CC BY
133
УДК 821.161.1
ИЗОБРАЖЕНИЕ ЖИЗНИ БАШКИРСКОГО НАРОДА В СЕМЕЙНЫХ ХРОНИКАХ С. Т. АКСАКОВА
© Л. Н. Сарбаш
Чувашский государственный университет им. И. Н. Ульянова Россия, Чувашская республика, 428015 г. Чебоксары, Московский проспект, 15.
Тел.: +7 (8352) 77 25 19.
E-mail: sarbash.lu@yandex.ru
В статье анализируется башкирский мир в семейных хрониках С. Т. Аксакова. Этнографическое изображение, этнические реалии создают национальную картину жизни в бытовом и бытийном выражении, образ самородного башкирского бытия.
Ключевые слова: башкирский мир, С. Т. Аксаков, образ природы, этническая реалия, этнографическое изображение.
Русские писатели и публицисты XIX века обращаются к изображению жизни нерусских российских народов. Русская литература в сферу своего культурно-художественного внимания «включает» инонациональные пласты жизни, создавая представление о «народах разноязычных», составляющих российский космос.
Проблема изображения «инонационального» в русской литературе XIX века - одна из актуальных, значимых и недостаточно изученных. Она заключает в себе целостную историко-литературоведческую концепцию передачи национального бытия - быта, уклада жизни, нравов и обычаев, культуры, философско-религиозных, нравственноэтических и эстетических воззрений. М. М. Бахтин в «Эстетике словесного творчества замечает, что «чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже...» [1, с. 354].
В творчестве С. Т. Аксакова, в произведениях «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука», изображающих русскую жизнь, предстает достаточно широкое полиэтническое полотно Поволжья. В семейных хрониках картина русской жизни оказывается «вписанной» в панораму многонационального поволжского мира. Показывается разнообразная полиэтноконфессиональная среда -русские, башкиры, татары, мордва, чуваши; дается сосуществование разных национально-культурных миров.
При изображении многонационального Поволжья особое место отводится Башкирии. Башкирский мир предстает широко и многоаспектно, национальная картина жизни дается в ее разнообразном этническом проявлении - от бытового до бытийного. Для автора-рассказчика «Уфимское наместничество» - прежде всего «прекрасная родина», которая любима страстно, до самозабвения; это край «благословенный», «чудесный», «хранилище земных богатств». Лирическая эмоциональноэкспрессивная тональность повествования сопровождает описание башкирских эпизодов.
В «Семейной хронике» создается неповторимый поэтический образ природы как неотъемлемой органической части башкирского мира. Произведение начинается с воспевания красоты и величия природы, Аксаков одушевляет ее и показывает в многообразных жизненных связях с человеком. Прозаическому описанию предшествует поэтическое - стихотворение самого писателя, в котором говорится о заселении этого края «чужими племенами», в разряд которых попадают и русские:
«И люди набегут толпами,
Твое приволье полюбя,
И не узнаешь ты себя Под их нечистыми руками!
Помнут луга, порубят лес,
Взмутят в водах лазурь небес!
И тук земли неистощенный Всосет чужие семена,
Чужие снимут племена
Их плод, сторицей возвращенный!
И в глубь лесов и в даль степей Разгонят дорогих зверей!» [2. Т.1, с. 83]. Стихотворение - восторженный гимн башкир -ской природе, преклонение перед красотой и пер-возданностью ее творения. Природа великолепна и по сей день, но уже не та, что была раньше: когда она, как прекрасный цветок, была «не измята» людьми. Впервые поставлены проблемы экологии: человек портит природу «нечистыми руками».
Писатель создает неповторимый портрет одушевленной природы, которая становится своеобразной доминантой «башкирского». Огромные озера Кондры и Каратабынь светлы и прозрачны; реки, текущие по долинам, степям, горным ущельям, многоводны; в прозрачных родниковых ручьях, холодных, как лед, живут все породы форелей; поля черноземные. Рассказчик отмечает приход хлебопашества в этот край, когда на плодородных землях «обильною жатвою» оборачивается «ленивый» труд, когда даже не пашут, а ковыряют «жалкою сохою» и «неуклюжим сабаном» плодоносную
землю. Леса - разнородные и могучие, рои диких пчел населяют нерукотворные борти, «более всех уважаемая» уфимская куница водится в верховьях рек Уфы и Белой. Живописны как лесная, степная, так и гористая полоса - скат Уральского хребта, которая определяется как «золотоносная полоса», богатая «всеми металлами». Отмечается чудесное рыболовство, «единственное» и по вкусу добываемой красной рыбы, и по своему исполнению. Аксаков называет особый вид ловли, известный в Оренбургской губернии как «багренье».
Описание башкирской природы дается в форме пространного лирического отступления, выделяющегося из повествования лиризмом, эмоционально-экспрессивной тональностью, особой ритмической организацией. Синтаксический параллелизм, инверсионный порядок слов, краткие прилагательные, чередующиеся с полными в начале фразы, художественная тавтология создают неповторимое поэтическое звучание: «Светлы и прозрачны, как глубокие, огромные чаши, стоят озера твои... многоводны и многообильны разнообразными породами рыб твои реки. чудесной растительностью блистают твои тучные, черноземные, роскошные луга и поля. Обильною жатвой награждается ленивый и невежественный труд пахаря. Свежи, зелены и могучи стоят твои разнородные черные леса. Мирны и тихи патриархальные первобытные обитатели и хозяева твои.» [2.Т.1, с. 84]. Дико, по мнению рассказчика, звучит словосочетание «Оренбургская губерния» в применении к патриархальному первозданному краю; неизвестно откуда это появившееся «бург». Органично же прежнее название - «Уфимское наместничество». Описание озер Кандры и Каратабынь появляется и в «Записках ружейного охотника», в которых С. Т. Аксаков пытается объяснить эти уникальные природные явления Башкирского края необыкновенной чистотой воды и причудливым преломлением света: «Степные озера отличаются невероятною прозрачностью, превосходящею даже прозрачность омутов степных речек; и в последних вода бывает так чиста, что глубина в четыре и пять аршин кажется не глубже двух аршин; но в озерах Кандры и Карата-бынь глубина до трех сажен кажется трех-или четырехаршинною . Преломление света в водах этих озер до того обманчиво, что во время купанья, идя от берега и постепенно погружаясь в глубину, кажется, идешь на гору, и при каждом шаге поднимаешь ногу выше. Прелестные степные луга, оживляемые близостью огромной массы воды, окружают Кандры» [2.Т.4, с. 251].
В поэтическом описании природы С. Т. Аксаков использует и прозаические предметы башкирской жизни - сабан, тузлук. Писатель дает пояснение этническим реалиям: тузлук - это мешок из
сырой кожи, снятой с лошадиной ноги, в котором заквашивается кумыс. Предмет домашнего обихода появляется в возвышенно-поэтическом контексте, озера напоминают своими очертаниями этот мешок: «И горы соляных кристаллов по тузлукам твоим найдут» [2.Т.1, с. 83]. Прозаическое «этнографическое» используется для создания «башкирского» поэтического.
Приемом художественного параллелизма устанавливается связь между природным и человеческим миром. В согласии с первозданной природой находятся у Аксакова люди - «патриархальные», «первобытные» «кочевые башкирские племена». Табуны и стада, наполовину «передохшие» зимой от голода, весной выходят на привольные поля, на подножный корм; так и башкиры, отощавшие, исхудалые, «перетаскиваются» вслед за своими табунами, покидая свои селения. Возникает антиномия времен года: зима - жестокая, буранная, лето -проснувшаяся природа и оживающий в полноте своих сил человек: «И вы никого не узнаете через две или три недели! Из лошадиных остовов явятся бодрые и неутомимые кони, и уже степной жеребец гордо и строго пасет косяк кобылиц своих, не подпуская к нему ни зверя, ни человека!.. Раздобрели тощие зимние стада коров, полны питательной влагой вымя и сосцы их. Но что башкирцу до ароматного коровьего молока! Уже поспел живительный кумыс, закис в кобыльих турсуках, и все, что может пить, от грудного младенца до дряхлого старика, пьет допьяна целительный, богатырский напиток, и дивно исчезают все недуги голодной зимы и даже старости: полнотой одеваются осунувшиеся лица, румянцем здоровья покрываются бледные, впалые щеки». [2.Т.1, с. 85]. Природа дает человеку и целительный, животворящий его напиток. Человек включается в природный мир как его неотъемлемая органическая часть.
С. Т. Аксаков в описании инонациональных явлений жизни избегает экзотического интереса, он использует характеристические детали, создающие образ «башкирского». При описании природы в «Семейной хронике» Аксаков упоминает степного жеребца как символ воли, башкирской степи и ее необъятных просторов. В «Записках ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксаков образно описывает конские табуны, являющиеся неизменной принадлежностью степи: «Косячный жеребец делается полным хозяином и настоящею главою своего гарема. Он держит жен своих в строгом повиновении: если которая-нибудь отобьется в сторону - он заворачивает ее в табун.. Распустив гриву и хвост, оглашая степную даль ржаньем, носится он вокруг табуна и вылетает навстречу приближающемуся животному или человеку и, если мнимый враг не отойдет прочь, с яростью бросает-
ся на него, рвет зубами, бьет передом и лягает задними копытами.. Наступает суровая осень, голодно и холодно становится в степи на подножном корме, и жеребец сам пригоняет вверенный ему косяк жеребных маток на двор к своему хозяину» [2.Т.4, с. 312-313]. Т. Л. Сухотина-Толстая в «Воспоминаниях» отмечала красоту башкирской степи и косяки лошадей, пасущихся без табунщика и охраняемые «аргамаками» - жеребцами, приученными сторожить табун: «Эти аргамаки очень злы и способны загрызть человека, если тот попытается увести какую-нибудь кобылу из табуна»[3, с. 137]. В «Записках ружейного охотника» С. Т. Аксаков дает представление о таком характерном для башкирской жизни явлении, как «тюбеневка», когда лошади кормятся зимою не на дворах, как у русских, а в степи, на подножном корме, - «тюбенюют».
При описании русской жизни С. Т. Аксаков остается в пределах «общепонятного» русского языка, проявляя принцип сдержанности и взыскательности к слову; он использует слова, заключающие точную смысловую нагрузку, весьма экономно обращаясь с архаизмами и диалектизмами. В письме к И. С. Тургеневу от 10 (22) марта 1853 г. по поводу его «Постоялого двора» С. Т. Аксаков высказывает принципиальное творческое положение: «.я считаю совершенною ошибкой употребление слов и выражений местных, провинциальных, для понимания которых надобно иметь словарь областных наречий. Язык должен быть общепонятный, русский» [4, с. 313]. По мнению писателя, такие слова вместо «мнимого придаванья колорита местности» мешают восприятию произведения, его «общему впечатлению». При изображении инонациональных явлений Аксаков придерживается этого же творческого принципа и не перегружает описание деталями этнографического характера, избегает экзотики и словесные орнаменты, проявляя сдержанное отношение к слову, используя необходимое «этническое» для передачи характерных особенностей жизни. В «Детских годах Багрова-внука» во время поездки в Парашино, отец обращает внимание Сережи на летние башкирские жилища, которые даются в их национальном определении - «кочи». Подробное их описание присутствует в «Записках ружейного охотника Оренбургской губернии». Принадлежностью степи, с весны до поздней осени, являются именно «башкирские кочи», с их многочисленными стадами и конскими табунами. Как только появляется подножный корм, башкиры со своим скарбом переселяются в степь и разбивают войлочные шатры, известные «под именем калмыцких кибиток», которые располагаются, как отмечает писатель, по определенному правилу: сначала их ставят на высоких и открытых местах, быстро выгорающих, потом перемещают к долинам
и овражкам с родниками. С. Т. Аксаков создает «летний» «первобытный» образ башкирской степи в органической связи природы и человека: «Здесь утонули в траве рассыпанные стада баранов, овец и коз с молодыми ягнятами и козлятами, матки которых всегда ягнятся на траву. Там бродят и мычат стада коров; там пасутся и ржут конские табуны; а вот появляются на концах горизонта. какие-то черные движущиеся точки... это башкиры лениво, беспечно, всегда шагом разъезжающие по родной своей степи. Пересекая ее во всех направлениях, они или просто гуляют от нечего делать, или едут в гости шабры-кочи (соседнее кочевье), иногда верст за сто, обжираться до последней возможности жирною бараниной и напиваться допьяна кумысом» [2.Т.4, с. 311-312]. Этнические реалии писатель выделяет курсивом, сопровождая пояснением, акцентируя внимание читателя на характерном. В «Записках ружейного охотника» Аксаков создает образ степного патриархального мира: жизнь башкир предстает «включенной» в природную панораму бытия, в естественно-органической связи с календарным циклом.
Русский писатель отмечает в «Семейной хронике» тесное межнациональное общение, при котором идет перенимание привычек, рода занятий, а порой и образа жизни. И не только башкир у русских, когда происходит взаимодействие «кочевого быта с земледельческим» (Л. Толстой). В «Семейной хронике» появляется образ «столбового русского дворянина», «обашкирившегося» зятя старика Багрова - Ивана Петровича Каратаева. Г оворя об этом персонаже, автор постоянно подчеркивает его связь с «башкирским»: он называет его «любителем башкирцев и кочевой их жизни», «башкирцем душой и телом», подразумевая под этим простоту нравов, добродушие, отсутствие у него светских манер. «Каратаев вел жизнь самобытную. Большую часть лета проводил он, разъезжая в гости по башкирским кочевьям и каждый день напиваясь допьяна кумысом; по-башкирски говорил, как башкирец; сидел верхом на лошади и не слезал с нее по целым дням, как башкирец, даже ноги у него были колесом, как у башкирца; стрелял из лука, разбивая стрелой яйцо на дальнем расстоянии, как истинный башкирец; остальное время года жил он в каком-то чулане с печью... насвистывая башкирские песни и попивая, от времени до времени, целительный травник или ставленый башкирский мед» [2.Т.1, с. 217]. Герой настолько принял «башкирское» и сроднился с ним, что иной ментальный образ жизни становится «своим», соответствующим натуре.
В изображении этноисторического пласта писатель выделяет те аспекты, которые создают своеобразие, самородность башкирского бытия. При поездке Софьи Николаевны на кумыс описывается
деревня Узы-тамак, даются необходимые пояснения как этнографического, так и этнически-конфессионального характера. С. Т. Аксакова отличает точность и достоверность описания, объективность изображения. Свои воспоминания писатель подкрепляет сообщениями друзей-
оренбуржцев, к которым он обращался с просьбами уточнить какие-либо детали. Воссоздавая «прекрасную местность» деревни Узы-тамак, он основывается на «самых точных новых сведениях», доставленных губернатором Е. И. Барановским, о чем читателю сообщается. В поэтическом описании деревни органично соединяется природная характеристика местности с константами башкирской этничности: «. в роскошной долине в живописном беспорядке теснилась эта деревушка на подошве горы Байрам-тау, защищавшей ее от севера; на запад возвышалась другая гора, Зеин-тау, а на юго-восток текла речка Уза, покрытая мелким лесом; цветущие поляны дышали благовонием трав и цветов, а леса из дуба, липы, ильмы, клену и всяких других пород чернолесья, разрежая воздух, сообщали ему живительную силу» [2.Т.1, с. 261]. Тюркская лексика выделяется курсивом и объясняется писателем: «Тау значит гора, Байрам - праздник. Это имя, как говорит предание, дано горе потому, что на ней будто бы башкирцы совершали торжественное молебствие после уразы, то есть поста. Зе-ин-тау - значит гора собрания; зеином называется пир или собрание народа для борьбы, беганья и конской скачки. Гора эта получила название Зеина со времен приобретения от башкирцев земли, лежащей по речке Узе. Г-н Алкин, после заключения условия с башкирцами, дал для них на этой горе пир с разными увеселениями. Тамак значит устье...» [2.Т.1, с. 261].
Этнический колорит создается за счет выделения характерологических реалий. При изображении башкирской жизни Аксаков не проходит мимо такого яркого своеобразного маркера башкирской этничности, как кумыс: описывается его приготовление, даются в примечании необходимые пояснения, в частности тузлуку, в котором готовится целебный напиток. Кумыс предписан матери доктором Авенариусом, который в назначении диеты руководствуется местными особенностями - «пи-щеупотреблением башкир и кочующих летом татар». Писатель точен в передаче жизненной конкретики, что создает полноту и всесторонность изображения. Так, Софья Николаевна лечится кумысом, при этом дается небольшое замечание, что кобылье молоко теряет целебное свойство в конце июля, когда травы достигают своей зрелости и сохнут. Русские писатели неизменно обращали внимание на кумыс как на своеобразный актуализатор «башкирского»: он составлял особый предмет этно-
графического изображения у В. И. Даля («О кумысе»), М. В. Авдеева («Поездка на кумыс»), Д. Н. Мамина-Сибиряка («Юммя»), Ф. Д. Нефедова («На кумысе») и др.
При изображении инонациональных явлений Аксаков использует характерные этнографические реалии, которые способствуют созданию этнического пласта бытия. Писатель обращает внимание на башкирский музыкальный инструмент - чебыз-гу, давая его описание: «Чебызга - дудка, которую башкирец берет в рот, как кларнет, и, перебирая пальцами, играет на ней» [2.Т.1, с. 74]. В мире духовых инструментов чебызга, по определению автора, является «чудным явлением», так как издает «двойные тона». Поэтому создается впечатление, что в одно и то же время играют два разных инструмента. Описание чебызгы и связанного с ней уникального горлового пения башкир появляется в произведениях русских писателей XIX века -В. И. Даля, А. К. Толстого, А. М. Авдеева.
В автобиографической хронике С. Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука» реалии как русской, так и инонациональной жизни (башкирской, чувашской, мордовской, татарской) даются через восприятие ребенка: чистое незамутненное детское сознание, воспринимающее мир в его непосредственной первозданности. Автобиографический герой Аксакова не ограничен русской моноэтнической средой, он приходит в соприкосновение с разнообразными национальными мирами, реалии которых возникают в детском мировосприятии особенно яркими. В детском сознании предстает колоритный образ кантонного старшины, башкира Мав-лютки. Сережа Багров видит его в национальном одеянии - казакин, плисовые шаровары, вышитая золотом тюбетейка, «войлочный вострый колпак». Плеть принимается ребенком за «огромную сабли-щу». Замечается уважительное почтительное отношение отца Алексея Степановича к старшине: пошел навстречу, поздоровался, протянув руку и приветствуя по-мусульмански «Салям маликум, Мав-лют Исеич», напоил гостя чаем.
С. Т. Аксаков поэтически передает заселение башкирского края, привлекая исторические сведения и богатый этнографический материал. Подробно описывается приобретение земель, когда за «ничтожную сумму» покупались целые области, без определения точных границ и количества земли: «Обыкновенно границы обозначаются урочищами, например вот так: «От устья речки Конлыелга до сухой березы на волчьей тропе, а от сухой березы прямо на общий сырт, а от общего сырта до лисьих нор, от лисьих нор до Солтамраткиной борти» и прочее» [2.Т.1, с. 75). Дедушка Степан Михайлович Багров был человеком «строгой справедливости», и ему не нравилось «надуванье добродушных баш-
кирцев»: он купил около пяти тысяч десятин земли и заплатил «великую сумму», так никто тогда не плачивал, - две тысячи пятьсот рублей.
Покупка описывается в национальноисторической конкретике, когда в создании «башкирского» соединяется несколько этнических признаков - конфессиональный, культурологический, пищевой: приглашалось десяток родичей - «отчин-ников Картобынской или Кармалинской тюбы»; ставилось ведро вина, несколько ведер крепкого «ставленого» башкирского меду, несколько лагун корчажного крестьянского пива; давалось два-три барана. Угощение и веселье могло продолжаться несколько дней, писатель замечает, что башкиры не были очень ревностными магометанами. Аксаков выделяет конкретный этнографический пласт: башкирскую кухню - приготовление особым образом барана; пение песен, которые определяются как «монотонные»; игра на чебызгах - музыкальном инструменте, описание которого и содержится в подстрочнике. В небольшом эпизоде выделяется главное и характерное, создающее поэтический образ башкирского мира жизни.
Аксаков в семейных хрониках всегда исторически точен и достоверен: он дает определение такого характерного явления башкирской жизни, как «припущенники» - те, кто при заселении земель
был пущен временно, за определенную плату. Но по окончании договорного срока почти ни одна деревня припущенников не оставляла земель, в связи с чем возникали судебные тяжбы. Дедушка, Степан Михайлович Багров, отказался покупать земли непосредственно у башкир, чтобы избежать всяких споров, и приобрел землю, купленную другим владельцем, «справленную и отказанную за него судебным порядком», но и ему не удалось избежать распрей, которые только через сорок лет «покончил» его внук.
Башкирский мир предстает в семейных хрониках С. Т. Аксакова в бытовых и бытийных аспектах, этнически достоверно и полно. В произведениях русского писателя присутствует широкая национально-историческая и культурологическая картина башкирского бытия.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 445 с.
2. Аксаков С. Т. Семейная хроника. Детские года Багрова-внука. Собрание сочинений: В 4т. М.: ГИХЛ, 1955. Т.1. 639 с.
3. Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М.: Худож. лит., 1981. 525 с.
4. Аксаков С. Т. // Переписка И. С. Тургенева: В 2т. М.: Худож. лит., 1986.Т.1. 607 с.
Поступила в редакцию 15.09.2011 г. После доработки - 30.01.2012 г.
