CC BY
19
4. Межуев Б.В. «Остров Россия» и российская политика идентичности // Россия в глобальной политике. - М., 2018. - № 2. - C. 116-129.
5. Межуев Б.В. Столкновение революций // Тетради по консерватизму: Альманах. - М., 2017. - № 2. - C. 11-21.
6. Цымбурский В.Л. Морфология российской геополитики и динамика международной системы XVIII-XX века. - М.: Книжный мир, 2017. - 496 с.
7. Charap S., Colton T.J. Everyone Loses. The Ukraine Crisis and the Ruinous Contest for Post-Soviet Eurasia. - N.Y.: Routledge, 2017. - 212 p.
8. Lind M. Blocpolitik. - Mode of access: https://nationalinterest.org/feature/blocpoli tik-21208 (last download: 04.07.2019).
9. Mearsheimer J.J. The Great Delusion: Liberal Dreams and International Realities. An excerpt from the book. - Mode of access: https://nationalinterest.org/feature/ great-delusion-liberal-dreams-and-international-realities-32737 (last download: 04.07.2019).
10. Mearsheimer J.J. The Tragedy of Great Power Politics. - N.Y.: W.W. Norton & Co, 2001. - 555 p.
11. Morgenthau H. Politics among Nations: The Struggle for Power and Peace. - N.Y.: Knopf, 1973. - 618 p.
12. O'Hanlon Michael E. Beyond NATO. A New Security Architecture for Eastern EU Rope. The Marshall Papers. - Mode of access: https://www.brookings.edu/wp-content/uploads/2017/06/full-text_-beyond-nato.pdf (last download: 04.07.2019).
13. Steil B. Russia's Clash With the West Is About Geography, Not Ideology. The Marshall Plan recognized the limits of U.S. power in Europe. To be successful, so must diplomacy with Moscow today. - Mode of access: https://foreignpolicy. com/2018/02/12/russias-clash-with-the-west-is-about-geography-not-ideology/ (last download: 04.07.2019).
2019.04.002. Ю.А. КИМЕЛЕВ. ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ В XXI в.1
Ключевые слова: политический порядок; политическая философия; Италия; социальная сфера; модерн; постмодерн; неомодерн; глобализация; демократия, либерализм; критическая теория; социализм; марксизм.
Часть 2: Философско-политическая диагностика
При всех вариантах понимания объектно-исследовательских задач политической философии эти задачи в той или иной форме
1 Первая часть статьи опубликована в предыдущем номере (№ 3).
соотносятся со стремлением предложить общий диагноз современного политического состояния.
В рамках такого диагноза мы можем вычленить ряд исследовательских ориентаций. Прежде всего, предпринимаются попытки дать общую оценку политического состояния в целом. Такие попытки предстают чаще всего как оценка «политического порядка».
Политический порядок уже не воспринимается только как продукт рациональной воли (договор) или как следствие какого-то великого решения (конституирующая власть), т.е. как результирующая совокупность прозрачных институтов, способных порождать законные решения в рамках рациональной и диалогической социальной и государственной публичной сферы. Скорее эта сфера понимается в настоящее время как сфера управляемости, как агломерат экономики, политики, массмедиа, как сфера договоренностей, но в то же время и как сфера постоянных публичных и приватных конфликтов.
Вместе с тем по мере того как общество утрачивает комплексное единство оформляются определенные сообщества и промежуточные образования, которые становятся носителями гражданства, источником социальной идентичности, в том числе этико-религиозной.
Кроме того, стремление дать общую философско-политичес-кую оценку нынешнего социально-политического состояния уже в течение нескольких десятилетий реализуется в контексте проблематики «модерн-постмодерн». В этом плане значительный интерес представляет новейшая работа Р. Мордаччи «Неомодерновое состояние» (7).
Постмодернизм, как считает Р. Мордаччи, - это тезис, в соответствии с которым эпоха модерна завершилась. Это обстоятельство, следуя постмодернизму, стоит приветствовать, поскольку принцип разума, на котором базировался модерн, породил исторические бедствия - холокост, ядерную войну, социальную несправедливость, глобальное потепление. В ХХ в. стали очевидными противоречия разума, соответственно наступил «конец» истории, истины, субъекта, свободы, морали, т.е. всех тех идей и ценностей, которые были столь дороги эпохе модерна. Для по-
стмодернистов подобный «конец» - радостная новость, свидетельство освобождения от пут модерна.
Однако, как подчеркивает Р. Мордаччи, постмодернизм не связан с чем-то реальным, это всего лишь «призрак». Постмодернизм притязает на то, чтобы быть диагнозом эпохи, но в действительности он представляет собой всего лишь моду. Вместе с тем постмодернизм больше, чем какое-либо другое интеллектуальное движение, несет ответственность за моральную и интеллектуальную дезориентацию, по меньшей мере двух последних поколений. Обесценивая разум, отказываясь от опоры на обоснованное рассуждение, постмодернизм привел к торжеству «постистины», этому массовому воплощению моральной и культурной безответственности.
«Постистина» вкупе с экономическим кризисом, разразившимся в 2007 г., представляют собой наиболее негативные последствия постмодернизма. Культурное движение с претензией на эмансипацию породило новые формы порабощения, смирения и отказа от социальной критики.
Конец постмодернизма обусловлен не только новыми историческими событиями. Стала очевидной его теоретическая несостоятельность. Постмодернизм уже не в состоянии быть средством постижения эпохального движения настоящего времени. Теоретическая несостоятельность постмодернизма связана, по мнению Р. Мордаччи, как с тем, что он является наследником историзма, так и с «полностью ошибочной оценкой модерна».
Одно из серьезных заблуждений постмодернистов состоит, как считает Р. Мордаччи, в том, что модерн рассматривается ими без исторической дифференциации как нечто единое, причем единое и в том плане, что модерн будто бы был полностью явлен уже в самом своем начале. Соответственно, главным обвиняемым выступает картезианское cogito, вышедшее за пределы собственно философии.
В общем плане вина модерна видится критикам в отпадении, дистанцировании по отношению к Природе или Бытию. Выход ищут в преодолении разделения субъекта и объекта, человека и природы - разделения, осуществленного неверным модерновым разумом.
Противоречия и напряжения, выявившиеся в XIX в., постмодернисты неправомерно опрокинули и на начальный период эпохи модерна, на XIII-XVII вв. Это был очень бурный период, когда европейцы сумели разработать средства и ценности, которые позволили обрести социальную стабильность, обрести свободу мысли и познания, утвердить религиозную терпимость. Значительная часть подобных успешных усилий пришлась на эпоху Просвещения.
Р. Мордаччи указывает на то, что до сих пор не выработано адекватное теоретическое видение нынешнего социального состояния, которое можно было бы противопоставить постмодернистскому видению. Очень многие продолжают считать правомерным и надежным постмодернистское повествование, несмотря на то что давно видны признаки его устарелости. Сохранение постмодернизма во многих отношениях обусловлено отсутствием должной переинтерпретации его сильных и слабых сторон. А стремиться к такой переинтерпретации, искать альтернативы необходимо в нынешний «очень опасный» поворотный пункт истории, причем искать не только для Европы, но и для всего «глобального мира».
Где-то в начале нового тысячелетия произошла настоящая смена эпох, которую не может постичь постмодернизм с его тезисом о неподвижности истории. «Мой тезис, - пишет Р. Мордаччи, -заключается в том, что мы находимся в новом модерне, причем все происходит уже на глобальном, а не только европейском уровне» (7, с. 73). В противоположность постмодернистскому повествованию настоящее время больше напоминает новый модерн, чем его конец.
Это чрезвычайной важности обстоятельство должно направлять теоретическое осмысление нынешней социальной ситуации. В своем собственном поиске подобного рода осмысления Р. Мор-даччи исходит из постулата наличия «сильных аналогий» между ранним модерном и нашим временем. Кроме аналогий с ранним модерном следует опираться и на ценности и интуиции «полного модерна», т.е. «века просвещения».
Мы вправе констатировать, что философско-политический анализ актуального политического состояния чаще всего реализуется по оси «государство - политическое сообщество - индивид
как участник или как субъект политической жизни». Попытаемся обобщить усилия итальянской политической философии в этом направлении.
Национально-территориальное государство за последние три столетия приобрело ту форму, которая хорошо известна. Еще несколько лет тому назад такая форма представлялась как единственно возможный способ организации и отправления власти. Государство как обширный законодательный, правовой и административный аппарат обеспечивает соблюдение созданных и воплощаемых им норм. Оно предоставляет блага и услуги определенной группе людей - гражданам - в обмен на их вклад в жизнь общества и государства. Речь идет как об услугах по защите и обеспечению безопасности, так и об экономических и социальных благах и услугах.
Начиная с конца ХХ в. национально-территориальные государства постепенно утрачивают свою специфическую сущность: они уже не предстают как обладатели монополии на использование насилия, не являются более единственными создателями права, не выступают как главные гаранты безопасности индивидов.
В настоящее время в фокусе внимания находятся трансформации в функциях, механизмах делегирования власти современных национально-территориальных государств. Исследовательский интерес в связи с этим породил целый ряд теорий.
Мариано Кроче и Андреа Сальваторе (4) делят соответствующие теории на три группы в зависимости от трех вопросов, на которые эти теории фактически стремятся дать ответ. Первый вопрос - это вопрос о возможных альтернативных организационных формах, способных «после национально-территориального государства» восстановить функциональность и организационную силу государства. Второй вопрос - вопрос о том, необходимо ли в нынешней ситуации искать модель сотрудничества различных государственных аппаратов «над государством». Третий вопрос -вопрос о возможной исчерпанности государства и необходимости искать еще не испытанные способы организации общества, организации, способной функционировать «без государства».
Вопрос о том, входит ли в задачи государства обеспечение условий справедливости и равенства, дал толчок появлению различных теоретико-политических парадигм во второй половине ХХ в. Вместе с тем этот вопрос начинает утрачивать свое значение
в силу радикальной трансформации отношений между управлением и юстицией, отмечают М. Кроче и А. Сальваторе. Управление во все большей мере ограничивается предоставлением минимальных регуляций и в то же время делегирует некоторые ключевые функции политического управления и отправления юстиции.
Ряд административных функций внутри этнокультурных групп передается самим этим группам. А ряд других функций передается таким институтам, как конституционные суды и международные трибуналы.
Реагируя на изменения в порядке государственного управления, социальная справедливость приняла в последние годы форму, совершенно непохожую на предыдущую и не лишенную двусмысленности.
Несомненной заслугой М. Кроче и А. Сальваторе является постановка указанных вопросов и классификация существующих теорий как вариантов ответов на них.
Роль и функции государства рассматриваются и в рамках проблематики «государство и глобализация». В настоящее время существуют разные подходы к глобализации. Некоторые высказывают сомнения в том, что действительно существует такой процесс, как глобализация. Другие, признавая в общем реальность глобализации, отрицают новизну такой реальности. Ряд исследователей считают, что тенденции глобализации представляют собой не столько каузальные факторы, сколько результат других более глубоких и динамичных факторов.
Некоторые ученые полагают, что эпоха глобализации, пережив период стремительной экспансии в 1980-2000-е годы, находится в нисходящей стадии. При этом глобализация становится жертвой тех самых негативных сил, которые она сама вызвала к жизни, таких как экономическая нестабильность и терроризм.
В итальянских работах рассматриваются теории, сосредоточивающиеся на вопросах социально-политических последствий отношений взаимозависимости между локальными интеракциями и наднациональными потоками. Зигмунт Бауман и Ульрих Бек рассматривают национальный и глобальный контексты как взаимоисключающие и считают исчерпанной классическую социальную теорию, концентрирующуюся на ключевом значении национального государства и на логике его рационализации.
Некоторые итальянские философы признают позиции, согласно которым национальные и глобальные сферы структурно взаимозависимы и дополняют друг друга. Классическую социальную теорию следует пересматривать, возможно даже глубоко, но отказываться от нее не следует.
Итальянские философы обращают внимание и на предлагаемые корректирующие меры, призванные осуществить структурную реформу глобального порядка. Одна из них заключается в глобальном перераспределении ресурсов. При сохранении за государствами контроля над ресурсами их территорий менее развитые государства должны получать компенсации. Другая мера - реформа нормативной базы распоряжения интеллектуальной собственностью. В особенной мере это касается медицинских знаний как общего для всего человечества публичного блага.
Наряду с такими проектами достижения справедливости, опирающимися на непосредственные отношения между сферой национального и сферой глобального, в фокусе внимания оказывается международная юстиция. Она преследует две цели: призвать лидеров деспотических режимов к ответственности за совершенные ими преступления или устранить их от власти, а также компенсировать отдельным гражданам понесенные ими потери.
Международная юстиция свидетельствует о том, что нормативные устремления современной политики в значительной степени перемещаются в сферу вне национальных государств. Это ставит вопросы о том, какие политические прерогативы они сохраняют.
Эти вопросы - классические вопросы о суверенном праве государств предоставлять гражданство и использовать войну для достижения тех или иных целей. Первый вопрос связан прежде всего с сообществами иммигрантов. Второй вопрос приобретает особое значение в связи с тем, что все чаще войны развязываются «негосударственными акторами», т.е. это вопрос не столько межгосударственных, сколько внутригосударственных отношений. Приватизация права на насилие различными группами означает крах еще одной либеральной утопии, в соответствии с которой глобальное распространение правил свободного рынка может привести к всеобщему умиротворению.
При рассмотрении жизни политического сообщества исследуется несколько проблем. Философско-политическая диагности-
ка, естественно, обращается к вопросу о роли традиционных партий в нынешней политической жизни. Ведь жизнь политического сообщества традиционно увязывалась с функционированием партийно-политической системы. В этом плане вызывает интерес позиция Руджеро Д'Алессандро (5).
Развивается диффузная оппозиция на неостановимой неолиберальной волне в глобальном масштабе, которая не связана с партиями исторической левой. Это ставит вопрос о роли партий. Это вопросы о том, вытесняются ли партии различными движениями.
«Абсолютно решающий вопрос», как это формулирует Р. Д'Алессандро, заключается в том, что демократия в состоянии предпринять в плане противостояния позднему финансовому капиталу, господствующему в XXI в. Следует прояснить, каковы отношения между экономикой и политикой. Следует понять, есть ли надежда, что можно как-то справиться с господством экономики и бессилием политики. Хотелось бы знать, плодотворен ли поиск таких форм управления, которые сделали бы возможным взаимодействие между представительной и прямой демократиями.
Сегодня очевидно торжествуют две силы. Это интересы крупных управленческих организаций, а также интересы финансовой экономики, возобладавшей над производством товаров и услуг.
В нынешних условиях историческая левая демонстрирует неспособность предложить альтернативы протеканию глобализации, а также демонстрирует бессилие капиталистических демократий, заключает Р. Д'Алессандро.
Паоло Чери рассматривает «напряжение между свободой и безопасностью», остро проявившееся в условиях кризиса глобализации (после 11.09.2001). Это напряжение, этот разрыв добавились к тому, что долгое время считалось главным, если не единственным напряжением в модерновых обществах - антагонизм между богатством и гражданством, между наличием благ и правом на доступ к ним.
Конфликт между безопасностью и свободой нельзя полностью свести к конфликту между неравенством и социальной справедливостью в силу двух причин. Во-первых, в постиндустриальных, демократических и глобализированных обществах это наиболее характерный конфликт. Во-вторых, наиболее драматичные проявления неравенства внутри стран третьего мира, а также между
первым миром и третьим во все большей мере порождаются ограничениями свободы.
Подчеркнем, что философско-политическая диагностика все чаще констатирует, что популистские устремления и политический авторитаризм изменяют социал-демократическую атмосферу и также ставят под сомнение неолиберальное повествование о самом себе.
В конечном счете дилемма заключается в том, следует ли политику рассматривать через призму спонтанного действия, мощи противоборствующих сторон, конфликта. Или необходимо ориентироваться на то, что политику следует все же подчинить институциональным и дискурсивным формам.
Дилемма в том, должна ли демократия быть прямой, динамичной, непосредственной или у нее должен быть рациональный, стабилизирующий, нейтрализующий институциональный каркас.
В общем дилемма заключается в том, способны ли разум и институты сдерживать противоборствующие стороны и разрешать конфликты или эти стороны вправе выходить за рамки всякой формы.
Напомним, что в своей реконструкции исследовательско-диагностических устремлений итальянской политической философии XXI в. мы ориентируемся на ось «государство - политическое сообщество - индивид как участник или как субъект политического процесса».
При рассмотрении ситуации с индивидом будем отталкиваться от идеализированной модерновой модели социального субъекта1. Она изображает линейную связь между субъектом и публичной сферой как выход субъекта в универсальное измерение социально-политической жизни посредством механизмов демократического представительства и дискурсивной рациональности.
Субъект, и индивидуальный (либеральный индивид) и коллективный (как класс), уже являет не только традиционные рациональные или диалектические характеристики. В случае с индивидом речь идет только о личности, обладающей определенными правами.
1 Кимелев Ю.А., Полякова Н.Л. Модерн и процесс индивидуализации: Исторические судьбы индивида модерна. - М.: Праксис, 2017. - 491 с.
В настоящее время индивид воспринимается преимущественно как смешение страстей, эмоций (сегодня это преимущественно страх) и социальных представлений, в том числе религиозных. Такие представления воспринимаются как субстанциальные характеристики индивидов. Вместе с тем они могут считаться продуктом нарративной конструкции, функциональной по отношению к той или иной стратегии осуществления власти.
Индивид предстает как контингентная и несистематическая совокупность практических отношений, как энергия самоутверждения живого индивида. Индивид, с одной стороны, подчиняется власти, формируется ею, а с другой стороны, мобилизует ресурсы для противостояния ей.
С. Петруччани проводит различие между свободой в метафизическом смысле как возможностью автономного самоопределения и политической свободой как «способом быть свободным в рамках политического и социального порядка» (8, с. 169). Представив спектр позиций относительно «негативной» и «позитивной» свободы, известный лучше всего на основе воззрений Н. Боб-био и И. Берлина, С. Петруччани делает вывод: «Конфронтацию и набор политических идеологий последних двух столетий надлежащим образом можно прочитать как конфронтацию конфликтующих интерпретаций свободы» (8, с. 174). Такая позиция служит для него ключом к пониманию основных рассматриваемых им философско-политических воззрений: либерализма, демократии и социализма.
Добавим, что в эпоху неолиберальной глобализации свобода оказывается связанной с феноменом гибкости. Он заключается в отказе от ригидных моделей поведения, которые заменяются моделями, базирующимися на различных формах гибкости. Всемерно поощряется готовность к изменению, принятию на себя рисков, готовности быть гибким и подвижным.
Означает ли это, что проблема свободы, завоевания и сохранения прав на свободу отступает на задний план, поскольку в обществе, моделируемом в соответствии с современными рыночными канонами, данная проблема уже решена? Ведь гибкость предполагает и производит больше свободы и уменьшает возможность ограничивать свободу.
Такой ответ на поставленный вопрос является предметом политических и идеологических споров. Достаточно вспомнить о протестах трудящихся и профсоюзов против ориентации на повышение гибкости в сфере труда, чтобы понять, что проблема отношения власти и свободы сохраняется. Ведь указанная ориентация воспринимается как угроза завоеванным правам и формам социальной защиты.
При анализе актуальной философско-политической диагностики политического состояния западного общества, как она реализуется в итальянской политической философии, мы исходили из того, что философско-политическая мысль так или иначе нацелена на рассмотрение отношений между субъектом, государством и политическим сообществом. В связи с этим можно высказать несколько заключительных замечаний.
Эти отношения могут рассматриваться в традиционной перспективе как определяемые механизмами представительства, условиями гражданства в формальном смысле. Одним словом, указанные отношения могут мыслиться как рационально-процедурные, базирующиеся на праве. Однако они могут восприниматься и как конфликтные, определяемые различиями интересов.
Соответственно, возникает вопрос о том, не устарела ли традиционная модель понимания указанных отношений в эмпирическом и теоретическом планах, не следует ли, соответственно, выйти за ее пределы, преодолеть ее. Но в таком случае это и вопросы о том, в каком направлении должно осуществляться подобное преодоление. Конкретно это вопрос о том, должен ли субъект утратить свою предполагаемую автономию. Это вопрос о том, должно ли суверенное и монистическое государство быть заменено конфликтным множеством индивидуальных и коллективных различий. Это вопрос о том, следует ли изменять отношения между индивидом и государством, а если да, то какими должны быть ориентиры и критерии изменений.
Последний вопрос приобретает особое значение в связи с растущим неравенством, порождаемым неолиберализмом, - следует ли ориентироваться на равенство или на плюрализм.
Во второй половине ХХ в. ключевым вопросом политической теории был вопрос о том, входит ли в задачи государства обеспечение справедливости и равноправия социального сущест-
вования людей. В настоящее время этот вопрос утрачивает свое значение в силу радикальной трансформации, которую претерпевают отношения между управлением и справедливостью.
Демократия образует сегодня, как и на протяжении всей второй половины ХХ в., мощный фокус притяжения философско-политических дебатов. Связано это с тем, что демократия, даже если она воспринимается как пребывающая в кризисе, признается в качестве единственной легитимной формы организации политической жизни.
Важно, что в теоретическом плане демократия воспринимается как философско-политическое выражение модерна.
Практически во всех крупных работах, образующих актуальную итальянскую политическую философию, объектом изучения становятся и определенные философско-политические теории. Выше были указаны причины того, почему они должны становиться объектом исследовательского интереса и на деле часто становятся таким объектом.
Рассмотрим ситуацию с изучением философско-политичес-ких теорий. Приоритетное внимание уделяется нормативному измерению этих теорий. Конкретно речь идет о таких теориях, как либерализм, демократия, социализм. У всех них есть различные исторические версии, существуют различные варианты и в настоящее время. Различия проистекают главным образом из характера понимания таких проблемных комплексов, как «равенство», «свобода», «справедливость».
Из теорий больше всего внимание по-прежнему привлекает либерализм. Это обусловлено не только идейным содержанием либерализма. Это обусловлено и тем обстоятельством, что свою преобладающую ныне форму либерализм получил в философско-политической и морально-философской теории Джона Ролса. Эта теория во всей западной политической философии считается началом или даже основоположением новой парадигмы политической философии, по меньшей мере считается исходным моментом нового понимания либерализма. Теория Дж. Ролса означала, в числе прочего, реабилитацию политической философии как нормативной теории. Теория Дж. Ролса образует средоточие «новой парадигмы политической философии» последних десятилетий. Пона-
чалу она утверждается среди приверженцев англоязычной аналитической философии, а начиная с 1980-х годов получает широкое распространение и среди представителей континентальной традиции. Наиболее показательными в этом отношении можно считать теоретические воззрения Ю. Хабермаса. В фокусе внимания оказывается противостояние между его тезисом о рассуждающей демократии и политическим либерализмом Дж. Ролса.
Утверждение новой парадигмы совпадает с процессом так называемого возрождения политической философии. Вместе с тем это означало утверждение нормативной теории, причем в широком спектре.
В 1950-1960-е годы появлялось немало теорий, моделей и парадигм, нацеленных на нейтральное, «позитивное» описание или объяснение политических и социальных систем и процессов.
Начиная с 1970-х годов наблюдается поток теорий, ориентированных на оценку социальных и политических систем и процессов. Теория Дж. Ролса связана с реабилитацией нормативных обязательств и задач политической теории. Реабилитация практического разума как средства поиска обоснований политических и социальных институтов можно считать одной из важнейших заслуг Дж. Ролса. Открывается пространство для соперничающих и конфликтующих теорий с нормативным содержанием.
Фундаментальный вопрос политического либерализма: как обеспечить сосуществование законных, но конфликтующих между собой индивидуальных интересов и предпочтений. Классический ответ заключался в указании на нейтральный набор конституционных правил, способных обеспечить комплекс фундаментальных прав, которые защищают индивида как от других индивидов, так и от государства. Такой ответ предстает все более неубедительным в социально-исторических условиях настоящего времени.
С. Петруччани выделяет три главные философско-полити-ческие теории современного мира: либерализм, демократию и социализм. Главным образом благодаря мощному нормативному содержанию этих воззрений они образуют основное содержание публичных дискуссий демократических обществ (8).
С. Петруччани предлагает следующую общую характеристику либерализма. К либерализму правомерно отнести все те позиции, которые утверждают примат и ключевое значение прав ин-
дивидов. Права понимаются как ограничение того, что государство и демократия вправе навязать гражданам.
Различия между многими формами либерализма определяются двумя факторами. Первый фактор заключается в степени открытости по отношению к демократии, а второй - в том, каким образом интерпретируются экономические и социальные права.
Либерализм, демократия и социализм представляют собой различные прочтения, различные интерпретации одного базисного принципа эпохи модерна - «равной свободы». Равная свобода со времен буржуазных революций образует и единый общий корень этих философско-политических теорий, общий «генетический код» политики эпохи модерна.
Либерализм - единственная модерновая политическая теория, вышедшая с успехом из прошлого. Вместе с тем либерализм претерпел глубинную трансформацию в соответствии с масштабными изменениями модели государства в конце ХХ в. Совершился переход от равноправного включения отдельных индивидов к дифференцированному признанию этих самых индивидов как членов различных социальных, этнических и религиозных групп. Это связано с политической логикой и политическими процессами, которые наделяют государство - в течение очень длительного времени бывшего безусловным и суверенным распорядителем, причем нормативно оправданным, - подчиненной функцией сдерживания центробежных устремлений внутри него.
Приведенные рассуждения иллюстрируются у С. Петручча-ни рассмотрением эволюции философско-политических и фило-софско-моральных воззрений Джона Ролса.
И Карло Гальи выдвигает либерализм в центр внимания при рассмотрении современных философско-политических теорий, которые он разделяет на «мэйнстрим» и «критическую теорию» (6).
Семейство либеральных теорий весьма разнообразно, отмечает К. Гальи. Общей характеристикой таких теорий можно считать приверженность политическому и правовому рационализму модерна. Они признают нормативный характер политической философии, понимаемой как рефлексия относительно того, каким рациональным образом может утверждаться справедливый политический порядок, а также утверждаться равное достоинство субъектов; провозглашают необходимость того, чтобы власть была рацио-
нальной в правовом плане и потому оправданной; подчеркивают, что власть должна отстаивать равные права граждан. Либеральные теории утверждают, что «последнее» оправдание политики заключается в определенном ограниченном содержании и общих моральных ценностях гуманистического характера. Речь идет о «публичной этике», опирающейся на своего рода плюралистическую и гуманистическую метафизику.
К. Гальи указывает на «современный рационализм», продолжающий свое существование на почве модернового политического и правового рационализма. В рамках этого современного рационализма сохраняется напряжение между дистрибутивной социальной справедливостью и «неолибералистской справедливостью». Главными представителями этих позиций являются, соответственно, Джон Ролс, приверженец институционализированного демократического модерна, в центре которого находится публичное измерение как продукт рациональных субъектов, а также Роберт Нозик, который делает упор на исторически осуществившееся распределение прав, на приватное присвоение благ посредством труда без соотнесения с какой-либо формой справедливости и равенства, поскольку взаимодействия между индивидами носят добровольный и законный характер. Таким образом, мы имеем дело с теорией прав, связанной в то же время с набором обязанностей, с одной стороны, и «либертарианизмом» - с другой.
К. Гальи указывает на существование «фрагментированного либертарианистского семейства» философско-политических позиций, делающих упор на свободу индивида как «утилитаристского предпринимателя».
Мы показали, какая совокупность философско-политических теорий образует, по мнению К. Гальи, «мэйнстрим» таких теорий в настоящее время. Такому «мэйнстриму» противостоит «критическая теория».
Определенный сегмент политической мысли связан с идеей непреодолимости кризиса формальной демократии, ее категорий, а также связан с идеей о том, что неизбежна технизация институционального политического логоса. Приверженцы указанных идей видят свою цель в реполитизации социальной жизни. Политика при этом не рассматривается как отдельная и специализированная функция коллективного действия, а ее понятия не воспринимаются как ясные и отчетливые. Критика, образуемая смесью марксист-
ских, постмодернистских, децисионистских воззрений, видит свою задачу в деконструкции, а не в строгом применении категорий модерна. Объектом полемики являются либерализм, а также социал-демократический, реформистский, прогрессистский тезис Ю. Ха-бермаса о возможной демократизации действующих институтов.
Марксизм уже не предстает как продукт конфигурации внутри философии, а также конфигурации отношений между философией, наукой, идеологией, практической политикой. Вместе с тем марксизм продолжает оставаться средством анализа, а также деконструкции. Современный марксизм уже не ориентируется на проведение различия между базисом и надстройкой, в нем отсутствует или смягчена диалектика.
В современном марксизме субъект уже не предстает как действующий субъект, как теоретический и практический проект. Субъект полагается как главная проблема. Вместе с тем признается, что социальный конфликт является источником энергии, мотивом для политического участия, двигателем изменения.
Как мы видели, связь итальянской политической философии с западной политической философией в целом нашла отражение при решении и метатеоретических, и диагностических задач. Анализ философско-политических теорий в итальянских работах практически полностью опирается на концепции, созданные в других странах.
Список литературы
1. Кимелев Ю.А., Полякова Н.Л. Модерн и процесс индивидуализации: Исторические судьбы индивида модерна. - М.: Праксис, 2017. - 491 с.
2. Любин В.П. Философия Норберто Боббио // Итальянская и испанская философия на рубеже XX-XXI веков / ред. и сост. Ю.А. Кимелев. - М.: РАН. ИНИОН, 2005. - С. 112-135.
3. Ceri P. La società vulnerabile. - Roma; Bari: Laterza, 2003. - 107 p.
4. Croce M., Salvatore A. Filosofia politica. Le nuove frontiere. - Roma; Bari: Laterza, 2012. - 184 p.
5. D'Alessandro R. L'uomo neoliberale. - Verona: Ombre corte, 2016. - 141 p.
6. Galli C. Filosofia politica // Problemi d'oggi / A cura di G. Cambiano, L. Fonnesu, M. Mori. - Bologna: il Milano, 2015. - P. 75-98.
7. Mordacci R. La condizione neomoderna. - Torino: Einaudi, 2017. - XVI, 130 p.
8. Petrucciani S. Modelli di filosofia politica. - Torino: Einaudi, 2003. - 282 p.
9. Veca S. La filosofia politica. - Roma; Bari: Laterza, 2005. - 135 p.
