CC BY
100
86. Mihailov G. Inscriptiones graecae in Bulgaria repertae (IGBR). Vol. V. София, 1997. №5557ter. P.XLIII-XLIV, 244.
87. Белков Б., Домарадска Л. Котис I (383/2-359) и емпорион Пистирос в Тракия //Трако-гръцки търговски отношения (Емпорион Пистирос. Т. I). Пазарджик, 1995. С. 75-87.
88. Например, в русском переводе М.Е.Сергеенко (Арриан. Поход Александра. М., «Миф», 1993. С. 50) содержится близкое по контексту - «горцев».
89. Mihailov G. IGBR. Vol. V. P. XLIV.
90. См., Домарадски М. Трако-гръцки търговски отношения... С. 81-82.
91. Димитров Д. П. За укрепените вили и резиденции у траките в предримската епоха //Изследвания в чест на акад. Д. Дечев. София, 1958. С. 690.
92. Там же. С. 683-702. Мне представляется, что у самих фракийцев являлось значимым понятие бхлз - с греч. «двор, зал», возможно, и «дворец». Болгарские преемники горных фракийских скотоводов кое-где сохранили это греческое по происхождению слово для обозначения своих хлевов - см., Бакарелски Хр. Етнография на България. София, 1974. С. 299-303. Открытие договора из Пистироса предполагает обозначение царской резиденции термином «эпаулион»?
S.M.KRYKIN
PROTOTOWN, PROTOSTATE, PROTOCIVILIZATION
The present entry is devoted to the determination of the historical place for the ancient community of the southern Thracians, who were the neighbours of the ancient Greeks. Odrysaen«power» united a considerable part of the inhabitants from the East Balkan Mountains falling under the influence of the historical examples of Achaemenid state (European satrapia Skudra) and Athenian Naval League. Yet, in contrast to agricultural civilizations under the high commodity production system (that is - placing emphasis on farming) the Thracians decided on the activities of the «prestige» economics. Their elite lived on at the expense of ordinary people, the headquarters of their rulers bore little resemblance to the city states. Greeks thought the Thracians to be the barbarians and it did not mean their language only. The comparison of the southern-Thracian state system with the Scythian and Huns' communities makes it obvious that all those tribes formed their own systems of the «complicated leadership» with the characteristic moral code. The Thracian community did not compete with the city state Greeks in economic development, but lived according to their own system of laws and rules.
М.С. ГАДЖИЕБ (Махачкала)
К ИЗУЧЕНИЮ ПРАВА КАВКАЗСКОЙ АЛБАНИИ
Право Кавказской Албании - древнейшего государственного образования на территории современных Азербайджана и Дагестана - не являлось еще предметом специального и всестороннего исследования. Хотя следует отметить, что определенное внимание этой проблеме было уделено известным албанистом Ф.Дж. Мамедовой, которая в своей монографии, посвященной характеристике общественного строя раннесредневековой Албании, отвела специальную главу Агуэнским кано-
нам конца V в. - единственному дошедшему до нас памятнику албанского права1. Однако в письменных источниках содержатся немалочисленные данные, как непосредственно, так и косвенно связанные с обозначенной темой и которые дополняют и освещают в той или иной степени различные аспекты правовой жизни Кавказской Албании. В особенности это касается (учитывая неразрывную связь права и государства) материалов по административно-политическому устройству, социальной структуре, формам собственности, исследование которых в аспекте отраженных в них правовых норм, может внести немало нового в данную малоисследованную тему. Настоящая статья представляет собой опыт изучения права Кавказской Албании и автор надеется, что эта тема привлечет внимание специалистов - историков права, юристов.
Возникновение Кавказской Албании явилось результатом внутреннего социально-экономического развития и протекало под активным влиянием внешних факторов. В числе последних следует назвать активное развитие торгово-экономических контактов центров и периферии античного мира в эллинистический период, многовекторное влияние зоны цивилизации на сопредельные территории, крушение империи Ахеменидов, а затем державы Александра Македонского, повлекшие за собой возникновение многочисленных государственных образований. Помимо целого ряда историко-археологических показателей и признаков процесса политоге-неза, сложения раннеклассового общества на Восточном Кавказе, бесспорным доказательством возникновения Албанского государства является чеканка собственной монеты - подражаний драхмам Александра Македонского2.
Как известно, одновременно с государством возникает и такая важнейшая категория классового общества, как право - система общеобязательных норм, устанавливаемых государством, и на ранних этапах существования классового общества и государства распространенной формой права являлось обычное право, т.е. обычаи, правила общественного поведения, санкционированные государством. Конкретные сведения о праве Кавказской Албании античного периода (III в. до н.э.
- III в. н.э.) в письменных источниках отсутствуют. И характеризуя эту сторону общественной жизни Албании в данный период исследователь вынужден оперировать лишь косвенными материалами, предоставляемыми нарративными и археологическими источниками с заключающимися в них данными по общественному устройству. При этом возможно и привлечение соответствующих синхронных данных с сопредельных территорий, ретроспективное использование материалов по раннесредневековой Албании, архаических норм обычного права, реликтовых этнографических данных.
Наряду с известными сведениями письменных источников о Кавказской Албании античного времени, ценным источником по характеристике не только духовной и материальной культуры, но и социальной структуры общества выступают данные археологии. Вместе с тем, в них содержатся и некоторые косвенные сведения, проливающие свет на существовавшие в Албании общественно-правовые нормы, сословно-правовое положение тех или иных групп населения. Исследователями разработана, апробирована и совершенствуется методика таких социальных реконструкций на основе археологических материалов3, выделены объективные археологические критерии определения социального статуса погребенного, принадлежности его к той или иной общественной группе, основными из которых являются количество труда, затраченного на совершение погребального обряда, и количество и качество сопроводительного погребального инвентаря. Известно также, что в строго стратифицированных обществах представители определенных слоев-сословий имеют внешние отличительные, социально маркирующие признаки (знаки различий, символы власти и общественного положения) в украшениях, одежде, вооружении и т.п. Таким образом, социальная стратификация общества находила отражение и выражение в духовной и материальной культуре, фиксируемой в погребаль-
ных памятниках. Например, анализ погребальных памятников Дагестана последних веков до н.э. - первых веков н.э. позволил выделить четыре основные группы захоронений, которые принадлежали представителям различных социальных слоев, занимавших при жизни, очевидно, соответствующее сословно-правовое положение. Это в порядке возрастающей общественной иерархии: 1) погребения социально зависимых членов общества; 2) погребения рядовых членов общества (которые стратифицируются по имущественной градации на три категории); 3) погребения знати, в том числе военно-служилой; 4) погребения высшей знати или «княжеские»4.
Судя по исследованным погребальным памятникам Кавказской Албании, в материалах которых получили отражение прижизненный статус погребенных и, следовательно, выделяемые различные социально дифференцированные группы, существовавшие в данном социуме, можно полагать, что полной и непременной правоспособностью обладал только свободный член гражданской общины, достигший совершеннолетия. Вместе с тем, в ряде памятников, и в частности в материалах Дербентского могильника Ш-^ вв., наблюдается изменение общественного положения несовершеннолетнего, статус которого начинает определяться сословно-правовым рангом его родителей, очевидно, передававшимся по наследству5.
Фиксируемые письменными источниками и археологически выделяемые социальные группы населения (высшая знать, военная и гражданская аристократия, дифференцированные по материальному положению общинники, зависимое население), находившиеся на различных ступенях общественной лестницы, очевидно, имели и различное правовое положение: принадлежность того или иного лица через семью и агнатическую группу к одному из гражданских сословий определяла и тот или иной публично-правовой статус. Высшие иерархические ступени занимали упоминаемые античными авторами (Плутарх, Страбон, Кассий Дион, Оросий и др.) басилевсы, рексы, гегемоны, префекты Албании, которые, несомненно, пользовались особыми правами.
Низшие ступени общественной лестницы занимало социально зависимое население (рабы, военнопленные, иноплеменники) и достаточно уверенно можно говорить, что оно могло быть субъектом права только в ограниченных пределах, оставаясь при этом объектом права, которого могли по надобности лишить жизни - например, при выполнении похоронного обряда, что нашло отражение в археологических материалах6, или религиозного ритуала человеческого жертвоприношения, описанного Страбоном и осуществлявшегося, как он замечает, «по обычаю»7.
Как известно, каждый обряд имеет определенный социальный смысл, служит обозначением-символом определенного существующего социального отношения и порядка. И в погребальном обряде с человеческими жертвоприношениями «ярко отразилось социальное расслоение общества, с намечающимся противостоянием входящих в его состав социальных групп»8. Обряд этот имел четкую социальную функцию: он подчеркивал исключительность особы погребенного, утверждал безраздельную собственность погребенного на умерщвленных, новые отношения господства и подчинения.
Археологически фиксируемое высокое общественное положение мужчины, являвшегося главой рода, семьи (малой или большой, сосуществовавших в этот период), по всей видимости, находило выражение и в полноте объема его право- и дееспособности как физического лица. В этот период на территории Албании (и сопредельных областей) отмечены случаи сопровождающих захоронений женщины при погребении мужчины (т. наз. обычай сати), т.е. добровольное или насильственное умерщвление супруги или наложницы на похоронах мужа или господина. Реминисценцией этого обычая является зафиксированный этнографами у лезгин, аварцев, осетин обычай, когда жена на похоронах мужа отрезает свои косы и кладет их на
грудь покойнику (рационально-магическая формула pars pro toto).
Письменные источники отмечают на территории античной Албании значительное число сел и городов, этнополитические и храмовую области. И можно полагать, что здесь, как и на территории Малой Азии, Ирана, важнейшим фактором, определявшим объем правоспособности человека, была принадлежность к общине
- сельской, городской, религиозной, и «членство в общине давало право на владение землей в общине и пользование всеми общинными сервитутами, право, передававшееся по наследству всем личным преемникам члена общины»9.
В аспекте изучения обычно-правовых норм Албании весьма интересна и информация Страбона о том, что «старость у албанцев в чрезвычайном почете и не только родителей, но и прочих людей. Заботы о покойниках или даже воспоминание о них считается нечестием. Вместе с покойниками погребают и все их имущество, и потому живут в бедности, лишенные отцовского достояния (выделено мной - М.Г.)»10.
Становление и развитие государственности на Восточном Кавказе сопровождалось качественным сдвигом в общественном развитии, который, как известно, сопровождается коренной трансформацией идеологии, проявляющейся либо в реформе старого культа, либо в восприятии идеологической доктрины соседней цивилизации11. В этой связи заслуживает внимания информация Страбона12 о наиболее почитаемых в Кавказской Албании божествах, называемых им греческими именами Гелиос, Зевс, Селена и соответствующих древнеиранским Митре, Ахура Мазде, Анахите, высокочтимых и в соседних Армении и Иберии. Это сообщение Страбона следует расценивать как свидетельство сильного проникновения (в русле тесных политических, культурных, торгово-экономических контактов) иранских религиозно-идеологических представлений и утверждения их в Кавказской Албании в качестве ведущей идеологической концепции. Очевидно, этот процесс сопровождался и рецепцией определенных норм иранского религиозного права.
Развитие товарных отношений, частной собственности (в том числе на землю), социально-имущественной дифференциации на территории Албании в этот период позволяет говорить и о развитии имущественного права, о том, что вещь (конкретный предмет, земельный участок, скот, дом и т.п. как объекты обмена, купли-продажи, наследования) выступает объектом права, лично-правовых и вещно-правовых отношений. В частности, это получило отражение в погребальном обряде, когда с умершим в могилу укладывалось его личное имущество (украшения, оружие, конь и т.д.), в обнаруженных кладах монет и других дорогостоящих изделий.
Образование Албанского государства обусловило вступление его в международные политические и правовые сношения. Так, зимой 66-65 гг. до н.э. албанский царь Ород вел переговоры и переписку с римским полководцем Гнеем Помпеем, который заключил с ним мирный договор от имени Рима13. Оба руководителя обменялись дарами, а Ород представил и знатных заложников (гегемонов), которые позже участвовали в триумфальном шествии «любимца Фортуны» в Риме. Это первое известное свидетельство официальных международных контактов Кавказской Албании. Судя по сообщениям античных авторов (Тит Ливий, Флор, Евтропий, Оро-сий), заключенное соглашение являлось «договором о дружбе» - распространенной акцией римской дипломатии. Согласно таким договорам, то или иное государство или лицо объявлялось дружественным и наделялось званием amicus populi Romani -«друг римского народа» и его имя заносилось в Риме в специальные списки -amicurum formula. Этот титул являлся первой ступенью в отношениях Рима с другим государством или лицом. Следующие, более тесные отношения определялись понятием socius populi Romani - «союзник римлян». «Дружба» (amicitia) была наиболее слабым видом союза и обеспечивала, главным образом, частноправовую защиту союзников на чужой территории; зачастую звание «друга римлян» не включало обязанности вассалитета, не имело конкретного значения и содержания, не давало его владельцу никаких прав и не связывало обязательствами. Судя по имеющимся
данным, Албания и Рим периодически подтверждали и возобновляли эти союзные отношения. Так, по сообщению Анкирской надписи (31, 2), албанский царь обратился к императору Гаю Юлию Цезарю Октавиану (27 г. до н.э. - 14 г. н.э.) о заключении такого договора о дружбе. «Самые дружественные отношения» с албанами имел и император Адриан (117-138), который продолжил политику своего предшественника Траяна (98-117), посадившего на албанский трон римского ставленника14. Эти свидетельства позволяют говорить о включении Албании в качестве субъекта в орбиту римского международного права.
В дальнейшем сообщения нарративных источников о дипломатических связях Албании, международной переписке албанских царей встречаются значительно чаще. Например, в 260 г. шаханшах Ирана Шапур I (242-272) разослал в соседние страны послания о своей победе в битве при Эдессе над римлянами и пленении императора Валериана. Албаны же, в числе других, «не приняли писем Шапура» и обратились с посланиями к римскому сенату, обещая помощь в освобождении Валериана из плена (Сар1г., 6-7). Раннесредневековые источники сообщают о договорах, договорных обязательствах Албании с соседними странами и народами - с Ираном, Арменией, Иберией (Картли), гуннами, хазарами.
Значительно больше сведений содержится в письменных источниках и в целом о праве Кавказской Албании в раннесредневековое время (ГУ^Ш вв.). Основными источниками права Албании в раннесредневековый период, как можно судить по имеющимся данным, служили обычное право, нормативные акты албанских царей, сасанидских шаханшахов, церковное (каноническое) право, заимствованные нормы иностранного права.
Обычное право являлось, как представляется, основным источником права и его нормами регулировались многие стороны общественной жизни населения Албании. Мы почти не имеем конкретных установлений албанского обычного права и можем судить о нем по косвенным данным. Очевидно, что в обычном праве были закреплены иерархическая структура общества, институт местничества и вассалитета, взаимоотношения между различными социально-правовыми, сословными категориями населения: между царем и его подданными (феодалами-азатами, простонародьем - шинаканами и рамиками), между феодалами и крепостными и свободными крестьянами-общинниками. Некоторые из этих норм обычного права в дальнейшем были санкционированы в постановлениях-канонах церковно-светских Соборов. Нормами обычного права, можно думать, были узаконены права и привилегии главы семьи, рода по отношению к своим родственникам, в вопросах распоряжения фамильным имуществом и наследования.
По всей видимости, обычное право регулировало гражданские отношения и уголовные дела, т.к. в дошедшем до нас письменном памятнике права Албании - в Агуэнских канонах гражданское право и уголовное право получили очень слабое отражение, при значительно большем внимании к семейно-брачным отношениям15. Подобная «закономерность» в разграничении сфер действия «канонического» (религиозного) и обычного права наблюдается и значительно позднее: в Дагестане за шариатом (мусульманское право) было закреплено семейное и брачное право, тогда как по адату (обычному праву) рассматривались гражданские и уголовные дела. Это было обусловлено существенными различиями между традиционными обычно-правовыми нормами и инновационными каноническими установлениями в такой «деликатной» и показательной сфере общественных отношений и правил, как семейно-брачная.
В письменных источниках есть указания и на нормативные акты албанских царей и сасанидских шахов, которые действовали на территории Албании и, естественно, приобретали силу закона. Так, например, в начале V в. в связи с разработкой и принятием албанского алфавита и письма царь Асваген и католикос Иеремия «написали указ» об организации школ и обучении новой письменности; в конце V
в. царь Вачаган «пишет распоряжения» в различные области Албании об утверждении епископов, иереев, дьяконов. В источниках приводятся и другие сведения о приказах, указах албанских царей, очевидно, как устных, так и письменных. В данной связи укажем на недавно атрибутированную гемму-печать албанского царя Асвагена16, которой, очевидно, скреплялись царские документы - грамоты, постановления и т.п.
Достаточно сложная и развитая административная система и социальная структура раннесредневековой Албании17 предполагает не только производившиеся царями соответствующими указами назначения на те или иные должности, но и существование каких-то нормативных, законодательных актов, регулировавших должностные права, обязанности, отношения, т.е. указывает на существование разработанного административного права. Есть все основания налагать, что в Албании, как и в соседних странах, существовала «Разрядная грамота», юридически оформлявшая местнический институт и иерархию знати-азатов18 - различного ранга владетелей-нахараров («великие нахарары», «старшие нахарары», «нахарары»; от ср.-перс. нахвадар - букв. «перводержащий», «первоначальник») и князей-ишха-нов («великий ишхан», «старший ишхан», «ишхан»), иных представителей азатско-го сословия, их наследственные права и положение.
Учитывая ряд данных и, прежде всего, ставшие традиционными близкородственные связи иранских Сасанидов и албанских Аршакидов, можно считать, что цари Албании числились и в «Гахнамак» - сасанидской «табели о рангах». Можно напомнить и о сложившейся уже в III в. традиции числить в составе двора сасанидских монархов вассальных государей и союзных владык19. В этой связи особый интерес вызывает информация Аммиана Марцеллина, который, рассказывая об осаде войсками Шапура II (309-379) г. Амиды в 359 г., как непосредственный очевидец событий, сообщает: «Подле него (Шапура II - М.Г.) с левой стороны ехал Грумбат, новый царь Хионитов... С правой стороны ехал царь Албанов, равный с первым по месту и по почету (выделено мной - М.Г.), позади - различные командиры, выдававшиеся авторитетом и властью.» (Amm. Marc. Hist., XVIII, 6).
Царь албан, о котором идет речь в данном пассаже, это царь Урнайр - супруг сестры Шапура II, при котором Албания в начале IV в. приняла христианство. Место (ср.-перс. gah) и почет (ср.-перс. patiw), о которых говорит Марцеллин и на которые мог претендовать приближенный к шаханшаху, а также такие символы высокого положения, как «подушка» (ср.-перс. barj) и «повязка» (ср.-перс. patiw), зависели от порядкового места, ранга, которые занимал тот или иной род, тот или иной сановник по «Разрядной грамоте» (Гахнамак), устанавливавшей и особые права и обязанности должностного лица.
Ярким нормативным актом и памятником законотворчества Албании являются Агуэнские каноны - государственные постановления, имевшие силу закона и которые «скрепили печатями» царь Вачаган и албанская светская и церковная аристократия20. Этот единственный сохранившийся - правда, не в оригинале, а в составе «Истории албан» Мовсеса Каланкатваци21 и «Канонагирк» (Армянская книга канонов. 1914) - юридический документ Албанского государства выступает и основным памятником церковного (канонического) права Албании, т.к. полностью пронизан постановлениями, касающимися церкви, разрабатывавшимися и утвержденными не только царем и светской знатью, но и представителями духовенства во главе с архиепископом Шупхалишаем.
Эти каноны были приняты в 488 г. на соборе, созванном царем Вачаганом III (ок.485-510) и состоявшемся в летней царской резиденции в Агуэне22. Созыв собора был вызван острой политической и религиозной ситуацией в стране. Это время характеризуется ослаблением власти сасанидского Ирана в Закавказье, фактическим (временным) выходом Албании из его состава, восстановлением ок.485 г. царской власти (после отречения Ваче II от короны в 462 г.), проводимой Вачаганом III Бла-
гочестивым ярко выраженной антисасанидской, антизороастрийской внутренней политики. Во введении к принятым собором решениям говорится, что в стране «произошли разногласия между мирянами и епископами, хорепископами и священниками, между знатными (азатами) и простолюдинами (рамиками). И тогда царь решил созвать в Агуэне многочисленный собор в 13-й день месяца Марери». Как видно, причинами организации собора явились противоречия, как религиозные, так и социальные, между духовенством и паствой, внутри духовенства, между знатью и простонародьем. Принятые на соборе постановления приобрели силу закона, на что указывает терминология памятника. Текст начинается словами: «Я, Вачаган, царь албанский (далее следует перечисление духовной и светской знати - М.Г.)..., мы так постановили...». Но обращает внимание, что председательствовал на соборе не царь, а по его повелению князь Гардмана Вардан Храбрый из рода Михранакан23. Целью собора было не только устранение разногласий среди населения страны, но и укрепление власти царя, знати, церкви, утверждение христианства и его правовых норм.
Агуэнские каноны, включающие 21 статью, представляют правовой документ, санкционированный государством и церковью. Они содержат правила, регулирующие внутрицерковные дела (ст. 1-3,6,7,9,15,16), взаимоотношения духовной и светской знати (ст. 17,18,20,21), клира и паствы (ст. 3-5,16,18), отражают нормы гражданского, семейного, уголовного права (ст. 8,10-16).
Деликты, зафиксированные в канонах, представляют, прежде всего, религиозно-этические преступления и проступки, а также преступления против личности (клевета и лжесвидетельство, избиение, пролитие крови, убийство), должностные проступки, правонарушения, связанные с обязательственными соглашениями. Наказания, фигурирующие в канонах, предусматривают лишение церковного сана, имущества, епитимью, изгнание из церкви, монастыря, села (общины), штрафы, смертную казнь.
Статьи канонов при оценке наказуемости правонарушений нередко апеллируют (без конкретизации) к иным «канонам» (т.е. церковному законодательству) и однажды предусматривают «наказание по закону» (ст.8), т.е. по государственному (обычному) праву. Это указывает на существование и иных (письменных или устных) памятников албанского права, очевидно, носящих казуистический характер и имевших разработанную систему наказаний за те или иные деликты. Так, канон 8 гласит: «Христианина, если он поссорится и прольет кровь, привести к епископу и наказать согласно законам». Статья эта не называет меру наказания, но можно полагать, опираясь на известные архаичные адатные нормы, что она была обусловлена характером нанесенных повреждений, ран и т.п. Вместе с тем, статья эта, как явствует, устанавливает суд епископа, осуществлявшего юридические функции и в сфере гражданского и уголовного права и судившего не только по церковному, но и по государственному законодательству.
Статьи 12-14 направлены против языческих представлений, широко распространенных среди населения (о чем ярко свидетельствуют археологические данные), и на утверждение христианских норм. Они предусматривали запреты на оплакивание умершего главы дома (ст.13), на употребление мяса в великий пост - Пасху (ст.13,14), на работу в воскресенье (ст.13). При этом нарушителей должны «привести к царскому двору и подвергнуть наказанию» (ст.12), судить «иерей перед народом», т.е. общиной (ст.13), оштрафовать старшину села («взять у человека вола и отдать иерею» - ст.14). Таким образом, в этих канонах фиксируется царский суд, суд иерея и общины, судебные исполнители. Причем, царь - верховный судья и представитель светской власти - рассматривал не только светские (гражданские, уголовные и др.) дела, но и религиозные преступления.
Право албанской церкви основывалось как на нормах, совместно разработанных и установленных духовной и светской властью Албании, так и на заимствован-
ных общехристианских канонах. К последним относятся библейские нормы (главным образом, законы, изложенные в книгах пророка Моисея) - «божественный закон», являвшийся основой церковного законодательства, так называемые «апостольские» каноны (Постановления святых апостолов, кн.8, гл. 47), постановления первых трех Вселенских Соборов христианской церкви (Никейского 325 г, Константинопольского 381 г., Эфесского 431 г.) и др.24 Необходимо отметить, что уже в нач. V в., вслед за разработкой оригинального албанского алфавита и письма при царе Асвагене и епископе Иеремии, в Албании получает распространение христианская литература - об этом свидетельствуют не только сообщения письменных источников (Корюн, Егишэ, Каланкатваци, Гевонд), но и недавнее открытие в монастыре Св. Екатерины на Синае албанских рукописей-палимсестов начала V в., включающих отрывки Евангелий от Матвея, Луки и Иоанна, посланий апостолов Петра, Якова, Иоанна, Павла, Ветхого завета и представляющих собой Лекциона-рий - книгу годичных литургических чтений.25
Источником рецепций в албанском церковном праве были и нормы, принятые ранее армянской церковью. Например, Агуэнские каноны 488 г. находят отдельные параллели и аналогии в канонах Шаапиванского собора Армении, состоявшегося в 444 г.26
Тесные и разносторонние связи, вхождение Албании в состав Ирана, очевидно, сопровождались распространением на эту составную административную территорию определенных норм иранского права, их рецепций в албанское право. Этому способствовали крепкие династические, родственные узы Сасанидов Ирана и Ар-шакидов Албании, близость религиозных (нехристианских) воззрений населения, нахождение в Албании представителей сасанидской администрации, значительного числа иранских военных контингентов, служителей зороастризма. О введении в Албании правовых норм Ирана есть и конкретные свидетельства письменных источников. Так, например, по сообщению Егишэ (V в.) в связи с укреплением в нач^ в. позиций христианства в Закавказье и в самом Иране шаханшах Йездигерд II (439-457) начал гонения на христиан и, в частности, предписал закавказским странам «законы, относящиеся к супружеству по уставу христианскому, отменить», «отцам жениться на дочерях, братьям на сестрах»27. При этом добровольное принятие «закона Заратуштры» предполагало подарки, почести, освобождение от налогов; отказ же от маздаяснийской веры карался смертью для мужчин, изгнанием и рабством для женщин и детей: «Если кто воспротивится, тот будет предан смерти, и его жена и дети будут изгнаны»28. Сын Йездигерда - шаханшах Пероз (459-484) продолжил политику отца и, по свидетельству источника, после отречения от престола в 462 г. албанского царя Ваче II в стране «исчезли христианские законы», утвердилось «неистовое беззаконие»29.
Очевидно, что острая борьба происходила между иранским правом и албанским церковным правом особенно в семейно-брачной сфере, так как именно в этой правовой области существовали кардинальные различия двух юридических систем. Эта борьба нашла яркое отражение в каноне 10 Агуэнского Собора: «Никто не смеет взять в жены родственницу в третьем колене или жену брата». Этот канон полностью восходит к Ветхому Завету (Левит, XVIII, 6-18; XX, 17) и узаконивает брак только с четвертой степени родства, запрещая кровнородственные браки30. Вместе с тем, в нем нашло отражение существование в Албании названных форм брака, а именно инцестного (брак близких родственников) и левирата (брак вдовы с братом покойного мужа). И именно эти формы брака имели широкое распространение в Иране.
Выше упоминавшийся Ваче II, бывший племянником шаханшаха Пероза (сыном его сестры), был женат на племяннице Пероза, т.е. на родной или двоюродной сестре. Подобные браки (брата с сестрой, отца с дочерью, матери с сыном), являвшиеся крайней формой выражения принципа эндогамии, были обычны в среде высшей
знати Ирана и, очевидно, Закавказья и расценивались, согласно зороастрийским нормам, как акт высшего благочестия, искупающий смертный грех и ведущий в рай31. Древнеармянский историк Мовсес Хоренаци (V в.) объяснял приверженность закавказской знати этим бракам «алчностью в отношении наследственных долей в отцовском наследстве»32. Замечу, что в недавнем прошлом, как свидетельствуют данные этнографии, левират и ортокузенный брак были распространены в Дагестане и предусматривали определенные имущественно-правовые и наследственно-правовые нормы.
Естественно, церковь вела борьбу с такими практиковавшимися формами брака. Так, на Партавском соборе (май 704 г.) при католикосе Симеоне запрет на кровнородственные браки был усилен и доведен до четвертой степени родства33. Вскоре после этого албанское духовенство во главе с католикосом Микаэлом (705-742) прокляло род албанского князя-ишхана Варазо, женившегося на двоюродной сестре, а иберийского католикоса Талилу, благословившего этот брак, предало анафеме. В своих действиях при этом албанское духовенство ссылалось не на соответствующие каноны Агуэнского и Партавского соборов, а на церковных авторитетов IV в. - Св. Афанасия Великого, епископа Александрийского и Василия Великого, епископа Кесарийского, - подчеркивая тем самым нарушение не местного, национального, а общехристианского канона34.
Нормы семейно-брачного, а также уголовного и судебного (исполнение приговора) права содержит статья 11 Агуэнских канонов: «Того, кто бросает жену без причины и берет [другую] жену без венчания, или того, кто обращается к волхвам, а также убийцу и беззаконника, следует связать и привести к царскому двору и осудить на смерть через пытки». Данный весьма суровый закон, приравнивая к убийству человека немотивированный развод, незаконной брак (без обряда венчания в церкви), обращение к языческим служителям, был направлен на насаждение и укрепление христианских правовых норм и моральных принципов, и в нем получили воплощение библейские установления касательно человекоубийства и волхвования (Исход, XX, 13; Левит, XX, 27; XXIV, 17; Числа, XXXV, 16-21, 31)35.
Борьба с зороастризмом и язычеством нашла отражение и в других законодательных актах, приведенных в письменных источниках. В частности, тому же царю Вачагану принадлежит указ - назначать «строгие наказания и штрафы тем, кто воздвигал капище или изготавливал идола, или поклонялся скверным божествам, кто не хранил в целости и незыблемости порядки христианские. Если кто-либо из них (служителей зороастризма и языческих культов - М.Г.) совершит упомянутое зло, то они будут приведены к царскому двору и подвергнуты наказанию мучительными цепями (оковами) и плетями»36. Обращает внимание, что в этом царском постановлении, как и в выше приведенном каноне, устанавливается «приведение к царскому двору», т.е. вынесение приговора высшей судебной инстанцией. Далее из текста источника становится ясным, что приверженность зороастризму, язычеству каралась также изгнанием, обращением в рабство, смертной казнью. Таким образом, в числе мер наказания за данный деликт мы видим те же кары, которые предусматривал и указ Йездигерда II при насаждении зороастризма в странах Закавказья.
Здесь следует заметить, что данные, жестокие и взаимосоразмерные, меры наказания за религиозные преступления, очевидно, не являлись постоянно действующими и приобретали силу закона при обострении албано-иранских, христианско-зо-роастрийских отношений, как это и наблюдалось в начале правления Вачагана III Благочестивого. Основная же тенденция во взаимоотношениях христианства и зороастризма на Восточном Кавказе характеризовалась относительной веротерпимостью, что было обусловлено важным геополитическим положением региона, проводимой Ираном внутренней политикой с учетом внешнеполитической ситуации и другими факторами. И это доминирующее положение должно было получить отражение в соответствующих законодательных актах, будь то царские указы или по-
становления глав обоих концессий - верховного жреца Ирана (магупатан магупат) и католикоса Албании. В этом аспекте весьма показательна гемма-печать главы Албанской церкви, приблизительно датируемая VI в. и, возможно, принадлежавшая католикосу Панту37. Надпись на ней среднеперсидская, а центральное изображение креста по бокам окаймляют основные зороастрийские символы - звезда и полумесяц. Вместе с тем, включение Албании в административно-политическую структуру державы Сасанидов подразумевало и ее вхождение в правовое поле Ирана. И нормы права Ирана, тщательно исследованного А.Г. Периханян (1983), могут быть в определенной степени приложимы и использованы при изучении права Кавказской Албании.
Цель установления христианства и его правовых норм преследовало узаконенное постановлениями Агуэнского собора право церкви на судопроизводство и передачу под ее юрисдикцию ряда бытовых, гражданских вопросов.
Албанская церковь вела борьбу не только с язычеством и зороастризмом, но и с христианскими ересями. Например, в 552 г. в связи с распространением в Албании манихейства и несторианства католикос Абас, «строго расследовав ересь, вместе со своими епископами ... прогнал из Албании скверных проповедников той ереси -лицемерного Товмаса, псалмопевца Елиа, Бнота, Ибаса и других. Всех сторонников их он изгнал в отдаленные места»38. В этом сообщении обращает внимание прямое указание на церковно-судебное расследование, разбирательство.
Позднее, в начале VIII в., за еретические взгляды духовенство предало анафеме бывшего албанского католикоса, последователя халкидонства Нерсеса-Бакура и его сподвижников. В связи с тем, что Нерсес-Бакур скрывался, были схвачены его приближенные с целью, чтобы они выдали бывшего католикоса. В источниках сохранилось и краткое описание судебного процесса над ним. В 704 г. на Партавском соборе его поместили «в центре переполненного суда. Так как он не был в состоянии отвечать [на обвинения], они (т.е. судебные обвинители, но, очевидно, судебные исполнители - М.Г.) нанесли ему тяжелые раны согласно царскому повелению, после чего он был прикован нога к ноге к той женщине (княжна Албании Спрам, последовательница Нерсеса-Бакура - М.Г.)»; через несколько дней Нерсес-Бакур
39
скончался .
Здесь мы опять-таки наблюдаем юридическое взаимодействие государственной (светской) и церковной структур власти: суд над вероотступником проходит на церковном соборе, избравшем нового католикоса Симеона и принявшем ряд важных религиозно-правовых актов, договорных грамот (с армянской церковью и халифом Абд ал-Маликом), но судебная мера наказания еретику вынесена албанским царем Шероэ (699-705). Хотя с огласно письму халифа армянскому католикосу Елие, оба вероотступника должны были быть приведены «в оковах с позором» к царскому
40
двору и на выставление в назидание мятежникам .
Ход высшего (царского) судебного разбирательства нашел отражение в статье 17 Агуэнских канонов: царь рассматривает жалобу духовенства на действия аза-тов-знати; последние излагают перед царем свои доводы и условия, и затем все стороны приходят к единому решению - «и царю, и епископам, и азатам было угодно решить так...». По всей видимости, здесь мы имеем принципом судопроизводства состязательность сторон и нахождение компромиссного решения.
В 16-м агуэнском каноне получила освещение процедура низшей судебной инстанции с участием обвиняемого, обвинителей и прихожан церкви. Причем, по данному канону обвиняемым предстает сам иерей - настоятель церкви, который по другим статьям является местным судьей и судебным исполнителем. В описанном случае же судебной властью выступают прихожане, т.е. община, которые на основе разбирательства и выносят свой вердикт: «Если иерея обвинят его же товарищи или ученики, люди благочестивые, иерей должен стать перед алтарем, а обвинители -перед народом. [Если обвинения подтвердятся], вывести [иерея] из [судилища] и из-
гнать из села. Если же [выяснится], что его товарищи и ученики руководствовались местью, и народ знал, что прежде они были в ссоре с ним, то иерей пусть отслужит обедню, а народ пусть прогонит их [клеветников] с проклятиями. Но если они признаются в том, что оклеветали [иерея], то в таком случае на них возложить покаяние, а из монастыря не прогонять. А если после того, они нанесут какой-нибудь вред, судить их согласно канонам».
Из статьи видно также, что лжесвидетельство при очевидно добровольном признании в нем наказывалось относительно не строго; но, по всей видимости, характер епитимьи за это правонарушение определялся в каждом отдельном, конкретном случае и зависел от характера судебного дела и предъявляемого обвинения.
Совершение проступков низшими представителями церковной иерархии регулировалось также канонами 6 и 15, которые предусматривали лишение сана, имущества (в пользу церкви) и изгнание. Вместе с тем статья 15 предусматривает обжалование населением действий иерея или дьякона перед более высокой инстанцией - епископом: признававшего свою вину священника епископ отправлял в отдаленное, уединенное место на покаяние, а не признавшего - судили по канонам и изгоняли из села. Таким образом, как и в каноне 16, здесь чистосердечное признание, как видно, значительно смягчало меру наказания, а срок затворничества, вероятно, также определялся характером частного случая. По всей видимости, в обеих статьях, речь идет о поступках, не составлявших (используя современную терминологию) уголовно-наказуемое деяние, а имевших в виду нарушения церковного устава. В статье же 6 - «Если иерей монастыря или инок что-либо унесет из монастыря и если это обнаружится, следует осудить его и прогнать [из монастыря], а земельный надел (хостак) его взять в церковь» - подразумевается более тяжкое правонарушение - преступление, влекущее за собой несравненно более суровое наказание.
Как видно, изгнание из общины, монастыря, села было распространенной и, очевидно, действенной мерой наказания. По всей видимости, она, представляет собой рецепцию из обычного права Албании, т.к. эта обычно-правовая норма широко практиковалась у многих народов и, в частности, характерна для адатов Дагестана. Действенность этой меры наказания определялась тем, что изгнанный из общины (гражданской или религиозной) лишался права участия в общественной и религиозной жизни, защиты и т.д., т.е. лишался правоспособности и, таким образом, приговаривался к гражданской, правовой смерти. Обращает внимание и участие по канону 16 в судопроизводстве общины, что также находит параллели в обычном праве и восходит к догосударственной эпохе, когда судебная власть принадлежала народным собраниям (народу).
Многие каноны Агуэнского собора отразили нормы обязательственного права. Так, пять статей (ст. 3-5,18,19) обязывали население вносить различные церковные подати - подушную, десятину, «за упокой души», продуктовую (плодовую), причем размер и характер последней определялся в зависимости от социально-имущественного состояния и характера хозяйственной деятельности верующих-прихожан. Статья 2 обязывает иереев и дьяконов оплачивать свое посвящение в сан (соответственно в размере 4 и 2 драхмы); по статьям 17, 20 и 21 светская и духовная знать принимают на себя взаимные обязательства, регулирующие деятельность азатских церквей, под которыми понимаются церкви, возведенные на средства азатов-знати на территории их уделов-дастакертов. Здесь следует отметить, что постановления Агуэнского собора, как гласит заключительная часть этого документа, «приняли епископы, иереи, и священники, и азаты перед царем», и статьи, касающиеся взаимоотношений духовенства и светской знати-азатов, фактически выступают статьями письменно закрепленного договора, устанавливающего права и обязанности обеих сторон. Свидетелем этого договора выступает верховный законодатель и судья страны - царь Вачаган III.
В постановлениях Партавского собора 704 г. была узаконена земельная доля
церкви при купле-продаже деревень: «Если кто-либо будет продавать собственные (наследственные) деревни (гевлк сепхакан), то он должен написать завещание (договор), какая земля остается церкви». Эта информация - не только свидетельство одного из путей роста землевладений и обогащения церкви, но и указание на факт купли-продажи недвижимости (деревень и земли). Под деревнями (гевлк) здесь понимаются не только строения, населенные пункты, но и земли, на которых они расположены, относящаяся к этим деревням сельскохозяйственная округа. Термином же сепхакан обозначена в тексте частная собственность - наследственная доля в семейном имуществе41. В данной статье речь идет, таким образом, о доставшейся по наследству частной феодальной собственности, включавшей земли и деревни с зависимым населением, с правом безусловного пользования этой собственностью владельцем, который мог не только ее завещать, но и продавать. Особо важно указание в тексте на письменное оформление этого юридического акта. И письменная фиксация контракта является характерной чертой развитого обязательственного права.
Существовавшие в Кавказской Албании формы собственности (в особенности на недвижимость и, прежде всего, на землю) - государственная, царский домен, аг-натическая (родовая), частная феодальная, крестьянско-общинная, церковная, формы владения и пользования ею (безусловная и условная) позволяют говорить о достаточно разработанном имущественном праве. В основе его лежало обобщенное понятие «вещи» (перс. хвастак, арм. хостак - «вещь, имущество, достояние, собственность»), как любого материального предмета, имеющего стоимость, доступного для оборота и являющегося объектом правовых отношений42.
Право субъекта на вещь, т.е. вещное право, различало право собственности и право владения и пользования. Как можно судить по имеющимся данным, отношение субъекта к имуществу (вещи), объем его владельческих прав варьировали в зависимости от характера его владельческого права и разновидности владения. Право собственности на вещь (имущество) давало ее обладателю абсолютное господство над ней - он мог подарить имущество, пожаловать (в условное или безусловное владение), продать. В числе такого недвижимого частнособственнического (наследственного и, очевидно, приобретенного по тому или иному основанию) имущества следует видеть дастакерты («владение, имение, поместье») - феодальные хозяйства (вотчины), включавшие земельные угодья и расположенные на них поселения, строения и т.д. По данным письменных источников, владельцами дастакертов являлись царь, его семья, феодальная знать. Так, Мовсес Каланкатва-ци сообщает о возведении царем Вачаганом III поместья (дастакерт) для своей дочери и принадлежности ему сел Дютакан и Рустак, о пожаловании правителями Албании деревень церкви, об азатских владениях и поселениях и т.д. В безусловной собственности царей Албании был царский домен, именовавшийся, как и в Иране, термином остан и на личную наследственную долю в котором имели право царские наследники. Свой домен (марзбан-и остан) имел в Албании и сасанидский наместник, который, правда, пользовался им, вероятно, на правах условного владения -на время пребывания здесь в этой должности. В Агуэнских канонах 4, 5, 15 сообщается о пашнях, виноградниках, скоте, которыми владели свободные общинники и с доходов которых они уплачивали церковный налог птуг (в пер. с арм. - «плод»).
Право владения и пользования вещью ограничивало власть субъекта над ней, т.к. она не принадлежала во всем объеме ему, будучи предоставленной во владение и пользование на каких-либо условиях, лично-обязательственных соглашениях и на какое-то время (вплоть до наследственной передачи). Так, например, шаханшах Йездигерд II, как верховный сюзерен, одарил закавказскую (в том числе албанскую) знать за принятие зороастризма царскими одеждами, деревнями и
43
агараками , под которыми в данном контексте понимаются земельные участки (поля, пашни и т.д.) - царское земельное пожалование (арм. паргеваканк). В этом сообщении Егишэ речь идет, по всей видимости, об условной форме землевладения и
землепользования (типа западноевропейских феода, лена), т.е. о земельных наделах и деревнях, полученных вассалами при условии выполнения ими определенных обязательств (в данном случае, быть приверженцами зороастризма, а не христианства). Можно полагать, что в числе подобных обязательств закавказских феодалов было и участие в военных кампаниях Сасанидов, о чем неоднократно сообщают нарративные источники. Позднее, по информации Каланкатваци, шаханшах Йездигерд III (632-652) пожаловал албанскому полководцу-сиараиедау Джеванширу (сыну царя Вараз-Григора) за военную службу не только дорогое оружие, драгоценности, символы власти, но и «деревни с жителями и реки с рыбой».
Формы собственности на имущество, формы владения и пользования им, существовавшие в Албании, позволяют говорить, что здесь, как и на территории саса-нидского Ирана (в состав которого Албания в различные периоды входила на правах шахства, марзбанства, шахра), юридическое владение вещью приобреталось рядом оснований: а) по праву наследования; б) по публично-правовому основанию; в) по праву, возникшему из частно-правовых соглашений, особенно обязательственных44.
Ряд данных свидетельствует и о развитом наследственном праве в Албании, тесно связанном с имущественным правом. Выше приводился пример об узаконенной доле церкви в наследованном имуществе при его купле-продаже. Другой пример: царь Ваче II еще в молодости получил от отца свою «сыновнюю наследственную долю» земельной собственности - владение с 1000 зависимыми крестьянскими хо-зяйствами-ердами в составе царского домена, и после отречения от престола он поселился в нем. Из текста ясно, что право сына стать наследопреемником своего отца было бесспорным.
Принцип старшинства в Албании, как и в Иране45, вероятно, не играл роли в приобретении братьями наследства отца, который, будучи главой семьи, рода, выступает и правомочным наследственным владельцем семейной (агнатической) собственности. Например, князь Джеваншир - второй сын великого ишхана Албании Вараз-Григора, унаследовал от отца не только албанский престол, но и стал владыкой рода и родовой области Гардман, которая в источнике именуется «коренным округом» династии Михранидов.
Очевидно, существовала и дочерняя наследственная доля в имуществе отца. На это косвенно указывают сообщения источников о возведении царем Вачаганом III Благочестивым поместья-дастакерта для своей дочери и о существовании инцест-ных, кровнородственных браков, преследовавших сохранение дочерних долей отцовского наследства в пределах семьи.
Подводя итоги, отметим, что письменные источники содержат ценные сведения о праве раннесредневековой Кавказской Албании, освещают нормы церковного (канонического), гражданского, семейно-брачного, уголовного, обязательственного, имущественного, наследственного права.
В ряде сфер церковное и государственное законодательство были тесно переплетены. Прочная связь церкви и государства в области права нашла яркое отражение в судоустройстве и судопроизводстве. Письменные источники и, прежде всего, Агу-энские каноны царя Вачагана, устанавливают три иерархических судебных инстанции: верховный царский суд, епископский суд4 и иерейский (с участием общины), которые рассматривали как религиозные, так и гражданские дела, и выносили решения как по канону (церковному законодательству), так и «по закону» (государственному, обычному праву). По канону 16 существовала и четвертая инстанция - судебная власть по нему принадлежит общине (по канону 13 судебную власть осуществляют совместно иерей и община). Высшим законодательным и судебным органом, созываемым по мере необходимости, являлся Собор-суд (арм. Жогов ате-ан) во главе с царем и в составе светской и церковной знати. Судя по имеющимся сведениям, царю, как верховному судье, принадлежало право вынесения высшей
меры наказания - смертной казни. Можно предполагать, что существовала и юрисдикция феодалов, распространявшаяся на зависимое, подданное население, хотя никаких сообщений в источниках по этому поводу не содержится. В качестве судебных исполнителей на местах по Агуэнским канонам выступают иерей, сельский старшина, община (паства - прихожане).
Судопроизводство, осуществлявшееся представителями духовной и светской власти, еще не выделилось в самостоятельную сферу со специальным аппаратом. Параллелизм и взаимодействие в области юрисдикции двух (светской и духовной) ветвей власти, отчетливо проявляющееся в постановлениях Агуэнского собора, находят свое объяснение как в конкретной исторической ситуации, характеризовавшейся острой борьбой христианства с зороастризмом и язычеством, противостоянием их правовых норм, так и в природе самого права, выступавшего, с одной стороны, частью социальной этики, с другой, частью религиозной этики47. Вместе с тем, необходимо отметить, что наблюдаемое в Кавказской Албании переплетение судебных и религиозных функций, участие представителей религии в судебном разбирательстве, выполнение ими судебных функций в сфере как религиозного, так и гражданского и уголовного права, в той или иной степени свойственно практически всем древним обществам.
Некоторые отрывочные и косвенные данные позволяют полагать, что в периоды безцарствия в Албании (462 - ок.465 гг., ок.510-628 гг.) функции верховного судьи и законодателя выполняли, очевидно, персидские наместники (марзбан, кана-ранг) и глава албанской церкви. В VII в. верховная судебная власть восстанавливается: албанский историк сообщает о «праведном суде и неподкупном правосудии при дворе» великого князя Албании Джеваншира (642-681).
В заключении отметим, что анализ текста выявленных в Синайской обители албанских рукописей, после их введения в научный оборот, даст возможность осветить многие вопросы общественного устройства и неразрывно связанного с ним права Кавказской Албании. В особенности, это касается албанской социально-экономической и правовой терминологии, которая до последнего времени нам была неизвестна.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Мамедова Ф.Дж. «История албан» Моисея Каланкатуйского как источник по общественному строю раннесредневековой Албании. Баку. 1977. С.153-175.
2. См., напр.: Пахомов Е.А. Чеканка в Албании подражаний монетам македонским или селевкидским в I в. до н.э. //Тр. Музея истории Азербайджана. Т. V. Баку. 1962; Бабаев И.А., Казиев С.М. Кабалинский клад монет эллинистической эпохи //НЭ. Т. IX. 1971; Дадашева С.А. Основные черты денежного обращения Кавказской Албании //ВДИ. №4. 1977; Она же. Местный чекан в монетном обращении Кавказской Албании //ВДИ. №2. 1980; Бабаев И.А. Города Кавказской Албании в IV в. до н.э.
- III в. н.э. Баку. 1990. С.155-163; Раджабли А.М. Нумизматика Азербайджана. Очерки истории монетного дела и денежного обращения Азербайджана. Баку. 1997. С.16-20.
3. См., напр.: Бунятян Е.П. Методика социальных реконструкций в археологии (на материале скифских могильников ГУ-Ш вв. до н.э.). Киев, 1985; Афанасьев Г.Е. Большая семья у алан //СА. №3.1993. С.5-34, там же библиография; Ольховский
B.С. Погребальная обрядность и социологические реконструкции //РА. №2. 1995.
C.85-96.
4. Гаджиев М.С. Древний город Дагестана. Опыт историко-топографического и социально-экономического анализа. М., 2002. С.212-235.
5. Кудрявцев А.А., Гаджиев М.С. Погребальные памятники Дербента позднеалбанского времени (по материалам раскопа XIV) //Горы и равнины Северо-Восточного
Кавказа в древности и средние века. Махачкала. 1991. С.87-115; Гаджиев М.С. Древний город... С. 231-232.
6. См.: Гаджиев М.С. К социальной интерпретации некоторых погребений Дагестана албанского времени //Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала.
1985. С. 44-58.
7. Strabo. Geogr., XI, 4, 7.
8. Массон В.М. Экономика и социальный строй древних обществ. Л., 1976. С.78-79.
9. Периханян А.Г. Общество и право Ирана в парфянский и сасанидский периоды. М., 1983. С.7.
10. Strabo. Geogr., XI, 4, 8.
11. Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества (генезис и пути развития). Киев, 1989.
С.71.
12. Strabo. Geogr., XI, 4, 7.
13. См.: Appian. Mitr., 103; Plut. Pomp., 45; Eitrop., VI, 14; Flor, I, 40, 28; Oros., VI, 4, 8.
14. Fest., XX; Eutrop., VIII, 3.
15. Мамедова Ф.Дж. «История албан» Моисея Каланкатуйского как источник по общественному строю раннесредневековой Албании. Баку. 1977. С. 174.
16. Гаджиев М.С. Гемма-печать царя Албании Асвагена //ВДИ. № 1. 2003; первая публикация геммы: Gignoux Ph. 1975. Intailles sasanides de la collection Pirousan //Monumentum H.S. Nyberg. III. (Acta Iranica. 6. Deux Serie). Teheran-Liege, 1975. P. 17, pl. I, fig. 2.2.
17. О сословно-классовой и административно-территориальной структуре Албании см.: Мамедова Ф.Дж. «История албан» Моисея Каланкатуйского... С. 70-138; Она же. Политическая история и историческая география Кавказской Албании. Баку,
1986. С.89-115; Новосельцев А.П. Генезис феодализма в странах Закавказья. Опыт сравнительно-исторического исследования. М., 1980. С.173-207.
18. Мамедова Ф.Дж. «История албан» Моисея Каланкатуйского... С. 117-124.
19. Луконин В.Г. Завоевания Сасанидов на востоке и проблема кушанской абсолютной хронологии//ВДИ. №2. 1969. С.25.
20. Кроме упомянутой геммы-печати албанского царя Асвагена известна также гемма-печать католикоса Албании и Баласакана, верно атрибутированная А.И. Колесниковым и С.Ю. Касумовой (Колесников А.И. Проблемы атрибуции административной топонимии на официальных сасанидских печатях //Восточное историческое источниковедение и специальные исторические дисциплины. Вып. 1. М., 1989. С.249-250; Kasumova S.Ju. Le sceau du Catolicos d’Albanie et du Balasagan //Studia Iranica. T. 20, fasc. 1. 1991. P. 23-24; публикация геммы см.: Gobi R. Der sasanidische Siegelkanon. Braunschweig., taf. 33,102. 1973; Lerner J.A. Christian Seals of the Sasanian period. Leiden. 1977. P. 31, pl. I, 3; Gignoux Ph. Catalogue des sceaux, camees et bulles sasanides de la Bibliotheque Nationale et du Musee du Louvre. II. Les sceaux et bulles inscripts. Paris. 1978. P. 64, no. 7.5, pl. XXIII; Idem. 1980, pl. I, fig. 1; Gyselen R. 1993. P. 155, No. 60.13, pl. XLII, 60,13).
21. Dasxuranci Movses. The History of the Caucasian Albanians by Movses Dasxuranci. Transl. by C.J.F. Dowsett. London, 1961. I, 26; Каланкатуаци Мовсес. История страны Алуанк. Пер. с древнеарм., предисл. и комментарии Ш.В. Смбатяна. Ереван. 1984. С.57-60.
22. Об Агуэнских канонах см.: Мамедова Ф.Дж. «История албан» Моисея Каланкатуйского... С.153-175. Там же см. библиографию.
23. Каланкатуаци Мовсес. Ук. соч. III, 10.
24. Мамедова Ф.Дж. «История албан» Моисея Каланкатуйского... С. 174.
25. Алексидзе 3. Новые памятники письменности кавказской Албании //Христианский Восток. № 1. М., 1999; Он же. Предварительное сообщение об идентификации и дешифровке албанского текста, обнаруженного на Синайской горе //The History of the Caucasus. The Scientific-Public Almanac. No. 1. Baku, 2001.
