CC BY
291
ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА РЕЦИДИВ (ПОВТОРЕНИЕ) ПРЕСТУПЛЕНИЙ, ПОСЯГАЮЩИХ НА НАРУШЕНИЕ ПРАВА НА СВОБОДУ СОВЕСТИ И ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ В ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД
КОКОРЕВ ВЛАДИМИР ГЕННАДЬЕВИЧ ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина», г. Тамбов, Российская Федерация, e-mail: [email protected]
В статье рассматриваются особенности становления и развития норм об ответственности за рецидив (повторение) преступлений, сопряженных с нарушением права на свободу совести и вероисповеданий в дореволюционной России. Указывается, что первоначально дифференцировалось наказание за повторение преступлений, относящихся к татьбе, начиная с законов конца XIV в. Впервые дифференциация наказания виновного лица за преступления против свободы совести и вероисповеданий предусматривалась в «Артикуле воинском». В последующем, Уложение 1845 г. в общей части предусматривало порядок повышения наказания виновному лицу, совершившему определенное деяние не впервые, в том числе, относящееся к свободе совести и вероисповеданий. В свою очередь это Уложение специально предусматривало в нормах особенной части увеличение наказания за совершение некоторых тождественных преступлений, в том числе, относящихся к свободе совести и вероисповеданий. Уложение 1903 г. увеличивало наказание за религиозные преступления преступнику только в том случае, если не истекли сроки давности погашения судимости. Также указывается, что в дореволюционной России уголовная ответственность за преступления, сопряженные с нарушением права на свободу совести и вероисповеданий, была предусмотрена намного выше по сравнению с иными уголовно-наказуемыми деяниями на определенных этапах развития дореволюционного российского законодательства. Возможно, именно по этой причине законодатель не предусматривал дифференциацию наказания виновному лицу в зависимости от того, впервые он совершил данное преступление либо повторно. При этом указывается, что начиная с «Судебника» 1497 г., объектом посягательства в преступлениях против церкви и веры, становится нравственность.
Ключевые слова: нарушение права на свободу совести и вероисповедания, нравственность, повторение преступлений, рецидив преступлений, святотатство.
Подробное рассмотрение исторической ретроспективы отечественного охранительного законодательства позволит проанализировать особенности регламентации становления и развития норм об ответственности за рецидив (повторение) преступлений, посягающих на нарушение права на свободу совести и вероисповеданий, начиная с зарождения ответственности за рецидив (повторение) преступлений с эпохи феодальной раздробленности на Руси и вплоть до Октябрьской революции 1917 г. При этом необходимо учесть два главных момента.
Во-первых, что конкретно понимается под «свободой совести» в международных актах. Так, в ч. 1 и 2 ст. 18 «Международного пакта о гражданских и политических правах» от 16 декабря 1966 г. предусматривается следующее:
«1. Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору и свободу исповедовать свою религию и убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в отправлении культа, выполнении религиозных и ритуальных обрядов и учений.
2. Никто не должен подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору» [1]. Этого раньше не было, так как данное понимание «свободы совести» возможно только на определенной стадии развития человечества. Так, право на «свободу совести» относится к первому поколению прав (права политические и гражданские (личные)), которые были провозглашены в период буржуазных
революций (ХУП-ХУШ вв.) [2]. В свою очередь, дореволюционное российское уголовное законодательство, за исключением Уложения 1903 г., охраняло исключительно лиц, принадлежащих к православию. Данное обстоятельство вызвано тем, что в 988 г. с момента принятия христианства Киевской Русью, свобода вероисповедания стала тесно связываться с новой религией, так как данная религия была признана главной (господствующей) в стране. Поэтому досоветский период, по мнению В. И. Катина в основном характеризуется симфонией взаимовлияния (взаимодействия) Церкви и власти [3].
Во-вторых, следует акцентировать внимание на том обстоятельстве, что в российском законодательстве до XX в. отсутствовал термин «рецидив», так как в уголовно-правовых актах этого периода данное понятие заменялось словом «повторение» либо иным сходным понятием.
Так, первоначально в отечественных законодательных актах во времена феодальной раздробленности Руси предусматривалась ответственность не за повторение (рецидив) деяний, посягающих на нарушение права на свободу совести и вероисповеданий, а за совершение татьбы (кражи). Вместе с тем, Ю. И. Бытко указывает, что под «воровством» понималась не только кража, но и иные преступления, сопряженные с посягательством на имущество господствующего класса. Поэтому, по мнению указанного автора, понятие «рецидив преступлений» возникло в русском законодательстве как результат обострения классовой борьбы, как орудие охраны собственности господствующего класса [4]. При этом самое первое официальное указание на ответственность за «повторение преступлений» предусматривалось в законодательных актах, принятых в 1397 г., в частности, в ст. 8 «Псковской Судной грамоты» [5] и ст. 5 «Двинской уставной грамоты» [6]. В названных статьях данных законодательных актов содержалась ответственность за повторное деяние в форме воровства (татьбы). Данные нормы регламентировали усиление наказания непосредственно за рецидив воровства, т. е. виновное лицо должно было совершить после своего осуждения аналогичное преступление. Следует также заметить, что наказание в виде смертной казни по обеим грамотам предусматривается за совершение татьбы преступником в третий раз после своего осуждения за две предыдущих татьбы. Необходимо заметить, что в статье «Двинской уставной грамоты», в отличие от «Псковской Судной грамоты», предусматривалась необходимость «любого татя пятнать». В свою очередь Н. С. Таганцев указывал, что древнее право всех народов знало в отношении к важнейшим преступникам самый простой способ
их удостоверения - это внешние следы на теле виновного лица, например: уши резаны, руки или ноги порублены. В Российском государстве физическое (материальное) удостоверение, «пятнание» преступника, было отменено в XIX в. (рвание ноздрей - в 1817 г., а клеймение - в 1863 г.) [7].
В ст. 7 «Псковской Судной грамоты», которая не регламентировала дифференциацию наказания для преступника в зависимости от количества совершенных им тождественных деяний, предусматривалось наказание в виде смертной казни виновному лицу (татю), впервые совершившему преступление, сопряженное, в том числе, с «кримской татьбой» [5, с. 332]. Под последней, по мнению одних ученых, понимается кража из храма (церкви) [8-11]. Однако присутствуют и иные точки зрения ученых. В частности, под «кримской татьбой» понималась кража из Псковского Кремля [12; 13]. По мнению же Ю. Г. Алексеева, под этой татьбой подразумевался похититель, который покушался на государственное достояние либо государственную тайну [14].
В связи с этим можно сделать вывод, что в историко-юридической литературе до настоящего времени нет единого мнения относительно того, что именно понималось под термином «кримская татьба»: кража из церкви или кража из Кремля. Однако в ст. 7 «Псковской Судной грамоты» данную татьбу законодатель рассматривал как представляющую наиболее высокую общественную опасность, нежели повторение татьбы в ст. 8 «Псковской Судной грамоты».
Следующие отечественные законы - «Судебник» 1497 г. (ст. 11) и «Судебник» 1550 г. (ст. 56) -продолжают преемственность «Псковской Судной грамоты» и «Двинской уставной грамоты» по установлению ответственности виновных лиц за повторное совершение виновным лицом татьбы [15; 16]. По нашему мнению, необходимо акцентировать внимание на том обстоятельстве, что, в отличие от прежних законов, «Судебник» 1550 г. впервые предусматривает новый порядок расследования повторной кражи, заключающийся в обязательном применении пытки к виновному лицу после его задержания. Так, если во время пытки преступник признается в совершении второй кражи, то к нему применяется смертная казнь, а если он не признает своей вины в совершении татьбы, т. е. признают его лихим человеком, тогда ему назначалось наказание в виде пожизненного заключения. При обстоятельстве, когда преступника признают добрым человеком и за него есть крепкая порука, т. е. поручительство, являющееся авторитетным, он освобождается от наказания. Если
же некому за это лицо поручиться, к нему применяется мера воздействия в виде тюремного заключения, которая длится для этого лица до тех пор, пока за него кто-нибудь поручится.
При этом, в отличие от рассмотренных нами грамот, Судебники предусматривали смертную казнь для татей не за третью кражу, а уже за вторую. Однако акты местного управления, например, «Медынский губной наказ» 1555 г., в ст. 11 устанавливал смертную казнь за татьбу, совершенную преступником в третий или четвертый раз [17]. Следует отметить, что этот Наказ предусматривал, в отличие от всех иных указанных законов (исключением может быть только «Двинская уставная грамота», которая предусматривала любого татя пятнать, но не раскрывала каким именно образом), членовредительное наказание в форме отсечения руки за вторую татьбу.
Начиная с «Судебника» 1497 г. [15] (и в последующем «Судебник» 1550 г. [16]), «Соборное уложение» 1649 г. [18], а также законы местного самоуправления, в частности, «Губная Белозерская грамота» 1539 г. [19] и «Медынский губной наказ» 1555 г. [17] предусматривали понятие «лихой человек». Им мог быть признан преступник не по составу деяния, а в зависимости от того, какой раз уличается в совершении преступления данное виновное лицо. В случае, если при повальном обыске оказывалось, что уличаемый в преступлении - «лихой человек», то какое бы преступление он ни совершил (пусть незначительную кражу), к нему применялось наказание в виде смертной казни [8, с. 643-644]. По мнению И. В. Попрядухиной, «лихой человек» - это рецидивист [20], а В. В. Пономарева и А. А. Брестер считают, что под это понятие попадали лица профессионально занимающиеся разбоем и другой преступной деятельностью, неоднократно совершивших преступление [21].
Кроме того, Судебники 1497 и 1550 гг. предусматривали ответственность виновного лица за совершение татьбы из церкви («церковный тать»), т. е. совершение преступником святотатства. Однако названные законы не определяли специальных составов этого деяния. Данное обстоятельство обосновывается, по мнению В. В. Андрощука, тем, что суд по религиозным преступлениям в период действия этих законов основывался на церковных канонах [22]: за совершение татьбы преступнику предусматривалась в качестве меры государственного принуждения смертная казнь (ст. 9 «Судебника» 1497 г. [15, с. 55] и ст. 61 «Судебника» 1550 г. [16, с. 108]). Таким образом, можно заметить, что данные Судебники, криминализируя действия данного лица, возможно, имели в основе ст. 7 «Псковской Судной грамоты».
Следующим нормативным памятником, которое закрепляло нормы об ответственности за повторение (рецидив) преступлений, стало «Соборное Уложение» 1649 г., принятое в период царствования Алексея Михайловича Романова.
Оно представляло собой первый в отечественном законодательстве систематизированный закон, подразделенный на главы, посвященные определенным наименованиям (деяниям).
Данное Уложение так же, как и предыдущие законы, не регламентирует ответственность за повторение (рецидив) преступлений, посягающих на свободу совести и вероисповеданий. Однако в этом Уложении впервые выделяется глава, посвященная «О богохульникахъ и о церковныхъ мятежникахъ» [18, с. 7-8]. В свою очередь, данное Уложение продолжает традицию уголовной ответственности за кражу из церкви (святотатство), за которое так же, как и в предшествующих законах, предусматривается наказание виновному лицу (церковному татю) в виде смертной казни (ст. 14 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ де-лахъ») [18, с. 166-167].
При этом Уложение 1649 г. расширяет перечень деяний (в отличие от предыдущих отечественных законов), а именно: наказание дифференцируется в зависимости от количества привлечений виновного лица к ответственности за совершения тождественных преступлений. Так, ответственность за рецидив деяний (повторение тождественных преступлений - специальный рецидив) предусматривалась за преступления, относящиеся к татьбе (например, ст.ст. 10, 12, 90 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ делахъ»), разбою (ст. 17 гл. 21 «О розбойныхъ и о тати-ныхъ делахъ»), дезертирству (ст. 8 гл. 7 «О службе всякихъ ратныхъ людей Московского государьства») и т. д.
В свою очередь, за совершение этих деяний повторно виновному лицу предусматривалось различное наказание. Так, за первичное совершение кражи без убийства преступник подвергался битью кнутом, отрезанию левого уха (пятнание татя) и двухлетнему тюремному заключению, а его имущество шло пострадавшему.
Следует заметить, что Уложение впервые вводит пункт об использовании заключенных в качестве рабочей силы; осужденные за татьбу также подвергались принудительной работе на всяких государевых изделиях (каторгах). А после освобождения из тюремного заключения (по мере урочных лет) они ссылались в украинные города, где государь укажет (ст. 9 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ делахъ») [18, с. 166].
За вторую же татьбу без совершения убийства виновному лицу урезали правое ухо, сажали в тюрьму на четыре года с применением к нему, как и в первый раз совершения татьбы, каторги и ссылки после того, как он отсидит данный тюремный срок, в украинные города, где государь укажет (ст. 10 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ де-лахъ») [18, с. 166]. Статья 12 данной главы Уложения предусматривала кражу, заключающуюся в совершении преступником в третий, четвертый либо иной раз кражи без совершения убийства, за которое виновное лицо подвергалось смертной казни и конфискации имущества [18, с. 166].
Следует отметить, что в случае совершения первичной татьбы с убийством наказания для преступника не различались в зависимости от количества совершения этого деяния, поскольку ст. 13 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ делахъ» предусматривала безальтернативную меру государственного принуждения в виде смертной казни [18, с. 166].
Подчеркнем следующее: в отличие от «Судебника» 1550 г., регламентировавшего применение преступнику пытки только за вторую татьбу, «Соборное Уложение» предусматривало применение этого физического насилия (истязания) татю уже за первую кражу. Соответственно, Уложение изменяет порядок расследования дел о татьбе, возможно, это связано с тем, что посредством применения пытки в ходе допроса, необходимо было узнать, виновно ли лицо в этой и иных кражах. Если «да», то выяснялось: совершались они с убийством по-терпевшего(их) либо нет, так как от признания зависела степень общественной опасности личности и мера государственного принуждения.
Следует заметить, что под понятие «кражи» данный закон также подводит и ловлю в чужом пруду или саду рыбы (ст. 90 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ делахъ»). Так, если преступника уличили в первый раз с поличным на этой краже и если он честно признается, что он действительно ловил рыбу на чужом пруду впервые, тогда его били батогами. Наказанию в виде битья кнутом виновное лицо подвергалось в случае совершения тождественного деяния во второй раз. Однако, когда его обнаруживали с поличным за совершением этого деяния в третий раз, даже если «поличное и гривны не стоит», тогда ему отрезали ухо (законодатель не указывал в этой статье, какое именно ухо необходимо было отрезать преступнику). Данная норма Уложения, в отличие от иных указанных нами статей Уложения 1649 г., регламентирующих ответственность за татьбу, не предусматривала применение к виновному лицу пытки [18, с. 181].
«Соборное Уложение» 1649 г. также дифференцировало наказания за разбой. Согласно ст. 16 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ делахъ» предусматривалось наказание за деяние (если в этом признается преступник под пыткой), которое сопряжено с разбоем, совершенным в первый раз без убийства, в виде отрезания правого уха, трех лет тюремного заключения, а его имущество шло потерпевшему. При этом осужденного из тюрьмы посылали работать в кандалах на всяких изделиях, где государь укажет, а после освобождения из тюремного заключения (урочных лет) он ссылался в украинные города, где государь укажет [18, с. 167]. Если же лицо, сознавшееся под пыткой, поймают в совершении разбоя во второй раз без убийства, то он подвергался мере государственного принуждения в виде смертной казни, а его имущество шло пострадавшему (ст. 17 гл. 21 «О розбойныхъ и о татиныхъ делахъ») [18, с. 167].
Вместе с тем, в ст. 18 этой главы Уложения содержалась ответственность за совершения первичного разбоя, когда виновное лицо под пыткой признается, что данное действие было соединено с убийством либо с поджогом дворов, либо хлеба. В этом случае к нему применялась смертная казнь [18, с. 167].
Таким образом, следует заметить, что российский законодатель этого периода времени применял пытки при допросе подозреваемых (обвиняемых) лиц в совершении татьбы (за исключением ловли рыбы из чужого пруда либо саду) и разбоя, от показаний которых зависела квалификация их деяний. Кроме того, была предусмотрена повышенная ответственность (за специальный рецидив) по отношению к виновному лицу, которое совершило разбой без убийства, нежели с татьбой, совершенной им также без убийства.
Исходя из анализа ст. 8 гл. 7 Уложения, можно сказать, что в данной статье предусматривалась ответственность за дезертирство поместных дворян. Так, если ратные всех чинов, служившие на государевой службе, оставят ее, не дождавшись отпуска, то их били кнутом. Во второй раз совершения этого деяния к ним применялась мера наказания в виде битья кнутом, а также убавляли поместный оклад в размере пятидесяти четвертей да денег с поместного оклада со ста четвертей по рублю. При совершении данного преступления в третий раз военнослужащий подвергался мере государственного принуждения в виде битья кнутом, а также конфисковывалось поместье, которое отдавалось в раздачу [18, с. 15-16] .
При Петре I (в 1715 г.) принимается «Артикул воинский», который действует одновременно
с «Соборным уложением» 1649 г. до второй четверти XIX в. В данном законодательном акте, кроме исторически сложившихся деяний, относящихся к «повторению преступлений», также законодатель расширяет перечень святых мест, на территории которых преступник может совершить кражу святых предметов и тем самым оскорбить чувства православных верующих (артикул 186) [23]. В этом законе впервые предусматривается ответственность за неоднократность (рецидив) преступления, которое можно отнести к нарушению свободы совести и вероисповеданий. Так, в гл. 1 «О страсе божии» содержался артикул 6, который регламентировал ответственность преступника за произношение по легкомыслию слов, не содержащих в себе никакого богохульства. Следует заметить, что за совершение этого преступления виновным лицом единожды либо дважды подвергается наказанию как светскому (четырнадцатидневному заключению в железа, жалование на месяц в шпиталь вычитывалось, гонению шпицрутен), так и церковному (при назначении телесного наказания, к преступнику могло быть применено церковное покаяние). Если же виновное лицо совершит аналогичное деяние в третий раз, к нему применялась мера государственного принуждения в виде аркибузирования (расстрела) [23, с. 329].
Необходимо заметить, что в гл. 2 «О службе божии и о священниках» данного закона в артикулах 10-12 определялись различные наказания за одинаковые деяния (в зависимости от принадлежности виновного лица к офицерам или солдатам). Так, артикулом 10 регламентировалась ответственность за преступление, сопряженное с неявкой без уважительной причины на молитву. Наказание за это преступление дифференцировалось в зависимости от сословия виновного лица следующим образом: офицера наказывали за каждый раз непоявления на церковной службе штрафом в размере полтины, рядового (в первый и во второй раз) - лишением права на ношение ружья, а в третий - заключением в железа на сутки [23, с. 330].
Артикул 11 содержал ответственность за то, что офицер при молитве находится в нетрезвом состоянии. Если этот офицер оказывал соблазн другим, в первый и во второй раз он подвергался мере государственного принуждения в виде ареста у профоса, а в третий - отстранению на некоторый период времени от службы, и «рядовым учинен быть» [23, с. 330]. Согласно артикулу 12, в случае совершения подобного деяния рядовым, к нему применялось наказание в виде посажения в железа [23, с. 330].
В артикуле 15 акцентируется деяние, сопряженное с проведением службы священником в состоянии опьянения; наказание за это преступление зависело от рецидива. Так, в случае совершения в первый и во второй раз этого действия священник жестоко за это наказывался при войске, в третий раз к духовному суду отсылался и потом своего чина и достоинства лишался [23, с. 330-331].
В артикуле 59 гл. 6 «О воинских припасах, ружье, мундире, о потрате, и небрежении онаго» предусматривалась ответственность военнослужащего, который свой мундир, ружье проиграет, продаст либо в заклад отдаст. В первый или во второй раз он жестоко наказывался шпицрутенами, а также подвергался штрафу, равному утраченной вещи. В случае совершения этого действия в третий раз, виновное лицо подлежало смертной казни. Кроме того, согласно данному артикулу, наказанию подвергалось и лицо, которое покупает либо принимает эти вещи от военнослужащих, но, помимо возврата этой вещи, лицо должно было выплатить штраф втрое больше, чем стоит данная вещь, а также предусматривалось наказание шпицрутенами. В частности, в артикуле регламентировалось следующее:
«Ибо оружия суть самые главнейшие члены и способы солдатские, чрез которые неприятель имеет побежден быть. И кто ружье свое не бережет, оный худой знак своего солдатства показует, и малую охоту иметь означитца, чтоб свою должность надлежащим образом в бою отправлять; того ради пристойно есть онаго такожде жестоко наказать, который солдату в том вспомогает, ибо он тем салдатам к службе своего государя негодна чинит» [23, с. 338-339].
Следует заметить, что «Артикул воинский» (в отличие от всех предыдущих отечественных законов) предусматривает в артикулах 189 и 191 дифференциацию ответственности преступника в зависимости от суммы похищенного: до двадцати рублей и больше, а также от количества совершения этих хищений. Так, артикул 189 указывал на случай: «Ежели кто в воровстве поиман будет, а число краденаго более двадцати рублев не прево-зыдет, то надлежит вора в первые шестью сквозь полк прогнать шпицрутен, вдругоредь двенадцатью, а втретие, отрезав нос и уши, сослать на каторгу, а украденное всегда от него отобрать» [23, с. 362].
В артикуле 191 содержалось следующее: «Ежели кто украдет ценою более двадцати рублев, в четвертые, ежели во время нужды водяной или пожарной или из артиллерии, магазейну, амуниции или цейхгауза его величества, или от своего
собственнаго господина, или от товарыща своего, или на месте, где он караул имел, оный хотя много или мало украл, имеет быть повешен» [23, с. 362].
Рассматриваемый закон также предусматривал различное наказание в зависимости от количества совершенных деяний, сопряженных с игнорированием офицером принятия решения в отношении солдата мер принуждения в виде ареста и погрешение оного объявить. Офицер, не выполнивший данного требования, в первый наказывался разжалованием в солдаты на 6 месяцев, а второй раз - отставкой (артикул 208 гл. 24 «О утаении, и увозе злодеев») [23, с. 365].
Можно сделать вывод, что «Артикул воинский» предусматривал повышенную опасность, исходя из вида наказания, которое назначалось виновному лицу за совершение деяния в третий раз после своего осуждения за два предыдущих (артикул 6 - произнесение по легкомыслию слов, не содержащих в себе никакого богохульства, и преступления перечисленные в артикуле 59).
Следующим законодательным актом по уголовному законодательству является «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», принятое при Николае I в 1845 г. Данное Уложение является первым отечественным кодексом, который делился на общую и особенную части.
В ст. 137 первоначальной редакции данного Уложения акцентируется внимание на том, что к отягчающим (увеличивающим) обстоятельствам, увеличивающим вину и наказание, относится повторение того же преступления либо учинение иного после суда и наказания за первое и впадение в новое преступление, когда прежнее, не менее важное, было прощено виновному вследствие общего милостивого манифеста, либо по особому монаршему снисхождению [24].
Статья 138 Уложения в первоначальной редакции регламентирует, что в тех случаях, когда закон не предусматривает непосредственное наказание за повторение аналогичного преступления или за совершение оного в третий либо больший раз и т. д., суд назначает всегда самую высшую меру наказания за то преступление или за повторение оного, либо за совершение в третий раз определенного [24].
Вместе с тем, Уложение 1845 г. специально оговаривает случай увеличения наказания: когда виновное лицо совершает без обдуманного заранее намерения или умысла деяние в третий раз, то оно наказывается так же строго, как преступник, совершивший его в первый раз с обдуманным заранее намерением или умыслом (ст. 113) [24, с. 196].
Таким образом, данные нормы Уложения 1845 г. распространялись и на религиозные пре-
ступления, предусмотренные разделом вторым «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений» [24, с. 211-231].
Кроме того, в данном Уложении за совершение некоторых тождественных преступлений, предусматривается увеличение наказания, а именно: за совращение православных в иное вероисповедание, принадлежащих к христианству, либо в еретическую секту, либо раскольнический толк (ч. 1 ст. 197); для священнослужителей иных христианских вероисповеданий, которые умышленно допустят лиц, принадлежащих к православию, к исповеди, причащению или елеосвящению либо детей их к крещению или миропомазанию по своим священным обрядам (ч. 1 ст. 201); для лиц духовенства, принадлежащих к иностранному христианскому исповеданию, которые преподают катехизис малолетним лицам, относящимся к православному вероисповеданию, либо делают им враждебные (противные) внушения, хотя и без доказанного намерения, направленные на совращения этих малолетних лиц (ст. 202). Также следует указать, что, согласно первоначальной редакции ст. 167 Уложения, сила постановлений о давности не распространяется на совершенные лицом преступления связанные с переходом верующего из православной веры в иную (христианскую либо другую веру).
Необходимо заметить, что уголовная ответственность за переход («совращение») лица, принадлежащего к православию, в иное вероисповедание предусматривается с Уложения 1649 г., в котором регламентировалась ответственность за подобное деяние в ст. 24 гл. 22 «Указъ, за какие вины кому чинити смертная казнь, и за какие вины смертию не казнити, а чинити наказание» [18, с. 186].
Далее продолжим перечисление преступлений, в которых предусматривалась дифференциация наказания в зависимости от количества совершенных (тождественных) деяний виновными лицами:
Для духовных лиц, относящихся к иностранным христианским вероисповеданиям, за принятие, кого-либо из иноверных российских подданных в свое вероисповедание без особого на то разрешения (ст. 204); для изобличенных в издании старопечатных книг не в московской синодальной либо единоверческой типографии, а равно и в продаже, и распространении различным способом этих книг или в приобретении раскольнических книг для употребления их в божественной службе (ст. 214); для лиц, давших пристанище высланному по распоряжению правительства из места, где открыта «жидовская ересь», но вопреки тому возвратившемуся еврею (наказание
дифференцировалась в зависимости от социального статуса лица, предоставившего приют иудею) (ст. 217); для лиц, принадлежащих к иностранным вероисповеданиям, которые осмеливались оскорбить словом либо действием священнослужителя православной религии, хотя и не во время священнослужения, но с намерением оказать неуважение к церкви (ст. 229); для лиц, занявших во время божественной службы место, предназначенное для священнодействия либо, вошедши в алтарь, не вышедших из него после сделанного священнослужителем замечания (ст. 233); для лиц, чьи действия направлены на прерывание божественной службы (литургии) в воскресный либо торжественный день, или в табельный, либо храмовый праздник (ст. 237); для дозволивших себе без соответствующего разрешения главного или местного начальства объявить что-либо общественности, хотя данное объявление не содержит в себе ничего противозаконного, соответствует добрым нравам, приличиям и ни для кого не оскорбительно (ч.ч. 1 и 2 ст. 329); для чиновника, взявшего кого-либо под стражу по подозрению в совершении какого-либо деяния, но в течение первых трех суток не преступившего к производству допроса либо не объявившего ему о причине задержания (ст. 460) и т. д.
Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что Уложение 1845 г. в первоначальной редакции специально выделяет в особенной части повышенную опасность - совершение тождественного преступления виновным лицом повторно - за ряд деяний, в том числе, относящихся к переходу лиц, которые принадлежат к православной вере (другой веры согласно ст. 204 Уложения), в иное вероисповедание (нарушение права на свободу совести и вероисповеданий, т. е. право на свободное исповедание иной религии (переход) лиц, принадлежащих к православной либо иной вере).
Помимо этого Уложение 1845 г. в первоначальной редакции расширяется - по сравнению с «Артикулом воинским» - перечень преступлений, относящихся к посягательству на свободу совести и вероисповеданий, за совершение которых виновному лицу дифференцировалось наказание в зависимости от количества совершения аналогичных деяний повторно.
В 1864 г., при Александре II, принимается «Устав о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями».
В данном Уставе в качестве обстоятельства, увеличивающего вину подсудимого, регламентировалось повторение того же или совершение однородного проступка до истечения года после
присуждения к наказанию (п. 3 ст. 14 «Устава о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями») [25, с. 402-403]. Таким образом, данный Устав, в отличие от Уложения 1845 г., устанавливал срок погашения судимости за все предусмотренные Уставом проступки. Это отягчающее обстоятельство распространялось на ст.ст. 35 и 36, предусматривающие ответственность за нарушение благочиния во время Священнослужения при условии, что не было оскорбления святыни виновным лицом [25, с. 404-405], так как в этом случае преступник подлежал уголовной ответственности по соответствующим статьям «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. Следует заметить, что в Уставе 1864 г. российский законодатель предусмотрел увеличивающее наказание для правонарушителя за некоторые деяния в случае их повторного совершения. Например, ст. 78 Устава регламентировала ответственность за выбрасывание балласта на рейде, фарватере или в гавани, в реках или каналах: в этом случае виновному лицу могло назначаться денежное взыскание не свыше ста рублей. При повторном совершении этого проступка правонарушителю могло быть назначено наказание в виде ареста не свыше трех месяцев или денежное взыскание не более трехсот рублей [25].
Таким образом, можно сказать, что по Уставу 1864 г. деяния, сопряженные с нарушением благочиния во время Священнослужения, совершенные без оскорбления святыни, рассматривались как представляющие меньшую общественную опасность по сравнению, например, с проступком, указанным нами в ст. 78 Устава.
Подчеркнем, что, по замечанию А. Лохвицкого, в российском законодательстве во второй половине XIX в. термин «рецидив» заменялся следующими названиями: «повторение преступлений», «учинение другого после суда и наказания за первое» [26, с. 175].
В 1903 г. было принято «Уголовное уложение», которое должно было заменить Уложение 1845 г. Однако (в связи с политическими и иными причинами) в полной мере это не удалось реализовать: на всей территории Российского государства вступили в силу лишь некоторые статьи и главы, прежде всего, за государственные деяния.
В данном Уложении в ст. 67 предусматривалось следующее: совершивший преступное деяние по отбытии наказания подлежит ответственности на общем основании. В случае если после своего осуждения за предыдущее деяние виновное лицо совершает тождественное с прежним либо с ним однородное преступление, то вновь
назначаемое наказание (за исключением случаев, которые законом определены как особые в ст. 64 Уложения) усиливается при условии, если до учинения нового преступления не прошел определенный срок. Этот срок зависел от категории деяния: тяжкое преступление - не более пяти лет; преступление - не более трех лет и проступок -не более одного года [27]. Таким образом, Уложение 1903 г. определяло порядок погашения судимости в зависимости от совершенного ранее виновным лицом.
Отсюда, можно сделать вывод, что наказание преступнику увеличивалось, в том числе и за деяния, перечисленные в гл. 2 «О нарушении ограж-дающихъ веру постановлений» [27, с. 187-191]. В данной главе впервые предусматривалась уголовно-правовая охрана чувств верующих, принадлежащих к нехристианскому вероисповеданию, которые были признаны в Российской империи (ст.ст. 76-77 Уложения 1903 г. [27, с. 188]). Подчеркнем, что за религиозные уголовно-наказуемые деяния российский законодатель не предусматривал специальное увеличение светского наказания, как, например, за проступки в гл. 13 «О нарушении постановлений о надзоре за общественною нравственностью», в частности: за появления виновного лица в публичном месте в состоянии алкогольного опьянения, угорожающего безопасности, спокойствию либо благочинию (ст. 284); за участие в сборище для публичного распития крепких напитков на улицах либо площадях, либо во дворах, либо поворотных пространствах (ст. 285) [27, с. 218].
Вскоре в Российской империи были начаты дальнейшие преобразования, в том числе и в веро-исповедательной политике. Так, Указ от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» закрепил, что отпадение (переход) от православной веры лиц в иное христианское вероисповедание или вероучение не подлежит преследованию (п. 1) [28]. На основании этого Указа редактировались либо декриминализировались соответствующие статьи Уложения 1845 г., которые предусматривали уголовную ответственность, за совершение виновным лицом повторного(ых) преступления(ий) за переход православного верующего в христианское вероисповедание либо иное вероучение. В последующем на основании высочайше утвержденного мнения государственного Совета от 14 марта 1906 г. «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 г. об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» в новой редакции излагались статьи, предусматривающие уголовную ответственность за сов-
ращение (в зависимости от конкретного деяния) православных либо лиц инославных христианских, либо нехристианских вероисповеданий в иную веру. Теперь «совращением» считалось уголовно-наказуемое деяние, сопровождаемое насилием, злоупотреблением властью, обманом, принуждением, обольщением, обещанием выгод и т. п. (в зависимости от конкретного преступления) [29]. Соответственно за совершение подобного деяния преступник подлежал уголовной ответственности как в первый раз, так и повторно (тождественное наказание увеличивалось при условии, что не истекли сроки погашения судимости за предыдущее аналогичное преступление) только при условии, что оно совершено с помощью определенного способа совершения преступления. При этом следует согласиться с А. А. Сафоновым, считающим, что Указ 1905 г. положительно повлиял на все вероисповедания относительно расширения прав ино-славных конфессий, обещал улучшение правового положения мусульман и буддистов (ламаитов), однако данный Указ не распространялся на лиц, исповедующих - иудаизм, а также принадлежащих к «изуверским сектам» (например, скопцам). Кроме того, Указ не устанавливал паритета между признанными государством вероисповеданиями и вероучениями, сохраняя первенствующее место Русской православной церкви [30], которое она де-факто занимала до Октябрьской революции 1917 г.
Следовательно, уголовная ответственность за религиозные преступления в дореволюционной России была предусмотрена намного выше по сравнению с иными уголовно-наказуемыми деяниями и отдельными преступлениями, относящимися к посягательствам на религию (православие). Возможно, именно по этой причине законодатель не предусматривал до «Артикула воинского» (где впервые содержались различные наказания в зависимости от количества совершенных тождественных деяний, сопряженных с произнесение преступником по легкомыслию слов, не содержащих в себе никакого богохульства) дифференциацию наказания виновному лицу в зависимости от того, впервые он совершил данное преступление либо повторно. Поэтому нельзя не согласиться с А. Лохвицким, считающим, что идеальное требование справедливости должно состоять в том, чтобы наказание соразмерялось со степенью безнравственности преступников [26, с. 176]. А применительно к религиозным преступлениям (нарушению права на свободу совести и вероисповеданий) данный принцип в дореволюционный период являлся ключевым, поскольку преступник посягал на государственно-рели-
гиозные (церковные) отношения, а также на нравственные и религиозные принципы, сложившиеся в обществе, по отношению к православной церкви.
При этом, как отмечает Э. Х. Надысева, в конце XV-начале XVI вв. в отечественном законодательстве появились новые своды законов, согласно которым самым важным преступлением против нравственности считалось «богохуление» [31], выражающееся в явном неуважении к обществу и совершенное в целях оскорбления религиозных чувств верующих, которые исповедовали православие.
Вместе с тем Е. В. Миллеров и Р. В. Торосян конкретизируют, что в дореволюционной России к преступлениям против общественной нравственности (по Соборному Уложению 1649 г.) относились и исследуемые нами деяния (посягательства против церкви и веры) [32; 33], поскольку до событий 1917 г. религиозные нормы были существенной составляющей нравственности [33].
Таким образом, преступления, сопряженные с нарушением права на свободу совести и вероисповеданий, в законодательстве дореволюционной России, начиная с Судебника 1497 г., относились к преступлениям против нравственности. При этом под «нравственностью», исходя из анализа доктринальных точек зрения, понимается совокупность социально-обусловленных этических норм, представляющих собой исторически изменчивые правила поведения, которые относятся ко всему обществу и вместе с тем определяют поведение коллектива, а также индивидуума в зависимости от существующих нравов, традиций, принципов человеческого общежития как благопристойное [34-36].
Подводя итог сказанному выше, сформулируем следующие выводы:
1. С конца XIV в. в законах Древней Руси, регламентирующих ответственность за повторение (рецидив) преступлений, предусматривалась ответственность за кражу (татьбу). Данная политика была продолжена последующими законодательными актами Российского государства с расширением перечня преступлений, за которые дифференцировалось наказание виновному лицу.
2. Впервые повышенная ответственность за повторное совершение деяния, сопряженного с нарушением права на свободу совести и вероисповеданий, предусматривается в «Артикуле воинском», в последующих Уложениях 1845 и 1903 гг. и в «Уставе о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями», регламентировалась ответственность виновного лица за рассматриваемое деяние в соответствии с общей частью этих законов. В свою очередь, Уложение 1845 г. специально в особенной
части предусматривало повышенную опасность (совершение тождественного деяния преступником повторно) за ряд деяний, в том числе, относящихся к свободе совести и вероисповеданий.
3. В дореволюционной России, начиная с «Судебника» 1497 г., объектом посягательства на преступления, против церкви и веры (на свободу совести и вероисповеданий) являлась нравственность.
Литература
1. Международный пакт о гражданских и политических правах от 16 дек. 1966 г. // Права человека: сборник междунар. документов. М., 1998. С. 33.
2. Туманова А. С., Киселев Р. В. Права человека в правовой мысли и законотворчестве Российской империи второй половины XIX - начала XX вв. М., 2011. С. 34, 35, 71.
3. Катин В. И. Церковь и власть в России: новые явления во взаимоотношениях // История государства и права. 2013. № 11. С. 14.
4. Бытко Ю. И. Понятие рецидива преступлений (исторический очерк) / под ред. И. С. Ноя. Саратов, 1978. С. 15-16.
5. Псковская Судная грамота // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство Древней Руси. М., 1984. Т. 1. С. 332.
6. Двинская уставная грамота // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Т. 2. С. 181.
7. Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Тула, 2001. Т. 2. С 426.
8. Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства / предисл. А. Д. Каплина; отв. ред. О. А. Платонов. М., 2011. С. 442.
9. Юшков С. В. История государства и права СССР : учебник. 4-е изд. М., 1961. Ч. 1. С. 164.
10. История отечественного государства и права : учебник / отв. ред. И. А. Исаев. М., 2012. С 48.
11. Савченко Д. А. Ответственность за наиболее опасные правонарушения по Псковской судной грамоте // Вестник Томского государственного университета. Право. 2014. № 2 (12). С. 9.
12. Мартысевич И. Д. Псковская судная грамота. Историко-юридическое исследование. М., 1951. С. 98.
13. Федорова А. Н. Виды и меры юридической ответственности по Псковской судной грамоте // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. 2010. № 4 (14). С. 118.
14. Алексеев Ю. Г. Псковская судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV -XV вв. / под ред. Н. Е. Носова. Л., 1980. С. 45.
15. Судебник 1497 г. // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Т. 2. С. 55.
16. Судебник 1550 г. // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство периода об-
разования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Т. 2. С. 107.
17. Медынский губной наказ // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Т. 2. С. 222.
18. Соборное Уложение царя Алексея Михайловича 1649 года. Издание Историко-Филологическаго факультета Императорскаго Московскаго Университета. М., 1907.
19. Губная Белозерская грамота // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Т. 2. С. 213-215.
20. Попрядухина И. В. Субъект правонарушения по Судебнику 1497 г. // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. 2011. № 1(15). С. 132.
21. Пономарева В. В., Брестер А. А. Становление следственного процесса в России // Вестник Омского университета. Серия Право. 2012. № 3 (32). С. 252.
22. Андрощук В. В. Общий характер религиозных деликтов, их виды и место среди уголовно-наказуемых деяний // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики: в 4-х ч. 2011. № 8 (14). Ч. IV. С. 19.
23. Артикул воинский 1715 г. // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Законодательство периода становления абсолютизма. М., 1986. Т. 4. С. 329.
24. Уложение о наказания уголовных и исправительных 1845 г. // Российское законодательство X-XX веков. Законодательство первой половины XIX века. М., 1988. Т. 6. С. 200.
25. Устав о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями 1864 г. // Полное собрание законов Российской Империи. Собр. II. Отд. II. 1864 г. СПб., 1867. Т. XXXIX. С. 408.
26. Лохвицкий А. Курсъ русскаго уголовнаго права : сочинение. 2-е изд., испр. и доп., сведенное съ кассационными решениями. СПб., 1871.
27. Уголовное уложение 1903 г. // Полное собрание законов Российской Империи. Собр. III. Отд. I. 1903 г. СПб., 1905. Т. XXIII. С. 187.
28. Об укреплении начал веротерпимости : именной высочайший указ Правительствующему сенату от 17 апр. 1905 г. // Законодательные акты переходного времени. 1904-1908 гг. : сб. законов, манифестов, указов Правительствующему сенату, рескриптов и положений Комитета министров, относящихся к преобразованию государственного строя России, с приложением алфавитного предметного указателя / под ред. Н. И. Лазаревского; введ. В. А. Демина. М., 2010. С. 37.
29. О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 г. об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения : высочайше утв. мнение гос. совета от 14 марта 1906 г. // Законодательные акты переходного времени. 1904-1908 гг. : сборник законов, манифестов, указов Правительствующему сенату, рескриптов и положений Комитета минист-
ров, относящихся к преобразованию государственного строя России, с приложением алфавитного предметного указателя / под ред. Н. И. Лазаревского; введ. В. А. Демина. М., 2010. С. 270-272.
30. Сафонов А. А. Правовое регулирование функционирования религиозных объединений в России в начале XX века: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М.,
2008. С. 31-33.
31. Надысева Э. Х. Преступления против здоровья населения и общественной нравственности: вопросы современного состояния и совершенствования законодательства: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2011. С. 20-21.
32. Миллеров Е. В. Уголовно-правовая охрана нравственности: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Ростов-н/Д., 2006. С. 13.
33. Торосян Р. В. Преступления против общественной нравственности: вопросы криминализации, систематизации и законодательного описания: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Ростов-н/Д., 2012. С. 17.
34. Старков Е. А. Уголовная ответственность за преступления против общественной нравственности : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2011. С. 14.
35. Осокин Р. Б. Общественная нравственность: опыт теоретико-инструментального анализа // Образование. Наука. Научные кадры. 2013. № 7. С. 76.
36. Тасаков С. В. Общественная нравственность и ее роль в преодолении кризиса // Российская юстиция.
2009. № 5. С. 48.
References
1. Mezhdunarodnyj pakt o grazhdanskikh i politicheskikh pravakh ot 16 dek. 1966 g. [The International Covenant on Civil and Political Rights from 16 Dec. 1966] // Prava cheloveka: sbornik mezhdunarodnykh dokumentov. M., 1998. S. 33.
2. Tumanova А. S., Kiselev R. V. Prava cheloveka v pravovoj mysli i zakonotvorchestve Rossijskoj imperii vtoroj poloviny XIX - nachala XX vv. [Human rights in legal thought and lawmaking of the Russian Empire of the second half of XIX - the beginning of XX centuries]. M., 2011. S. 34, 35, 71.
3. Katin V. I. Tserkov' i vlast' v Rossii: novye yavleniya vo vzaimootnosheniyakh [Church and the power in Russia: the new phenomena in relationship] // Istoriya gosudarstva i prava. 2013. № 11. S. 14.
4. Bytko Yu. I. Ponyatiye retsidiva prestuplenij (istoricheskij ocherk) [Concept of recurrence of crimes (historical sketch)] / pod red. I. S. Noya. Saratov, 1978. S. 15-16.
5. Pskovskaya Sudnaya gramota // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo Drevnej Rusi [Pskov Judgment chart //Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes Legislation of Ancient Russia]. M., 1984. T. 1. S. 332.
6. Dvinskaya ustavnaya gramota // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo perioda obrazovaniya i ukrepleniya Russkogo tsentralizovannogo gosudarstva [Dvina authorized chart //Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. The legislation of the period of
V. G. KOKOREV
education and strengthening of the Russian centralized state]. M., 1985.
T. 2. S. 181.
7. Tagantsev N. S. Russkoye ugolovnoye pravo [Russian criminal law]. Tula, 2001. T. 2. S 426.
8. Belyaev I. D. Lektsii po istorii russkogo zakonodatel'stva [Lectures on history of the Russian legislation] / predisl. A. D. Kaplina; otv. red. O. A. Platonov. M., 2011. S. 442.
9. Yushkov S. V. Istoriya gosudarstva i prava SSSR: uchebnik [History of state and law of the USSR: textbook]. 4-ye izd. M., 1961. Ch. 1. S. 164.
10. Istoriya otechestvennogo gosudarstva i prava: uchebnik [History of the domestic state and right: textbook] / otv. red. I. A. Isaev. M., 2012. S 48.
11. Savchenko D. A. Otvetstvennost' za naiboleye opasnye pravonarusheniya po Pskovskoj sudnoj gramote [Responsibility for the most dangerous offenses according to the Pskov judgment chart] // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Pravo. 2014. № 2 (12). S. 9.
12. Martysevich I. D. Pskovskaya sudnaya gramota. Istoriko-yuridicheskoye issledovaniye [Pskov judgment chart. Historical and legal research]. M., 1951. S. 98.
13. Fedorova A. N. Vidy i mery yuridicheskoj otvetstvennosti po Pskovskoj sudnoj gramote [Types and measures of legal responsibility for the Pskov judgment chart] // Vektor nauki Tol'yattinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2010. № 4 (14). S. 118.
14. Alekseev Yu. G. Pskovskaya sudnaya gramota i yeyo vremya. Razvitiye feodal'nykh otnoshenij na Rusi XIV - XV vv. [Pskov judgment chart and its time. Development of the feudal relations in Russia the XIV-XV centuries] / pod red. N. E. Nosova. L., 1980. S. 45.
15. Sudebnik 1497 g. // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo perioda obrazovaniya i ukrepleniya Russkogo tsentralizovannogo gosudarstva [Code of laws of 1497 // Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. The legislation of the period of education and strengthening of the Russian centralized state]. M., 1985. T. 2. S. 55.
16. Sudebnik 1550 g. // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo perioda obrazovaniya i ukrepleniya Russkogo tsentralizovannogo gosudarstva [Code of laws of 1550 // Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. The legislation of the period of education and strengthening of the Russian centralized state]. M., 1985. T. 2. S. 107.
17. Medynskij gubnoj nakaz // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo perioda obrazovaniya i ukrepleniya Russkogo tsentralizovannogo gosudarstva [Medynsky lip order // Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. The legislation of the period of education and strengthening of the Russian centralized state]. M., 1985. T. 2. S. 222.
18. Sobornoye Ulozheniye tsarya Alekseya Mikhajlovicha 1649 goda. Izdaniye Istoriko-Filologicheskago fakul'teta Imperatorskago Moskovskago Universiteta [Cathedral Code of the tsar Alexey
Mikhaylovich of 1649. Historical Philological edition of faculty of Emperor Moskow University]. M., 1907.
19. Gubnaya Belozerskaya gramota // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo perioda obrazovaniya i ukrepleniya Russkogo tsentralizovannogo gosudarstva [Lip Belozersky document // Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. The legislation of the period of education and strengthening of the Russian centralized state]. M., 1985. T. 2. S. 213-215.
20. Popryadukhina I. V. Sub"yekt pravonarusheniya po Sudebniku 1497 g. [The subject of an offense according to the Code of laws of 1497] // Vektor nauki Tol'yattinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2011. № 1(15). S. 132.
21. Ponomareva V. V., Brester A. A. Stanovleniye sledstvennogo protsessa v Rossii [Formation of investigative process in Russia] // Vestnik Omskogo universiteta. Seriya Pravo. 2012. № 3 (32). S. 252.
22. Androshchuk V. V. Obshchij kharakter religioznykh deliktov, ikh vidy i mesto sredi ugolovno-nakazuyemykh deyanij [The general character of religious delicts, their types and place among penal acts] // Istoricheskiye, filosofskiye, politicheskiye i yuridicheskiye nauki, kul'turologiya i iskusstvovedeniye. Voprosy teorii i praktiki. V 4-kh ch. 2011. № 8 (14). Ch. IV. S. 19.
23. Artikul voinskij 1715 g. // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. Zakonodatel'stvo perioda stanovleniya absolyutizma [Military article of 1715 // Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. Legislation of the period of formation of the absolutism]. M., 1986. T. 4. S. 329.
24. Ulozheniye o nakazaniya ugolovnykh i ispravitel'nykh 1845 g. // Rossijskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov. Zakonodatel'stvo pervoj poloviny XIX veka [The code about punishments criminal and corrective 1845 // the Russian legislation of the X-XX centuries. Legislation of the first half of the XIX century]. M., 1988. T. 6. S. 200.
25. Ustav o nakazaniyakh, nalagayemykh Mirovymi Sud'yami 1864 g. [The charter about the punishments imposed by Magistrates of 1864] // Polnoye sobraniye zakonov Rossijskoj Imperii. Sobraniye Vtoroye. Otdeleniye 2. 1864 g." SPb., 1867. T. XXXIX. S. 408.
26. Lokhvitskij A. Kurs" russkago ugolovnago prava: sochineniye. 2-ye izd., ispr. i dop., svedennoye s" kassatsionnymi resheniyami [Course of the Russian criminal law: composition. 2nd edition, revised and updated, reduced with cassation decisions]. SPb., 1871.
27. Ugolovnoye ulozheniye 1903 g. // Polnoye sobraniye zakonov Rossijskoj Imperii. Sobraniye Tretiye. Otdeleniye 1. 1903 g. [Criminal code of 1903 // Complete collection of laws of the Russian Empire. 3d collection. Part 1. 1903]. SPb., 1905. T. XXIII. S. 187.
28. Ob ukreplenii nachal veroterpimosti: imennoj vysochajshij ukaz Pravitel'stvuyushchemu senatu ot 17 apr. 1905 g. // Zakonodatel'nye akty perekhodnogo vremeni. 1904-1908 gg.: sb. zakonov, manifestov, ukazov Pravitel'stvuyushchemu senatu, reskriptov i polozhenij Komiteta ministrov, otnosyashchikhsya k preobrazovaniyu
B. r. KOKOPEB
151
gosudarstvennogo stroya Rossii, s prilozheniyem alfavitnogo predmetnogo ukazatelya [About strengthening of the beginnings of toleration: the nominal royal decree to the Ruling senate from 17 Apr. 1905 // Acts of transitional time. 1904-1908: collection of laws, manifestos, decrees to the Ruling senate, rescript and provisions of Committee of the ministers belonging to transformation of a political system of Russia with the appendix of the alphabetic index] / pod red. N. I. Lazarevskogo; wed. V. A. Demina. M., 2010.
S. 37.
29. O soglasovanii nekotorykh postanovlenij ugolovnogo zakonodatel'stva s ukazom 17 aprelya 1905 g. ob ukreplenii nachal veroterpimosti i o vvedenii v dejstvie vtoroj glavy novogo Ugolovnogo ulozheniya: vysochajshe utv. mneniye gos. soveta ot 14 marta 1906 g. // Zakonodatel'nye akty perekhodnogo vremeni. 1904-1908 gg.: sbornik zakonov, manifestov, ukazov Pravitel'stvuyushchemu senatu, reskriptov i polozhenij Komiteta ministrov, otnosyashchikhsya k preobrazovaniyu gosudarstvennogo stroya Rossii, s prilozheniyem alfavitnogo predmetnogo ukazatelya [About coordination of some resolutions of the criminal legislation with the decree on April 17, 1905 on strengthening of the beginnings of toleration and about introduction of chapter 2 of the new Criminal code: most highly approved opinion state council of March 14, 1906 // Acts of transitional time. 19041908: collection of laws, manifestos, decrees to the Ruling senate, rescript and provisions of Committee of the ministers belonging to transformation of a political system of Russia with the appendix of the alphabetic index] / pod red. N. I. Lazarevskogo; wed. V. A. Demina. M., 2010. S. 270-272.
30. Safonov A. A. Pravovoye regulirovaniye funktsionirovaniya religioznykh ob"yedinenij v Rossii v
nachale XX veka [Legal regulation of functioning of religious associations in Russia at the beginning of the XX century]: avtoref dis. ... d-ra yurid. nauk. M., 2008. S. 31-33.
31. Nadyseva E. Kh. Prestupleniya protiv zdorov'ya naseleniya i obshchestvennoj nravstvennosti: voprosy sovremennogo sostoyaniya i sovershenstvovaniya zakonodatel'stva [Crimes against health of the population and public moral: questions of a current state and improvement of the legislation]: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk. M., 2011. S. 20-21.
32. Millerov E. V. Ugolovno-pravovaya okhrana nravstvennosti [Criminal legal protection of moral]: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk. Rostov-n/D., 2006. S. 13.
33. Torosyan R. V. Prestupleniya protiv obshchestvennoj nravstvennosti: voprosy kriminalizatsii, sistematizatsii i zakonodatel'nogo opisaniya [Crimes against public moral: questions of criminalization, system-atization and legislative description]: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk. Rostov-n/D., 2012. S. 17.
34. Starkov E. A. Ugolovnaya otvetstvennost' za prestupleniya protiv obshchestvennoj nravstvennosti [Criminal liability for crimes against public moral]: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk. M., 2011. S. 14.
35. Osokin R. B. Obshchestvennaya nravstvennost': opyt teoretiko-instrumental'nogo analiza [Public moral: experience of the theoretic-instrumental analysis] // Obrazovaniye. Nauka. Nauchnye kadry. 2013. № 7. S. 76.
36. Tasakov S. V. Obshchestvennaya nravstvennost' i yeyo rol' v preodolenii krizisa [Public moral and its role in crisis overcoming] // Rossijskaya yustitsiya. 2009. № 5. S. 48.
St St St
HISTORY OF EMERGENCE AND DEVELOPMENT OF THE DOMESTIC LEGISLATION ON RESPONSIBILITY FOR RECURRENCE (REPETITION) OF THE CRIMES ENCROACHING ON VIOLATION OF THE RIGHT FOR THE FREEDOM OF WORSHIP AND RELIGIONS DURING THE PRE-REVOLUTIONARY PERIOD
KOKOREV VLADIMIR GENNADYEVICH Tambov State University named after G. R. Derzhavin, Tambov, the Russian Federation, e-mail: [email protected]
The article considered features of formation and development of norms on responsibility for recurrence (repetition) of the crimes interfaced to violation of the right for a freedom of worship and religions in pre-revolutionary Russia. The author specified that punishment for repetition of the crimes relating to theft starting with laws of the end of the XIV century was originally differentiated. For the first time «The military article» provided differentiation of punishment of the perpetrator for crimes against a freedom of worship and religions. In the subsequent, the Code of 1845 provided an order of increase of punishment to the perpetrator which didn't make a certain act for the first time in the general part, including, belonging to a freedom of worship and religions. In turn this Code specially provided in norms of special part increase in punishment for commission of some identical crimes, including, belonging to a freedom of worship and religions. Code of 1903 increased punishment for religious crimes to the criminal only if limitation periods of repayment of a criminal record didn't expire. The author also specified that in pre-revolutionary Russia criminal liability for the crimes interfaced to violation of the right for a freedom of worship and religions was much above in comparison with other penal acts at certain stages of development of the pre-revolutionary Russian legislation. Perhaps, for this reason the legislator didn't provide differentiation of punishment to the perpetrator depending on that, for the first time he committed this
crime or repeatedly. Thus the author specified that starting with «Code of laws» of 1497, the moral becomes object of encroachment in crimes against church and belief.
Key words: violation of the right for freedom of worship and religions, moral, repetition of crimes, recurrence of crimes, sacrilege.
