CC BY
46
ИЗ ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ ЕНИСЕЙСКОЙ ШКОЛЫ-КОММУНЫ
Положение о единой трудовой школе, школа-коммуна, коммунальный совет.
Енисейская трудовая школа-коммуна 1920—1926 гг. являлась уникальным на-учно-педагогическим проектом в истории отечественной педагогики и народном образовании Приенисейского края. Ни до того времени, ни после подобных учебных заведений в этой сибирской провинции не создавалось. В последние десятилетия в связи с коренными преобразованиями в политической, социально-экономической и социокультурной сферах эти знания и опыт, выявляя основания для проведения исторических аналогий, вновь становятся востребованными. Возникает насущная потребность в более глубоком и идеологически непредвзятом переосмыслении роли феномена трудовой школы в общем процессе модернизации России начала прошлого века. Изучение этого феномена становится важной фундаментальной и прикладной задачей педагогического сообщества как на общегосударственном, так и на региональном уровнях.
Цель данной статьи состоит в выделении основных периодов развития Енисейской школы-коммуны в 20—30-е гг. XX в.
В Приенисейском крае первые опытно-показательные школы-коммуны стали открываться только после окончания Гражданской войны. В своём развитии этот процесс проходил несколько этапов. Первый этап (1920—1921) отмечен революционной романтикой, когда государство, став субъектом социально-педагогичес-ких отношений, практически определяло характер школы, которая ему была необходима. Происходили острые дискуссии о теории и практике социально-трудо-вого воспитания, разрабатывались социально-педагогические эксперименты, направленные на приобщение детей к жизни в новых социально-экономических условиях. Отмечался необыкновенный подъём в работе ученых, педагогических и партийных деятелей, разрабатывавших теоретические и организационно-пе-дагогические основания становления единой трудовой школы (П.П. Блонский, В.Д. Бонч-Бруевич, Н.К. Крупская, А.Г. Калашников, П.И. Лепешинский, А.В. Луначарский, В.Р. и Л.Р. Менжинские, А.П. Пинкевич, М.М. Пистрак).
Так, в резолюции I Всероссийской конференции школьных подотделов (1920) отмечалось, что «трудовые школы-коммуны являются идеальным типом учебного заведения, способного воспитывать сильных и умелых и энергичных борцов за коммунизм, знающих строителей коммунистического общества» [Народное просвещение, 1920]. Основным документом, регламентирующим ее деятельность, признавалось «Положение о единой трудовой школе». «Вся педагогическая работа в школе должна строиться на производительном общественно необходимом труде. Школьник должен был самостоятельно черпать материал для своей образовательной работы главным образом из труда, совершающегося вокруг, осознавая и изучая его, изучая советское строительство и ведя работу с населением» [Там же]. Школы-коммуны, должны были не только взаимодействовать с социумом, но и влиять на него.
12 марта 1920 г. Енисейским Губкомом РКП (б) было принято решение — в память жертв борьбы за утверждение Советской власти в Сибири создать в дачном посёлке за Успенским монастырём первую единую трудовую школу для всех возрастов [Ф. 93. Оп. 1. Д. 11. Л. 126] с тремя отделениями — детским садом, школами I и II ступени. Коллектив учителей, воспитателей техперсонала формировался из лучших педагогов края, на основании их личных заявлений о желании работать в коммуне в качестве постоянных работников [Ф. 93. Оп. 1. Д. 11. Л. 136, 137, 153]. В рядовые коммунары принимались лица разного социального состояния: дети, родители которых пострадали от контрреволюции; круглые сироты; дети рабочих по представлению профессиональных союзов; дети беднейших граждан, дети лиц, обучающихся на рабфаках за пределами губернии; дети, партийных и советских работников [Ф. 93. Оп. 1. Д. 55. Л. 50]. Это было связано с утопической идеей о способности государства возместить ребёнку то, что не способна дать семья: нормальные условия жизни и учёбы, обучение труду и подготовку к будущей профессии, воспитание нравственных и гражданских качеств будущих борцов за социализм [Ф. 1. Оп. 1. Д. 86. Л. 44]. Приём в школу и детский сад детей не достигших 12 лет производился соответственно их возрасту и только по письменному заявлению родителей [Ф. 93. Оп. 1. Д. 55. Л. 50].
Открытие школы-коммуны состоялось 18 марта. Первоначально на 9 дачах за городом разместилось 150 детей. Дошкольники 6—8 лет были выделены в отдельные группы и размещены в дом ребёнка и детский сад [Народное образование, 1974]. Со школьниками-подростками учебные занятия по программе трудовой школы I ступени с сельскохозяйственным уклоном начались уже летом. В связи с тем что поступающие дети были с разной степенью общеобразовательной подготовки, учебные занятия велись «независимо от программ и планов». Планы занятий разрабатывались школьным советом «в процессе творческой педагогической работы. Все дети разбивались на группы не по классам, а по роду занятий, по индивидуальным наклонностям и развитию [Ф. 93. Оп. 1. Д. 2. Л. 132]. Коммунары старших возрастов должны были начать посещать школы II ступени в городе только с началом учебного года [Красноярский рабочий, 1920, № 157], поэтому в летнее время привлекались к работам хозяйственного назначения.
К началу 1920/21 учебного года в коммуне было уже 180 детей, из них 92 — дошкольного возраста. Коммунары переехали в город в каменное трёхэтажное здание на берегу Енисея, расположенное по Красному переулку в доме № 1. Спальни девочек располагались на третьем этаже, мальчики жили на втором этаже [Красноярский рабочий, 1920, № 290]. В коммуне были организованы отряды, имеющие своё название и девиз: «Цыплята» — «Все под крылышко коммуны!»; «Муравьи» — «В единении — сила!»; «Пчёлки» — «Все — за одного, один — за всех!»; «Воробьи» — «Целый день мы все хлопочем, но и целый день поём!»; «Орлы» — «К высям гор летят орлы, ввысь стремиться будем мы!» [Красноярский рабочий, 1920, № 179]. На каждую возрастную группу из 25 человек в школе I ступени были приняты 1 учитель и 2 воспитателя [Ф. 93. Оп. 1. Д. 116. Л. 37].
Вся жизнь коммуны строилась «волей и трудом членов коммуны и работников её». Коммуна управлялась советом, который состоял из председателя, его товарища, секретаря, председателей исполкомов секционных советов, заведующего хозяйством коммуны, заведующего учебно-воспитательной частью, врача, представителей от специалистов, технических и канцелярских служащих, ГубОНО, РКСМ, РКП (б), профсоюза, трёх представителей от учащихся старшего возраста.
Секционные советы руководили жизнью отдельной секции. Приказом по ГубОНО были утверждены 3 секции: «Детский сад», «Школа I ступени», «ТТТколя II ступени» [Ф. 93. Оп. 1. Д. 55. Л. 44]. Несколько позже была создана хозяйственная секция. Кроме коммунального совета, был избран также школьный совет, в состав которого входили учителя, ученики, общественность. Осенью 1920 г. заведующая коммуной писала: «Мы дружно обсуждаем все наши нужды. У детей своё самоуправление, дети сами входят во все нужды хозяйства, принимают участие в работах» [Ф. 1. Оп. 1. Д. 16. Л. 109]. Коммунальный совет давал отчёт о своей деятельности коллективу не реже 1 раза в месяц [Ф. 93. Оп. 1. Д. 2. Л. 1].
С января 1921 г. президиумом губкома ВКП (б) было принято решение о реорганизации управления школой: руководитель школы назначался, а школьному совету придавался характер органа совещательного при заведующем школой [Ф. 1. Оп. 1. Д. 113. Л. 15]. Руководитель назначенный, а не выбранный коллективом был более связан ответственностью перед губкомом партии. По всей вероятности, требования к результатам работы коммуны завышались, не учитывались субъективные факторы. На заседании бюро губкома партии (21 апреля 1921 г.) заведующий школой Гидлевский отмечал, что не все педагоги уяснили себе, что такое свободное коммунистическое воспитание [Ф. 1. Оп. 1. Д. 151. Л. 87]. Заведующий говорил: «В материальном отношении школа обеспечена, но в духовном — плохо... Коммуна не освещается с 7 часов, дети лишены возможности жить, им предписывается спать. Выполнить такое предписание никто не может, и каждый вечер создаётся самая беспорядочная, скажу, удручающая картина. Дети дурят впотьмах, бессистемно проводят большую часть времени, тогда как при освещении могло быть разумное воспитание» [Ф. 1. Оп. 1. Д. 16. Л. 109]. «Воспитатели-педагоги в школе должны быть свои, в данное время их в школе нет». «Условия, в которых идёт воспитание детей, окружённых белогвардейскими педагогами», не устраивали заведующего [Ф. 1. Оп. 1. Д. 151. Л. 94]. Однако найти педагогов с коммунистическим мировоззрением было весьма сложно.
Трудности организации учебно-воспитательного процесса школа испытывала и в том, что в ней находились дети разных возрастов и разного пола. Одним из специалистов, сумевших наладить работу в таком коллективе, был заведующий учебно-воспитательной частью был Р.А. Френкель [Ф. 93. Оп. 1. Д. 79. Л. 66]. В 1920 г. он организовал группу детей разного возраста от 6 до 15 лет, и «эта группа дала хорошие результаты, так как старшие следят за младшими, и недостатки пансионной жизни не замечаются» [Ф. 93. Оп. 1. Д. 15. Л. 10.]. С младшими детьми занятия организовывались «по системе детсадов» [Ф. 93. Оп. 1. Д. 116. Л. 35], со старшими велись обычные школьные занятия. Нехватка кадров заставляла руководителей школы ставить вопрос о переводе детей дошкольного возраста в городские детские дома. Однако Енисейский губком партии принял решение сохранить группы дошкольников в школе и укрепить школу кадрами [Ф. 1. Оп. 1. Д. 271. Л. 6]. Эти группы сохранились в составе школы до 1923 г.
Как отмечалось педагогами, «дети участвуют в трудовой жизни, но в трудовую жизнь втягиваются не сразу. Скорее и лучше привыкают к трудовой жизни старшие дети, а особенно неохотно - дети 9-10 лет» [Ф. 93. Оп. 1. Д. 13. Л. 5]. С целью разрешения этой проблемы при школе были организованы мастерские. Однако их работа сдерживалась нестабильным поступлением материалов, частой сменой инструкторов по труду. Переходу на новые формы организации учебного
труда мешали недостаточное количество пособий для проведения лабораторных работ, отсутствие книг «для детского самостоятельного чтения с коммунистическим направлением». Имевшиеся книги, по мнению преподавателей, не соответствовали «коммунистическому мировоззрению» [Ф. 93. Оп. 1. Д. 55. Л. 2].
В отчётах о работе школы говорилось, что воспитание детей в школе-коммуне направлено в сторону выработки в детях общественно-трудовых навыков и коммунистического мировоззрения. С этой целью лица, стоящие во главе учебно-воспитательной работы, принимают зависящие от них меры и пользуются всеми средствами, находящимися в их распоряжении. Дети организованы в коллектив, принимают активное участие в хозяйственной жизни, исполняя посильные работы по огороду и полю, по уборке помещения, в мастерских, наблюдают за поддержанием порядка [Ф. 93. Оп. 1. Д. 124. Л. 2]. В школе сохранялись традиции самоуправления. Отношение детей к нему сознательное. Самообслуживание происходит без препирательств [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 28].
Педсоветом вырабатывались меры воспитательного воздействия, которые, как отмечали сами участники педагогического процесса, были проникнуты гуманным отношением к детям. В случаях нарушения установленного порядка провинившемуся делались «увещевания и разъяснения о необходимости поддержания дисциплины с целью довести его до сознания недопустимости поступка». За серьёзные нарушения детей исключали из коммуны решением коллектива [Ф. 93. Оп. 1. Д. 124. Л. 2]. Взаимоотношения между детьми и воспитателями выстраивались в духе товарищества. По сообщению президиума детского коллектива, отношение детей к педагогическому персоналу хорошее. Не заметно отчуждения детей от педагогического персонала. Дети не чуждаются посторонних взрослых. В отчёте говорилось, что меры физического воздействия на детей в систему воспитательных приёмов не входят и вообще не применяются [Ф. 93. Оп. 1. Д. 124. Л. 2].
Второй этап (1922-1926) - период разработки образовательной модели, в основу которой входило сочетание общеобразовательной и трудовой подготовки с системой самоуправления, принятой в коммуне. Эта модель давала возможность поддерживать атмосферу организованности, порядка, сознательной дисциплины, сочетающихся с товарищеской взаимопомощью и доброжелательностью.
По результатам проверок дети подчас опережали городских школьников по уровню знаний. В школе внедрялись новые формы учёта знаний. «Во время проработки учитель фиксировал недочёты и достижения в классных журналах, а дети через изготовление диаграмм, письменных работ учётного характера» показывали, чему они научились. В практику работы школы вошли зачёты «в присутствии родственников». Естественно, это заставляло детей подтягиваться в учёбе. Воспитатели вели дневники, в которые записывали «наблюдения за детьми в произвольной форме» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 34]. «Методов экспериментального изучения ребят не применяли, ограничиваясь методом чистого наблюдения и фиксируя это в характеристиках» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 34]. Как писали в отчёте, «есть увязка между темами и навыками. У большинства детей пробуждается интерес к учёбе и книге. Но ... масса тормозов. Нет уверенности в том, что при данных объективных условиях из детей можно воспитать хорошего, активного строителя нового быта и хозяйства страны, способного быстро приспособляться к жизни и преданного борца за коммунизм» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 33].
С 1924 г. школа поменяла статус — она перестала быть губернским учреждением. Учебно-воспитательная работа по-прежнему находилась в ведении и под
контролем ГубОНО, а материально-хозяйственная часть — в коммунхозе города Красноярска [6. Оп. 1. Д. 638. Л. 13]. В школе обучалось 120-130 учеников. Все дети были «местными», большинство из них являлись сиротами и полусиротами [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 45]. На зимние каникулы детей, имеющих родителей, отправляли домой. Круглых сирот разбирали члены ВКП(б) 1 райкома города Красноярска. Это давало возможность в зимний каникулярный период произвести ремонт и побелку в помещениях школы [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 36].
К этому времени в коммуне работало уже несколько мастерских — сапожная, столярная, пошивочная. Участие ребят в работе мастерских было обязательным. Начиная со 2 класса, каждый ребёнок школы I ступени должен был работать под присмотром мастера от двух до четырёх часов в неделю, девочки-учащиеся 11 ступени - 6 часов, мальчики - 9 часов [Ф. 93. Оп. 1. Д. 36. Л. 3,7]. Работа велась на самом серьёзном уровне: принимались заказы от населения, учреждений. Например, в сапожной мастерской шла подшивка валенок или, как тогда говорили, катанок, ремонтировалась обувь, шились новые ботинки Ф. 137. Оп. 1. Д. 36. Л. 31]. Дети могли добровольно выбрать ту мастерскую, в которой получали определённые навыки.
Воспитатели искали формы мотивации детей процессом труда, для чего в 1925 / 26 учебном году была введена частичная оплата труда детей за выполненную работу.
В столярной мастерской мастера ориентировали детей на конечную цель работы, объясняя, «в чём состоит столярное мастерство, что оно может дать при хорошей работе и как оно полезно и необходимо для общественной жизни» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 31]. В мастерской не только знакомили с инструментом, приёмами работы, но и с технологией процесса изготовления каждого изделия: пиление, строгание, зарезка шипов, связка, чистка, оклейка и т. д. Ребята изготавливали полочки для умывальников, аптечные шкафчики, вешалки, детские стулья, посудные шкафы, табуреты, этажерки, салазки. Довольно большой объём работы мастерская проводила по ремонту мебели. Как писалось в отчёте, «ребята увлечены и прошли программу на 100 %. Текучести нет, наоборот, сильный прибой» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 31].
В пошивочной мастерской работали девочки. Мальчики наотрез отказывались там работать, мотивируя свой отказ тем, что «мы не девчата». Ученицы первой группы выполняли самую элементарную работу: учились правильно держать иголку, напёрсток, шить прямым швом изделия для кукол. Начиная со второго класса, девочек знакомили с приёмами работы на швейных машинках. В третьем классе девочки уже могли шить мужские рубашки, рукавицы. Мастерская выполняла работу для самой школы-коммуны, а также принимала заказы от других учреждений. За первое полугодие 1925 / 26 учебного года в мастерской было изготовлено рубашек - 133, брюк - 78, платьев - 36, панталон - 12, халатов — 2. Девочкам нравилось шить, а вот заниматься починкой одежды они не любили.
Как отмечалось в самой школе, «учителя не пытались разрешить проблему увязки труда с современностью и учебной программой, не разрешали синтеза труда и науки» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 32]. Объяснялось это не только материальными условиями: «Тормозом для увязки служит то, что артели сапожников и столяров состоят из детей разных групп» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 32]. Разный возраст детей, разная общеобразовательная подготовка затрудняли возможности
связывать отдельные трудовые операции с разделами из химии, физики, математики. Но разновозрастные группы в мастерских способствовали разделению труда, взаимопомощи. Младшие мальчики выполняли простые виды работ, ребятам постарше доверялись более серьёзные задания. Как писалось в отчёте, «девочки в пошивочной работали очень охотно, и даже брали работу в спальню».
Говоря о работе в столярной мастерской, отмечалось «большое увлечение данным ремеслом у детей» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 37]. Разный жизненный опыт не позволял проводить работу по установлению связей с производством, наукой, как этого требовала тогда программа ГУСа. Эти сложности прекрасно понимали в школе-коммуне и, исходя из сложившихся условий, ставили «себе основной задачей во всех мастерских приучить детей к систематическому труду, повышать через него интерес и активность, дать навык и жизненный, здоровый подход к тому или другому труду, добиваться и вырабатывать в детях терпение и настойчивость и развивать коллективизм» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 89. Л. 32].
В летний период ребята выполняли различные виды работ: посадка, прополка и уборка поля и огорода, пастьба скота, доение коров, уборка покоса. На период сенокосных работ формировалась бригада из 25 мальчиков, которые должны были работать на сенокосилках, конных граблях, метать сено в зароды. Бригадой руководил один рабочий. Работа на заготовке сена детям нравилась. Однако не всегда охотно ребята работали на огороде и не любили пасти свиней [Ф. 137. Оп. 1. Д. 36. Л. 7]. Воспитатели писали в отчётах, что часть ребят работает хорошо. Но есть и такие, которые только смотрят, как бы разворовать и разрушить посаженное в огороде [Ф. 137. Оп. 1. Д. 36. Л. 7]. Это связывалось с тем, что в школе-коммуне было довольно много трудных детей.
С 1926 г. начался третий этап (1926 —1930) — преобразование школы-коммуны в трудовую коммуну, главной задачей была подготовка детей к труду. Он был обусловлен общей реорганизацией школ-коммун по стране, вызванной ориентацией школы на проведение политехнического обучения, связь школы с производством в период индустриализации. В 1926 г. в губоно рассмотрели вопрос о слиянии Дома юношества и школы-коммуны [Ф. 137. Оп. 1. Д. 17. Л. 21]. Дом юношества был создан на базе детского дома № 1 города Красноярска в 1924 г. с целью «ускоренным темпом подготовить переростков детдомов для поступления в техникумы» [Ф. 137. Оп. 1. Д. 5. Л. 106]. В 1927 г. школа-коммуна была реорганизована в трудовую коммуну с сельскохозяйственным уклоном. Дом юношества был расформирован и вместе со школой-семилеткой введён в детскую трудовую коммуну [Ф. 137. Оп. 1. Д. 17. Л. 428].
Сегодня опыт воспитательной работы в школе-коммуне в народном образовании Приенисейской губернии в 1920-е гг. при объективном анализе и критичес-ки-творческом отношении представляет педагогическую ценность как в плане изучения истории образования и педагогической мысли, так и в плане обогащения современной теории и практики.
Архивные материалы
1. КБУ ГАКК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 16, 86, 113, 151, 271, 638;
Ф. 93. Оп. 1. Д. 2, 11, 15, 36, 55, 79, 86, 116, 124, 125;
Ф. 137. Оп. 1. Д. 5, 17, 36, 89.
Библиографический список
1. Красноярский рабочий. 1920. № 157.
2. Красноярский рабочий. 1920. № 179.
3. Красноярский рабочий. 1920. № 290.
4. Народное образование в СССР. Общеобразовательная школа: сб. документов 1917-1973 гг. М.: Педагогика, 1974.
5. Народное просвещение. 1920. № 69-70.
