о ком говорят, 'слишком толстый' - ^§taipang. Аналогично используют miáotiao - 'стройный', ЩЩ qlngxiu - 'изящный', говоря о чересчур худом человеке, вместо %$táishóu - 'тощий'. Вместо Ф^, xiaoqi - 'скупой' используют jiéyue - 'экономный'; ШФ danx/ао - 'трусливый' и в китайском, и в русском заменяют на Ш! jinshén - 'осторожный; осмотрительный'. Подобным образом используют в китайском laoshi - 'простодушный' и 'простачок' - в русском вместо .1$ yúben - 'глупый, тупой'; jiantán - 'любитель поговорить, разговорчивый' вместо ЩЩ luosuo - 'многословный, нудный', Шп ráoshé - 'болтать лишнее, распускать язык'. Подобные слова и выражения помогают оставить у собеседника хорошее впечатление от разговора.
Как было сказано выше, в китайском языке помимо приукрашивающих эвфемизмов, присутствуют также «опресняющие» или смягчающие неприятные факты и ситуации эвфемизмы. Подобное явление можно наблюдать также и в русском языке. Например, китайцы деликатно говорят М^йФ^-® jiao youdian bu fangbian - 'некоторое неудобство в ногах' вместо ШМ bojiao - 'хромой'; 7Л# duo hele jlbei - 'выпить на несколько стаканов больше' или в русском -'наклюкаться, набраться' вместо hezul - 'напиться'. В случае болезни вместо youblng - 'болеть' иногда используют ^^ qian'an - 'недоставать покоя', аналогично в русском - 'испытывать недомогание'; при разводе вместо ЙМ líhun - 'развестись, расторгнуть брак' говорят fenshou - 'расстаться, разлучиться'. Очевидно, что такого рода эвфемизмы помогают избежать прямого, излишне откровенного выражения факта, снизить психологическое давление на собеседника. Вышеперечисленные примеры показывают, что и китайские, и русские эвфемизмы схожи в своем стремлении заменить прямое наименование тех или иных неприятных моментов действительности тактичными, мягкими оборотами речи, насколько это возможно.
Однако в китайском языке при использовании говорящим эвфемизмов акцент ставится не на том, чтобы точно выразить мысль, а на том, чтобы показать собеседнику свое сердечное, искреннее отношение. То есть целью говорящего является установление и поддержание хороших отношений с собеседником и тем самым осуществление конечной цели коммуникации. В сознании носителей русского языка такая цель также присутствует, однако является второстепенной. На первый план выходит придание речи изысканности, вежливости, манерности, что позволяло бы судить о культурном статусе говорящего, но никак не о его отношении к собеседнику. Ведь чересчур резкие, прямые высказывания в чей-либо адрес не всегда рассматриваются как плохое отношение к адресату высказывания, а чаще как некультурность, невежливость говорящего.
Однако существуют и некоторые особенности, одинаковым образом присущие эвфемизмам и китайского, и русского языков. Так, и китайцы, и русские используют эвфемизмы для того, чтобы намеренно создать дистанцию между языковым знаком и обозначаемым им предметом или явлением, что не дает собеседнику возможности понять значение слова, основываясь на его прямом
значении, требует от него поиска скрытого смысла, намека. Такое свойство эвфемизма получило название косвенности номинации. В китайском языке, как и в русском, для изменения семантики говорящий часто использует различные тропы, т.е. образные формы выражения мысли, осмыслив которые собеседник может понять, о чем идет речь. Например, в Древнем Китае традиционной формой брачных отношений было многоженство, и прямое наименование младшей наложницы Ф^, младшей женой - выглядело несколько вульгарно и резало слух, поэтому люди использовали 'ЭШ.вШ.&Ж.—Й.йЙ' - букв.: 'другой дом, дом на стороне, второй дом'. Табу на прямое наименование проблем в супружеских отношениях послужило причиной возникновения таких метафорических эвфемизмов, как, например, или букв.: 'скрипка и арфа не настроены'. Подобные образные обороты речи используются и в русском языке: 'у него не все дома' вместо 'дурак, псих'; 'без царя в голове', т.е. 'глупый', 'кормить рыб' вместо 'тонуть' и множество других [4].
Подобные эвфемизмы, созданные с помощью тропов, заменяют, затушевывают прямые и грубые наименования. Кроме того, подобные туманные, неясные обороты речи часто используются для обозначения различных неприличных явлений. Например, говоря об интимных отношениях между мужчиной и женщиной, китайцы часто используют - 'то дело',ВШ 'домашние дела',Щ£%М -'отношения между мужчиной и женщиной' и другие; наименования половых органов обозначают паде - 'то' упЬи - 'женское начало', ТЙ шЬй -'нижняя часть' и другими эвфемизмами. О беременности китайцы говорят Щ # уоих! - 'есть радость', а русские - 'оказаться в интересном положении'. О проституции вместо ЙШ тауп носители китайского языка говорят ¡¡апуё - 'низкая профессия', в русском языке же это понятие обходят, используя выражение - 'древнейшая профессия'. Такие эвфемизмы извилисто и многозначительно выражают смысл, содержат некий намек на передаваемое понятие и позволяют говорящему достичь положительного коммуникативного эффекта.
Говоря о приемах вежливости в китайском языке, которые берут истоки из упомянутой выше конфуцианской идеи гармонии, следует отметить, что в китайском языке присутствует множество форм, выражающих уважение к собеседнику, таких как, например: ИпдЮп ^^ара - 'ваш отец' (букв. 'его Величество),
диапдди - 'почтить своим присутствием', М Ьи'чЬёпд - 'оказать милость' и другие, а также формы проявления сдержанности и самопринижения, используемые для того, чтобы несколько возвысить собеседника, например: ШХ Ыгеп - 'я' (букв.: 'презренный человек'), Ьиохио - 'мое произведение' (букв.: 'неудачное, плохое произведение'), qianjiаn - 'мое мнение' (букв.: 'некомпетентное мнение') и другие [5]. Такие выражения наглядно отражают традиционную национальную психологию китайцев, их стремление к скромности и почтительности. В русском языке также существуют определенные слова для выражения скромности, однако они чаще всего используются в ответ на похвалу и, в отличие от китайского, не причисляются к разряду эвфемизмов, и потому не рассматриваются в данном исследовании. Перечисленные выше примеры лишний раз подтверждают ранее сделанный вывод о том, что китайское понятие ^Шв несколько шире, нежели русское - эвфемизм. Говоря о русских эвфемизмах, обязательно подразумевается негативный денотат, в китайском языке же это понятие, очевидно, используется для всех проявлений «благоречия».
Среди национально окрашенной лексики китайского языка также существует ряд эвфемизмов, в основе которых лежат известные литературные произведения, мифы, предания, а также исторические факты. Например: - букв.: 'не вернул людям' в значении 'умер' (здесь конфуцианские мотивы о том, что нужно вернуть долг родителям), т.е. 'умер'; ЙЖ - букв.: 'желтый источник', т.е. 'загробный мир, тот свет', - букв.: 'гора Тайшань' - 'умереть' (отправиться к небожителям), И - букв.: 'есть уксус' вместо 'ревновать, завидовать' и другие [6]. В русском языке также существуют эвфемизмы, содержащие в себе
Библиографический список
реалии русской культуры и истории. Например, говоря о человеке очень низкого роста, да к тому же ничего не смыслящем в силу своего возраста, используют выражение 'от горшка два вершка'. Широко применяются в русском языке эвфемизмы, производные от имен литературных героев: 'обломовщина' - вместо 'лень, бездействие'; 'ноздревщина' - вместо 'буйство и бесцеремонность'. Все эти выражения преисполнены национальным колоритом, поэтому только люди, воспитанные в культурной среде их возникновения, могут мгновенно ассоциировать их с обозначаемыми ими явлениями, понять их истинный смысл.
Помимо вышеперечисленных особенностей, некоторым эвфемизмам китайского языка в связи с большим количеством диалектов присуща также территориальная принадлежность. Например, в современном кантонском избегают употребления слова $ из-за созвучности с Й хюпд - 'зло, несчастье', поэтому вместо - 'свободная комната' говорят д'М - 'благоприятная комната'; в слове - 'свиной язык' ^ созвучно с - 'ущерб, коррозия', поэтому табу на это слово достаточно широко распространено в различных частях Китая, например, на севере его называют в провинции Гуандун - ШШ, а в провинции Цзянси - ЙМ - 'привлекать богатства' или - 'прибыль', все это территориальные эвфемизмы. В русском языке, несмотря на огромную территорию страны, присутствуют лишь фонетические диалекты, поэтому эвфемизмов, употребляемых лишь на конкретной территории, нет.
Таким образом, в ходе исследования были выявлены общие черты и различия, связанные с процессами эвфемизации в русском и китайском языках. Так, очевидным является тот факт, что и русским, и китайским эвфемизмам присуща косвенность высказывания, проявляющаяся в образности и многозначительности эвфемизированной лексики в обоих языках. Эвфемизмы и того, и другого языка впитали в себя социокультурные и исторические особенности страны, в которой функционируют, что проявляется, в частности, присутствием в эвфемизмах реалий, и отражают картины мира носителей обоих языков.
Говоря о различиях, следует отметить, прежде всего, происхождение первых эвфемизмов - в русском языке, как и в большинстве других языков мира, первопричиной эвфемизации послужили религиозные табу, в то время как в Китае сложились уникальные запреты на использование имен правителя, имен предков, послуживших источниками формирования первых эвфемизмов. Не присуща эвфемизмам русского языка такая особенность, как территориальная принадлежность, что связано с отсутствием диалектов.
Русские и китайские эвфемизмы хоть и имеют общую задачу придать высказыванию некую приемлемость, однако конечная коммуникативная цель этого процесса в двух языках различна: в китайском - соблюсти интересы собеседника, в русском - проявить собственную благовоспитанность. Столь ярко выраженное стремление китайских эвфемизмов к достижению высокой степени толерантности обусловливает их отличие от эвфемизмов других языков.
Таким образом, рассмотрев особенности эвфемизмов китайского и русского языков, мы пришли к выводу, что изучаемое явление функционирует в обоих языках в целом одинаково, если принимать во внимание лишь те эвфемизмы китайского языка, которые отвечают критерию обозначения негативного денотата, поскольку понятие «эвфемизм» в китайском языке несколько шире, чем в русском, и включает в себя любые проявления вежливости. Обобщая все вышесказанное, можно сделать вывод, что, несмотря на преимущественно идентичные сферы употребления, эвфемизмы как китайского, так и русского языка имеют свои отличительные особенности, обусловленные экстралингвистическими факторами. Все эти особенности, несомненно, необходимо учитывать в процессе межкультурной коммуникации, поскольку эвфемизм несет не только сугубо когнитивную информацию об обозначаемом им предмете, но и определенную психологическую, эмоциональную нагрузку, адекватно воспринять которую возможно, лишь владея фоновыми знаниями о культуре носителей того или иного языка.
1. Никитина И.Н. Эвфемия в зарубежной и отечественной лингвистике: история вопроса и перспектива исследования. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/ evfemiya-v-zarubezhnoy-i-otechestvennoy-lingvistike-istoriya-voprosa-i-perspektiva-issledovaniya
2. Успенский Б.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии. Избранные труды. Москва, 1994; Т. 2: 53 - 128.
3. Ткаченко Г.А. Культура: словарь-справочник. Москва: ИД «Муравей», 1999.
4. Мэй В. Языковое табу: Эвфемизм в современном русском языке: Язык. Коммуникация. Гуманитарные исследования. 2012; № 3: 49 - 57.
5. Чань Ч. Эвфемизация в русском и китайском языках: лингвокультурологический и лингвопрагматический аспекты. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Волгоград, 2013.
6. Акбаш В.А., Назарова А.А. Способы перевода эвфемизмов с китайского на русский язык. Материалы секционных заседаний 58-й студенческой научно-практической конференции ТОГУ: в 2 т. Хабаровск: Издательство Тихоокеанского государственного университета, 2018.
References
1. Nikitina I.N. 'Evfemiya v zarubezhnoj i otechestvennoj lingvistike: istoriya voprosa i perspektiva issledovaniya. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/evfemiya-v-zarubezhnoy-i-otechestvennoy-lingvistike-istoriya-voprosa-i-perspektiva-issledovaniya
2. Uspenskij B.A. Mifologicheskij aspekt russkoj 'ekspressivnoj frazeologii. Izbrannye trudy. Moskva, 1994; T. 2: 53 - 128.
3. Tkachenko G.A. Kul'tura: slovar-spravochnik. Moskva: ID "Muravej", 1999.
4. M'ej V. Yazykovoe tabu: 'Evfemizm v sovremennom russkom yazyke: Yazyk. Kommunikaciya. Gumanitarnye issledovaniya. 2012; № 3: 49 - 57.
5. Chan' Ch. 'Evfemizaciya v russkom i kitajskom yazykah: lingvokul'turologicheskij i lingvopragmaticheskij aspekty. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Volgograd, 2013.
6. Akbash V.A., Nazarova A.A. Sposoby perevoda 'evfemizmov s kitajskogo na russkij yazyk. Materialy sekcionnyh zasedanij 58-j studencheskoj nauchno-prakticheskoj konferencii TOGU: v 2 t. Habarovsk: Izdatel'stvo Tihookeanskogo gosudarstvennogo universiteta, 2018.
Статья поступила в редакцию 01.04.20
УДК 894.612.8-1
Bedirkhanov S.A.-oglu, Cand. of Sciences (Philology), senior researcher, Institute of Language, Literature and Art. G. Tsadasi of the Dagestan Federal Research
Center of the Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: bedirhanov@mail.ru
ELEGY GENRE IN THE POETIC WORKS OF AZIZ ALEM IN 1960-1980s. The article discusses compositional features of the elegy genre in the work of Aziz Alem, a famous Lezgin poet. Sociocultural transformations of the 1960-1980s are traced, which, coupled with the actualization of individually manifested spiritual maxims, indicate the possibility of rationalizing the mental structures of creative consciousness. As a result, creative consciousness is increasingly turning to the existential problems of human existence. This contributes to the expansion of the living space of the poetic spirit, the diversity of forms, primarily genre, the representation of the phenomena of his being. The elegy became one of these forms, which occupies a significant place in the literature of the peoples, including Lezgi and Dagestan. In this regard, of particular interest is the poetic work of Aziz Alem. It is noted that the poet's creative phenomenon, which has actually become an experimental laboratory for the production of genre innovations, has introduced a number of extraordinary structural phenomena into the national poetic system, representing the life forces of the lyrical hero in various genre competencies of spiritual life. The elegy genre is given as an example. The structural foundations of the creative phenomenon of the famous Lezgi poet are considered.
Key words: genre, elegy, compositional features, creativity, poetic consciousness, Lezgi poet, Aziz Alem, 1960-1980s.
С.А.-оглы Бедирханов, канд. филол. наук, ст. науч. сотр., Институт языка, литературы и искусства имени Г. Цадасы Дагестанского
федерального исследовательского центра Российской академии наук, г. Махачкала, E-mail: bedirhanov@mail.ru
ЖАНР ЭЛЕГИИ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ АЗИЗА АЛЕМА 1960 - 1980-Х ГОДОВ
В статье рассматриваются композиционные особенности жанра элегии в творчестве известного лезгинского поэта Азиза Алема. Прослеживаются социокультурные трансформации 1960 - 1980-х годов, которые, сопряженные с актуализацией индивидуально явленных духовных сентенций, обозначили возможности рационализации ментальных конструкций творческого сознания. Как следствие, творческое сознание все больше обращается к бытийным проблемам человеческого существования. Это способствовало расширению жизненного пространства поэтического духа, разнообразию форм, в первую очередь жанровых, репрезентации явлений его бытия. Одной из этих форм стала элегия, которая занимала значительное место в литературах народов Дагестана, в том числе и лезгинского. В этом отношении особый интерес представляет поэтическое творчество Азиза Алема. Отмечается, что творческое явление поэта, фактически ставшее экспериментальной лабораторией по производству жанровых новаций, внесло в национальную поэтическую систему ряд неординарных структурных явлений, представляющих жизненные силы лирического героя в различных жанровых компетенциях духовного бытия. В качестве примера приводится жанр элегии, на основе анализа которого рассматриваются структурные основы творческого явления известного лезгинского поэта.
Ключевые слова: жанр, элегия, композиционные особенности, творчество, поэтическое сознание, лезгинский поэт, Азиз Алем, 1960 - 1980-е
Элегия как жанровая форма определилась в Древней Греции в 6 в. н.э. Если первоначально элегия отражала широкий круг тем - от высокообщественных (патриотизм, идеалы гражданской и воинской доблести) до узко субъективных (радость и горе люби), то в новой европейской литературе она приобретает определенность содержания, становится выражением философских размышлений, грустных раздумий, скорби [1, с. 200]. Примерно в таком тематическом диапазоне элегия включается в динамику литературного процесса народов Дагестана. Следствием этого явилось широкое распространение традиций жанра в дагестанской литературе.
Значимую роль жанр элегии играл в развитии литературного процесса советского периода. В этом отношении особый интерес представляют 1960 -1980-е годы, социокультурные процессы которых определили условия трансформации идеальных структур творческого сознания. Результатом этих трансформаций стала культивация «комплекса человеческих переживаний в тончайших нюансах и противоречиях. Поворот к миру субъективных переживаний высвобождает содержание жанров элегической лирики из плена идеологический обязательности и позволяет полностью выйти из состояния кризиса, в которое она попала в 20 - 30-е годы, насыщенной человеческой болью, обновленной, способной к освоению новых художественных форм и глубин жизни. Результатом высвобождения является активный синтез диахронных и синхронных форм, из которого при влиянии традиций русской поэзии складывается многообразие жанров элегической лирики и их разновидностей» [2, с. 52].
В 1920 - 1950-х годах элегия существовала в основном как разновидность политической лирики, посвященной «героической деятельности и гибели борцов за новую власть, за защиту и свободу родины. В этом случае грустные настроения, скорбь часто перекрываются оптимистическими, пафосными интонациями, чувством выполненного долга» [3, с. 95].
В 1960 - 1980-х годах жанровые характеристики элегии развертываются в рамках ее специфических тем. «Утратив социальную конфликтность, классовую остроту (а с ними и традиционно элегическую лексику), он (жанр - С. Б.) приобрел другие качества, другой ракурс, углубился в проблемы философского характера, стал внедряться в вопросы бытия, любовную тематику» [4, с. 68].
Вопросы бытия, явленного в особых формах и принципах его организации, ставятся в элегиях известного лезгинского поэта Азиза Алема. Сюжетные основы этих элегий в основном насыщены природными явлениями, которые концентрируются вокруг одного функционально определенного ценностного конструкта, сопряженного с волнениями жизни в ее особых состояниях. Этот конструкт есть плач, в образных формах которого жизненные и природные ритмы включаются в линии переплетения.
Таким образом, через функциональные характеристики образа плача в природный мир включаются жизненные ситуации, мотивированные определенным
состояниям души, а именно - скорби. Из этого состояния исходят силы, устремленные на внешний мир.
Явления внешнего мира, уже заряженные жизненными силами, встраиваются в ряды аналогий, в полях которых представляется состояние скорби в символах природы. Так определяются пределы жизненного пространства лирического «Я», уже «уменьшенного» до состояния скорби.
Стихотворение А. Алема «Ц1ун шехьун» («Плач огня») начинается со строк:
Къула ц1ай аеа, гъиле- эрч1и ц1вел, -
Фикиррик ква зун п1узарар жакьваз <. . .> [5, с. 56].
В очаге огонь, правая рука на виске, -
В раздумьях я, кусая губы <...>. (Подстрочные переводы здесь и далее принадлежат автору).
Упорядоченные в этих строках семантические ряды сходятся в точках, соприкосновения которых фиксируются позиционные характеристики лирического «Я». В концентрации этих характеристик «Я» представляется не только во внутренне данных жизненных ситуациях (в раздумьях), но и в внешне оформленных телесных атрибутах (гъиле - эрч1и («в правой руке»); п1узарар жакьваз; («губы дрожат»)) его бытия. Синтезирующей формой субъективных характеристик «Я» является семантическое целое, встроенное в синтаксический строй предложения Къула ц1ай ава (В очаге горит огонь).
Вербальный акт «Къула ц1ай ава» («В очаге горит огонь») может быть заявлен из определенной пространственной точки, из которой и падает созерцательный взгляд на горящий в печке огонь. Созерцание, как акт ценностно-мотивированного сознания, не может быть охвачено вербальными структурами. Его функциональная сущность сопрягается с процессами, в актуальности которых сюжетные механизмы запускаются в действие. Таким образом, в созерцании определяются некие точки, на которых фиксируются позиции огня - как непосредственно данного объекта, вещи; субъекта - как внешне определенной телесной данности. С дальнейшим развертыванием сюжетных механизмов функциональная суть созерцания теряет значимость, в результате локализуются и фиксированные им позиции.
Позиции огня как объекта и «Я» как телесно данного субъекта растворяются, в результате формируется новая актуальная позиция, представляющая образы огня и лирического «Я» как имманентно данные явления единой жизни духа. Концентрация сюжетных компонентов вокруг этой позиции есть следствие выстраивания семантических рядов, насыщенных различными художественными средствами. В символических значениях этих средств природные образы представляются в потоках сознания. Именно в сознательных потоках не соприкасающиеся в реальной действительности с огнем явления могут быть включены в структурные основания приема сравнения:
