CC BY-NC-ND
101
Л.С. Драгунская
ИЗУЧЕНИЕ СОВРЕМЕННОГО ГУМАНИТАРНОГО ПСИХОАНАЛИЗА И ПРОБЛЕМА УНИВЕРСИТЕТСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Статья посвящена проблемам университетского психоанализа, опыту его преподавания автора работы и развитию на протяжении 16 лет. Обсуждается целесообразность преподавания этой ветви знания психологам и гуманитариям.
Ключевые слова: время дискурса, языки современной культуры, концепт переживания, инцестуозность, рискованное мышление, процессы метафоризации.
Герметичность, только относительная пригодность психоанализа для разговора, понятного не только психоаналитикам, не исключает возможность что-то делать с этим знанием и пониманием вне рамок клинических задач. Это представляется очевидным. Вот как пишет об этом в предисловии к университетскому учебнику по психоанализу Ж. Бержере Даниель Видлешер: «То, что называется в психоанализе метапсихологией, не только предоставляет возможность иметь теоретическую модель, но и позволяет создать целиком новую и ясную семиологию конкретных значений. Ее знание абсолютно необходимо клиницисту, а ее применение вне области лечебного процесса еще более обоснованно»1.
Итак, университетский психоанализ, или психоанализ за пределами психоаналитического сообщества профессионалов - нужен ли будущему психологу? И если нужен, то зачем?
Прецедентов разговора на языке психоанализа с непрофессионалами предостаточно. Фрейд читал лекции непрофессионалам. Известна переписка З. Фрейда с А. Эйнштейном о войне2. Винни-кот читал лекции по лондонскому радио для мам. Сегал участво-
© Драгунская Л.С., 2013
вала в полемике о войне в Заливе. Вурмсер обсуждает проблемы ксенофобии3.
Психоаналитическое искусствоведение ведет активные дискуссии с искусствоведением, не привязанным напрямую к психоаналитическому дискурсу.
Психолог может и должен выступать в суде, говоря о психологической природе совершенного преступления. Это чаще всего не влияет на приговор, однако гуманизирующее влияние на общество такой работы психолога очевидно. Работа психолога в тюрьме -особая тема в изучении глубинной психологии. «Начните свою профессиональную жизнь с грязной клиники», - говорил молодым специалистам А. Грин, имея в виду психиатрическую больницу или тюрьму. Он подразумевал специфику опыта работы как до получения психоаналитического образования, так и сразу после.
Еще одна проблема - дискурс «норма-патология». Между психозом и нормой столько же переходных зон, как между неврозом и нормой. Психологические проблемы, сколь бы они ни были тяжелы, не фатальны. Психоаналитики не вылечивают, они работают во имя права на существование, если речь идет об очень серьезных проблемах. Об этом тоже надо знать, и не только клиническим психологам, но и психологам любой специализации, так как в таком понимании психологических проблем есть очень важный мировоззренческий аспект. «Полюби свой симптом», -писал Лакан.
Опыт преподавания показывает, что знания глубинной психологии оказываются весьма полезными, хотя весьма часто университетского курса оказывается недостаточно. Но ведь и это тоже надо суметь понять и почувствовать. Ведь только это может помочь остаться в профессии. Появится «нехватка» вместо разрушительной самодостаточности.
Через любовь к знанию, лежащему «по ту сторону поверхностных смыслов», студенты-психологи изучают этот дискурс, несмотря на то что он неизбежно «задевает», заставляет думать о себе, понимать собственные слабость и несовершенство. Очевиден оправдывающий, гуманный, без какого бы то ни было патернализма характер этого мировоззренческого дискурса. Ведь архаичные структуры внутренних запретов и оценок весьма и весьма суровы. В этом взгляде на человека столько уважения и, что также очень важно, реализма, связанного с расставанием с иллюзиями.
Чтобы искать наиболее органичный для себя дискурс среди множества психологических дискурсов, надо сначала прийти к такой необходимости, вырастить такую внутреннюю потребность.
Аномия, которой страдает наше общество, - это не только следствие переживания человека, в основе которого травма, это еще и невежество.
Терпимость к влечениям - всем, в том числе и к инстинкту смерти, всем его многочисленным маскам и символам, весьма гуманна.
Понимание того, что адаптация - это адаптация к внутренним условиям, освобождает будущего психолога от попытки следования какому бы то ни было шаблону как для себя, так и для тех людей, с которыми он будет работать.
Постижение разных аспектов этики профессии, в частности такого необходимого качества работы, как обязательное сохранение конфиденциальности, необходимо не только пациенту, проходящему диагностику или консультирование, но и тому, кто это лечение или диагностику проводит. Вред миру человеческих чувств, наносимый нарушением конфиденциальности, весьма велик. Это касается прежде всего самого профессионала.
Знания в области психоанализа помогают психологу независимо от его теоретических убеждений и конкретной области, в которой он работает, быть терпимым, сопереживающим, способным слышать: «Я его потчевал, а Бог, природа его вылечили» (П.-К. Ра-камье). Травма - это не какое-то неприятное событие, а дефицит тепла, внимания и участия. Лечение - не осознание вытесненного. Лечение - это связь. Эту мысль высказывает З. Фрейд в работе «По ту сторону принципа наслаждения»4. Лечение - взаимодействие двух уникальных личностей в интерсубъективном пространстве, это их взаимный интерес и бережное отношение друг к другу. Я беру на себя смелость утверждать, что психоанализ, и как одна из ветвей психологии, и как мировоззренческая концепция, в нашей стране будет развиваться, причем весьма интенсивно.
Методология, ее специфика, определяет «время» научного дискурса. Неклассические дискурсы З. Фрейда и Л. Выготского делают их концепции современными. В психологии - это знак времени, это одно из проявлений реванша гуманитарной науки, так как методология дискурса - это его означаемое. Любая аристократичность, подтверждаемая обществом или существующая только в индивидуальном психическом мире, отвергает и специфику этого дискурса, и право на существование этой модели взаимодействия, т. е. встречу двух уникальных личностей в интерсубъективном пространстве (анализанд-аналитик). Речь идет о знаменитом набоков-ском «либидо-белиберда», о «сверхнормальных» (термин Д. Мак Дугалл)5 бюргерах, которым так хорошо «в своей шкуре», которым,
по мнению этой исследовательницы, «чего-то не хватает», и с ней трудно не согласиться.
Сейчас, в России первого десятилетия XXI века, параллельно сосуществуют несколько культурных дискурсов.
1. Либеральная культура (ценность свободы - политической, экономической, свободы самовыражения; ценность рациональности, ценность договора, пуританизм). Свобода ограничена договорами, которые люди заключают друг с другом. Европейская идентичность - идентичность сепарированного Я. Приватность наполнена ценностью любви, социальность - ценностью познания. Две главные ценности человеческой жизни - любовь и познание (В. Бион).
2. Советская культура (ценность справедливости, которая понимается как перераспределение). Раз я человек - накорми, дай квартиру и т. д., ценность сильной руки. Это справедливость вместо свободы. «Свобода - это рабство» (Джордж Оруэлл, «1984»), тоталитаризм. Справедливость вместо свободы. В основе - норма, образец, канон - культ канонов. Обращение к прошлому в идеологии, возрождение прошлого. Мифологизированный образец силы и доблести.
3. Православная культура (ценности - Божья милость, отношения милосердия; рациональности нет, справедливости нет. Вместо свободы - соборность. «Главное, что мы все вместе»).
4. Культура бедности. Жители деградирующих городков и деревень. Это культура социальных низов (ценность - как-нибудь выжить, выживание вместо свободы). Это состояние морального нарциссизма (А. Грин). Девушки из таких мест (выродившийся патриархат) уезжают работать проститутками.
5. Криминальная культура - неправовое присвоение. Свобода для «своих». Воровской закон вместо уголовного кодекса.
Каждая из этих культур характеризуется своим набором ценностей, «техник существования» (термин М. Фуко), правил и норм приватности, моральных максим.
Понятно, что в таких условиях наступает, а может быть, уже наступил кризис идентичности, в какой-то мере похожий на то, что происходило в Вене - городе Фрейда - в начале XIX в.
И в обществе возникает мощный запрос на эмпатический контакт как на одну из немногих отдушин в нынешних бесчеловечных обстоятельствах; на деконструкцию как на понимание себя.
Именно сочетание деконструкции и эмпатии делает психоанализ таким двусторонним. С одной стороны, жестокий и бескомпромиссный разбор всего сокровенного. С другой - мягкость,
обтекаемость, артистичность контакта. Психоанализ - это, как говорят англичане, «железная рука в бархатной перчатке».
Поэтому есть основания полагать, что Россия, охваченная многосторонним кризисом - и прежде всего кризисом традиции, станет культурой, востребующей психоанализ. Возможно, это учение будет модифицировано на нашей почве применительно к конкретным обстоятельствам времени и места. Психоанализ будет все больше и больше востребован в России, во всяком случае не меньше, чем в пережившей кризис Европе.
Одним из манифестов современного либерального мировоззрения, появившимся весьма давно, можно считать мнение Шопенгауэра, высказанное в работе «Parerga und paralipomena»; «Все, что может приключиться с человеком от рождения до смерти, предрешено им самим. Поэтому всякое неведение - уловка, всякая случайная встреча - свидание, всякое унижение - раскаяние, всякий крах - тайное торжество».
Но на вопрос, почему и как это происходит, смог ответить только З. Фрейд. Только сам человек ответственен за все, что с ним происходит, только ему приходится платить по счетам, но в своей вине он не виноват6.
Психоанализ - это особый социокультурный организм, одна из ценностно-институциональных проекций развитого современного общества. В этой проекции происходит рафинирование и рационализация переживания как специфического для современности способа ментального существования.
Собственно, все институциональное устройство психоанализа - начиная от неповторимых взаимоотношений аналитика и его клиента и кончая философскими построениями, которые создавались в психоанализе с его основателя, - все это существует ради одного - ради достижения свободы ментального существования. В письме известному русскому психоаналитику Н.Е. Осипову в Прагу (февраль 1927 г.) Фрейд писал; «Впрочем, дела у аналитиков Советской России идут весьма скверно. Большевики с чего-то взяли, что психоанализ враждебен их системе. Им хорошо известно, что нашу науку вообще нельзя поставить на службу какой-либо партии, более того, для ее развития необходимо определенное свободомыслие».
Как пишет Н. Автономова, для существования психоанализа необходимы три вещи; материально независимые интеллектуалы; интерес этих независимых интеллектуалов к новейшим течениям философской и, шире, гуманитарной мысли (а также интерес к новейшему искусству и литературе); и, наконец, развитое договор-
ное право, господствующее в данной стране. Трудно сказать, что современная (или недавняя, или доступная нашему историческому взгляду) российская культура отвечает этим требованиям в полной или хотя бы в какой-то мере.
Российский психоанализ скорее философский, чем клинический, - в этом убеждает его хроника, начиная с первых лет, когда он попал на нашу почву, и, пожалуй, до сего времени. Были и социальные проекты на психоаналитической основе (детский дом Веры Шмидт), очень много конгрессов и конференций, встреч и бесед с иностранными авторитетами. Но как мало собственных исследований, может быть, пока мало.
Психоанализ антропоцентричен. Он рассматривает любую ценность в антропологическом контексте. Именно ему мы в большой степени обязаны методологией современного познания.
Рене Декарт: «cogito, ergo sum» - «я мыслю, значит, я существую». Латинское слово «sum» - 1 лицо ед. ч. глагола «esse» («быть, существовать») - обозначает «я есмь». Но глагол «быть» применим к любому предмету - одушевленному существу и неодушевленной вещи. Существует не только человек, но и камень. Он есть. Материя, вселенная - они тоже существуют, они тоже есть.
Фридрих Ницше: «vivo, ergo cogito» - «я живу, следовательно, я мыслю». Декартовское «быть, существовать» - абстрактное указание на присутствие предмета, а ницшеанское «жить» означает «мыслить». Но математическая точность - это удел машин, а не свидетельство человеческих истин. Точные научные построения, истоки которых Ницше прослеживает начиная с Сократа, по мнению Ницше, враждебны жизни, так как их инструмент - это искусственный, все схематизирующий разум, чуждый жизни, инстинктивной в своей основе. Ницше находит выход в том, что только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности. Ницше - это уже постклассический дискурс. После Гегеля - Шеллинг, Кьеркегор, Маркс, Ницше. Поиск очищения высокого от низкого, души от бремени тела вел в храм науки. Таким очищенным храмом стала европейская наука. Абстрактная, математизированная, основанная на логике и эксперименте. Известно, что выражение «храм науки» - применительно к университету или к науке как таковой -весьма распространено. Гегелевскую философию сравнивают с храмом. Это справедливо. Она похожа на гармоничное здание со множеством колонн, ступеней, с алтарем Истины в центре.
Моцарт говорил, что начинает записывать симфонию только тогда, когда начинает слышать ее всю, когда эта симфония лежит перед ним, по его словам, как яблоко на ладони. Кажется, нечто
подобное было у Гегеля. У него действуют Дух, Становление, Развитие, Синтез. Гегель описывал эволюцию мысли как таковой. Его философия была хрустальным храмом.
Маркс перевел Гегеля на язык реальности XIX в. - с буржуа и пролетариями, с революциями, с богатством и нищетой - главное с человеком. Но не просто с человеком, а с человеком обязательно униженным, и только с ним. Но зачем же априори видеть его униженным, слабым и поэтому относиться к нему патерналистски? Маркс строил свой храм - четкий в очертаниях, мощный, рельефный, доказательный, историчный. Хрустальный храм от этого лопнул.
Психоанализ - это постклассический дискурс, находящийся между Ницше и философией постмодерна. В нем сделан следующий после Ницше шаг: я живу, следовательно, я переживаю (в переживании объединяются чувство и мысль). Здесь нет и не может быть однозначного ответа на вопросы «что правильно, что нет; где кончается норма и начинается патология; что хорошо и что плохо для человека, пришедшего за помощью (однозначно плохо знать это за него и чего бы то ни было хотеть для него, практикующий психоаналитик идет в этом случае на повторный личный анализ). Этика психоанализа включает в себя тезис о том, что психоаналитик не может решать что-либо за другого человека. В этом дискурсе ударение делается на слове Я. Живет не кто-нибудь - живу Я, и, следовательно, все мои ценности субъективны и абсолютно индивидуальны. И при этом я сохраняю связь с окружением (культурой и историей) как своей семьи, так и своей цивилизации.
Разумеется, роль субъективного, и в частности субъективных переживаний, подчеркивалась самыми разными философами на всем протяжении истории философии. Ультрасубъективистская гносеология Беркли; творящее Я Фихте; «внутреннее чувство» Шеллинга; ницшеанский субъект как бесконечный кладезь нигилистических переживаний, и т. д. Тем не менее вся дофрейдовская философия - какую бы огромную роль ни играли чувства субъекта в той или иной концепции - была философией агрессивной и обожествленной объективности. Разумеется, Фрейд не открыл субъективное переживание, но он поставил его в центр своей антропологии.
Наряду со значимостью индивидуального смысла каждого человеческого поступка можно говорить еще об одном чрезвычайно важном тезисе: «Нет психоанализа без культурного контекста»7. Этот тезис мало, если не сказать и вовсе не, исследован на данный момент. Клинический психоанализ его только декларирует, а теоретиков психоанализа все еще слишком мало.
Методологически, пожалуй, самым важным можно считать то, что все классические дихотомии становятся континуумами, но не отменяются, как в постмодерне.
1. а) инцест - пуританизм, культура как развитие переживания; б) фантазмы и контрфантазмы в европейской культуре (концепт «внутренний» объект и основные аксиологизации культуры)8.
2. Континуум нормы и патологии (отношение к другому и ина-кому в истории мировой культуры).
3. Любовь к себе и другому; проблема нарциссизма - это тоже континуум.
4. Любовь-ненависть - здесь проблемы смерти и ненависти: перверзии, суицид, преступление и т. д., здесь дискретность не преодолена, континуум невозможен.
Все человеческие чувства амбивалентны, но есть любовь, и есть ненависть. Ценности личности столь же индивидуальны, как и ее эротический рисунок, и напрямую связаны с ним. «Есть субъективная правда каждого человеческого поступка» (А. Грин).
З. Фрейда больше всего интересовало переживание личности и, возможно, «навязчивое повторение», в котором вся человеческая негативность. Психоанализ сосредоточен на переживаниях любого человека.
Психоанализ - практическая философия человека, живущего в либерально-демократическом мире (С. Аграчев).
Я привожу некоторые отрывки из беседы Жака-Алена Миллера c журналистами журнала «Cites» Жаном-Пьером Клеро и Линдой Лотт (P.: PUF, 2003. № 16).
Жак-Ален Миллер (р. 1944) - психоаналитик, руководитель отделения психоанализа университета Париж VIII, основатель Всемирной психоаналитической ассоциации, автор многочисленных работ, редактор и издатель произведений Жака Лакана.
Этот текст - один из немногих, известных мне, где делается весьма успешная попытка осмыслить психоанализ в контексте современной культуры со всем, что в ней есть хорошего, и с большими трудностями, которые возникают у человека, живущего в этой культуре. Что такое психоанализ? Это попытка уладить некоторые личные проблемы за счет их разъяснения. Остается еще понятие «проект». Можно ли назвать проектом то, что произошло во второй половине ХХ века? Чей это проект? Фрейда? В обществе рано или поздно даст знать о себе то, что он назвал психоаналитическим Aufklärung, результатом которого станет появление социальной терпимости по отношению к влечениям. Изо дня в день мы стано-
вимся этому свидетелями. «Бессознательное изменило мир», - сказал Лакан в начале 1960-х годов. Возможно, так оно и есть.
Что можно сказать об отношении к сексуальности? А. Миллер: церковь требовала признания сексуальности, но сквозь призму виновности, посредством отречения от плоти, как это показал в своей работе Питер Браун9.
Фрейд прекрасно понимал, что психоанализ в конечном итоге возымеет действие не только на пациентов, но и на общество в целом. И действительно, вот что мы наблюдаем сегодня: кризис запрета, или по крайней мере сложность в том, чтобы заново вернуть запретам силу; постоянный призыв к тому, чтобы тебя непременно выслушали в случае малейшего кризиса, малейшего затруднения; требование прозрачности, предъявляемое ко всем органам власти, которое кое-как пытаются выполнять средства массовой информации; право на влечения, на личное наслаждение - мы не далеки уже от того, что вот-вот оно будет вписано в права человека. Записал же Джефферсон в Декларацию независимости Соединенных Штатов стремление к счастью!
Несомненно, что с этого все и началось: с американской революции, последовавшей за французской, с развития равенства условий, говоря словами Токвиля, с проекта Просвещения, на который ссылается Фрейд. Сам по себе этот проект был не чем иным, как последствием развития науки, однажды преодолевшей рубеж, который не решался переступить Декарт, проявляя осторожность в вопросах религии, морали и политики. Мир изменила прежде всего наука, противопоставив миру замкнутому мир бесконечный. Возникновение психоанализа немыслимо до века науки.
Для того, кто практикует психоанализ, необходимы определенные фактические условия, чтобы иметь возможность практику эту осуществлять. Во-первых, существование гражданского общества в прямом смысле этого слова, т. е. того, что не совпадает с государством. Психоанализу нет места там, где попытка подвергнуть иронии и сомнению государственные идеалы ведет в конечном счете к чаше с цикутой. Психоанализ несовместим с любым тоталитарным режимом, при котором и политика, и общество, и экономика, и даже религия сосредоточены в одних руках. Он неразрывно связан со свободой слова и плюрализмом. Психоанализ был запрещен в Советском Союзе, он невозможен в теократическом государстве, он не развивается в настоящее время на территории исламских государств, в сообществах верующих, он находится в зародышевом состоянии в Азии.
У желания нет естественного объекта, и поэтому оно всегда предстает как желание извращенное. В свое время Лакан сказал, что сексуальных отношений не существует, что способ наслаждаться для человеческого рода не запрограммирован природой, но что он по-разному устанавливается для обоих полов и для каждого субъекта в отдельности.
В формулировке Сен-Жюста «Счастье - это новая для Европы идея» счастье занимает место спасения.
Интересно, что в текстах Миллера, Жижека, философов-постмодернистов обсуждается множество социальных вопросов. Эти авторы вызывают у студентов большой интерес. Конечно, этих работ можно коснуться лишь вскользь. И дело не только в нехватке времени. Недостаточные способности к символизации и метафори-зации, без которых невозможно постижение современных научных дискурсов, некоторая закрытость для восприятия современных форм искусства и постмодернистской литературы, которые я наблюдаю у студентов, заставляют искать дополнительные методические приемы преподавания.
Работа Х.У. Гумбрехта «Ледяные объятия "научности", или Почему гуманитарным наукам предпочтительнее быть "Humanities and Arts"» представляется весьма ценной для понимания этой проблемы: «Я предпочитаю рассматривать Humanities and Arts как пространства, обеспечивающие возможность рискованного мышления»10.
Гуманитарные науки полностью раскрывают свой потенциал не когда формируют стандарты профессионализма или отвечают на извечные вопросы, а когда занимаются тем, что Вильгельм фон Гумбольдт считал функцией университета в целом, т. е. постановкой новых вопросов и проблем. Речь идет о праве на мышление, идущего навстречу воображению. Гуманитарные науки должны стремиться к изобретению альтернативных путей понимания и объяснения того, что мы зовем реальностью. Любое прикосновение ледяной руки научности (science) способно ограничить такой специфический потенциал гуманитарных наук, как источник рискованного мышления.
Если в науке (science) высшей целью является производство и постоянный пересмотр конкретных областей знания, а мышление служит для этого производства лишь инструментом, то в гуманитарных науках (Humanities) знание должно быть необходимым условием достижения главной цели - мышления. Цель гуманитарных наук - интенсивное мышление.
Вместо метода и точности гуманитарные науки должны, напротив, поощрять плодотворное применение воображения - т. е. тот
аспект восприятия мира, который и обеспечивает многоцветность мысленных образов и интенсивность чувств в качестве функционального эквивалента четко определенных и абстрактных концепций, требуемых наукой.
Думается, что преподавание университетского, гуманитарного психоанализа не только психологам, но и гуманитариям может оказаться адекватным методологическим приемом, приблизить нас к тому, что Х.У. Гумбрехт называет зоной рискованного мышления11. Предлагаемые студентам курсы, кроме знакомства с ортодоксальными и современными психоаналитическими концепциями, становятся инструментом поиска таких возможностей.
Концепты бессознательного, сексуального, инцестуозности полностью относятся к пониманию человеческого переживания, которое может быть выражено только с помощью метафоры в пространстве символических представлений. Очень интересна в связи с этим работа Ролана Барта «Империя знаков». Реальность постигается не буквально, а только на языке искусства. Запреты, которые приводят субъекта в мир культуры, - это символические структуры.
Изучение психоанализа в какой-то мере позволяет приблизиться к метафорическому в современном искусстве, способствует рождению новых форм мышления. И, что тоже весьма важно, тогда пробуждается любопытство, импульс к познанию, эпистемофилия. На мой взгляд, это и есть одна из главных целей университетского образования, в отличие от среднеспециального, предполагающего получение информации и практических навыков ее использования.
Такое обучение способствует вербализации мыслей (письменные эссе помогают в этом не меньше, чем рефераты, анализирующие литературные произведения, сделанные в аудитории).
Итак, рискованное мышление как цель, а только потом инструмент преподавания университетского психоанализа. Так понимаемая работа преподавателя требует использования непарадигматического, «ризоматического»12 методологического подхода: многочисленные работы Г.С. Кнабе, моя работа13 и множество других методологических работ.
Лауреат нобелевской премии Эрнандо де Сото в работе «Загадка капитала» пишет: «В знаменитой метафоре Платона мы, люди, уподоблены узнику, сидящему спиной ко входу в пещеру, так что все наши знания о мире мы можем черпать только из наблюдений за тенями на стене. И действительно, многие важные вещи и отношения недоступны прямому наблюдению. Вот почему в ходе развития цивилизации люди разрабатывали особые методы выра-
жения виртуальных аспектов реальности в форме, доступной для восприятия и постижения».
Итак, что такое «Humanities and Arts» и почему такое направление нуждается в университетском психоанализе? Наиболее точный смысл Humanities and Arts - conditions - постижение человеческих состояний. Не случайно в зарубежных курсах (их представленность в российских вузах мне не известна) Humanities and Arts большое внимание занимает именно университетский, гуманитарный психоанализ, так как психоанализ и есть наука о человеческих состояниях. Методы, используемые Humanities and Arts: 1) аналитический; 2) критический; 3) метод размышления. В преподавании Humanities and Arts в университетах и школах искусств за рубежом известны, в частности, такие работы Бернара Вельта, как «Искусство сновидеть», «Комплекс Иокасты».
Роль неклинического, гуманитарного психоанализа, как явствует из названий, в этом круге представлений весьма высока. Дело в том, что этот дискурс преодолевает дословность, т. е. представление, что значение имманентно знаку. Психоанализ вносит свой вклад в рождение целого круга представлений для выхода в символическое пространство человеческого переживания и анализа текстов культуры. Символизация и метафоризация представлений, которые и являются центром психоаналитической концепции, оказываются адекватными методами формирования у студентов форм мышления, в которых задействовано воображение.
Вот лишь небольшая часть наработок, которые сложились в программах преподавания психоанализа в Институте психологии им. Л.С. Выготского за 15 лет.
Объем статьи не позволяет остановиться на произведениях искусства, как классических, так и современных, обсуждение которых ведется со студентами, как главном инструменте приближения к «многоцветному» смыслу изучаемых явлений.
Одним из аспектов изучения психоанализа со студентами-психологами является концепт инцестуозности, позволяющий проследить возможности трансформации человеческого переживания.
Речь идет об отношениях с Другим как одном из главных аспектов психоаналитической концепции. Реальность отношений между людьми богаче и разнообразнее любых максимально подробно прописанных правил и норм. Существует своего рода «повседневная институциональность», которая осуществляется в отношениях между людьми и, что особенно важно, в проекциях и фантазиях, которые, как показал З. Фрейд в «Толковании сновидений» и А. Кардинер в «Психологических границах общества», также осу-
ществляются по собственным, вполне определенным правилам, которые нельзя отнести к парадигматическим.
Дело прежде всего в том, что в метафорической «повседневной институциональности» императивная сила норм и правил возникает отнюдь не из некоей внешней силы. Она вырастает из не поддающейся измерению эмоциональной напряженности, которая всегда возникает в любых отношениях между любыми людьми, будь эти люди и их отношения реальными, фантазийными, спроецированными и т. п.
В свою очередь, сама эта напряженность возникает из-за того, что данные отношения всегда в той или иной мере - причем чаще в большей, чем в меньшей - инцестуозны (инцестоподобны), но реализуются в условиях общекультурного запрета на инцест и его многочисленных дериватах и символах. Ясно, что столь драматичное сочетание драйва и запрета вполне естественно вызывает эмоциональное напряжение, обусловливает основу любого переживания.
Необходимо отметить, что реально существующие институты общества (законы, нормы, обычаи, санкции и т. д.) базируются на метафорической «повседневной институциональности», которая, в свою очередь, базируется на весьма элементарном, первоначальном общекультурном запрете - запрете на инцест. Запрет на инцест, лежащий в основе норм, запретов и санкций культуры, выводит субъекта из мира природы в мир культуры. Он является одновременно и элементарным, и весьма сложным феноменом. Элементарен запрет на инцест потому, что он не допускает никаких произвольных толкований или изъятий. Сложен же он по двум причинам. Во-первых, между собственно инцестом, как он описан и запрещен в ветхозаветных текстах, параинцестными (инцестуозными) отношениями, а также отношениями взаимной симпатии, привязанности, дружбы, заботы, неприязни, вражды и т. п. существует весьма подвижная и нечеткая граница. Вторая причина заключается в том, что наша культура, культура конца ХХ - начала XXI в., в настоящее время, судя по многим признакам, проходит этап расшатывания этого запрета, а значит, снижения дифференциаций и различий с неизбежными в таких случаях трудностями символизации.
Итак, запрет на инцест и, забегая вперед, некоторое неодобрение или, как минимум, амбивалентное отношение к инцестуозно-сти имеют бесчисленные дериваты и варианты. Если сам запрет на инцест весьма элементарен и его исчерпывающее изложение укладывается буквально в несколько страниц ветхозаветных книг «Левит» и «Второзаконие», то проекции и интерпретации этого запрета, особенно в смысле инцестуозности, т. е. инцесто-
подобного переживания и поведения, и составляют всю психологическую ткань культуры. Это главная проблемная область отношения с Другим, для осмысления которой необходим концепт инцестуозности.
Понятие инцестуозности было предложено французским психоаналитиком П.-К. Ракамье: «Везде, где дует ветер инцеста, устанавливается молчание»14. Мыслить и фантазировать становится невозможно. Инцестуозность характеризуется заменой фантазии на отреагирование, проигрывание.
Представляется очевидным соображение, что осмысление таких душевных состояний возможно, только когда мышление может использовать воображение и фантазирование, т. е. выходить в пограничные области, в зоны рискованного мышления, по выражению Х.У Гумбрехта. Эмоциональное напряжение, выливающееся в попытку выразить «запрещенный инцест» (или «тягостную инце-стуозность») в объективированном чувстве, в мысли или в эфемерной норме с неясной исторической судьбой, и является проблемой переживания.
Мой опыт преподавания показывает, что именно этот аспект гуманитарного университетского психоанализа не только пробуждает любопытство у студентов, но вызывает не раз привлекавшее мое внимание какое-то особенное удовольствие, радость познания, что не случайно: ведь речь идет о трудно постижимом, но открывающемся с помощью воображения - о переживании.
Примечание № 1. О переживании
Переживание как специфическая культурная ценность, как признак высоко дифференцированной душевной жизни, которая ценна сама по себе (да и сам термин «переживание») появилось сравнительно недавно - в начале XIX в. в одном из частных писем Гегеля, широко распространилось к концу XIX в., а в конце XX в. стало уже ценностью европейской культуры, противопоставленной сменявшим друг друга ценностям созидания, накопления и потребления (Г. Шульце, «Erlebnisgesellschaft» (общество переживания)).
Переживание - это манифестация (осуществление, самообнаружение) интрапсихической реальности, каковая реальность, в свою очередь, соткана из конфликтов, так или иначе связанных с запретом на инцест (от архаичных отношений, монадических и симбиотических до своевольного Я, человека постмодерна - во всех этих случаях рамки отношений, необходимые для достаточной степени эмоционального комфорта в отношениях между людьми, найти не удается).
Таким образом, запрет на тот или иной драйв исходит извне (откуда именно - особая и всякий раз частная проблема «археологии желания»). Однако запрет, реализовавшись и обусловив эмоциональное напряжение, стал составной частью переживания. Собственно, переживание есть почти всегда переживание запрета, который может быть осознанным, но чаще всего является бессознательным. Другими словами, запрет не осознается, но переживается.
Примечание № 2. Термин «переживание» у Зигмунда Фрейда
О специфичности переживания именно как встречи драйва и запрета, как «переживания невозможности» говорил Фрейд («О психоанализе», лекции, 1909; «По ту сторону принципа удовольствия», 1920). Отметим, что само слово «переживание» («Erlebnis») как термин не встречается в словарях по психоанализу.
Ситуация усугубляется тем, что сам термин «переживание» во всей полноте его психологического и культурного смысла является скорее русско-немецким, чем англо-французским. По психологической и культурной наполненности «Erlebnis» гораздо ближе к «переживанию», чем к «experience» - в частности, в силу языковой конгруэнтности немецкого и русского слов «er-leben» и «пере-жить». В то время как «experience» обозначает «опыт, испытание».
Очевидно, не удовлетворяясь семантикой «experience», известный американский психоаналитик немецко-швейцарского происхождения Леон Вурмсер в собственном переводе с немецкого на английский своей статьи в одном из частных контекстов переводит «Erlebnis» как «being», т. е. «бытие»15.
Так или иначе, в подтверждение нашего понимания переживания приведем следующие фрагменты из Фрейда (римская цифра означает главу, арабская - абзац). «При всех этих переживаниях дело было в том, что возникало какое-либо желание, которое стояло в резком противоречии с другими желаниями индивидуума, желание, которое было несовместимо с этическими или эстетическими взглядами личности» («О психоанализе», II, 8). «Маленький ребенок всегда видит во сне исполнение желаний, которые возникли накануне днем и не нашли себе удовлетворения. Детские сны не нуждаются ни в каком толковании; чтобы найти их простое объяснение, нужно только осведомиться о переживаниях ребенка в день перед сновидением». В этом тексте Фрейд весьма часто пишет о «травматических переживаниях», так что прилагательное «травматический» начинает играть роль своего рода постоянного эпитета при слове «переживание». В той же работе Фрейд пишет: «Уход (т. е. уход из комнаты) матери не может быть для ребенка приятным или хотя бы безразличным. Как же согласуется с принципом удо-
вольствия то, что это мучительное переживание ребенок повторяет в виде игры?» («По ту сторону принципа удовольствия», II, 8-9). Таким образом, ясно, что переживание - это психическое состояние, возникающее при неудовлетворенности желания (каковая, в свою очередь, возникает вследствие того или иного конфликта).
Понятие инцестуозности и возможных путей выхода из нее связано с напряженным поиском рамок общения, обусловлено как культурно, так и индивидуально, т. е. присущая каждому субъекту сингулярность связана с неповторимостью истории его жизни. Весьма важным в контексте наших рассуждений представляется то, что для Фрейда мир людей - это не мир предметов или идей, это мир человеческих желаний.
Жак Лакан выдвигает понятие «желание» на первый план всей теории психоанализа. Он считает его основополагающим понятием, которое невозможно определить. «Желание рождается в расщелине между потребностью и запросом; оно несводимо к потребности, будучи в принципе не отношением к реальному объекту, независимому от субъекта, но отношением к фантазму; однако оно несводимо к запросу, властно навязывающему себя независимо от языка и бессознательного другого человека и требующему абсолютного признания себя другим человеком».
Рефлексии разных аспектов бессознательного безусловно можно считать наиболее подходящими моделями для развития способностей к «рискованному» мышлению, способностей к символизации и метафоризации. Многое из того, что мы делаем и чувствуем в нашей повседневной жизни, «стоит в тех же самых психосимволических взаимоотношениях к бессознательному, что, например, и содержание сновидений и невротические симптомы»16.
«Бессознательное» в терминологии психоанализа Лакана - слоистая структура означающих со слоями достижимого и недоступного. Это структура, имеющая функцию дискурса. Пользователь этого дискурса - Другой. Философ Жан-Мари Бенуа: «Бессознательное находится где-то между сознанием и восприятием, между Желанием и языком. Бессознательное - это то, над чем сознательный субъект больше не властвует». Лакан: «Бессознательное - это тропы, репрезентации, следы памяти; иначе говоря, все то, что было интроецировано в первые месяцы жизни. Все это было интроециро-вано еще до того, как язык дал этим содержаниям некое стабильное значение. Из всего этого возникла сеть визуальных и вербальных отношений». Все, что содержит бессознательное, получено извне через символизацию и ее эффекты. Бессознательное работает по закону, согласно которому ни одно высказывание не может быть
редуцировано до того, что собственно прозвучало в нем. Лакан: «Бессознательное от своего исходного текста до последующих образований ведет себя структурно сопоставимо с языком. Однако речь не идет о структурном подобии бессознательного и языка. Это не то же самое, что идентичность структур».
Два знаменитых императива Лакана, а именно: «бессознательное структурировано как язык» и его метафора «бессознательное - это речь (дискурс) Другого». В термин «речь» («дискурс») включается все, что имеет отношение к матери - универсуму раннего детства: ее запах, ее прикосновение, голос, а также ее манера ухаживания, пения и успокоения ребенка, т. е., если допустить, что существуют пре-вербальные означающие, то можно принять, что бессознательное может рассматриваться как «речь Другого». Бессознательное по Лакану - это глава личной истории, ответственная за сокрытие, вплоть до устранения правды субъекта.
Леклер: «Бессознательное (если пользоваться языком художника) - более ранний набросок, поверх которого начата новая картина». О музыке «Джаз, слышимый на фоне квартета Гайдна на плохо настроенном на нужную волну приемнике».
Бессознательное - это письмена, которые можно прочитать на старом пергаменте после того, как обработать видимый текст проявителем. Лапланш (ученик Лакана): «Образы бессознательного - это что-то вроде амальгамы означающего и означаемого». Примордиальное (изначальное) / бессознательное (термин Лакана) обозначает паутинную текстуру буквального. Паутина может порваться (наглядный пример - психотравма). Она может покрыться узелками (невроз). Разрыв можно затянуть сплетенным заново содержанием (образ того, что происходит в результате хорошо проведенного анализа). Доступ к настоящему измерению интерсубъективности может происходить без осознания, в интерсубъективности, этой особенности человеческого субъекта, он заселен зоной неизвестности и мрака, его послания содержат измерение, ускользающее от него, измерение бессознательное, но которое отныне действует и интердействует от субъекта к субъекту. И то, что истинно о себе, так же истинно и об объекте. Необходимо обрести концепт и право исследовать бессознательное объекта, место в высшей степени подверженное психическим нарушениям.
Еще один важнейший конструкт психоанализа, весьма важный как материал для рождения поисковых форм мышления, - это сексуальность. В своей работе Рене Руссийон пишет: «Сексуальное не подобно и не могло бы быть подобным самому себе в психоанализе, потому что оно неизбежно является местом отклонения, которое
его очерчивает не столько как "в себе", сколько как форму процесса, характеризующегося как раз своей способностью к метафоризации, своей генеративной способностью»17.
«Место сексуального и сексуальности в психоаналитической мысли должно все больше и больше оцениваться по символическим смыслам и по субъективному присвоению. Именно в зависимости от места и вклада сексуального в символизацию и в субъективацию психоанализ и вносит свой вклад в подход к человеческой сексуальности».
Понимание времени в психоанализе отличается от обычных представлений о времени. Оно понимается как взаимодействие синхронных и диахронных срезов переживания. Анализировать можно только фрагменты, несколько высказываний, которые вплетаются одно в другое18.
Методически используется постижение смысла через стимулирование инсайта у студентов. В этом случае лекция перестает быть монологом, так как монолог может стать экраном между студентом и возможностью понимания, постижения. Ее смысл не столько в передаче лекционного материала, сколько в пробуждении эпи-стемофилии. После такой лекции начинается активная самостоятельная работа студентов. Нечеткое, несколько «расплывчатое» задание к семинару, следующему после такой лекции, показывает, как студенты самостоятельно усложняют полученное задание. Они готовят не только текст обсуждаемой работы, но и самостоятельно выбранный литературный пример, демонстрирующий анализируемое переживание. Конечно, все это получается не всегда, не со всеми студентами, но как направление работы представляется весьма продуктивным.
Знание, лежащее «по ту сторону поверхностных смыслов», -это один из путей развития способностей наших студентов, необходимых для получения университетского образования. Содержание этого знания также весьма продуктивно для чтения мифов, классических литературных текстов, а также для восприятия произведений современного искусства.
Примечания
Бержере Ж. Психоаналитическая патопсихология. М., 2001. Эйнштейн А., Фрейд З. Почему война? // Архетип. 1995. № 1. С. 3-11. Wurmser L. The Dynamics of Anti-Semitism, Xenophobia and Intolerance: A Psychoanalytic View. N. Y., 1994.
Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992. С. 201-256. МакДугалл Д. Речь в защиту некоторой анормальности // Французская психоаналитическая школа. СПб.: Питер, 2005.
Драгунская Л. Психоанализ как антропологический проект // Человек. 2000. № 4.
Винникотт Д. Игра и реальность. М., 2002. С. 61.
Драгунская Л. Фантазмы и контрфантазмы европейской культуры // Человек. 2011. № 5. С. 95-99.
Brown P. Le renoncement à la chair. Virginité, célibat et continence dans le christianisme primitif. P.: Gallimard, 1995.
Гумбрехт Х.У. Ледяные объятия «научности», или Почему гуманитарным наукам предпочтительнее быть «Humanities and Arts» // НЛО. 2006. № 81. Gumbrecht H.U. Riskantes Denken // Gumbrecht H.U. Der kritische Blick. Über intellektuelle Tätigkeiten udn Tugenden Uwe Justus Wenzel. Frankfurt a/M, 2002. S. 140-147.
Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома // Альманах «Восток». 2005. Ноябрь - декабрь. Вып. 11/12.
Драгунская Л.С. Переживание, рациональность и континуум. К специфике фрейдовского дискурса // Вопросы философии. 2004. № 10. С. 136-145. RacamierP.-C. L'inceste et l'incestuel. P., 1995.
WurmserL. Thoughts of a Psychoanalyst about Jewish Mysticism // The Annual of psychoanalysis. 2007. Vol. 34/35.
Коул М. Культурно-историческая психология: наука будущего. М., 1997. С. 152.
Руссийон Р. Сексуализация и десексуализация в психоанализе // Уроки французского психоанализа. М., 2007. С. 62-85.
Драгунская Л. Бытие во времени как один из методологических аспектов глубинной психологии. Синхрония и диахрония // Логос. 2006. № 52. С. 262-270.
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
