CC BY
43
Е. И. Кислова
ИЗ ИСТОРИИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КОМПЕТЕНЦИИ
ДУХОВЕНСТВА XVIII В.: УЧИТЕЛЯ ЕВРОПЕЙСКИХ
ЯЗЫКОВ В РУССКИХ СЕМИНАРИЯХ1
В статье на материале опубликованных и архивных документов исследуется роль учителей иностранных языков, работавших в российских семинариях. Учителями немецкого и французского в семинариях крайне редко бывали иностранцы, чаще это были россияне, получившие образование за границей или выучившие иностранный язык в российских учебных заведениях (светских или духовных). Специфика духовных учебных заведений накладывала свои особенности на выбор преподавателей и их работу - и соответственно на лингвистическую компетенцию учеников, полученную в результате подобного обучения. За счет минимального присутствия в семинариях среди преподавателей европейских языков «природных иностранцев» обучение языкам повсеместно велось с опорой на русский язык как язык-посредник, таким образом, преподавание русского языка до начала XIX в. оставалось формально на уровне подготовительных классов - но фактически шло в рамках курсов риторики и поэтики, а также в процессе обучения семинаристов европейским и классическим языкам.
Ключевые слова: XVIII век, преподавание языков, немецкий язык, французский язык, русский язык, духовенство, семинарии.
Using published and archival documents, this article studies the role of foreign language teachers who worked in Russian seminaries. Foreigners seldom worked as teachers of German and French, more often there were Russians, who had been educated abroad or in Russian educational institutions (secular or clerical). The character of ecclesiastical schools influenced the choice of teachers and their work - and on the resulting linguistic competence of their students. The presence of foreigners among the teachers was minimal, therefore the teaching of foreign languages was conducted in Russian as a mediator language. So, until the beginning of the 19th century the teaching of the Russian language in seminaries was formally performed only in preparatory classes - but in fact it existed in practice in the courses of rhetoric and poetics, and the Russian language was also studied in the courses of European and classical languages.
Keywords: 18th century, language teaching, German language, French language, Russian language, clergy, seminaries.
1. Вступление
Введение в семинарское образование европейских языков нередко описывается исследователями как существенный признак успеха просвещения. На самом деле появление того или иного языка в духовном образовании
1 Работа выполнена в рамках гранта Президента РФ для поддержки молодых российских ученых (номер гранта МК-4924.2015.6).
сложно датировать однозначно. Подробно вопросы распространения французского и немецкого языков в церковном дискурсе XVIII в. рассмотрены нами в ряде статей (см. [Кислова, 2013: 48-74; Кислова, 2015а: 53-70; Кис-лова, 2015б: 16-34]), поэтому здесь мы только кратко очертим основные проблемы, связанные с датировкой появления этих классов в семинариях.
Во-первых, уже к середине XIX в., когда создавались первые научные описания истории семинарий, их авторы писали о выборочной сохранности в архивах документов семинарий XVIII в. Например, архив Тверской консистории, содержавший документы Тверской семинарии, пострадал от пожара в 1763 г. [Колосов, 1889: УП-К]. Уже к концу XIX в. в архивах разных ведомств сохранялись только единичные документы за первые 20 лет существования Воронежской семинарии [Никольский, 1898: ^У]. Поэтому современные ученые во многом вынуждены опираться на труды XIX в., которые нередко недостаточно точны в воспроизведении документов и предвзяты в их отборе.
Во-вторых, европейские языки не входили в обязательный семинарский минимум, поэтому теоретически они могли преподаваться в любое
время при наличии учителя, способного преподавать этот предмет, а также
2
учеников, желающих его изучать, и с согласия руководства семинарии . При этом документы, отражающие такое преподавание, могли не сохраниться или изначально отсутствовать, если обучение происходило частным образом или по устной договоренности. Многочисленные примеры свидетельствуют, что отсутствие классов того или иного языка в семинариях не препятствовало желающим изучить его другими способами, и наоборот: знание языка кем-то из выпускников не свидетельствует о наличии его преподавания в семинарии.
В-третьих, сложность возникает с оценкой указов и распоряжений о создании классов. Распоряжения о заведении классов того или иного европейского языка не всегда подтверждаются фактами, свидетельствующими о том, что преподавание языка действительно началось после издания указа. Также классы европейских языков нередко открывались и через какое-то время закрывались - из-за отсутствия учителя, недостатка учеников или просто из-за того, что правящий архиерей менялся или терял интерес к этим классам.
Наконец, классы могли существовать исключительно «на бумаге». Например, в Рязанской семинарии классы были формально открыты, однако
2 В первой половине XVIII в. в семинариях иногда преподавались не только французский и немецкий, но и голландский и итальянский языки. См.: [Смирнов, 1867: 352; Любжин, 2014: 650-653].
фактически за весь 1792 г. состоялся 1 урок французского и ни одного урока немецкого [Агнцев, 1889: 120-121].
Таким образом, наиболее надежными свидетельствами преподавания языка мы можем считать учебные документы (отчеты учителей, экзаменационные ведомости учеников, учебные материалы и тексты, созданные учениками на иностранных языках). Однако в исторических описаниях XIX в. не всегда указывается, что стало источником информации о заведении классов - указы архиереев или реальные учебные документы. Поэтому любые попытки жестко обозначить дату начала преподавания европейского языка в конкретной семинарии являются условными.
Тем не менее можно уверенно утверждать, что наиболее ранние примеры заведения классов европейских языков в семинариях относятся к 1740-м гг., а их распространение происходит уже во второй половине века - в царствование Екатерины II.
Сохранившиеся аттестаты учеников старших классов и выпускников провинциальных семинарий, поступивших на 1 курс Санкт-Петербургской духовной академии в 1808 г. (РНБ, ф. 574, оп. 1, д. 973), свидетельствуют о том, что французский и немецкий языки в конце 1790-х гг. - начале 1800-х гг. имели возможность выучить студенты Московской Славяно-греко-латинской академии и Троицкой семинарии, оба языка преподавались в провинции - в семинариях в Смоленске, Твери, Орле, Калуге, Казани, Владимире, Архангельске, Курске, на Украине - в Киеве, Харькове, Чернигове, Полтаве. Только французский заявили в аттестатах выпускники Перервинской и Ви-фанской семинарий, а также семинарий в Нижнем Новгороде, Туле, Пензе, Коломне, Могилеве и Екатеринославле. Только немецкий язык - выпускники Белозерской семинарии (при Кирилло-Белозерском монастыре), а также семинарий в Вологде, Ярославле, Вятке, Костроме. На самом деле преподавание европейских языков было даже шире: так, в Ярославле преподавался не только немецкий, но и французский, о чем свидетельствуют многочисленные переводы, выполненные студентами этой семинарии в конце XVIII в.3 Преподавались оба языка в начале XIX в. и в Новгородской семинарии, о чем свидетельствуют сохранившиеся материалы (РНБ, ф. 522, д. 209).
В связи с событиями Великой Французской революции французский язык летом 1794 г. на некоторое время был запрещен к преподаванию в семинариях. Однако в некоторых семинариях запрещение французского было совершенно формальным: хотя классы официально были закрыты, в руко-
3 См. описания сборников переводов № 121 (503) и №124 (502), выполненные учениками Ярославской семинарии П. Туношенским, К. Милославовым и Я. Баженовым в 1810-1811 гг. в [Лукьянов, 1975].
писном поздравительном сборнике, поднесенном Троицкой семинарией митрополиту Платону в 1795 и 1796 гг., содержатся стансы и эпиграммы, написанные по-французски студентами классов богословия, философии и риторики (РГБ, ф. 173.Ш, д. 131), небольшая пьеса в стихах и стансы студентов классов богословия и философии (РГБ, ф. 173.Ш, д. 132). В этой семинарии французский был возобновлен уже в 1797 г. [Смирнов, 1867: 353] по указу императора Павла, изданному в ответ на личную просьбу митрополита Платона (РГАДА, ф. 1204. оп. 1. ч. 1., дело 2121, л. 2).
Уже в 1798 г. французский и немецкий были официально введены в планы семинарий и духовных академий, пусть и как факультативные (в противоположность обязательным греческому и даже еврейскому) и обусловленные некими «надобностями епархии». Однако минимум один из европейских языков семинарист отныне должен был изучать [ПСЗ XXV: 428]. В Воронежской семинарии и Киевской академии класс французского был открыт вновь в 1798 г. [Шмурло, 1888: 101; Макарий, 1843: 156], в Московской академии - в 1800 г. [Смирнов, 1855: 311], в Рязанской - около 1800 г. [Агнцев, 1889: 119], в Тверской семинарии - в 1802 г. [Колосов, 1889: 241-242].
Кто же преподавал французский и немецкий языки в семинариях? Учителями немецкого и французского в семинариях, как и в других учебных заведениях России, могли быть «природные иностранцы», а также россияне, получившие образование за границей или выучившие иностранный язык в российских учебных заведениях (светских или духовных). Однако специфика духовных учебных заведений накладывала свои особенности на выбор преподавателей и их работу - и соответственно на лингвистическую компетенцию учеников, полученную в результате подобного обучения.
2. Учителя - «природные иностранцы»
В течение всего XVIII в. преподавателями иностранных языков в России становились преимущественно иностранцы ([Солодянкина, 2007; Миш, ЩеоШзк^ 2011]). Однако руководство семинарий нередко высказывало опасения, что контакт с иноверцем, преподающим иностранный язык, приведет к «повреждению православной веры», причем это опасение распространялось даже на светские учебные заведения. Так, в 1752 г. в Смоленске католик «граф Егор Александров фон-Ранц» обучал частным образом 12 человек «разных чинов людей детей на французском и немецком языках (а может быть, что и иных диаликтах)» [Сперанский, 1892: 45]. Реакция Гедеона Вишневского была следующей: «...реченному графу Егору фон-Ранцу содержать публичную школу и учить разных людей детей возбранить; ибо опасно и сумнительно есть, дабы маловозрастные
дети под его едином учением и присмотром, аки инорелигиозного человека, не навыкли какого противу веры благочестивой восточной греко-российского исповедания противного наставления» [Там же: 46]. Однако если бы сам граф пожелал «при вышеписанных Смоленских школах учение иметь под присмотром ректора, то бы консистория могла о том учинить рассмотрение» [Там же: 46]. Таким образом, «присмотр» православного руководства семинарий гарантировал, что обучение иностранным языкам пройдет без повреждения православной веры, и, таким образом, иноверцы-учителя оказывались «легализованы» в пространстве православных учебных заведений.
Подобная позиция, видимо, была весьма распространенной среди просвещенного духовенства, поэтому в середине века в семинарии в качестве первых преподавателей немецкого и французского нередко приглашали иностранцев. Например, в 1770-х гг. французский в Воронежской семинарии преподавал учитель Штельтер4. Однако услуги иностранцев были дорогими, а сами иностранные учителя пользовались популярностью в России - и не всегда соглашались на предложенные семинариями условия. Так, в Троицкую семинарию после распоряжения Гедеона Криновского 1758 г. о заведении классов немецкого и французского был приглашен в качестве учителя француз Яган (Иоганн) Дебелье, который жил в Москве и в Немецкой слободе частным образом обучал детей знатных лиц немецкому и французскому языкам [Смирнов, 1867: 53]. Однако договоренность с ним так и не была достигнута. В итоге двое студентов семинарии (Семен Баши-лов и Иван Аничков) были отосланы в Московский университет специально для изучения языков. В 1781 г. в Московской академии французский и немецкий преподавал немец Иоганн Шмидт, однако когда на его место пожелал поступить лектор университета Гейм, митрополит Платон Левшин ответил отказом: для преподавания уже был подготовлен воспитанник Николай Соколов [Смирнов, 1855: 310]. В Александро-Невской семинарии также начинали преподавать иностранцы, но продолжали их русские ученики: «Классы французского и немецкого языков занимал несколько времени профессор Гутсман. После него приглашен бывший учителем сих языков в Императорском Воспитательном обществе благородных девиц Карл Воль-мер... Но через год он вышел. Лекторами при них были студенты: Николай Знаменский (впоследствии ректор Академии), Николай Анненский и Иван Данков» [Чистович, 1857: 87].
4 На протяжении всего XVIII в. и в светских, и в духовных учебных заведениях немецкий язык могли преподавать франкоязычные учителя, а французский -германоязычные (немцы, голландцы и т. д.).
Как только появлялась возможность, руководство « великорусских» семинарий заменяло приглашенных иностранцев-иноверцев на выпускников семинарий из духовной среды. Жалованье учителей «из духовенства» было намного меньше, требования к условиям работы - ниже, и в целом для руководства семинарий они были удобнее, так как, в отличие от иностранцев, полностью зависели от церковного начальства.
Редким примером обращения к иностранцу после начала преподавания в «великорусской» семинарии иностранных языков является история Антона Оренова (Antoine Orenove)5. В 1785 г. митрополит Платон предложил ему преподавать в Троицкой семинарии; Антон Оренов вел французский, немецкий, голландский, а также «сферу и географию» [Смирнов, 1867: 352]. С февраля по август 1785 г. Оренов преподавал языки в качестве помощника Ивана Сокольского, затем, после перевода последнего в Московскую академию, стал самостоятельным учителем. 16 декабря 1786 г. Оренов с женой были избиты и ограблены, в феврале 1787 г. Оренов получил аттестат и, видимо, вскоре покинул Лавру (РГАДА, ф. 1204, оп. 1, д. 1389); с 1788 г. информации о нем нет. Его появление в качестве учителя обусловлено его непосредственным контактом с Платоном Левшиным и выглядит явным исключением.
В Киевской академии ситуация была иной: так, французский язык даже в конце XVIII в. вели в основном иностранные учителя: Маргасту де Зеемиляру (1770-1776), Василий Люппа (с 1778 г.), с 1788 г. там учил немецкому «иностранец Ремер», с 1789 г. французский преподавал некий Форенель, немецкий с 1801 г. - «Самойло Храпопов, уроженец из Цезарской области», французский с 1802 г. - «отставной капитан Карл Компанион», с 1811 г. - Петр Греко ([Шмурло, 1888: 27], [Макарий, 1843: 154]). Возможно, причина здесь заключалась во внесословном характере православных коллегиумов Украины и особенно Киевской академии [Посохова, 2011: 37-41], и соответственно, в более высоких требованиях к преподаванию иностранных языков.
3. Учителя - светские лица
На начальном этапе создания классов компромиссным вариантом могло стать приглашение человека, по каким-то причинам оказавшегося в церковной среде, но получившего знание иностранных языков в светском
5 Антон Оренов - француз из Лангедока, обучался в Монпелье, затем в Париже, затем в немецких университетах, в том числе в Гейдельберге, был пастором в Галле. В какой-то момент Оренов переехал в Петербург, где занимался преподаванием «новых языков», открыл училище в Волочке и в 1784 г предложил митрополиту Платону свои услуги в качестве учителя языков и переводчика его проповедей на французский и немецкий (см. [Смирнов, 1867: 510]).
состоянии. Это мог быть, например, живущий на покое в монастыре чиновник или желающий принять постриг военный.
Так, реальное преподавание французского и немецкого языков началось в Троицкой семинарии с 1763 г. с появлением Николая Цвета, служителя, состоявшего при доме Димитрия Сеченова и позже принявшего постриг. К сожалению, неизвестно, где и как он выучил иностранные языки. В 176768 гг. в Троицкой семинарии к преподаванию языков были подключены не только Федор Каржавин, учившийся в Париже6, но и слепой коллежский протоколист Илья Чистяков, который жил в Лавре на покое. Ему вменялось в обязанность разговаривать с семинаристами на французском и немецком языках [Смирнов, 1867: 348-349]. Позже в Троицкой семинарии к преподаванию также подключали светских лиц, знающих языки: они выступали в функции помощников основных учителей, происходивших из семинаристов. Например, Михаил Михайлович Вышеславцев, конной гвардии вахмистр, выходец из дворян, который в возрасте 29 лет пожелал изучать богословие [Там же: 352], должен был также участвовать в преподавании языков студентам семинарии.
Таких учителей также было немного: в духовной среде светские знатоки иностранных языков, готовые преподавать их семинаристам, были большой редкостью. Руководство семинарий должно было обеспечить преемственность в воспитании собственных наставников: православных богословов, владеющих немецким и французским. Поэтому идеальными учителями европейских языков должны были стать выпускники семинарий. Этот процесс начался в семинариях раньше, чем в светских учебных заведениях, где идеальным преподавателем немецкого и французского был в первую очередь учитель-иностранец, и только за неимением средств или возможностей найти такого выбирался русский по происхождению учитель.
4. Учителя - представители духовенства
Студент семинарии мог изучить иностранные языки первоначально либо за границей, либо в светских учебных заведениях (чаще всего - в Московском университете), либо в духовном учебном заведении, в котором
6 Федор Каржавин - сын богатого купца-старообрядца, с 1753 по 1765 г. обучался во Франции, посещал лекции в Сорбонне, где изучил французский, итальянский, греческий и латинский языки. После возвращения в Россию числился в Коллегии иностранных дел, затем 2 года преподавал французский в Троицкой семинарии, с 1769 г. по ходатайству В. И. Баженова определен в Экспедицию кремлевских строений, в 1771 г. сдал экзамен на звание преподавателя французского языка в Московском университете. Писатель, переводчик, издатель, путешественник. См. о нем [Долгова, 1999].
уже были организованы подобные классы. Наибольшей популярностью пользовался именно последний вариант: первые два давали возможность обучить иностранному языку ограниченное число лиц, так как за обучение и содержание студентов необходимо было платить. Третий вариант обеспечивал преподавателями немецкого и французского даже отдаленные и небогатые провинциальные семинарии, поскольку всё образование проходило «внутри» церкви.
4.1. Семинаристы, обучавшиеся за границей
Отправка перспективных учеников за границу для изучения языков и наук практиковалась не только в светской среде, но и в духовной (см. [Пекарский, 1862: 220-228], [Трегубов, 1884: 191-192], [Андреев, 2005]). В конце XVII в. из Киевской академии студенты отправлялись преимущественно в католические страны, причем посредником здесь нередко становились униатские учебные заведения Украины, Белоруссии и Польши. Так, Стефан Яворский (1658-1722), будущий митрополит Рязанский и Муромский и президент Св. Синода, слушал лекции в католических школах Львова, Люблина, Познани и Вильно. Феофан Прокопович (1681-1736), будущий архиепископ и фактический руководитель Русской православной церкви, близкий сподвижник Петра I, после Киевской академии продолжил образование в Риме в греческой коллегии Св. Афанасия, в которой с конца XVI в. обучались иерархи униатской церкви (см. [Блажейовський, 1996: 249-296]). До конца XVIII в. сохранялась практика отправки учеников из Киева в Пресбург (ныне Братислава, Словакия): там обучались будущие преподаватели Киевской академии Константин Кржижановский (учитель французского и еврейского), Анатолий Стацкий (учитель немецкого). Будущий ректор Киевской академии - Ириней Фальковский, преподававший в ней немецкий язык, также учился в Польше и Венгрии ([Макарий, 1843: 154-155], [Белгородский, 1901: 176-177]).
Чаще всего за обучение и проживание учащихся за границей платили сами семинарии или их руководство, поэтому такие студенты должны были стать учителями в своих учебных заведениях. Например, именной указ Екатерины II Киевской академии от 15 марта 1787 г. гласил: «...посылать по рассмотрению Киевского митрополита студентов в иностранные университеты для приобретения лучших знаний в науках, дабы академия могла снабдить себя искусными учителями» [Амвросий, 1807: 496]. На основании этого указа в Слуцкий реформатский конвент были посланы 2 студента для изучения немецкого, французского и польского языков. Ученики должны были
дать подписку о том, что по завершении обучения они вернутся в Киевскую академию в качестве учителей [Знаменский, 1881: 682].
В российских семинариях, в отличие от Киева, популярны были немецкие протестантские университеты в Галле, Лейдене, Геттингене и др.7
Для отправки за границу знание соответствующего иностранного языка не требовалось, т. к. международным языком науки и образования в это время была латынь, которая с 1730-х гг. активно распространялась в российских духовных учебных заведениях8. Некоторые ученики все-таки стремились изучить иностранный язык до отъезда. Так, Симон Тодорский год провел в Академической гимназии в Санкт-Петербурге, обучаясь немецкому языку, и еще около года - в Ревеле, и только потом отправился для обучения в Галле. Однако чаще немецкому языку студенты обучались «методом погружения» -«из живого разговора и чтения книг». В Германии студенты нередко брали также уроки французского у различных учителей.
Однако найти финансирование для обучения в европейских университетах удавалось крайне малому числу семинаристов. В отличие от дворянства, духовенство не могло позволить себе подобное образование «за счет отцов», а финансирование почти всех семинарий было довольно скудным. Поэтому наиболее масштабным мероприятием, связанным с отправкой студентов семинарий за границу, стал проект создания Богословского факультета при Московском университете [Х, 1873: 300-317]. Для его организации в университеты Германии и Великобритании было отослано сразу 16 человек - ученики семинарий с инспекторами. Отчеты и результаты экзаменов вернувшихся семинаристов сохранили данные о том, чему именно и как именно обучались студенты за границей. Так, Дмитрий Семенов-Руднев, изучавший до отъезда в Геттинген только латынь, греческий и еврейский, в отчете описывает, что немецкому он учился «из лекций профессорских и обхождения», французскому - «у профессора французского языка Колона дю Клоса и у шпрахмейстеров» [Горожанский, 68]. Розанов и Андреевский изучали кроме немецкого и французского английский язык, Новиков особое внимание уделял французскому [Х, 1873: 311]. Экзамен Геттингенской группы в языках, проведенный академиками Крафтом и Лексманом, инспектором академической гимназии Бакмейстером и корректором Штриттером 8 октября 1773 г., подтвердил, что все вернувшиеся студенты показали отличное знание языков, хотя у Дмитрия Семенова «не совсем хорош выговор» [Там же: 312].
7 Списки студентов см. в: [Андреев, 2005].
8 О преподавании латыни в русских семинариях см. [КМоуа, 2015: 72-91].
Однако мало кто из этих студентов позже преподавал языки, выученные за границей: Петр Розанов, обучавшийся в Геттингене, с 1772 по 1780 г. учил в Александро-Невской семинарии французскому и немецкому языкам, а также математике [Чистович, 1857: 42], Василий Антонский был учителем еврейского, греческого и французского языков в Московской академии [Х, 1873: 317]. Вернувшиеся ученики могли преподавать и другие предметы; например, Мартын Клевецкий, получивший образование в Лейдене, преподавал после возвращения историю, географию и греческий; Быков стал учителем «богословских предметов» в Троицкой семинарии ([Чистович, 1857: 42; Х, 1873: 309]), Егор Андреевский преподавал философию в Новгородской семинарии [Григорьева, Салоников, 2011: 36].
Отправка студентов за границу для обучения было делом сложным и дорогим, поэтому таким образом изучить иностранные языки могли единицы - либо имеющие покровителей (Симон Тодорский был послан за границу по протекции самого Феофана Прокоповича), либо попавшие в специальный образовательный проект в рамках учебного заведения (как в случае с Киевской академией) или государства в целом (как в случае с организацией Богословского факультета). К сожалению, серьезного веса в церковной среде такие учителя не имели.
4.2. Семинаристы, получившие образование в России
Перспективные ученики старших классов семинарий нередко отправлялись для получения специального образования или для углубления знаний в другие учебные заведения. До конца XVIII в. такое «повышение квалификации» организовывали и финансировали епархиальные архиереи, епископы и архиепископы; с 11 января 1798 г. порядок отправки лучших учеников в 4 Духовные академии был закреплен указом; он же запретил отправку учеников из духовных учебных заведений в светские ([Амвросий, 1807: 453-453; Князев, 1866: 46]).
Из духовных учебных заведений наибольшим авторитетом пользовались Троицкая семинария, Московская академия и Александро-Невская семинария. В Московской академии в 1799-1804 гг. обучались 2 студента Смоленской семинарии, которые после возвращения стали учителями греческого, еврейского и немецкого языков [ Сперанский, 1892: 117]. Из Псковской семинарии на протяжении 30 лет лучшие воспитанники, предназначавшиеся для учительства, отправлялись в Троицкую семинарию, «славившуюся в то время совершенством преподавания наук и языков» [Князев, 1866: 45], а с 1792 г. ученики отправлялись уже в Невскую семинарию. В Троицкой семинарии завершали свое образование многие учителя Тверской семинарии,
Казанской семинарии и др. (см. [Колосов, 1889: 178; Знаменский, 1881: 683; Благовещенский, 1876: 9]). Общий уровень преподавания в Троицкой семинарии был настолько высок, что, по словам Смирнова, до указа 1798 г. она «снабжала ими [учителями. - Е.К.] Тверь, Новгород, Псков, Кострому, Ярославль, Казань, Владимир, Калугу, Тулу и др. города» [Смирнов, 1867: 547]. Учителя переходили из Троицкой семинарии даже в Московскую академию [Там же: 352].
Важную роль сыграло то, что некоторые епископы и архиепископы, определявшие преподавание в провинциальных семинариях, сами обучались в своё время в Троицкой семинарии или Московской духовной академии: Амвросий Подобедов, Иоасаф Заболотский, Дамаскин Семенов-Руднев и др. Эти люди, получившие образование высокого уровня, владеющие не только латынью, но и греческим, французским или немецким языками, стремились привести подчиненные им учебные заведения к тому высокому идеалу, который был задан в Троицкой семинарии митрополитом Платоном (Левшиным).
Однако духовные академии и лучшие семинарии все-таки специализировались на «богословских» предметах. Французский и немецкий могли преподаваться в них хорошо, но уровень их преподавания в отдельных светских учебных заведениях считался более высоким. Поэтому, если у присланных из провинциальных семинарий учеников была возможность, они углубленно изучали иностранные языки в Московском университете [Знаменский, 1881: 682-683], а богословские предметы слушали в Московской академии. Так поступал, например, Евгений Болховитинов, который был прислан из Воронежской семинарии в Московскую академию и в ней «обучался полному курсу философии и потом богословию, а сверх того, греческому и французскому языкам; вместе с тем записался на лекции Московского университета, в коем слушал курсы всеобщей нравственной философии и политики у Шадена, опытной физики у Роста, французского красноречия у Бодуэна, а немецкого языка у Гейма» [Шмурло, 1888: 57]. Несмотря на наличие в Воронежской семинарии классов французского и немецкого, Болховитинов по каким-то причинам до приезда в Москву им не обучался [Там же: 58; Николаев, 1882: 46-47]. После возвращения в Воронеж в 1789 г. он был сразу же назначен учителем риторики и французского языка [Шмурло, 1888: 100].
Французскому языку в Московском университете обучались также студенты Смоленской семинарии: «...для введения в семинарию изящных наук [Парфений] посылал на отчете своем в московский университет студентов обучаться, кои в семинарии ввели французской, простой греческой языки, исторической, географической и математической классы...» [Мурзакевич,
1804: 211]. Даже ученики Московской академии и семинарии Троице-Сергиевой лавры нередко обучались языкам в Московском университете [Знаменский, 1881: 683].
Отправка студентов в университет часто рассматривалась руководством семинарий как опасное мероприятие, которое могло отвратить студента от духовного поприща. С учеников брали подписки о том, что они останутся в духовном звании и после обучения в университете; они продолжали числиться студентами в своих семинариях или академиях. Однако многие не возвращались9. Студенты расценивали возможность образования в университете как способ выйти в светский круг; так, Дамаскин (Семенов-Руднев) писал: «Здешние семинаристы... обучавшиеся в Московской академии, на сих днях явились ко мне и просили дозволения, чтобы еще им поучиться в Академии, а потом в московском университете; но как я приметил из их речей, что им хочется посредством университета вытти в другое звание, то и рассудил оставить их здесь» [Горожанский, 1894: 235].
Нередко, вопреки воле начальства, семинарские учителя европейских языков всё равно после нескольких лет преподавания избирали светское поприще. Так, Александр Никольский в 1780 г. пожелал вступить в светскую должность: «Принят я имянованный в оную семинарию 1765 г., октября 12 дня, и начав учение с нисших школ, и продолжая обыкновенным порядком дошел до богословии, прошлаго же 1776 г., сентября 29 дня определен во учителя нисшаго класса, а с 1778 г., июля месяца обучаю французской и немецкой классы по сие время. Но как лета мои (ибо имею уже от роду 27 лет) так и прочия обстоятельства заставляют меня избрать другое состояние; инаго же кроме светскаго, по склонности моей не нахожу: то и желаю вступить в сие состояние, тем паче, что в оном обнадежен я пристойным и выгодным для меня местом: Того ради ... всепокорнейше прошу от оной семинарии меня уволить...» (РГАДА, ф. 1204, оп.1, д. 985, лл. 2-2 об., л. 2-2 об.). Однако после освидетельствования учеников Никольского оказалось, что «хотя некоторые из них и оказываются успевшими, но преподавать лекции оных языков еще не могут» (РГАДА, ф. 1204, оп.1, д. 985, л. 3 об.). Поэтому Никольский должен был подготовить на свое место 2 учеников и только после этого был отпущен из Лавры.
Даже те преподаватели, кто оставался в духовном сословии, быстро оставляли преподавательскую работу в семинариях. Богословы со знанием
9 Так, ни Башилов, ни Аничков, отосланные из Троицкой семинарии для обучения языкам в Университет в 1763 г., не преподавали там иностранные языки: Башилов преподавал математику, а затем стал в 1765 г. переводчиком Академии наук, Иван Аничков позже преподавал в университете юриспруденцию.
французского и немецкого языков пользовались огромным спросом: например, их отзывали из семинарий в заграничные миссии. Так, Гавриил Дан-ков, преподававший в Александро-Невской семинарии немецкий, в 1782 г. был отправлен в Берлин в качестве священника при русском посольстве [Чистович, 1857: 55, 87]; Николай Цвет, начинавший преподавание французского и немецкого в Троицкой семинарии в 1763 г., в 1767 был отправлен в составе миссии в Пекин [Смирнов, 1867: 348].
Невысокое жалование учителей и высокий спрос на знатоков иностранных языков приводили к частой смене преподавателей, а также к тому, что языки в качестве помощников или учителей преподавали совсем молодые люди, нередко параллельно слушавшие богословский курс. Они часто рассматривали это состояние как промежуточное - либо в ожидании выгодной светской должности, либо перед принятием монашества и началом церковной карьеры. Так, в течение XVIII в. только Никольский и Вышеславцев преподавали в Троицкой семинарии по 6 лет; обычно учитель задерживался на 3-4 года. Однако само преподавание в лучших учебных заведениях (таких как Троицкая семинария, Александро-Невская семинария и Московская духовная академия) оставалось непрерывным, хотя неравномерным по качеству.
5. Выводы
Таким образом, в течение XVIII в. духовенству удалось наладить более или менее успешное преподавание немецкого и французского языков в семинариях. С одной стороны, это давало возможность молодому поколению ознакомиться с базовыми текстами европейской культуры, по которым велось преподавание («Телемак» Фенелона, «Письма» Геллерта и др.). На занятиях разбирались уже ставшие классическими риторические произведения франко - и германоязычных богословов и проповедников, выполнялись переводы произведений, находившихся в центре внимания духовенства и светского общества. При этом выбранные для обучения «православного юношества» тексты демонстрируют широкие интересы их учителей: на французском языке изучались и переводились в том числе произведения энциклопедистов, на немецком - актуальная в светском обществе мистическая немецкая поэзия и духовная проза, популярная среди масонов.
С другой стороны, европейские языки преподавались преимущественно с ориентацией на создание письменных текстов, «переводным» методом. В итоге не случайно из духовной среды вышло множество переводчиков с немецкого и французского языков. Хотя руководство семинарий в качестве идеала требовало, чтобы студенты могли свободно говорить на немецком
и французском, на практике это достигалось с большим трудом (достаточно много свидетельств о плохом произношении семинаристов). Минимальный контакт с иностранцами в среде духовенства, особенно провинциального, не мог дать достаточной практики в устной речи.
Таким образом, по причине минимального присутствия в семинариях среди преподавателей европейских языков «природных иностранцев» преподавание языков повсеместно велось с опорой на русский язык как язык-посредник. Грамматики немецкого и французского заучивались учениками наизусть - в том числе заучивался их русский текст. Тексты иностранных авторов переводились учениками на русский и исправлялись учителем. Распространенным было задание «обратного перевода» исходно переводного текста с русского на иностранный язык (причем французский или немецкий выбирался независимо от исходного языка). Именно в процессе перевода оттачивался стиль русского языка учеников, обсуждались риторические приемы и стратегии. Учитель-иностранец нередко в принципе не владел русским языком - и тем выше ценился в качестве гувернера, чем меньше языков знал. Соответственно, обучение иностранному языку в светских учебных заведениях, где преподавали иностранцы, часто происходило в результате языкового погружения учеников, без русского языка в качестве языка-посредника. Таким образом, лингвистическая компетенция учителей существенно влияла на положение русского языка в образовательном процессе XVIII в. Не случайно требование отдельного преподавания русского языка было раньше распространено на светские учебные заведения, в то время как в духовных учебных заведениях преподавание русского языка до начала XIX в. оставалось формально на уровне подготовительных классов - но фактически шло в рамках курсов риторики и поэтики, а также в процессе обучения семинаристов европейским и классическим языкам.
Список литературы
Агнцев Д. История Рязанской духовной семинарии 1724-1840 г. Рязань, 1889. Амвросий (Орнатский). История российской иерархии. Ч. 1. М., 1807. Андреев А. Ю. Русские студенты в немецких университетах XVIII - первой половины XIX века. М., 2005. Белгородский А. Киевский митрополит Иерофей Малицкий (1796-1799 гг.). Киев, 1901.
Благовещенский А. История старой Казанской духовной академии. 1797-1818. Казань, 1876.
Блажейовський Д. Ieрархiя Кшвсько! церкви (861-1996). Львов, 1996. Горожанский Я. Дамаскин Семенов-Руднев, епископ Нижегородский (17371795); его жизнь и труды. Киев, 1894.
ГригорьеваИ. Л., Салоников Н. В. Новгородская духовная семинария: 1740-1918 гг (К 270-летию со дня основания) // Вестник Новгородского государственного университета. № 63. 2011.
Долгова С. Р. Каржавин Федор Васильевич // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2 (К-П). СПб., 1999.
Знаменский П. Духовные школы в России до реформы 1808 года. Казань, 1881.
Кислова Е. И. Немецкий язык в русских семинариях XVIII века: из истории культурных контактов // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета. Серия «Филология». 2015а. № 1 (41). С. 53-70;
Кислова Е. И. Французский язык в русских семинариях XVIII века: из истории культурных контактов // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета. Серия «Филология». 2015б. № 4 (44). С. 16-34.
Князев А. Очерк истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 года. М., 1866.
Колосов В. История Тверской духовной семинарии: Ко дню 150-летнего юбилея семинарии. Тверь, 1889.
Лукьянов В. В. Описание коллекции рукописей Государственного архива ярославской области XIV-XX вв. Ярославль, 1975.
Любжин А. И. История русской школы. Т. I. Русская школа XVIII столетия. Кн. 1. М., 2014.
Макарий (Булгаков). История Киевской академии. СПб., 1843.
Мурзакевич Д. Н. История губернского города Смоленска от древнейших времен до 1804 года. Собранная из разных летописей и российских дееписателей. Смоленск, 1804.
Николаев А. Списки воспитанников, окончивших полный курс семинарских наук в Воронежской духовной семинарии за истекшее столетие // Приложение к Воронежским епархиальным ведомостям. 1882. С. 46-47.
Никольский П. История Воронежской семинарии. Часть первая. Воронеж, 1898.
Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. 1. СПб., 1862.
Посохова Ю. В. На перехрест культур, традицш, епох. Православш колепуми Украши наприюнщ XVII - на початку XIX ст. Харьков, 2011.
ПСЗ - Полное собрание законов Российской империи. Т. XXV. СПб., 1830.
Смирнов С. С. История Московской Славяно-греко-латинской академии. М., 1855.
Смирнов С. С. История Троицкой лаврской семинарии. Москва, 1867.
Солодянкина О. Ю. Иностранные гувернантки в России (вторая половина XVIII -первая половина XIX века). М., 2007.
Сперанский И. Очерк истории Смоленской духовной семинарии и подведомых ей училищ со времен основания Семинарии до ее преобразования по Уставу 1867 года (1728-1868 г.). Смоленск, 1892.
Трегубов С. Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII в. по мемуарам иностранцев. Киев, 1884.
Х. Проект богословского факультета при Екатерине II // Вестник Европы. 1873. № IV. С. 300-317.
Чистович И. История Санкт-Петербургской духовной академии. СПб., 1857.
Шмурло Е. Митрополит Евгений как ученый. Ранние годы жизни. 1767-1804. СПб., 1888.
KislovaE.I. "Latin" and "Slavonic" Education in the Primary classes of Russian 18th century seminaries // Slovene = СловЪне. International Journal of Slavic Studies. 2015. V. 4 (2). P. 72-91.
Kislova E.I. Le français et l'allemand dans l'éducation religieuse en Russie au XVIIIe siècle // ВИВЛЮ9ИКА: E-Journal of Eighteenth-Century Russian Studies. № 1 (2013). P. 48-74.
Mézin А., Rjéoutski V. (éd.), Les Français en Russie au siècle des Lumières. Dictionnaire des Français, Suisses, Wallons et autres francophones européens en Russie de Pierre le Grand à Paul Ier. Ferney-Voltaire: Centre international d'étude du XVIIIe siècle. 2011.
Сведения об авторе: Кислова Екатерина Игоревна, канд. филол. наук, доцент кафедры русского
языка филол. ф-та МГУ имени М. В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
