CC BY
68
ЯЗЫКИ КУЛЬТУРЫ
УДК 894.612.8-1 ББК 83.3
С.А. Бедирханов
ТЕМА «Я» И «МИР» В ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ АЗИЗА АЛЕМА. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ
Тема «Я» и «Мир» относится к разряду вечных, имеет глубокие корни в этнопоэти-ческом творчестве лезгинского народа. В дореволюционной поэзии она встраивалась в ценностно-смысловую иерархию, развернутую, в основном, в строфических структурах социальной и философской лирики. В лезгинской советской поэзии к теме «Я» и «Мир («Вселенная»)» обращается Азиз Алем. Данная тема определяет доминантную суть художественно-эстетической позиции известного лезгинского поэта, несущей всю социокультурную напряженность 1960-1990-х годов. Если в поэзии Азиза Алема 1960-х годов полюс «Мир» представляет внутренне концентрированную образную конструкцию, затрагивающую экзистенциальные смыслы человеческого бытия, то в 1990-е годы «Мир» включается в жизненные ритмы его лирического «Я» в виде отдельных фрагментов, которые в строфических композициях проявляются в знаках, выражающих удивление и осуждение.
Ключевые слова:
Азиз Алем, Мир, поэтическое творчество, тема, Я, 1960-1990-е годы.
Бедирханов С.А. Тема «Я» и «Мир» в поэтическом творчестве Азиза Алема. Социокультурный аспект // Общество. Среда. Развитие. - 2018, № 1. - С. 40-44.
© Бедирханов Сейфеддин Анвер оглы - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра Российской академии наук, Махачкала; e-mail: bedirhanov® mail.ru
В 1960-е годы социальная эволюция общества приходит к своему логическому завершению, следствием чего явилась устойчивость его институциональных структур, встроенных в строго упорядоченное социокультурное пространство советского государства. Локализация жизненных интенций коллективного сознания, импульсивные ритмы которого и в 1920-1930-е годы генерировали мощные, обеспечившие динамичное социально-экономическое развитие страны созидательные силы, обозначила актуальность индивидуально заданных духовных императивов, располагающих бытийными смыслами человеческого существования» [6].
Схватывание бытийных смыслов в символических реалиях духовной жизни обеспечивало условия для рационализации ментальных конструкций творческого сознания, которое должно было предлагать собственные идеальные референции
мироздания. Так как именно «осознание человеком себя индивидуальностью ставило перед культурой задачу создать такую модель действительности, которая позволяла бы человеку одновременно познавать мир, жизнь и самого себя во всей их и своей сложности, выбирать наиболее подходящие именно ему ценности и идеалы, реализовывать те свои "я", которые не могли реализоваться в жизни. Наиболее совершенным видом такой модели становится художественный мир литературного произведения» [9].
Актуальность индивидуально заданных смыслов человеческого бытия обозначила условия расширения жизненного пространства духа, вследствие чего этно-поэтическое сознание лезгин открывается к всеобщим, универсальным формам организации бытия. Приобщенное к всеобщей идее этнопоэтическое сознание народа в 1960-х годах выстраивает ценностно-смысловую иерархию, одной из доминант-
ных структур которой становится тема «Я» и «Мир».
В этом отношении особый интерес представляет поэтическое творчество Азиза Алема. Творческий феномен поэта во многом и определил структурные характеристики лезгинской поэтической культуры второй половины ХХ века.
Поэт Азиз Шихбинетович Фатуллаев родился в 1938 году в поселке Мардяканы Азизбековского района г. Баку Азербайджанской ССР. Учился на историко-филологическом факультете Дагестанского государственного университета им. В.И. Ленина. Окончил Московский Литературный институт им. М. Горького. Работал главным редактором объединенной редакции литературных журналов Союза писателей Дагестана, секретарем партийной организации СП и Союза композиторов Дагестана.
Стихи А. Алем начал писать еще в школьные годы, а публиковаться в республиканских газетах и журналах - в период студенчества. Первые же его стихотворные произведения свидетельствовали о склонности поэта к философским размышлениям.
В своих произведениях А. Алем обращается к вечным, универсальным проблемам, затрагивающим бытийные устои человеческого существования.
Во вступительном слове к сборнику «Охапка лучей» («Са къужах нурар») поэт обращается к читателю: «У каждого человека есть своя "вселенная". Вселенная поэта - его творчество. В результате выбора поэтического псевдонима Алем (Вселенная) я выбрал вселенную темой для себя. Моя тема - это вся Вселенная. Хоть и кажется это несколько своеобразным, я не отвергаю никакую сторону жизни, наоборот, все «богатство» принимаю: сложность, таинственность, красоту и т.п. В то же время, если я пишу о цветке, то я думаю о целом земном шаре, а если пишу о земном шаре, то думаю о цветке. Если коротко сказать, то я - диалектик. Вот мой высший принцип: "Ты покажи мне человека, а я расскажу тебе о человечестве"» [3, с. 3].
Суть всеобщих, универсальных образов заключается в отсутствии их чувственно-созерцательных денотат. Их открытость отмечена символически обусловленным идеальным содержанием. Полнота этого содержания есть демонстрация напряженности творческой рефлексии, через структуры которой «пропускаются» сознательные интенции духа. В точке соприкосновения этих интенций фиксируются пог-
раничные состояния, в последовательности «расширения» которых проявляются содержательные полюсы («Я» (Азиз) - «Вселенная» (Алем)) единого идеально сконструированного жизненного пространства духа.
Явление сущности Я в присутствии есть концентрация сознательных интенций вокруг единого первоначала, субъектного ядра, обусловленного содержанием «Я мыслю». В универсальности этого содержания мыслительные структуры включаются во внутреннюю логику эстетической целесообразности, вследствие чего освещаются символическим значением. В результате конституируется внутренне иерархизированная сложная конструкция поэтического начала (лирического Я), несущего смысл экзистенции бытия. Именно в экзистенции мир (вселенная - второй полюс) включается в структуры видения. Дело в том, что экзистенциальная установка «не преследует цели воспроизведения жизни как всеобъемлющего целого во всем многообразии связей личности с миром; конструируется лишь условно-моделируемая, концептуально-организованная художественная действительность, способная обнаружить равно сущности бытия и психологические первоосновы человека <...>» [7, с. 29-30].
Мир сам по себе чужд бытийным основам существования, его сущностная реальность обозначена экзистенциональными смыслами человеческого бытия, вследствие чего данность мира может быть явлена в присутствии в качестве одного из полюсов дуальной оппозиции.
Собранный тематическим взглядом (Э. Левинас) Я воедино мир дан интенцио-нально, то есть тогда, когда в него обращены взоры Я. Через структуры обращения «прогоняются» потоки сознания, несущие смысл объективности мира.
Освещенный объективностью мир открывается мысли в качестве единого универсума, принципы строения которого обусловливают экзистенциальную напряженность человеческого бытия. В результате определяются условия интенсивного производства рефлексии, в тотальности которой схватываются устои мироздания в его универсальных, всеобщих явлениях.
Тотальная рефлексия над универсальными принципами мироздания в 1960-х годах была обусловлена и целесообразностью ухода от социально мотивированных реалий мироустройства, «от участия в политической жизни, от обращения в своих произведениях к проблемам политики,
о О
СО О
3 О
политическом идеологии, политических споров, от актуальных проблем государственной жизни, самоизоляции. Ситуация противостояния художника и власти вела к тому, что некоторые сознательно отказывались от плена Времени в пользу Вечности. Еще одним способом ухода от столкновения системой было умолчание серьезных проблем и трагедий» [8, с. 21]. Все это определило и жизненные стратегии поэтического духа А. Алема, сопряженные со смыслами драматизма и недосказанности.
Стихотворение А. Алема, которое начинается со слов «Зун тек я» («Я одинок»), состоит из четырех строк. Первый и третий строки произведения повторяют суждение «Зун тек я» («Я одинок»). Как следствие, семантическая конструкция произведения не восприимчива к информационно насыщенным референциям бытия. Однако его субъектное начало освещено значением одиночества, семантическое выражение которого не имеет «вещностного» денотата. Его понятийное значение всецело определяется бытийной драмой человеческого существования.
В присущих поэтическому сознанию конститутивных принципах (Э. Кассирер) мотив одиночества облагается символическим содержанием, через структуры которого духовные референции бытия транслируются в явления переживания. Дело в том, что слово «тек» («одинокий») встроено в грамматическую конструкцию суждения «Зун тек я» («Я одинок»), вследствие чего бытийная драма (одиночество) присваивается субъективностью, тем самым она становится субъективным переживанием лирического Я.
В переживании одиночества сознательные явления духа выстраивают особый духовный порядок, который равнодушен к «естественным» ритмам жизненных импульсов. Явления этого порядка определяются в отношениях к миру. Мир в переживании лишен «пространственной протяженности». Его сущностные характеристики сведены к единому внутренне замкнутому смысловому конструкту, встроенному в жизненный ритм сердца: / Зун тек я - / Дуьнья михьиз эбеди зи рик1ева [1, с. 23]. (/Я одинок - / Мир вечно в моем сердце).
В стихотворении «Дуьньядиз» («Миру») лирический герой обращается к миру. Обращение есть следствие определенности позиций Я (как субъекта) и мира (в качестве объекта). Однако по отношению к миру Я не может принимать позицию созерца-
теля, так, как цельность мира освещена пространственной бесконечностью, которая не может быть охвачена созерцательным взглядом.
В обращении мир не освещен наименованием (слово «мир» встречается только один раз в конце второй строфы). Поэтому целостная конструкция его протяженности распадается на «фрагменты», которые схватываются рефлекторными волнениями поэтической мысли. В результате уже отрефлексированные «фрагменты» мироздания выстраивают некое новое символическое целое, которое присваивается в качестве жизненного пространства образу поэта.
Поэт - носитель особого дара, являющего бытийные смыслы в предельной напряженности. Жизненные ритмы его духа определяются некими странными, не поддающему здравому смыслу принципами, вызывающими изумление (аламат): / Килиг, вуч фад рехи жезва шаирар, / Кьуьзуь жезва, телеф жезва, аламат! / Дуьз я, ч1алан суьгьуьрчийрин шиирар / Амукьзава асиррал-ди саламат [2, с. 7] (/ Смотри, как быстро седеют поэты, / Странно, стареют и умирают! / Правда, стихи волшебников слова / Веками остаются в строю).
Таким образом, в 1960-х годах развертывание ценностно-смысловой иерархии поэтического творчества имело достоверность в актуальности экзистенциальных смыслов, схватывающих идентификационные характеристики поэтического субъекта в индивидуально определенных явлениях его бытия. Это было следствием упорядоченности структурных оснований социального организма, что означало действенность механизмов, удерживающих равновесие между ритмами сознательной и социальной жизни духа.
Однако социокультурные реалии 1990-х годов, отмеченные активными процессами разложения институциональных основ государства, высвечивают условия развертывания иных сценариев культурного бытия. Сущностные характеристики этих сценариев задаются актуальностью локальных интеграторов, обеспечивающих условия ухода этнически заданных творческих интенций из устоявшегося в течение нескольких десятилетий культурного универсума. «Ликвидация власти партии, - пишет А.С. Ахиезер, - свидетельство не только банкротства власти, которая связывает часть и целое, части между собой, но и банкротства сложившегося на основе определенного нравственного идеала общества, распада его нравственных
основ, идеологии, самоидентификации» [5, с. 666]. В результате обозначились условия деформации структурной иерархии этно-поэтической идентичности, уже ставшей равнодушной к всеобщим принципам организации бытия.
Расшатывание социокультурных устоев общества обозначило некие точки разлома бытийных оснований жизненного пространства духа, столкнувшего с перспективой распада созданной им идеальной конструкции действительности. Свидетельством этого распада стал все больше прогрессирующий процесс от-цепления из оснований идеально сконструированного мира отдельных фрагментов, сопряженных с деструктивными смыслами бытия. Поэтому включение их в ритмической порядок жизни духа фокусировало настраивание над ними целого набора семантико-стилистических концептов, явленных уже в понятийном поле темы осуждения.
Эпизоды мира как объекты осуждения наполняют поэтическое пространство стихотворений А. Алема, созданных в 1990-е годы. В рефлексивных актах сознания эти эпизоды обстраиваются некими ментальными решетками, через которые просачиваются эмоционально напряженные волнения духа, схватывающие в отрывках мира единые, атрофированные принципы его организации. В результате миру присваиваются характеристики «подлости» («Хьайила алчах» («Будучи подлым»), «сумасшедшего дома» («Делиханада») («В сумасшедшем доме»)).
Стихотворения А. Алема «Кет1ен за-ман» («Особенное время») состоит из шести строф, последняя из которых содержит двустишие. Каждая из них начинается со строки «Кьет1енди я заман чи» («Особенное наше время»). Содержательное пространство данной строки являет концентрированную основу чувственно эмоциональных переживаний духа, выстраивающую ритмическую организацию всего поэтического дискурса произведения. В результате складывается единая ритмическая конструкция, которая охватывает жизненное пространство духа в предельных состояниях, детерминированных порядком способов освещенности духовных волнений.
В состоянии напряженности духовных волнений локализуются чувственно-эмоциональные интенции, вследствие чего строфические структуры приобретают «предметно» уплотненные протяженности. Спадание же напряженности сопро-
вождается условиями, обеспечивающими переход поэтического дискурса от одной строфической композиции к другой.
Каждая строфическая композиция есть развернутая знаковая конструкция, сведенная к эпохе в качестве ее дефиниции: / Кьет1енди я заман чи: / Гьардаз ава та-панчи; / Т1ач жеда ви уьмуьдар, / Тагьайт1а вун яланчи<...>. / <...> Кьет1енди я заман чи / Ак1ажарай девран чи; / «Демократрин» талмудар / Хьанва фуни дарман чи [4, с. 16] (/ Наше время особенное, / У каждого есть пистолет, / Исчезнут твои надежды, / Если ты вруном не станешь<...>. / <...> Особенное наше время, / Согнувшее нашу эпоху; / Талмуды «демократов» / Для нас стали едой и лекарством).
Стихотворение заканчивается двустишием, которое также начинается со слов «Кьет1енди я заман чи» («Особенное наше время»). Развернутая же во второй строке семантическая конструкция освещена экзистенциальным смыслом бытия, который включается в поэтический дискурс в качестве его завершающего момента. Символический носитель этого смысла - сердце, по отношению которого действенны явленные в дискурсе характеристики эпохи: / Кьет1енди я заман чи - / Къвазва рик1ел за-лан чиг... (/ Особенное наше время - / Сердце густо покрылось росой).
Кризисные явления 1990-х годов затрагивали не только социокультурные смыслы, но и духовные устои бытия. Синхронизация социокультурных и духовных ритмов в пространстве деструктивных явлений бытия обозначила некие точки напряженности, через которые факты жизни духа транслируются в грамматические формы определений. Присвоение этих определений образу мира в качестве его характеристик лишает мир универсальных принципов устройства.
Отрыв от устойчивых смыслов бытия устанавливает миропорядок, выдающий позицию «мир как есть» в модификации «мир в обрушении».
Сам мир не восприимчив к собственным модификационным изменениям, потому в переживании его «обрушения» развертываются пределы оторванной от самого мира протяженности, представляющей жизненное пространство духа в темных, бесцветных окрасках: / Зиди хьанач ац1ай дуьнья, / Зиди хьана ацай дуьнья, / Са гъиле - пер, са гъиле - тур, / Чан хьана мур, рик1яй къвез гъур, / Набуд начагъ, кьац1ай дуьнья [4, с. 145] ( / Не моим стал полный мир, / Моим стал дойный мир, / В одной
о О
руке - лопата, в другой - меч, / Душа ноет, из сердца льется гной, / Убогий, больной, грязный мир).
Таким образом, социокультурные процессы 1990-х годов обозначили условия распада собранной воедино ментальными императивами социалистического общества идеальной конструкции бытия. Это обусловило процессы деиерархизации ценностно-смысловых установок сознания, столкнувшего с необходимостью трансформации сущностно-содержательных характеристик собственных надындивидуально данных символических структур. Развертывание процессов трансформации ментальных конструкций сознания означало активность эмоционально определенных чувственных конструктов, которые заново выстраивают позицию начала,
определяющего будущие ориентиры жизни духа. Если в 1920-е годы такими конструктами были революционная эйфория и восхваления, то в 1990-е годы сознательные явления включаются в определенную последовательность, заданную понятийными значениями слов удивления и осуждения. В удивлении активны чувственно эмоциональные интенции духа, которые равнодушны к устойчивым универсальным принципам мироустройства. В результате мир включается в присутствие в отдельных фрагментах, в семантических структурах которые представляются как объекты осуждения. Яркий пример - творческое явление Азиза Алема, ставшее отражением всего драматизма и напряженности социокультурного ритма второй половины ХХ века.
Список литературы:
[1] Азиз Алем. Белые облака. - Махачкала: Дагкнигоиздат, 1967. - 55 с. (На лезг. яз.)
[2] Азиз Алем. Восьмое небо. - Махачкала: Дагкнигоиздат, 1978. - 64 с. (На лезг. яз.)
[3] Азиз Алем. Охапка лучей. - Махачкала: ДКИ, 1970. - 80 с. (На лезг. яз.)
[4] Азиз Алем. Терпение в ножнах. Стихи. - М., 2013. - 256 с. (На лезг. яз.)
[5] Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика Россия). Т.1. От прошлого к будущему. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. - 804 с.
[6] Бедирханов С.А. Баллада. К структурным основам этнопоэтического сознания лезгинского народа 1960-1980-х годов // Общество. Среда. Развитие. - 2017, № 3. - С. 26-29.
[7] Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий / Уч. пос. - М.: Флинта; Наука, 2002. - 304 с.
[8] Конев В.П. Советская художественная культура периода 30-х - 80-х годов ХХ века: теоретико исторический анализ / Автореф. дисс. ... докт. культурологии. - Кемерово, 2004.
[9] Черноиваненко Е. Литературный процесс в историко-культурном контексте. Развитие и смена типов литературы и типов литературно-художественного сознания в русской словесности Х1-ХХ вв. Интернет ресурс. Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/chernoiv/14.php
со О
3 О
